Сталинградцы идут на Запад
СТАЛИНГРАДЦЫ ИДУТ НА ЗАПАД!..
38-й гвардейский медсанбат 37-й гвардейской стрелковой дивизии выполнил все задачи, поставленные командованием. Через руки хирургов медсанбата прошли бойцы и командиры героических соединений, защищавших Город Сталина, Город из стали!..
Но закалённое в боях соединение боевые дороги уводили на Запад. И снова медиков ждали эшелоны, перестук колёс, за которыми затаились суровые испытания жестокой войны.
Опыт приходил в боях
Командуя приёмно-сортировочным взводом, Михаил Гулякин очень часто приходил на помощь своим товарищам из операционно-перевязочного взвода, когда те, в буквальном смысле слова не могли отойти ни на минуту от своих столов. Размышляя над тем, как облегчить работу путём усовершенствования организации деятельности медсанбата, Гулякин кое-что придумал.
Однажды он подошёл к ведущему хирургу и предложил:
– А что если нам развернуть при приёмно-сортировочном взводе перевязочную на два стола?
– Это ещё зачем? – не понял сразу Фатин.
– Для оказания помощи легкораненым, – пояснил Гулякин. – Мы сразу разделим поток: тяжелораненых направим в операционную, а лёгких в свою палатку.
– Где же возьмёте хирургов для работы в ней? – спросил Фатин.
– А мы на что? В приёмно-сортировочном взводе достаточно хороших специалистов.
– Времени-то хватит? – продолжал спрашивать Фатин. – Ведь перед вами тоже не простые задачи стоят.
– Хватит, – уверенно заявил Гулякин. – Я уже всё взвесил и рассчитал. С людьми посоветовался.
Фатин задумался, видимо, пытаясь прикинуть в уме, как будет происходить работа по новой схеме.
– Да вы не волнуйтесь, – уверял Гулякин. – Всё получится.
– Хорошо, я согласен – решил наконец Фатин. – Устанавливайте палатку. Доложу командиру батальона. Думаю, предложение действительно дельное и он утвердит его.
В тот же день заработала новая перевязочная. Конечно, забот у командира приёмно-сортировочного взвода прибавилось, но вскоре было чему порадоваться – дело пошло на лад.
Взвод Гулякина без ущерба для выполнения основных своих задач успевал обработать до 15% раненых, выделяя их из общего потока и направляя из перевязочной палатки сразу в госпитальный взвод, где они продолжали своё лечение.
Правда, самого Гулякина, как наиболее способного хирурга, продолжали нередко задействовать в большой операционной. Она была развёрнута в огромной палатке, где всё поражало чистотой и порядком. Одновременно там работали две хирургические бригады, хоть и было установлено шесть столов. Продолжительность смены составляла восемь часов.
Такой режим работы сложился постепенно. Сначала пытались оперировать одновременно сразу все хирурги взвода. Они стояли у столов с раннего утра до поздней ночи. Дело шло медленно, бригады долго простаивали, ожидая, когда на операционных столах будет произведена хирургическими сёстрами с помощью санитаров смена раненых и осуществлена их подготовка к операции.
И тогда кто-то предложил организовать сменную работу. Каждая из двух оперирующих бригад обслуживала три стола. Когда бригада, закончив операцию на первом столе, переходила на второй, на третьем готовили раненого, а на первом заменяли уже прооперированного новым, поступившим из приёмно-сортировочного взвода.
Большое внимание уделялось слаженности бригад. Каждый хирург старался работать с одной и той же операционной сестрой, которая привыкала к манере его деятельности и понимала все команды буквально с полуслова.
Неизменным ассистентом Гулякина оставалась Маша Морозова, исключительно добросовестная, аккуратная, хорошо подготовленная операционная сестра.
Незаметно промелькнули последние деньки ноября, прошли первые недели декабря. Всё это время Гулякин и его товарищи работали, как и прежде, не зная отдыха.
И снова перестук колёс
И вдруг в середине декабря поступило распоряжение прекратить приём раненых и начать свёртывание подразделений медсанбата. Предстояла подготовка к погрузке в эшелон.
В оставшиеся до отъезда дни работала лишь небольшая операционная, устроенная в одном из домиков на хуторе Цыганская Заря близ штаба дивизии.
31 декабря личный состав батальона подняли рано утром. Собрав командиров взводов, Крыжчковский объявил:
– Погрузка в эшелон через четыре часа. Через час доложить о готовности к выдвижению на железнодорожную станцию.
Грустной была та погрузка… Всего четыре с половиной месяца назад для соединения подавали несколько железнодорожных составов, теперь же 37-я гвардейская легко вместилась в один. Пожалуй, лишь медсанбат, да некоторые подразделения тыла остались более или менее полнокровными.
Наконец, прозвучал сигнал к отправлению. Близ города состав тащился медленно – латанный-перелатанный железнодорожный путь не позволял набрать скорость. Но вот скрылись из глаз дымы пожарищ, глуше стали отголоски канонады, ровнее и чаще сделался перестук колёс.
Потянулись за окном западно-казахстанские степи, необозримые и бесконечные, занесённые искрящимся в закатных лучах снежным покровом.
Сначала эшелон шёл на юго-восток по левобережью Волги. Часто стоял на полустанках, пропуская в сторону Сталинграда железнодорожные составы с войсками и боевой техникой. Во время стоянок вагоны обступали казахи, предлагая различные продукты в обмен на чай, однако, медики ничего лишнего для обмена не имели. Да и не до того было. Все гадали, куда направят дивизию? Пока на этот вопрос ответить не мог никто. Не слишком разветвлённая железнодорожная сеть в том районе – от Сталинграда на восток путь один – через Капустин Яр и Нижний Баскунчак.
Стемнело рано. Некоторое время эшелон шёл вперёд, рассекая мутную сумеречную пелену. Но вот выглянула луна, и налилась степь мертвенно-бледным светом.
Кто-то начал читать Пушкина…
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Еду, еду в чистом поле;
Колокольчик дин-дин-дин...
Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин!
Близилась полночь, но в вагоне никто не спал. Коптили самодельные светильники из снарядных гильз. Кто писал письма при их тусклом свете, кто читал.
Командир батальона вместе с замполитом и начальником штаба батальона разбирали бумаги, о чём-то совещаясь вполголоса.
И вдруг на очередном полустанке в вагон ворвались девушки. Сначала в дверном проёме появилась Трунёва, а вслед за ней Горюновы Аня и Таня, Маша Морозова, Лила Аносова – словом все боевые подруги, с которыми прошли Гулякин и его товарищи трудные дороги боёв в междуречье Дона и Волги, выдержали суровые испытания Сталинграда.
Фельдшер Трунёва, как старшая среди девушек, заговорила первой:
– Вы так всё на свете проспите… Новый год на носу, – и скомандовала: – А ну, девчата, накрывайте стол!
Новый год… Второй раз выпало встречать его в суровую военную пору. Прежде это был радостный праздник, а теперь… Теперь это был праздник надежды. Каждый надеялся, что именно новый год принесёт полную победу над врагом. Так думали в минувшем году, когда шло контрнаступление под Москвой, так думали теперь, радуясь новой грандиозной победе под Сталинградом.
Михаил Гулякин смотрел на девушек с тёплой грустью. Они-то ведь, наверное, впервые встречали этот праздник вдали от дома, вдали от родителей… Но не находил печали на их лицах, молодость брала своё…
Бодро, весело отдавала распоряжения Трунёва, задорно отвечала ей Таня Горюнова, как всегда беззаботная и говорливая.
Без четверти двенадцать собрались вокруг стола, примостившись, кто на сложенных поленьях, кто на чурбачках, а кто на ящиках с имуществом.
Командир батальона, как бы провожая старый год, предложил помянуть товарищей, которых потеряли на берегах Дона и Волги. А когда минутная стрелка показала полночь, выпили за победу, за то, чтобы всем дойти до Берлина.
Когда утром Гулякин выглянул в подслеповатое вагонное окошко, эшелон, оставив позади Нижний Баскунчак, уже мчался строго на север, и желтоватый, кажущийся металлическим диск солнца, словно охваченный широким морозным кругом, медленно карабкался на безоблачное небо.
В печурке-времянке весело потрескивали дрова. В теплушке было не холодно, несмотря на сильный мороз, и товарищи мирно спали, словно добирая то, что не удалось доспать на берегу Волги.
Комбат же, видимо, проснулся давно. Он сидел за столом и что-то писал. Гулякин, размявшись, и приведя себя в порядок, подошёл к нему. Спросил:
– Куда же мы всё-таки путь держим?
– В пункт новой дислокации, – улыбнувшись, отозвался Крыжчковский. – Кажется, объявили это… Вот получим пополнение, сколотим подразделения – и снова в бой.
– Это понятно, – сказал Михаил. – Но где этот пункт? В городе или нет? Что, секрет большой?
– Да ну, какой же теперь секрет? Скоро и так узнаем. Станция назначения – один из городов на Волге. А почему это тебя интересует, Миша?
– Раз город, значит, в нём может находиться военный госпиталь. Хотелось бы поработать, чтоб навыки не терять…
– Думаю, тебе это удастся. Пооперируешь…
Он снова углубился в изучение документов, а Гулякин сел рядом, стараясь не мешать и думая о своём.
Если бы во время учёбы в институте, да и на военном факультете, сказали, что Юрий Крыжчковский станет командиром батальона, Михаил бы не поверил – слишком мягок и деликатен Юра в отношениях с людьми. А вот ведь сумел избавиться на фронте от излишних скромности и застенчивости. В это Гулякин убедился за тот месяц, который его старый товарищ командовал батальоном.
Не зря, значит, именно ему доверили командование. В батальоне было немало однокурсников Гулякина. С полкового медпункта был переведён Александр Воронцов. Его назначили ординатором операционно-перевязочного взвода.
