Почему я стал суворовцем

 

Глава из воспоминаний писателя

Что же повлияло на моё решение стать суворовцем, то есть, по существу связать свою судьбу с военной службой, а армией, причём, связать на всю жизнь?

В то время нельзя было «зайти» в суворовское, отбыть там срок, получить твёрдые, на десять голов выше чем в обычной школе знания, а затем «выйти» на гражданку и, опираясь на высокую подготовку, без особого труда поступит в любой практически ВУЗ. Поговаривали, что будто бы наши родители даже давали подписку с обязательством, что их чада продолжат учёбу только в военных училищах. Так это было или нет, не помню, а скорее даже не знаю, поскольку не задавал я вопросов на эту тему отцу, который и отправил меня в училище.

Почему возникла такая мысль? К кому она пришла раньше?

Вот тут есть одно семейное предание, которое я даже озвучил в романе, подарив главному герою… Единственно что изменил, так это профессию отца моего героя. Не мог же, право, написать, что отец моего героя был литературным секретарём Михаила Александровича Шолохова. Ну и нашёл сюжетный ход, который позволил приблизить эпизод романа к реальности.

На самом деле всё было так…

В 50-е годы отец действительно работал литературным секретарём Шолохова.

В 1957-58 года, практически на рубеже, в «Правде» был опубликован рассказ Михаила Александровича Шолохова «Судьба человека». Я не случайно упомянул этот рассказ, поскольку первое Детгизовское издание хранится у меня до сих пор как самая ценная реликвия. Эта книга помогает почти точно вспомнить время встречи с Михаилом Александровичем Шолоховым, причём встречи непростой, можно сказать, знаковой в моей судьбе.

В молодости отец был охотником. Это уже в 60-е годы он опубликовал в журнале «Молодая гвардия» резкую, обличительную и во многом самокритичную статью «Исповедь ружейного охотника».

Но об этом – в соответствующей главе. Коснулся же охоты не случайно. Нередко случалось так, что появлялась у меня разная живность – трофеи охоты. Жил зайчишка, которого подобрали в поле. Очевидно, он остался один – либо волк сиротой сделал, либо охотники. Отец редко охотился на зайцев – больше на лис, которые приносили серьёзный вред окрестным сёлам. В другой раз мы подобрали сорочонка с поломанным крылом, но более всего запомнился енотик. Точнее, не совсем енотик, а енотовидная собака… Щенок енотовидной собаки.

Брали нору… Пробирались по лесу. Я мечтал поймать енотика или лиСёнка  носил с собой рыболовный сачек. Никто не попадался мне, но я упрямо брал с собой эту снедь. И однажды повезло. Мы пробирались по густому лесу, и вдруг отец крикнул мне, чтобы я подал этот самый подсочек. Я быстро подбежал к нему, и он стал шуровать этим подсачеком по кустам и высокой траве. И… в подсачеке оказался маленький серый, даже бурый зверёк… Совсем ещё маленький. Видно, такса наша Рики-Тики-Тави распугала все енотовидное семейство и щенята разбежались по лесу. Так появился у меня долгожданный енотик, который, как потом выяснилось, был всё же не чистым енотом, а именно енотовидной собакой.

Прошло пару лет и отец совершенно неожиданно велел мне написать рассказы о моих питомцах – о сорочОнке и зайчишке, о енотике. Просто заставил писать, хотя я поначалу упирался. И всё же потом вошёл во вкус и написал, причём, написал почти без правок и перечитываний – понятия я не имел о литературном творчестве. А сочинения? Наверное, в школе ещё сочинений не писал в то время. В младших классах.

Отец был увлечён этой вот идеей писательской, даже отдал машинистке мои опусы, они были перепечатаны и те, кто прочитал, разумеется, пытались утверждать, что не сам я писал, а помогал мне отец. Ну что ж, подобные заявления сопровождали меня всю мою жизнь, причём, зачастую имели комический характер. Это случалось, когда отмечали в том или ином периодическом издании мои рассказы, которые с трудном можно было назвать рассказами с классической точки зрения, а потому никак не могли принадлежать перу маститого писателя. Потом стали говорить, что я помогал писать рассказы сыну, потом – дочери… Правда тут уж я взял реванш, заявляя, что ну как же, неужели вы не знаете, что за всех за нас пишет мой отец… До сих пор пишет, а ему уже девяносто второй год пошёл Свои романы перестал писать, а за нас рассказики пописывает…

Впрочем, это для забавного отступления.

Помню одно – у приятелей отца вызывало удивление то, что я использовал какие-то сложные обороты, а это как раз неудивительно. Когда писал рассказы, мы их проходили в школе.

Отец показал рассказы Шолохову. Вряд ли они его заинтересовали и вызвали какие-то эмоции, но неожиданно он пригласил меня в гости – представьте, школьника четвёртого класса и в гости!!!