Гулякин знал, что до поступления в медицинский институт Воронцов мечтал стать архитектором. Что помешало исполнению мечты, неизвестно. Увлечение же своё живописью и графикой Саша не бросал, оставаясь в душе художником. Его картины, посвящённые учёбе будущих военных медиков, выставлялись на факультете.
Александр был невысок ростом, несколько медлителен и неповоротлив, но во время боя, работая на полковом медицинском пункте, преображался. Побывав однажды в полку, где служил Саша, Гулякин не узнал его.
– Ну что, неудавшийся архитектор, получается из тебя неплохой хирург, – сказал он тогда. – Пора переходить в медсанбат, в операционно-перевязочный взвод.
Назначение состоялось в декабре. Воронцов сразу подошёл к Гулякину, попросил:
– Миша, надеюсь на твою помощь. Ты ведь у нас уже настоящий ас в хирургии.
– Ну это, положим, ты прибавил, – заметил Гулякин. – Мне ещё учиться и учиться, но помогать обещаю, тому, чему сам успел научиться.
Пришли в медсанбат в ноябре-декабре и другие врачи. Назначили ординатором операционно-перевязочного взвода выпускника Семипалатинского медицинского института Константину Кускова. Прежде он тоже служил на полковом медицинском пункте и показал себя с самой хорошей стороны. Из другого полка перевели в батальон Володю Тарусинова, с которым Михаилу довелось служить ещё в воздушно-десантных войсках, где тот был младшим врачом бригады.
А между тем, эшелон продолжал движение в северном направлении. Это теперь от Волгограда до Саратова можно добраться в считанные часы, а тогда железнодорожные составы тащились по нескольку суток, особенно те, которые направлялись в тыл. К фронту же эшелоны мчались значительно быстрее.
Не желая терять времени, Юрий Крыжчковский организовал в пути совещание по обмену опытом. На подготовку дал сутки. Каждому командиру взвода предстояло отчитаться за свою работу на берегах Дона и Волги, поделиться положительными моментами, вскрыть и недостатки – ведь и на ошибках тоже могли поучиться те, кто влился в батальон в последние недели и не имел пока необходимого опыта по оказанию квалифицированной врачебной помощи.
Об этом подведении итогов Михаил Филиппович Гулякин в мемуарах писал о том, как проходило совещание:
«О многом мы успели поговорить. К примеру, Владимир Тарусинов поинтересовался у меня, почему в Сталинграде было значительно больше осложнений, связанных с анаэробной инфекцией, с шоком, чем на Дону.
– В Донских степях случаев анаэробной инфекции вовсе не было, – ответил я, – да и шок встречался реже. – Пояснил, что всё дело в быстроте доставки раненых в медсанбат. На Дону мы всё отладили прекрасно, а в Сталинграде не удавалось это делать по независящим от нас причинам.
Да, было что рассказать. Пришлось медсанбатовцам встретиться и с тяжёлым шоком, и с конечной стадией перитонита, и с газовой гангреной.
В Сталинграде мы продолжали совершенствовать схему развертывания функциональных подразделений медсанбата, отлаживать все звенья. Именно там окончательно вошло в норму создание на базе приёмно-сортировочного взвода перевязочной на один-два стола, в которой оказывалась помощь легкораненым, и тем самым разгружалась большая операционная. До 15 процентов раненых мы обрабатывали таким образом, причём многие из них затем оставались на лечение в нашем госпитальном взводе. Команда выздоравливающих достигала иногда ста человек. Они охотно помогали по хозяйству, в уходе за ранеными, а главное, являлись хорошо подготовленным и обстрелянным резервом командира дивизии, ибо после выписки возвращались в свои части и подразделения.
Убедились мы и в том, что вполне приемлем режим работы операционной, установленный ещё на Дону. Продолжительность смены достигала двенадцати часов, причём оперировали тоже две бригады. Увеличение числа бригад, как показала практика, успеха не приносило, а, напротив, замедляло оказание помощи раненым. Возникали неразбериха, скученность людей, что только мешало.
В приёмно-сортировочном взводе и эвакуационном отделении имелось до двухсот – двухсот пятидесяти койко-мест. Мы убедились, что этого вполне достаточно даже во время боев по прорыву долговременной обороны противника. Но это при условии хорошей организации работы операционных, перевязочных и планомерной эвакуации раненых в полевые армейские госпитали».
На совещании обсудили немало важных вопросов. Ведь все знали, что впереди доукомплектования, а затем – снова бои.
Ранним морозным утром эшелон прибыл на вокзал города Балашова. Разгрузились быстро. Вперёд отправили автомобили и подводы с имуществом, затем построились и вышли на городскую улицу. Город спал. На улице – ни души.
Застучал под ногами деревянный настил моста.
– Идти не в ногу! – пронеслась команда.
– Что за река? – спросил Воронцов.
– Хопёр. Приток Дона.
– Мрачновато здесь и скучно, – сказал Володя Тарусинов, вышагивая рядом с Михаилом.
– Это так кажется, – возразил Гулякин. – Просто рано очень, до рассвета далеко. А вообще-то городок должен быть весёлым. Слышал я, что в старину сюда саратовские купцы приезжали жён выбирать. Славился Балашов красавицами.
Приём пополнения начался в первые же дни после прибытия к месту дислокации. Забот медикам хватало, однако Гулякин не забывал о своей главной цели. Он побывал у ведущего хирурга эвакогоспиталя, и тот, расспросив прежде, где и кем доводилось служить молодому военврачу 3 ранга, а главное, какие операции выполнять, разрешил принять участие в работе госпиталя.
Хирург был уже не молод, носил небольшую чеховскую бородку, очки в строгой оправе. Говорил грубовато, но глаза смотрели по-доброму, проницательно и участливо.
– Это похвально, что стремитесь совершенствовать навыки, очень похвально, – выслушав рассказ Гулякина о работе в госпитале между высадками в тыл врага, а затем поинтересовался: – Как там на передовой, достаётся?
– Ну мы, положим, не совсем на передовой, – заметил Гулякин.
– Это как сказать, – покачал головой ведущий хирург госпиталя. – По сравнению с нами, пожалуй, самая передовая у вас. И под обстрелами бывали и под бомбёжками?
– Случалось, – согласился Гулякин.
– Вот и расскажите о том, как вам приходилось оказывать помощь раненым, о характере ранений и методах их лечений у вас, там, на переднем крае.
– Кому рассказать?
– Нашим сотрудникам. Постараюсь найти время для такой беседы. Она, поверьте, очень важна нам. Люди должны понимать, что как бы им тяжело здесь не было, вам ещё тяжелее. И вы справляетесь. Это даст прилив сил. Поможет найти новые резервы у себя. А что касается вашей работы, то мы только благодарны будем. Поверьте, хоть мы и в тылу, казалось, бы, по сравнению с вами, почти что в тепличных условиях, а нагрузка будь здоров. И у нас хирурги порою с ног падают от недосыпания.
– Хорошо. Постараюсь подробно рассказать о нашей работе. Ну и с удовольствием включусь в вашу…, – сказал Гулякин.
– Вы один попрактиковаться хотите? – спросил ведущий хирург.
– Буду просить за наших молодых ординаторов. Ну а кому и что можно доверить, подскажу вашим хирургам.
– Хорошо, очень хорошо, – кивнул ведущий хирург.
Уже на следующий день Гулякин привёл с собой в госпиталь Кусова, Тарусинова и Воронцова. Их на первых порах поставили ассистентами к опытным госпитальным хирургам, а Гулякину сразу доверили самостоятельные операции, правда, поначалу не очень сложные. Скоро, заметив его способности и удивительную хватку, стали поручать серьёзные. Случалось, что и ему приходилось быть ассистентом, когда в госпитале проводились наиболее серьёзные хирургические операции. Особенно интересовали Гулякина полостные операции. Ранения были самые различные, а опыта в хирургическом их лечении хватало не всегда. Вот и взялся за учёбу самым серьёзным образом. Словом, время зря не терял.
Время, отведённое на пополнение дивизии, на сколачивание подразделений и частей пролетело незаметно. В первых числах февраля пришло известие о полной победе наших войск под Сталинградом и ликвидации окружённой гитлеровской группировки.
Это событие медики обсуждали живо и радовались тому, что и доля их труда была в этой победе.
А вскоре после этого в дивизию приехал командующий 65-й армией генерал Павел Иванович Батов. В его подчинении дивизия уже находилась в междуречье Дона и Волги. Тогда Батов командовал 4-й танковой армией, впоследствии переименованной в теперешнюю 65-ю.
Батов вручил дивизии гвардейское знамя, поскольку до сих пор ещё сохранялись боевые знамена воздушно-десантных частей и соединений. К боевому знамени, на котором начертано золотыми буквами 37-я гвардейская стрелковая дивизия, он прикрепил орден Боевого Красного Знамени, которым соединение было награждено за бои в Сталинграде.
Дивизия стала теперь не только гвардейской, но и Краснознамённой.
Время пребывания в тылу прошло для Михаила Гулякина и его товарищей не напрасно. Работа в госпитале помогла приобрести навыки в проведении более серьёзных операций, познакомиться с новыми методами хирургической работы. В эти дни Гулякин изучил много специальной литературы, ознакомился с важными документами, обобщающими опыт оказания квалифицированной медицинской помощи.
День и час отправки на фронт был, разумеется, известен далеко не всем. Только 12 февраля вечером Михаил повидал старого сослуживца ещё по воздушно-десантным войскам, а теперь начальника штаба дивизии майора Ивана Кузьмича Брушко, поговорил с ним, вспомнил общих знакомых, а утром 13 февраля прозвучал сигнал тревоги.
– Настал долгожданный день, – объявил на построении командир батальона. – Дивизия уходит на фронт.
А через несколько часов эшелоны уже отошли от Балашовского железнодорожного вокзала. Путь их лежал на Борисоглебск, Грязи и далее на Ливны.
Снега России
Запуржило, завьюжило в феврале сорок третьего. Взбили огромные снежные перины неугомонные февральские метели, насыпав сугробы чуть не в рост человека. Замело фронтовые дороги. Вязли в снегу грузовые автомобили, тягачи с артиллерийскими орудиями, трудно было пробиваться сквозь снежную целину даже танкам.
Но и бездорожье не могло сдержать высокий боевой порыв советских воинов. Передовой полк 37-й гвардейской Краснознамённой стрелковой дивизии точно в указанный срок достиг города Ливны. Другой полк пробирался сквозь снежное безбрежье с неукротимой настойчивостью, третий ещё следовал по железной дороге.
Дважды Герой Советского Союза генерал армии Павел Иванович Батов так вспоминал о тех днях в своих военных мемуарах «В походах и боях»:
«…18 февраля 1943 года управление 65-й армии прибыло в Елец… На правом фланге должна была уплотнить боевые порядки первого эшелона знаменитая 37-я гвардейская Краснознаменная стрелковая дивизия. Это она в сентябре ушла с Дона и держала оборону в районе Тракторного завода в Сталинграде. Мы были счастливы получить такое закалённое соединение…»
А части дивизии находились в пути. От передового полка не отставал и 38-й отдельный гвардейский медсанбат: раз впереди есть хотя бы одна часть, ей необходимо и медицинское обеспечение. Батальон шёл почти без остановок и отдыха. Автомашины и санные повозки ползли впереди, утопая в снегах. Личный состав двигался в пешем порядке.
– Веселей, друзья, скоро привал, – подбадривал Гулякин своих товарищей.
– Какой уж там привал в чистом поле?! – возражали из строя.
– Вон уж окраина Ельца показалась, – заметил Гулякин. – Скоро немного отдохнём.
Действительно, впереди на горизонте маячили какие-то строения. Но идти до них пришлось ещё долго, и Гулякин, чтобы как-то развлечь сослуживцев, стал рассказывать о городе, в котором им предстоял хоть и короткий, но всё же такой необходимый отдых.
– Видите, как нас судьба с Тихим Доном связала, – говорил он. – То на его берегах воевали, то в Балашове, на Хопре – его притоке – формировались. Теперь вот реку Сосна пересечём.
– Тоже приток Дона? – спросил Михаил Стесин.
– Приток… Елец возник на берегу Сосны как укреплённый пункт Рязанского княжества для защиты от половцев. И Батый его разрушал, и Тимур захватывал, а жив город. Почти девять веков стоит.
– Откуда тебе это известно? – заинтересовался Миша Стесин.
– Дедушка рассказывал. Он хорошо эти места знал, ведь до моего родного края тут не так далеко, – пояснил Гулякин.
На окраине Ельца, на тихой улочке стояли автомобили медсанбата и санные повозки. В походных кухнях готовился обед.
Командир батальона собрал командиров взводов.
– Много времени на обед дать не могу, – сказал он. – Нас торопят. Впереди идут бои… Прошу быстро пообедать, получить сухой паёк и приготовиться к маршу.
В сухом пайке впервые выдали маленькие баночки американской консервированной колбасы.
– Ну что, получил «второй фронт»? – с усмешкой спросил Гулякина Костя Бычков.
– Как ты сказал? Почему «второй фронт»? – с удивлением рассматривая баночку, поинтересовался Гулякин.
– Так фронтовики прозвали эти баночки, что шлют американцы взамен обещанного второго фронта, – пояснил Бычков.
Константин упаковал сухой паёк в вещмешок, надел его за спину.
С сожалением поглядев на рассевшихся на чём придётся ординаторов, санитаров, медсестёр, спросил у Гулякина:
– Ну что, пора людей поднимать?
– А ты что, снова в полной экипировке пойдёшь? – в свою очередь спросил Гулякин. – Я думал, что ты в прошлый раз просто не успел всё это на санную повозку сложить.
– Нет, специально не складывал.
– Но ведь тяжело…
– Всем тяжело, а моим подчинённым – в особенности. Девчушки. Вот пусть смотрят на меня, и жаловаться, глядишь, неудобно станет. Я с грузом – они – налегке.
– Личный пример? – улыбнулся Гулякин.
– И личный пример, да и польза. Захочет кто перекусить, угощу в дороге. Всё ведь при мне. Сам знаешь, может статься не сразу свои обозы догоним. Что тогда делать?
Командир госпитального взвода Константин Филимонович Бычков был молод, вынослив, немножечко упрям. Гулякину в этот момент почему-то вспомнился рассказ Бычкова о том, что с ним случилось в отрочестве. Он страшно любил охоту и однажды увязался с парнями из своего села на «тягу». Дичи было много, поднялась пальба, и вдруг что-то обожгло бедро. Костя упал, посмотрел на ногу – из бедра хлестала кровь.
А к нему уже спешил бледный, как полотно, парень с ружьём, у которого ещё дымились стволы.
– Костя, что с тобой? – в отчаянии спрашивал он.
Бычков ощупал ногу и, морщась от боли, процедил сквозь зубы:
– Да ничего страшного. Кажется, кость не задета. Помоги перевязать.
Накладывать повязку научил его отец, фельдшер. Разорвали рубашку. Костя промыл рану и приложил к ней подорожник.
– Ну как, больно? – виновато интересовался товарищ.
– Ничего, потерплю. Главное, чтоб родители не заметили, а то сам представляешь, что будет.
Товарищ ни о чём не просил, хотя понимал, что ему несдобровать, если кто-то узнает о случившемся. Костя успокоил его:
– Я никому не скажу, только что б сами не заметили.
Домой он вернулся поздно и сразу лёг спать. Утром потихоньку проверил рану. Она не воспалилась. Значит, дело пошло на поправку.
Так ничего и не узнали родители, хотя отец был медиком, ну а мать – от матери вообще что-либо скрыть трудно.
Таким вот был Константин Бычков. Конечно, госпитальный взвод – это не то что хирургический. Личному составу этого подразделения не приходилось до изнеможения простаивать у операционных столов. Однако их труд был едва ли легче. Ведь наряду с выздоравливающими ранеными, были и такие, которых помещали туда в безнадёжном состоянии с единственной целью – облегчить страдания.
При этом взводе всегда была и команда выздоравливающих, которую капитан медицинской службы Бычков, имевший хозяйскую жилку, постоянно использовал на каких-то работах по улучшению расположения батальона, по заготовке топлива и тому подобных дел.
Капитан медицинской службы. Да, вот так, почти незаметно произошли большие изменения в воинских званиях и в ношении военной формы одежды.
10 января 1943 года, приказом НКО № 24 было объявлено о принятии Указа Президиума Верховного Совета СССР от 06.01.1943 года «О введении погон для личного состава Красной Армии». Причём, устанавливался короткий срок для исполнения приказа. Надеть погоны нужно было до 15 февраля 1943 года.
А военным медикам, кроме того, был зачитан приказ Народного Комиссара Обороны СССР о введении персональный воинских званий военно-медицинскому и военно-ветеринарному составу Красной Армии № 10
Вот этот приказ, датированный 8 января 1943 года, который был объявлен только в феврале:
«Объявляю Постановление Государственного Комитета Обороны Союза ССР от 2 января 1943 г. № ГОКО-2685 «О введении персональных воинских званий военно-медицинскому и военно-ветеринарному составу Красной Армии» и Инструкцию по переаттестованию начальствующего состава медицинской и ветеринарной службы.
Заместитель Народного комиссара обороны
генерал-полковник интендантской службы А. ХРУЛЕВ»
Объявили и Постановление Государственного Комитета Обороны № ГОКО-2685 «О введении персональных воинских званий военно-медицинскому и военно-ветеринарному составу Красной Армии».
1. Ввести с января 1943 года для среднего, старшего и высшего военно-медицинского и военно-ветеринарного состава Красной Армии воинские звания:
Для военно-медицинского состава
Младший лейтенант медицинской службы
Лейтенант медицинской службы
Старший лейтенант медицинской службы
Капитан медицинской службы
Майор медицинской службы
Подполковник медицинской службы
Полковник медицинской службы
Генерал-майор медицинской службы
Генерал-лейтенант медицинской службы
Генерал-полковник медицинской службы
Для военно-ветеринарного состава
Младший лейтенант ветеринарной службы
Лейтенант ветеринарной службы
Старший лейтенант ветеринарной службы
Капитан ветеринарной службы
Майор ветеринарной службы
Подполковник ветеринарной службы
Полковник ветеринарной службы
Генерал-майор ветеринарной службы
Генерал-лейтенант ветеринарной службы
Генерал-полковник ветеринарной службы
2. Вновь вводимые воинские звания присваивать:
а) лицам, окончившим высшие и средние военно-медицинские и военно-ветеринарные учебные заведения;
б) лицам, окончившим гражданские высшие и средние медицинские, ветеринарные и фармацевтические учебные заведения при выслуге шестимесячного срока в действующей армии и одного года в тылу.
3. Сроки выслуги в воинских званиях для военно-медицинского и военно-ветеринарного состава строевых частей и соединений до корпуса включительно действующей армии установить:
Младший лейтенант медицинской и ветеринарной службы – 1 год
Лейтенант медицинской и ветеринарной службы – 1 год
Старший лейтенант медицинской и ветеринарной служб – 1 год
Капитан медицинской и ветеринарной службы – 1 год
Майор медицинской и ветеринарной службы – 1 год 6 мес.
Подполковник медицинской и ветеринарной службы – 1 год 6 мес.
Полковник медицинской и ветеринарной службы – 2 года
Для военно-медицинского и военно-ветеринарного состава санитарных и ветеринарных отделов армий, округов и фронтов, фронтовых и окружных санитарных и ветеринарных учреждений сроки выслуги установить в полтора раза больше.
Присвоение первичного и очередного воинского звания производить в соответствии с занимаемой должностью и с учетом аттестации.
4. Присвоение воинских званий военно-медицинскому и военно-ветеринарному составу до старшего лейтенанта медицинской и ветеринарной службы включительно производить военным советам фронтов и округов.