Вот эту встречу я и описал в романе…

Однажды под вечер – а было это в начале января, во время школьных каникул, отец приехал домой взволнованный и велел быстро собираться в гости… к Шолохову. Признаться, я никаких волнений не испытывал, поскольку слабо представлял, кто такой Шолохов! Знал, что писатель, но к писателям привык, ведь отец был писателем и к тому времени автором романа «Тихие Затоны». Его окружали писатели. Так что писатель и писатель – что здесь такого.

У подъезда нас ждал «ЗИС-110» из гаража ЦК КПСС. Откуда машина, меня не интересовало, но сама по себе впечатление произвела, потому что до той поры я лишь однажды проехался на ЗИМе, отцовского приятеля писателя Сурова. А то всё на «Победах». «Победа» была отца, «Победы» были у многих родственников моей мамы.

От Покровского бульвара до гостиницы «Москва» путь недалёк. По Богдана Хмельницкого (ныне Моросейка, как и до революции), до Политехнического музея, там поворот направо, площадь Дзержинского и нынешний Охотный Ряд, в то время носивший имя патологического русофоба, имя которого произносить противно.

Гостиница была тогда на особом счету – всё в ней чопорно, торжественно. Запомнился номер – стол в белом чехле, стулья в белых чехлах… Встретил нас хозяин номера… Он был невысок ростом, сухощав, очень подвижен и необыкновенно приветлив – таковы детские ощущения.

Прежде всего, конечно, ужин. В России всегда, с незапамятных времён и до наших дней правило железное – гостя сначала накормить.

Ну а в гостинице тогда один из самых-самых фирменных блюд были цыплята-табака. На столе стояли бутылки с Шампанским. Трапеза началась. О чём говорили, не помню – точно не о моих рассказах, но, кажется, о животных, о зверьках, которые были у меня в разные годы. Запомнилось, что через некоторое время отец заговорил:

– Михаил Александрович, ему хватит, мал ещё…

– Ничего, Фёдор! Он эту встречу запомнит на всю жизнь!

Слова оказались пророческими – действительно, до сих пор, пусть и не до мельчайших подробностей, но помню… Помню этого удивительно человека, который умел быть на равных с руководителями государств, с членами правительства, да что там – он был на равных даже со Сталиным!!! И в то же время, он умел быть на равных с простыми людьми, которые не чувствовали в обращении с ним себя ущемлёнными. И я уже на себе испытал, что он мог быть на равных даже с ребёнком. То есть, держался просто, находил тему разговора, доступную для собеседника, старался сделать приятное…

Мы играли потом в подкидного дурака. Шолохов не любил всяких безобразных алчных игр, а вот в дурака играл в свободные минутки охотно, причём правило было железное – тот, кто проиграл, должен был пролезть под столом. Однажды, как рассказывал мне отец, кто-то предложил сыграть в дурачка перед поездкой на приём. И надо же – Шолохов проиграл, а был уже облачён в парадный фрак… Его отговаривали, но он всё-таки пролез под столом.

В тот вечер Шолохов всё время повторял: «Чем бы ещё удивить!?» Он показывал какие-то замечательные рыболовные снасти, и даже подарил мне прекрасный спиннинг, на который правда я лишь однажды поймал большую рыбину, а обычно лишь терял блёсна.

Весь вечер был посвящён мне… Мне и потом не раз приходилось видеть Шолохова, но уже в деловой или суетной дневной обстановке. Он мог приветливо взъерошить голову, но уже внимания уже большого не уделял.

И вот неожиданно зашла речь о суворовском училище…

Началось всё с Шолохова. Именно он как-то сказал: «Отдай сына в кадеты!» Потом пояснил отцу, что кадетами старшее поколение называет по привычке суворовцев, воспитанников суворовских военных училищ, созданных в 1943 году Сталиным по типу старых кадетских корпусов.

В то время отец был знаком со скульптором Вучетичем, а через него и с Маршалом Советского Союза Чуйковым, а потому совет Шолохова было через кого осуществить. По установленным правилам я уже поступать не мог, поскольку брали тогда в суворовские военные училища после четвёртого класса. Осуществить задуманное было решено через несколько лет после встречи с Шолоховым, причём, это были времена хрущёвские, которые по омерзительному отношению к армии мог переплюнуть разве что наследник смердяковщины – Сердюков, верный последователь барона Беннигсена (трижды предавшего Русскую армию в ходе сражения при Прейсиш-Эйлау, оргнизовавшего Фридландскую неудачу и помешавшего полной победе Кутузова при Бородине) генерала Павлова (открывшего гитлеровцам около 130 километров фронта для быстрого их прорыва на Минск ).

Трудности же, повторяю, были в том, что суворовцев набирали в пятые классы, а я уже был в одном из старших классов. Решение окончательно сложилось, когда я учился в восьмом классе. Меня хотели втиснуть прямо в роту, которая была сформирована из пятиклассников несколько лет назад… Только потом я понял, каково бы мне было!!! Но спасло Провидения. Именно в 1963 году, когда я оканчивал 8 класс, было принято решение о наборе суворовцев в 9 классы на три года. Первой в Калининском СВУ роте «трёхлеток» нелегко приходилось средь рот «семилеток», а каково было бы мне одному?!