Присвоение воинских званий капитана, майора, подполковника и полковника медицинской и ветеринарной службы производить приказами Народного комиссара обороны СССР.
5. Военным советам фронтов, округов и армий в двухмесячный срок переаттестовать весь военно-медицинский и военно-ветеринарный состав и присвоить новые воинские звания в соответствии с пунктами 1 – 4 настоящего Постановления.
6. Военным советам фронтов, округов и армий предоставить право в отдельных случаях, при наличии выдающихся успехов в работе или особых заслуг, присваивать внеочередные воинские звания до старшего лейтенанта медицинской и ветеринарной службы включительно и представлять на внеочередное присвоение воинских званий от капитана медицинской службы и ветеринарной службы и выше.
7. Заместителю Народного комиссара обороны Союза ССР т. Хрулеву в пятидневный срок издать инструкцию по переаттестованию медицинского и ветеринарного состава.
Председатель Государственного Комитета Обороны И. СТАЛИН»
Поскольку звание военного врача 3 ранга приравнивалось к майорскому званию, Михаил Гулякин получил майорские погоны.
…Улицы в Ельце были расчищены и хорошо накатаны. Но едва остались позади городские окраины, как снова пришлось окунуться в глубокие сугробы. Привалы приходилось делать в открытом поле, сидя в сугробах под пронизывающим ветром.
Нелёгким оказался марш, но молодой и жизнерадостный коллектив медсанбата не унывал. С особой теплотой смотрел Михаил Гулякин на девушек. Аня Киселёва, Маша Морозова, Лила Аносова не только сами держались стойко, но и подбадривали подруг.
Примерно на полпути от Ельца к Ливнам остановились на ночной отдых в селе Чернава, в котором чудом уцелело несколько изб.
Всю ночь бушевала за окном вьюга, но в избах было тепло. Медсанбатовцы отогрелись, отдохнули. Утром очень не хотелось расставаться с гостеприимным кровом, но собрались быстро, и с рассветом колонна продолжила путь.
По дорогам непрерывно шли автомобили с боеприпасами, танки, артиллерия. Приходилось уступать им путь, по пояс забираясь в сугробы на обочинах.
Ливны… Для Михаила Гулякина они были не просто небольшим районным городком Орловской области. От Ливен до его родного Акинтьева рукой подать. Дед рассказывал, как он ездил на ярмарки в Новосиль и Ливны. Этот город, также, как и Елец, возник в древности и был разрушен во время иноплеменного нашествия. Снова затем возродился в ХVIвеке, как крепость для защиты от крымских татар.
В Ливнах задержались ненадолго. Там уже ждали автомобили и санные повозки хозяйственного взвода.
День Красной Армии отметили скромно. Командир батальона выступил перед личным составом, поздравил и сообщил о том, что утром предстоит выход на передовую. Ну, то есть в район развёртывания медсанбата.
На западе изредка гремела канонада. Там шли бои, в которые уже вступили передовые части дивизии. Надо было спешить с развёртыванием.
– Далее следуем на машинах, – сообщил Крыжчковский.
Как не крепились девушки, стремясь показать, что могут выдержать всё, их сообщение комбата особенно обрадовало. Порадовался и Гулякин, ведь он понимал, что силы его подчинённых на исходе.
Вечером внезапно вызвал комбат.
– У командира дивизии приступ аппендицита. Направляем его в госпиталь – сказал Крыжчковский и пояснил: – Он перенёс приступ на ногах и теперь развился аппендикулярный инфильтрат.
– Кто будет сопровождать? – задал вопрос Гулякин, понимая, что вызов к комбату не случаен.
– Затем и вызвал, Миша. Хочу направить в качестве лечащего врача Фатина. А потому обязанности ведущего хирурга медсанбата временно возлагаю на тебя.
– Надо, значит, надо, – кивнул Гулякин. – В каком направлении выступаем, известно?
– Сначала на Золотухино. Там пересекаем московско-курскую железнодорожную магистраль и следуем по маршруту Фатеж – Дмитриев-Льговский – Михайловка… Вот, смотри карту. Маршрут нанесён. Ты должен его знать.
– Места мне знакомы, – с улыбкой сказал Гулякин. – Многое здесь исхожено. Так что не заблужусь.
В тот же вечер Гулякин принял дела у Фатина, а с рассветом батальон продолжил путь к фронту.
Колонна сразу попала в непрерывный поток автомашин и пробиралась вперёд с небольшой скоростью. Глядя в окошко санитарного автомобиля, Гулякин думал о том, что собралась, наконец, в недрах России могучая сила, и не сдержать врагу неудержимого натиска советских войск.
По дороге непрерывным потоком шла техника. А по обочине, прямо по целине, как недавно и врачи, медсёстры и санитары медсанбата, двигались стрелковые подразделения. Бойцы тащили санки с пулемётами и лёгкими миномётами.
Пурга утихла, к полудню небо полностью очистилось от туч, и заискрился, засверкал в солнечных лучах снег.
– Денёк сегодня, как по заказу! – сказал Гулякин водителю Фёдору Боровицкому.
– Ой, не хорошо это, – отозвался он. – Вчера хоть фриц не летал, а сегодня, неровен час, бомбить начнёт. Местность открытая, дороги забиты. Не сманеврируешь. Да и скоростёнка мала.
И, действительно, впереди заухали взрывы бомб, застучали зенитные пулемёты.
Гулякин, приоткрыв дверь, высунулся из машины, с тревогой поглядывая на небо.
– Далеко это, – заметил водитель.
– Вижу, что далеко. Но как же быстро притупляется чувство опасности. Вот уж и забыли мы, как бомбили нас на Дону, как налетали фашисты в Сталинграде.
– Как такое забыть? – не согласился Боровицкий. – Сколько нашего брата полегло.
– Что верно, то верно. Но я не о том, – задумчиво проговорил Гулякин. – Всего около двух месяцев в тылу пробыли, а отвыкли и от бомбёжек, и от артобстрелов.
Впереди, на обочине, показались какие-то искорёженные предметы.
– А вот и следы налёта, – кивнул на них Боровицкий. – Эх как пушку покорёжило.
Гулякин снова приоткрыл дверь, спросил у пехотинцев, пробиравшихся по обочине:
– Не знаете, раненые были?
Но на этот вопрос никто не мог ответить. Очевидно, подразделение, попавшее под удар вражеских бомбардировщиков, уже ушло далеко вперёд. Раненые же, если они и были, наверняка отправлены в ближайшее медицинское подразделение.
Гитлеровские самолёты появлялись ещё несколько раз, и сразу же начинали стрелять счетверённые зенитно-пулемётные установки, мешая бомбить прицельно и не давая снижаться. На перехват вражеским бомбардировщикам всё чаще вылетали краснозвёздные истребители.
После Ливен пейзаж стал постепенно меняться. Вот уже замелькали перелески, потянулись рощицы, замаячили на горизонте небольшие леса. Михаилу Гулякину были дороги эти края, воспетые Иваном Сергеевичем Тургеневым. Глядя вдаль, он думал о родном Акинтьеве, о матери, о братьях, о сестре.
Стемнело. Колонна шла медленно, двигатели автомобилей гудели монотонно. Тянуло в дрёму. И вдруг впереди, в свете фар, чем-то очень знакомая фигура. Гулякин встрепенулся: «Неужели Александр? Но может ли это быть?!»
По обочине двигалась колонна миномётного подразделения. Командир, остановившись спиной к дороге, отдавал какие-то распоряжения. Видимо, поторапливал своих бойцов.
«Он или не он?»
Всё было столь внезапно, что Михаил растерялся и не догадался попросить водителя чуточку притормозить. Останавливаться было нельзя.
Он выглянул их кабины, даже ногу поставил на подножку, чтобы удобнее смотреть назад. Но что разглядишь в сумерках, да в снежной круговерти.
– Знакомого что ль увидели, доктор? – спросил водитель. – Может, остановиться?
– Нельзя, пробку создадим, – возразил Михаил. – Да и обознался я, скорее всего, – прибавил он, захлопнув дверь и поудобнее устраиваясь на сиденье.
И тут же подумал: «А ведь мог быть Александр, вполне мог. Он писал, что окончил артиллерийское училище и командует миномётным подразделением».
Вслух же проговорил:
– Показалось, что брата увидел, Сашку. Теперь он у нас самый младший. Был Анатолий, да погиб ещё в сорок первом. Теперь все мужчины в нашей семье на фронте. И отец, и старший брат Алексей. Ну вот и Сашка стал миномётчиком.
– Э-эх, доктор, надо было остановиться, очень надо. Как знать, может, это и он. На фронте всяко случается, и встречи такие нередки. Тесен мир…
– Ну да что теперь говорить?! Жаль, – вздохнул Гклякин. – Сашку я давно не видел. После окончания военфака отпустили домой на двое суток. Повидал родителей, Толика и сестру Аню. А Саша тогда уже в училище собирался. Всё говорил, что мечтает на фронте встретиться.
Не раненые к хирургам, а хирурги к раненым…
На станцию Золотухино прибыли уже после полуночи. К машине подбежал знакомый Гулякину офицер штаба дивизии.
– Здравствуй, Миша, с прибытием, – крикнул он, прыгнув на подножку видавшего виды автомобиля. – Двигай во-он к тому строению.
– Что это за дворец?
– Пакгауз. Тыловики в нём вчера останавливались. Привели его в порядок, подтопили.
– А девушек куда поселим? – спросил Гулякин. – Их бы в дом какой устроить.
– Дома все заняты.
– Ну, хорошо, показывай свой пакгауз. Делать нечего. Как-нибудь устроимся.
Помещение действительно оказалось тёплым. В печных времянках потрескивали дрова. Жестяные трубы были просунуты в крошечные окошки под самой крышей.
Командир батальона приказал размещаться на ночлег и подошёл к Гулякину.
– А нам с тобой, Миша, в штаб надо идти. Дивизионный врач вызвал. Наверное, задачу поставит.
Не хотелось покидать тёплое помещение, но что делать?! Ждали дела. Штаб дивизии разместился в здании школы.
Военврач 2 ранга И.М. Ситкин встретил приветливо.
– Как добрались, товарищи? – спросил он, пожимая руки и приглашая садиться. – Сейчас горячего чаю организуем. Хорошо с дороги согреться.
– Батальон прибыл в полном составе, – доложил Крыжчковский. – Потерь и отставших нет. Только Фатин откомандирован в госпиталь с командиром дивизии. За ведущего хирурга – Гулякин.
– Очень хорошо. Теперь о предстоящем деле. Вы уже знаете, что дивизия вступила в бой. Я приказал эвакуировать раненых в населённые пункты вот на этом маршруте. Смотрите карту…
Крыжчковский с сомнением покачал головой, проговорил, как бы размышляя:
– Пробьёмся ли к ним сквозь заносы? Дальше-то, как я слышал, дорог вообще нет. Снежное безбрежье.
Ситник помолчал немного, внимательно глядя на карту и что-то оценивая, потом спросил:
– А что вы можете предложить? Оставить раненых без медицинской помощи?
– Надо подумать, – сказал комбат и, повернувшись Гулякину, спросил: – что посоветуешь, Миша?
Гулякин ещё раз посмотрел на карту, покачал головой, но сказал уверенно:
– Ничего, в десанте, в тылу врага и посложнее случалось. И дорог не было, а вот противник кругом. Ну а тут? Что если выдвинуть передовой отряд медсанбата? Опыт у нас уже есть!
Сотник встал из-за стола, шагнул к Михаилу, взял его за плечи:
– Спасибо! Дельное решение. Вот вы и возглавьте передовой отряд. Раненые ждут.
– А с транспортом как? На автомобилях мы далеко не уедем. Застрянем на первом же километре.
– Попрошу у командира дивизии. Может, есть что-то в резерве что-то более проходимое.
Гулякин и Крыжчковский вернулись в медсанбат. Сразу приступили к формированию передового отряда.
Вот так. Позади тяжёлый марш. Тут хоть немного передохнуть бы, но… Впереди раненые, они размещены в избах, в тепле, но с минимальной помощью, которую способны оказать санитары и санинструкторы. А ведь для иных каждая минута дорога. Уйдёт эта минута, и уже не вернуть в строй бойца или командира, да что там в строй, жизнь не сохранить.
Утром к пакгаузу примчались две санные повозки – самый надёжный транспорт в снежную зиму, когда дорог в прифронтовой полосе раз два и обчёлся.
Повозки выделили по распоряжению временно исполняющего обязанности командира дивизии Ивана Кузьмича Брушко.
– Маловато, – посетовал Гулякин: – Ну да что делать? Хотя бы имущество погрузим. Самим всего, что нужно для работы, пожалуй, не нести.
– Теперь всем лошадки нужны, – сказал комбат. – И боеприпасы они подвозят, и продовольствие… Так что и на том спасибо. Грузите имущество и отправляйтесь.
Брать решили только самое необходимое. Но сани и при этом были загружены до отказа.
И вдруг к Гулякину подошёл старик. Остановился, опираясь на суковатую палку и сказал:
– Можно вас на минутку, товарищ командир? – попросил он.
– Конечно.
– Тут недалече лошадкой, а то и двумя разжиться можно, да и повозкой исправной. Староста драпанул, а имущество своё бросил, не успел с собой забрать.
– Где это? – оживившись, спросил Гулякин.
– А идёмте, я покажу.
Гулякин направил со стариком Александра Воронцова и Ивана Голубцова. Они, действительно, скоро привели под уздцы двух лошадей, одна из которых была в упряжке, а вторая с уздечкой. Запряжена одна из лошадей была в добротные санки. Видимо, на них раскатывал староста.
Воронцов сказал с сожалением:
– Жаль, что санки только одни.
Гулякин усмехнулся. Ему, уроженцу села, сразу было видно, что вторая упряжка и не нужна вовсе. Одна лошадка ещё могла послужить, а вот другая – едва ли. Старик, который помог найти лошадей, сказал, что, видно, немцы хороших лошадей у старосты забрали, ну а ему оставили одну ещё более или менее сносную, а вторую – еле живую.
Михаил Филиппович Гулякин так рассказал об этом нелёгком марше:
«Первые сутки такого марша выдержали стойко, тем более что у многих еще оставались сухари, сахар. Когда стемнело, решили остановиться на привал возле сожжённой деревни. Отдых, конечно, нужен был всем, но сделали его исключительно ради лошадей – люди рвались вперёд, зная, что ждут раненые. А лошади настолько выбились из сил, что понукать их было совершенно бесполезно.
На пепелище расположились и некоторые тыловые подразделения. Бойцы, используя оставшиеся русские печи, кипятили воду, варили, кто что мог.
Александр Воронцов раздобыл буханку хлеба, выпеченного полевой пекарней. Она уже замерзла, и мы с трудом распилили её сначала на две части, бóльшую отдали девушкам, а потом уж остатки поделили между собой. Получилось нечто вроде ужина. Естественно, покормили и лошадей из своего скудного запаса сена.
Отдохнув и кое-как подкрепившись, снова двинулись в путь. Надо было найти населенный пункт, где полки концентрировали раненых. Впереди, в полосе дивизии, уже двое суток шли бои».
Дорога действительно оказалась совсем непроходимой. Приходилось подталкивать перегруженные санные повозки, помогая с трудом справлявшимся с грузом лошадям. В поле санный след был едва заметен. Гулякин нет-нет да раскрывал свою рабочую карту, чтобы сверить маршрут. Ориентировался по небольшим рощица и лесочкам, по балкам и лощинам. Лишь часа через два пути показался небольшой хуторок.
– Наконец-то, – сказал Воронцов. – Пора передохнуть.
Но отдохнуть не удалось. Все дома на хуторе оказались забиты ранеными.
Гулякина встретил фельдшер. Доложил, что на хуторе сосредоточено около шестидесяти раненых.
– Где удобнее развернуть операционную? – спросил Михаил.
– Вон в той хате, – показал фельдшер. – Там, в горнице, мы уже оборудовали перевязочную.
– Хорошо, – кивнул Гулякин и обратился к Воронцову. – Саша, займись операционной.
Затем вместе с фельдшером обошёл все помещения, где находились раненые. Он подбадривал бойцов и командиров, приговаривая:
– Ну вот и всё – заканчиваются ваши мучения. Сейчас вами займутся хирурги медсанбата. А потом эвакуируем в госпиталь.
Незамедлительно приступили к сортировке раненых. Прежде всего надо было выявить тех, которые нуждались в немедленной хирургической помощи. И вот уже в оборудованную Воронцовым операционную, доставили первых из тех, кто нуждался в немедленной помощи.
– Как будем работать, командир? – спросил Воронцов.
– Двумя бригадами, – решил Гулякин. – Каждая бригада на двух столах. Бери помощников, Саша, и приступай.
Лишних команд и распоряжений не требовалось, каждый твёрдо знал свои обязанности, а бригады сложились ещё во время жестоких и напряжённых боёв под Сталинградом, когда раненых было необычайно много, когда только сколоченный коллектив мог справиться с запредельной нагрузкой и на хирургов, и на медсестёр, и на всех, кто обслуживал работу хирургических бригад, доставляя раненых в операционную палатку и своевременно заменяя уже прооперированных на новых, которым операция предстояла.
Маша Морозова, как всегда, заняла своё место у операционного стола в бригаде Гулякина. Аня Киселёва стала готовить к операции первого раненого бойца.
– Пулевое ранение бедра, – доложил фельдшер Василий Мялковский. – Помощь оказана на полковом медицинском пункте.
Гулякин осмотрел рану, ещё раз тщательно обработал её и велел накладывать повязку. Сам перешёл ко второму столу. Там оказался тяжелораненый. С ним пришлось поработать дольше, однако, благодаря первой помощи, оказанной на поле боя, причём оказанной по всем правилам, время не было упущено, и операция прошла успешно.
Два часа пролетели незаметно, однако, усталость сказывалась. Решили сделать короткую передышку. Воронцов подошёл к Гулякину и высказал некоторые наблюдения:
– Гляжу, в основном пулевые ранения. Осколочных мало, да и то в основном от мин и ручных гранат. Странно…
– Нет ничего странного. На этом участке фронта у фашистов нет крупных артиллерийских систем, – пояснил Гулякин. – Не успели подтянуть. Оборону заняли недавно.
Издалека доносилась перестрелка. Изредка гремели взрывы, но явно это рвались гранаты и мины некрупного калибра.
– Слышишь, миномёты работают, – определил Гулякин. – Интересно, где сейчас идёт бой? Нам это важно знать. Дивизионный врач Сотник приказал развернуть медсанбат в деревне Клещели.
Он подошёл к пожилому бойцу с перевязанной рукой и спросил:
– Далеко отсюда вас ранило?
– Да уж за Клещелями, – ответил тот. – На подступах к селу Бычки.
– Взяли село?
– Не знаю. Бой только начинался, – с сомнением сказал раненый, но, подумав, с уверенностью прибавил: – Должны взять.
– Спасибо, – кивнул Гулякин и позвал Мялковского.
Мялковский подбежал и остановился, вопросительно глядя на Гулякина:
– Слушаю, командир.
– Василий, займись эвакуацией послеоперационных раненых в Золотухино. Там, – он взглянул на часы, – уже должен развернуться полевой подвижный госпиталь.
Сказал и подумал: «На чём эвакуировать? На трёх санных повозках? Их, конечно, недостаточно».
Мялковский словно прочёл немой вопрос, застывший в глазах хирурга. Сообщил:
– Из полков прибыли подводы. Позаботились командиры о своих раненых.
– Что за подводы?
– Для эвакуации раненых в тыл, – пояснил фельдшер.
– Вот и хорошо, – успокоился Гулякин и вернулся к столу, где ждала новая напряжённая и кропотливая работа.
Бригады завершили оказание помощи всем раненым, которые были на хуторе, уже далеко за полночь.
– Всем отдыхать, – распорядился Гулякин. – С рассветом выступаем в Клещели.
Хутор почти опустел. Лишь нескольких уже прооперированных бойцов не успели отправить в Золотухтино. За ними вот-вот тоже должны были подойти подводы.
Имущество передового отряда погрузили загодя, чтобы утром не терять времени.
– Да, в обороне, пожалуй, полегче, – сказал Воронцов, не спеша, укладываясь спать.
– Работать в обороне, может, и легче, но в наступлении жить веселее, – парировал Гулякин.
Отдых… Хирургу отдых необходим. Гулякин едва прилёг, как сразу заснул, а проснулся, когда разрисованным морозным узором стеклом было темно. Взглянул на часы, и стал собираться. Скоро зашевелился и Саша Воронцов.
– Что, уже пора? – спросил он.
– Да, буди ребят. А девушки пусть ещё немного поспят, пока мы поесть приготовим.
Подогрели чай, разбудили девушек, и все вместе расправились с сухим пайком. Ещё не рассеялись предрассветные сумерки, как двинулись в путь.
– А что, и вправду наступать веселее, – заметил Воронцов, указывая на опрокинутый вражеский автомобиль и искорёженную пушку возле него. – А там, гляди, танк… Завяз, ну и, видно, фашисты бросили его.
Сыпавший всю ночь снег скрыл следы недавних боёв. Напоминала о них лишь искорёженная вражеская техника.
До Клящелей оказалось недалеко, и уже в первой половине дня передовой отряд медсанбата достиг деревни.
Возле чудом уцелевшего здания школы Гулякин заметил несколько подвод и велел править туда. Возница хлопнул кнутом и прикрикнул на лошадь. Навстречу выбежал фельдшер полкового медпункта, который только накануне передавал раненых на хуторе.
– Вы уже здесь? Быстро! – заговорил он. – Как там мои подопечные?
– Всем оказана помощь. Большинство уже, наверное, в госпитале.
– А мы вам уже помещение для работы подготовили. В школе места достаточно. Принимайте, а я дальше – в полк.
Раненых в здании школы оказалось немного. Основная их часть, как сообщил фельдшер, сосредоточена в Бычках, что в нескольких километрах западнее.
И в Клещелях долго не задерживались. Оказав помощь раненым и организовав эвакуацию, отправились в Бычки. Вскоре туда прибыли и основные подразделения медсанбата. И здесь тоже использовали для развёртывания здание сельской школы. Работу наладили оперативно. Однако, заметили, что раненых не так много, как ожидалось. В чём дело? Командир батальона связался с полковым медпунктом и установил, что не всем известно новое место расположения медсанбата. Раненых продолжали направлять в Клещели.
– Ну там же никого нет! – услышав это пояснение, воскликнул Гулякин. – что же делать?
– Придётся тебе, Миша, снова в путь дорогу собираться, только теперь не на запад, а на восток, – решил комбат.
– В Клещели?
– Да, возьми с собой Костю Кускова, медсестёр, санитаров и вперёд. А точнее – назад.
Гулякин промолчал.
– Понимаю, о чём ты сейчас подумал. Не отдыхали твои подчинённые, – сказал Крыжчковский и, вздохнув, прибавил: – А что делать? Кто там раненых встретит? Кто помощь окажет?
– Мы готовы! – твёрдо заявил Гулякин и повторил свою излюбленную фразу: – Отдохнём после победы.
Опять зимняя дорога, опять с детства знакомый Михаилу санный след выбегал из-под полозьев.
И снова с ходу приступили к работе. Уже к середине следующего дня закончились медикаменты. Раненых оказалось больше чем ожидали. Не рассчитали.
– Что будем делать? – спросил Костя Бычков. – Надо кого-то посылать в Бычки.
– Это долго. Много времени потеряем, – возразил Гулякин. – Да и в медсанбате сейчас запасы на исходе. А снабжение не налажено. Попробуем обойтись сами.
– Но как?
– Обратимся к местным жителям.
Сельчане сразу откликнулись на просьбу. Они готовили и стерилизовали перевязочный материал, а взамен дезинфицирующих средств предложили использовать самогон. Его принесла пожилая женщина. Смущаясь, она поставила перед Гулякиным объёмистую бутыль и пояснила:
– Сама готовила. Посмотрите, горит как чистый спирт.
И снова хирурги приступили к обработке раненых, а ухаживать за прооперированными вызвались женщины села.
Разумеется, далеко не всё необходимое для лечения раненых можно было найти у сельчан.
Михаил Филиппович вспоминал:
«Иммобилизацию огнестрельных переломов конечностей проводить было совсем нечем. Выход нашли: использовали шины транспортной иммобилизации, внешнефиксирующие приспособления, применяли крахмал, но всё это было эффективно лишь на короткое время. К сожалению, ближайшие районные центры, в больницах которых мог оказаться гипс, находились ещё в руках противника. Поэтому не нашей виной, а, скорее, бедой было то, что лечение раненых, прежде всего с переломами костей, не достигало нужного результата. Не всегда мы могли в столь трудной обстановке добиться анатомически правильного сопоставления и срастания костных отломков, а потому не удавалось избежать определённых осложнений».
На войне, как на войне… Даже при самой хорошей организации дела, даже при самых талантливых руководителях военно-медицинской службы, нельзя было добиться идеальных условий для лечения раненых. Ну как можно прыгнуть выше головы, как можно пробить дороги в огромных сугробах снега, когда части и соединения стремительно наступают. Не останавливать же преследование отходящего противника ради того, чтобы сначала расчистить дороги. Нет… вперёд, только вперёд. Каждый новый день войны приносил новые жертвы. И потому Верховный Главнокомандующий требовал гнать врага с русской земли днём и ночь, гнать, не давая ему передышки. Быстро продвижение вперёд где-то усложняло работу тыловых подразделений и, конечно, что особенно печально, военных медиков. Но оно давало огромную общую пользу – война близилась к полному и окончательному перелому, а значит – к победе.
Почти четверо суток проработал в Клещелях отряд, возглавляемый Гулякиным. Эвакуировав всех, кому оказана помощь, в госпиталь, возвратились в Бычки. Гулякин доложил о выполнении задачи.
Комбат подошёл к нему, обнял за плечи, поблагодарил и спросил:
– Нелегко было?
– Вам здесь досталось, – вместо ответа сказал Гулякин. – Гляжу, все хирурги за работой.
– Да, приток большой. Скопилось около четырёхсот человек. Снова к нам раненые не только из нашей дивизии поступают. Есть и кавалеристы, и танкисты. Тарусинов и Воронцов уже около суток у операционных столов.
Комбат замолчал, но Гулякин всё понял без слов. Отдых, который был так нужен его подчинённым, снова откладывался.
– Немедленно включаю своих ребят в работу, – сказал он. – Вот только дам чуточку обогреться, да покормить попрошу.
– Это сейчас организуем, – обрадовался такому решению комбат.
Своих подчинённых Гулякин нашёл в ординаторской. Девушки дремали, сидя за школьными партами. Костя Кусков что-то писал в блокноте.
– Ну, что? – спросил он. – Наверное, надо будить девчат, да за работу? Вижу, что не до отдыха здесь. Разрешил немного подремать.
– Сейчас принесут поесть, тогда и разбудим, – сказал Гулякин. – А пока я дам команду санитарам готовить нам операционные столы.
Покормили хорошо, видно, комбат приказал подготовить для изголодавшихся в Клящелях более плотный ужин.
От Сергея Неутолимова Гулякин уже знал, что медсанбат испытывает трудности не только в медикаментах, но и в продовольствии.
– Всё никак снабжения не наладится, – пояснил Сергей. – Железнодорожная ветка от Дерюгина до Дмитриева-Льговского восстанавливает усиленными темпами, но не так это легко. Правда снабженцы кое-какой выход нашли – пускают по путям автомобили со снятыми шинами. Но это далеко не поезд.
– А из местных ресурсов? – поинтересовался Гулякин.
– Край здесь, конечно, не из бедных – чернозёмные области, – сказал Сергей. – Да ты и сам знаешь, что богатый был край. Но ведь саранча фашистская налетела, что не сожрала, так испортила и разрушила. Одно слово – Европа!!! – он только рукой махнул и прибавил: – Конечно, есть кое-что у сельчан – молоко, где коровы уцелели, картофель, хлеб. Для раненых ничего не жалеют, да ведь и самим как-то кормиться надо.
После ужина приступили к работе. Ранения по-прежнему преобладали пулевые. Но где-то после полуночи на операционный стол положили молодого танкиста. Он был без сознания. Гулякин посмотрел карточку передового района. Повреждения оказались очень сложными и опасными. Внимательно исследовав рану, прикинул мысленно, что можно сделать. Подошёл Костя Кусков. Он только что завершил очередную операцию. Спросил:
– Что там?
Гулякин молча показал карточку передового района. Затем, отвёл Кускова в сторону и добавил несколько слов по латыни:
Костя тихо сказал:
– Не в каждой клинике и не каждый хирург взялся бы до войны за такую операцию.
И вдруг танкист приоткрыл воспалённые глаза, посмотрел на Гулякина и прошептал:
– Доктор, дорогой, делай, что хочешь, вытерплю… Постарайся, доктор, может, выкарабкаюсь, живучий я, – и добавил совсем чуть слышно: – Никак нельзя умирать, никак. Бить надо гадов. Я должен за свой экипаж отомстить, должен, – и он потерял сознание.
– Маша, работать, – решительно произнёс Гулякин ставшую уже привычной фразу, в которой соединялось всё, что необходимо немедленно делать операционной сестре.
Эта фраза была сигналом и для всех тех, кто обеспечивал операцию.
Операционная сестра Маша Морозова обработала раневую поверхность спиртовым раствором йода, не дожидаясь команды, тут же подала скальпель и зажим.
Гулякин приступил к работе, которую ему ещё делать не доводилось. Теоретически он знал, как и что делать, помнил порядок действий хирургов, которым приходилось ассистировать в госпиталях. Но в эти сложные часы посоветоваться было не с кем. Сам, сам, и только сам. Он собрал в кулак всю свою волю, он сосредоточил на острие скальпеля всю свою решимость спасти раненого.
В операционной стояла тишина. Лишь иногда чётки и ясные команды хирурга нарушали её. Несколько раз к столу, стараясь неслышно ступать, подходили Кусков, Воронцов и другие ординаторы, чтобы понаблюдать за столь ответственной работой своего товарища. Прошёл час, другой, третий…
Гулякин извлёк уже три осколка, зашил повреждённые ткани, но конца операции по-прежнему не было видно. С той минуты, как он решился на эту сложную, почти безнадёжную операцию, колебаний и сомнений в успехе у него не было, а ведь в первую минуту, когда прочитал, что написано в карточке передового района, а затем осмотрел раны, подумал, что танкист уже не жилец на белом свете. Теперь же он не мог, не имел права думать так, иначе к чему всё это, что он делал сейчас, напрягая все силы, используя все знания и опыт.
Наконец, он извлёк последний кусочек металла, промыл рану, положил лекарственный препарат и стал накладывать швы. От операционного стола отошёл шатаясь. Присел на заботливо поставленный стул. Товарищи окружили его, с восхищением обсуждая свершившееся. Что говорили, он не слушал, да и не слышал. Сам же произнёс лишь одну фразу:
– Будет жить!
Нежданные гостинцы
Несколько суток хирурги медсанбата провели у операционных столов почти без отдыха, но постепенно Гулякину удалось наладить нормальный ритм работы по сменам. К тому же части дивизии, выполнив поставленные задачи, закрепились на выгодных рубежах и перешли к обороне.
Война ведь, даже в своей победоносной фазе, не сплошное наступление. Проводятся наступательные операции, освобождаются города и другие населённые пункты. Войска выполняют поставленные задачи, выходят на заранее намеченные рубежи и закрепляются на них, чтобы пополнить части и соединения личным составом, боеприпасами и всем необходимым для продолжения боевых действий.
На очередной политинформации капитан Неутолимов сказал, что наступление приостановлено из-за бездорожья. Принято решение наладить снабжение, оборудовать пути для подвоза всего необходимого и для эвакуации раненых. Предупредил и о том, что ещё некоторое время сохранятся сложности с питанием.
– Да что там! – раздались возгласы: – Мы-то выдержим, а вот как быть с ранеными?
На следующий день, уже под вечер, в медсанбат принесли водителя с обмороженными ногами. Его подобрали в километре от села, где застрял его автомобиль.
Сразу оказали помощь. К счастью, серьёзной опасности не было.
– У меня же машина… Её нельзя бросать. В ней продовольствие, – постоянно твердил водитель.
– Не беспокойтесь, – убеждали его, – Сейчас нужно думать о вашем здоровье…
Командир батальона приказал вытащить застрявшую автомашину, доставить её в расположение медсанбата и взять под охрану.
У водителя спросил:
– Что у вас за груз?
– Я же говорил, продукты! Печенье, сахар, масло. Это для танкистов. Я их танковой бригады.
– Где сейчас ваша бригада?
– Не знаю. Мне указали место расположения. Я приехал, а танки уже ушли. Никто не мог объяснить, куда. Вот и стал искать. Расспрашивал регулировщиков, но и они ничего не знали.
Командир батальона велел осмотреть груз. Ему доложили, что в кузове автомобиля около двухсот килограммов печенья и по сто килограммов масла и сахара.
– Эх, нашим бы раненым всё это! – воскликнул Неутолимов.
– У танкистов тоже, наверное, есть раненые, – возразил комбат. – Одним словом, что там говорить – продукты не бесхозные, и прикасаться к ним мы не имеем права.
– Но ведь доставить их по назначению невозможно, – не сдавался Неутолимов. – Неизвестно, где теперь танковая бригада. Может быть, вообще на другой фронт перебросили. Где их будет искать водитель, когда поправится?
– Действительно, – поддержал Гулякин, слышавший разговор. – Сейчас мы перешли к обороне. Бригаду действительно могли перебросить, где она нужнее.
– Да что там рассуждать! – заявил Неутолимов. – Надо официально оприходовать продукты. Представьте, какая прибавка к питанию раненых.
И всё-таки комбат медлил. Беспокоило его то обстоятельство, что продукты где-то ждут. Они тоже ведь кому-то нужны.
Тогда Сергей Неутолимов решил:
– Я свяжусь с начальником политотдела дивизии. Доложу ему об автомобиле и попрошу ходатайствовать перед командиром дивизии о том, чтобы разрешили использовать продукты.
Через некоторое время пришёл ответ. Подполковник Брушко разрешил использовать продукты, а машину оставить в медсанбате. Водитель же пролежал в госпитальном взводе несколько недель. Когда настало время выписываться, он пришёл к замполиту и попросил оставить его в батальоне.
И снова Неутолимов вышел с ходатайством. Разрешение было получено, и водитель провоевал вместе со своими целителями до конца войны.
Продукты же очень пригодились. Благодаря им удалось несколько улучшить питание раненых. Каждый день им стали выдавать дополнительно к пайку по кусочку сахара, по 10 граммов масла и печенье.
А вскоре наладилось снабжение, и медсанбат стал своевременно получать все необходимые продукты.
Части дивизии закрепились на рубеже Кубань – Неварь – Черновка и вели бои местного значения, улучшая своё положение, создавая условия для грядущих наступательных действий.
Стрельба в госпитальном взводе
(Документальная повесть "Золотой скальпель")
– Ну, Миша, скоро конец твоим мытарствам, – сказал как-то утром солнечного мартовского дня комбат Крыжчковский. – Генерал Жолудев выздоровел и завтра возвращается в дивизию. А с ним, разумеется и наш ведущий хирург Фатин.
Гулякин действительно устал от организационной работы. Как ни тяжело было у операционного стола, там он оживал, там чувствовал, что приносит пользу, что делает конкретное дело. Что же касается различных организационных вопросов, которые свалились на него вместе с временным исполнением обязанностей ведущего хирурга, он хоть и решал их добросовестно, старательно, но делал это без видимого удовольствия. Большую часть времени и все свои силы он отдавал лечебной работе.
Фатин возвратился в медсанбат, когда у хирургов работы было немного. Гулякин сдал ему дела, рассказал о наиболее важных событиях, которые произошли в последнее время, справился о здоровье командира дивизии.
– Всё в порядке. Здоров генерал, – заверил Фатин. – На днях будет объезжать полки. Может, и к нам заглянет. Надо быть готовыми. А у нас, гляжу, дорожки не расчищены, кругом сугробы. Не видно, что воинское подразделение. Надо бы, пока время есть, заняться наведением самого элементарного порядка.
Гулякин молча выслушал это замечание. Нет, он не был против порядка, однако, считал, что основное внимание в период затишья следует уделять совершенствования навыков работы хирургических бригад.
Фатин совершенно серьёзно стремился осуществить эти свои задумки, но ничего не получилось. Едва спало напряжение на передовой, появились простудные заболевания, о которых в дни жарких боёв и думать забыли. В течение марта ежедневно в медсанбат поступало по нескольку десятков больных. Терапевты с ног сбились, пришлось и хирургам прийти к ним на помощь.
Госпитальный взвод оказался полон. Он размещался в большом селе Дерюгине, где сохранилось здание сельской больницы. Неподалёку от села находился сахарный завод. Под стационар оборудовали уцелевшие помещения заводоуправления, так как в больнице мест не хватало.
Перед командиром медсанбата встал вопрос, где взять силы для ухода за больными. Оголять операционно-перевязочный взвод он не считал возможным. Сегодня затишье, а завтра?
Решил посоветоваться с командирами подразделений. Собрал совещание. Рассказал о возникших проблемах. Спросил:
– Кто может, не ослабляя боеготовности своего взвода, выделить людей для ухода за ранеными?
Посыпались предложения. И вдруг слово попросил Гулякин.
– Я хочу поделиться некоторым опытом, – начал он. – В Клещелях мы попали в затруднительное положение. Сил в отряде, как знаете, было немного, медикаменты кончились быстро, возникли перебои и в питании.
Он помолчал, дождался, когда прекратятся возникшие споры и стихнет лёгкий шумок.
– И как же вышли из положения? – спросил Крыжчковский, который всё это, конечно, знал, но теперь хотел, чтобы Гулякин поделился опытом с товарищами.
– Обратились к местному населению, – пояснил Гулякин. – Женщины ухаживали за ранеными, даже кормили их. Думаю, и в Дерюгине можно найти хороших помощниц. Они ведь последнее отдадут для своих защитников, а тем более для раненых.
– Вот, Миша, и помоги командиру госпитального взвода организовать работу, – сказал Крыжчковский.
– Да что ж я сам что ли не справлюсь, – возразил Бычков. – Зачем Михаила от операций отрывать? Поговорю с народом.
И всё-таки Гулякин съездил в Дерюгино. Госпитальный взвод разместили на некотором отдалении от основных подразделений медсанбата умышленно. Старались лечить простудных больных, среди которых встречались и инфекционные, подальше от раненых. Прошёл по деревне, поговорил с женщинами. Сразу откликнулась молодежь. Девушки пришли в госпитальный взвод ухаживать за ранеными и больными. Помогали стирать бельё, дезинфицировать обмундирование в русских печах.
Возвратившись в батальон, Гулякин узнал, что простудился и заболел Фатин. Но этого мало. Комбат сообщил, что в дивизию прибыл начальник санитарного управления фронта генерал-лейтенант медицинской службы Арсений Яковлевич Барабанов.
– Придётся тебе, Миша, представлять хирургическую службу, – сказал командир батальона.
– А по какому поводу он инспектирует? – задал вопрос Гулякин. – Что-то случилось?
– Думаю, его обеспокоило число больных. Наверное, займётся нашими терапевтами, посетит госпитальный взвод, – высказал предположение Крыжчковский. – Но надо и хирургами быть готовыми к проверке.
– Где он сейчас-то?
– В полках…
Генерал приехал уже в тот же день под вечер. Обошёл медсанбат, был неразговорчив, хотя от Гулякина не укрылось, что осматривает он всё очень внимательно, даже придирчиво.
В ординаторской операционно-перевязочного взвода задержался чуть дольше. Поинтересовался характером ранений в минувшие месяцы, попросил рассказать о методах обработки ран.
Гулякин отвечал подробно, полно, но Барабанов, казалось, слушает не очень внимательно. Перебив на полуслове, он вдруг раздражённо спросил:
– Где же, наконец, дивизионный врач?
Гулякин замолчал. Ответил Крыжчковский:
– Вчера он выехал в полки для проверки работы полковых медицинских пунктов.
– Нет его там.., – отрезал генерал и добавил резко: – Нет, и, думаю, не было.
– Тогда разрешите направить посыльного к нему домой? – спросил комбат: – Он здесь неподалёку остановился.
– Разрешите, я схожу, – вызвался Гулякин, которому неприятно было присутствовать при этом разговоре на высоких тонах, да тем более, когда речь шла о его начальнике.
– Идите, – кивнул Барабанов.
Кунцевич, недавно назначенный дивизионным врачом вместо Ситкина, жил действительно неподалёку. Гулякин постучал в дверь хаты. Но стук выглянула хозяйка.
– Постоялец дома? – спросил Михаил.
– Недавно возвернулся, – ответила пожилая женщина с добрым лицом, иссечённым морщинами.
– Что делает?
– Спит…
Гулякин вошёл в комнату, окликнул Кунцевича. Тот не отзывался. Больших трудов стоило его растолкать.
– Вставайте, генерал Барабанов вас требует, – повторял Михаил до тех пор, пока смысл его слов не дошёл до дивизионного врача.
– Что? Кто ждёт?! – воскликнул Кунцевич и тут же вскочил, как ошпаренный.
Быстро одевшись, он бегом помчался в медсанбат. Гулякин едва поспевал за ним.
Войдя в ординаторскую, Кунцевич доложил:
– Товарищ генерал-лейтенант медицинской службы…
Барабанов оборвал:
– Я объездил сегодня все медицинские подразделения, вплоть до батальонных медицинских пунктов, – резко заговорил он. – Много беспорядков… Расслабились, затишье… А если завтра грянут серьёзные боевые дела?
– Всё у нас в порядке, всё готово, – попытался возражать генералу Кунцевич.
– Вы слушайте, – снова оборвал его генерал. – В вашем соединении очень большой процент простудных заболеваний. А это вы чем сможете объяснить?
– Товарищ генерал-лейтенант, – дрожащим голосом начал Кунцевич, – я до войны был старшим преподавателем кафедры биохимии Военно-медицинской академии… У меня нет опыта работы во фронтовых условиях.
– Это я знаю. Кстати, я, как вам известно, возглавлял кафедру санитарной тактики Куйбышевской военно-медицинской академии. Но на отсутствие опыта не ссылаюсь. Опыт надо приобретать, так как его приобретают ваши подчинённые в батальоне, где мне, кстати, порядок понравился… А что касается вас, то, учитывая ваше заявление, непременно поставлю вопрос об отстранении вас от должности и возвращении на преподавательскую работу. Но пока решение это будет оформлено соответствующим образом, требую навести порядок в соединении. Если нужна помощь, обращайтесь… У меня всё.
– Товарищ генерал-лейтенант, ужин готов, – доложил Крыжчковский – Останьтесь у нас поужинать. Дорога-то дальняя.
– Спасибо, мне некогда, – отрубил Барабанов и, попрощавшись со всеми присутствующими в ординаторской за руку, вышел.
А уже через минуту его «виллис» рванулся с места и помчался по улице села.
В ординаторской повисла напряжённая тишина. Наконец, Кунцевич, справившись с собой сказал, обращаясь к Крыжчковскому:
– Составьте список всего, что необходимо батальону. Немедленно затребуем, – и прибавил: – Нужно покончить с простудными заболеваниями. В этом генерал, безусловно, прав.
– Заявку на всё, что нам необходимо, мы давно подали, – доложил командир батальона. – Правда, что-то ответа нет.
– Значит, продублируйте, – резко, с раздражением, бросил Кунцевич и, махнув рукой, торопливо вышел из ординаторской.
Но дублировать заявку не пришлось. Через несколько дней в медсанбат доставили необходимые медикаменты.
Долго ещё пришлось бороться с наплывом больных. Однажды Гулякину сказали, что в госпитальном взводе находится на излечении его сослуживец по воздушно-десантной бригаде Борис Губчевский.
«Надо навестить», – решил он.
В тот день работы у хирургов не оказалось, и он отправился в Делягино.
В деревне было тихо, лишь откуда-то издалека, с передовой, доносились раскаты взрывов, да изредка долетали отзвуки ружейно-пулемётной перестрелки. На фронте уже несколько дней было без перемен. Раненые поступали редко, и, конечно, каждое такое поступление становилось событием для медсанбата.
Гулякин знал, что накануне доставили тяжелораненого офицера. Он попал под разрыв шального снаряда. Вели иногда гитлеровцы вот этакий беспокоящий огонь.
В приёмно-сортировочном взводе офицера осмотрели и, установив, что хирургическое вмешательство бессмысленно, направили в госпитальный взвод.
Раненый неоперабелен… К сожалению, нередко приходилось делать подобные выводы. И всякий раз поднимался в душе молодого хирурга протест против этого категорического определения.
«А может быть, всё-таки можно что-то сделать? – думал он. – Может, надо попробовать?!»
Увы, иногда медицина оказывалась бессильной.
Вот и сейчас он вспомнил офицера. Решил: «Зайду, ещё раз взгляну на него. Как знать, а вдруг есть шанс спасти?!»
Раненый лежал в помещении заводоуправления. Глядя на маячившее впереди небольшое двухэтажное здание, Гулякин перебирал в памяти все более или менее похожие случаи.
«Ранение в живот с повреждением жизненно-важных органов… Раненый без сознания, в бреду… Организм ослаблен… Может не выдержать сложной и длительной операции…»
Накануне Гулякин осмотрел его и согласился с мнением хирурга сортировочной бригады. Офицера поместили в небольшую, уютную комнату с двумя другими ранеными офицерского звания, тоже находившимися в тяжёлом состоянии.
Думали, что часы его сочтены, но утром доложили, что офицер жив, хотя по-прежнему в бреду и в сознание не приходит.
До здания заводоуправления оставалось метров пятьдесят, когда оттуда послышались выстрелы и, звякнув, вылетели оконные стёкла на первом этаже.
Гулякин рванулся вперёд, взбежал на крылечко, толкнул дверь и оказался в небольшом коридорчике, который был полон людьми. Все, кто мог держаться на ногах, выскочили из своих палат и теперь толпились у входа в одну из комнат на первом этаже.
– Что случилось, товарищи? – с тревогой спросил Гулякин, пытаясь протиснуться по коридору. – Кто разрешил вставать с коек? Немедленно всем по своим койкам.
Заглянул в палату и увидел лежащую на полу Таню Горюнову.
– Что с тобой, Танечка?
Девушка при открыла глаза, приподнялась и спросила:
– Я жива?
– Конечно… Но что случилось?
– Он стрелял в меня, – сказала Таня, указывая на офицера, которого уже уложили в койку.
– Кто стрелял?
Подошёл Губчевский, отряхивая свой больничный халат.
– Так кто мне объяснит, что случилось? – снова задал вопрос Гулякин, стараясь разобраться в происшествии.
Оказалось, что офицер неожиданно в бреду стал подавать какие-то команды, кричал, звал в атаку на врага, а потом выхватил из-под полушки пистолет, моментально зарядил его и стал стрелять, полагая, что вокруг гитлеровцы. К счастью, в таком состоянии он не мог прицелиться. Первой появилась Таня Горюнова. Офицер услышал шум, повернулся и выстрелил в неё. Таня упала.
Прибежал Борис Губчевский, который находился в другой палате. Он ещё сам не оправился от ранения, был слаб, но, не задумываясь, кинулся на офицера и выбил у него из руки пистолет.
Выслушав рассказ о случившемся, Гулякин спросил:
– Откуда у раненого пистолет? Есть же приказ забирать у раненых всё оружие. Да ведь и не было при нём пистолета, когда мы его осматривали в приёмно-перевязочном взводе.
Все молчали.
Гулякин подошёл к койке, приподнял подушку и увидел командирскую сумку с какими-то бумагами. Из неё торчала кобура. Уже потом стало известно, что кто-то из подчинённых этого офицера принёс ему в палату личные вещи, а в сумку вложил пистолет в разобранном виде. Собрать же его, даже в бреду, оказалось для тяжелораненого делом простым – все движения отработаны до автоматизма.
После этой стрессовой вспышки состояние офицера резко ухудшилось. Об операции уже не могло быть и речи.
На следующий день Крыжчковский собрал офицеров медсанбата, чтобы ещё раз напомнить о том, что необходимо неукоснительно выполнять правила обращения с оружием.
– Вы знаете, в каком состоянии находятся некоторые наши пациенты? – говорил он. – Разве можно разрешать им держать при себе оружие? И, пожалуйста, следите за тем, что приносят посетители. Все посещения под строгим контролем должны быть. Только по счастливой случайности всё обошлось без жертв. А ведь мы могли потерять нашу медсестру Аню Горюнову, в которую стрелял раненый