Принимай решение, военврач!

Первый бой, и сразу первое ранение, да к тому же ранение тяжёлое. Жгут накладывается на два часа, после чего неминуемо омертвение конечности. Два часа, всего два часа в запасе у хирурга, а выход к своим возможен не раньше чем через двое суток… Принимай решение, военврач!

***-

                         Решайте, товарищ военврач!

Впрочем, обо всём по порядку.      

В конце ноября 1-й воздушно-десантный корпус был в основном готов к боевым действиям, а когда советские войска начали мощное контрнаступление под Москвой, его перебросили к линии фронта.

Бригада разместилась побатальонно в районе города Люберцы и в посёлках Дзержинский, Капотня, Малаховка.

2-й отдельный воздушно-десантный батальон дислоцировался близ аэродрома. Личный состав расписали по самолётам. Каждую минуту ждали приказа на десантирование в тыл врага.

Морозным декабрьским вечером 1941 года к Михаилу Гулякину на медицинский пункт пришёл комиссар батальона. Он раскрыл свою командирскую сумку и достал топографическую карту.

       – Смотри Миша, знакомые места?

       – Ещё бы, вот Мценск, Чернь, Скуратово, – оживился Михаил. – Я здесь всё исходил вдоль и поперёк. А вот и Акинтьево моё родное. Ну что ж, Николай Иванович, эту местность знаю хорошо, быть может, буду полезен не только как военврач.

       А сам подумал: «Эх, если бы удалось повидать маму, сестру, брату Анатолия. А то ведь никаких вестей от них…»

      – Как ты, наверное, понял, Миша, ориентировали нас на действия именно в этом районе. А там уж как решит командование. Обстановка на фронте меняется быстро.

И действительно, всё вышло несколько иначе. 10 декабря, вскоре после начала контрнаступления советских войск под Москвой, бригада была выброшена небольшими группами на пути отступления врага.

 С одной из групп было приказано десантироваться и Михаилу Гулякину со своими помощниками – санинструктором Таракановым и санитаром Мельниковым. Только вот действовать пришлось не южнее, как предполагалось первоначально, а северо-западнее Москвы.

Морозной ночью взревели двигатели самолётов. Летчики опытные, многие прошли закалку за Полярным кругом. Им сам чёрт не брат. Совсем недавно, пару недель назад производили выброску красноармейцев-добровольцев из стрелковых полков, чтобы остановить движение вражеских танков под Можайском. Без парашютов, в глубокий снег с минимальной высоты и на минимально возможной скорости. Теперь проще, теперь и высота нормальная и скорость обычная, разве что под крылом белая пелена, да и самолеты, словно не по воздуху летят, а в молоке плывут. С другой стороны, вражеских истребителей не встретишь.

Заняли места, приготовились. Пока проводилась посадка, кто-то раза два упомянул о необыкновенном, героическом десанте. Гулякин заинтересовался. А когда самолёт набрал высоту, услышал рассказ о том подвиге. И ясно представил себе картину…

Представим и мы себе, что произошло буквально в последние дни вражеского наступления на Москву, и буквально за несколько дней до начала контрнаступления. Тем более, сегодня нам известно уже значительно больше, нежели мог услышать военврач 3 ранга Михаил Гулякин в ту декабрьскую ночь, когда десантный самолёт уносил его в тыл врага для выполнения боевого задания.

Сталин разговаривал с командиром 3–й авиадивизии дальнего действия полковником Головановым, когда раздался звонок по ВЧ (высокочастотной телефонии). Командующий фронтом генерал Жуков доложил встревоженным голосом о том, что со стороны Можайска на Москву движется шестьдесят танков и до трёх полков пехоты на автомобилях. Остановить их нечем. Никаких наших подразделений и частей на этом направлении нет.

Не время было спрашивать, почему оборона на этом направлении оказалась эшелонирована столь слабо. Сталин спросил лишь одно:

       – Ваше решение?

Командующий фронтом доложил, что решил собрать артиллерию двух стрелковых дивизий пятой армии, 32-й и 82-й, но для того, что бы перебросить их на участок прорыва, нужно любой ценой задержать танки, а задержать их нечем.

Сталин тут же позвонил командующему авиацией московской зоны обороны генералу Жихареву, коротко ввёл в обстановку и попросил ударить по танковой колонне силами фронтовой авиации.

      – Это невозможно, товарищ Сталин. Низкая облачность не позволит нам нанести точный бомбовый удар, а против танков удар по площади не эффективен.

       Сталин согласился с ним и обратился к Голованову:

       – Может быть, выбросить десант?

       – Вероятно, это единственный выход, – согласился Голованов, – Но здесь есть сложности. Выбрасывать десант с шестисот – тысячи метров в данной обстановке бессмысленно. Низкая облачность сведёт на нет точность выброски, а глубокий снег не позволит десанту быстро сосредоточиться в районе прорыва. К тому же, противник сможет расстрелять парашютистов в воздухе.

       – Но не сажать же самолеты в поле перед танками противника? – с раздражением спросил Сталин.

       – Да, это тоже невозможно, – подтвердил Голованов. – Часть самолётов неминуемо погибнет при посадке, да и приземление под огнём противника не приведёт к успеху.

      – Каков же выход?

      – Выход есть. Нужно высадить десант с предельно малых высот и на предельно малой скорости самолётами транспортной авиации. Глубокий снег в этом случае нам на руку.

Сталин долго молчал, затем сказал:

      – Без парашютов? Как же это? Ведь люди погибнут.

      – При выброске с парашютами погибнет больше. А в данном случае снег смягчит удар. Можно надеяться на незначительные потери. К тому же иного выхода у нас нет, – убеждённо сказал Голованов.

      – Погибнут люди, – повторил Сталин, всё ещё внутренне сопротивляясь такому решению, хотя нельзя было не понять, что иного выхода просто нет.

      – Товарищ Сталин, немецкие танки идут на Москву.

       – Как вы собираетесь выбросить десант?

       Голованов доложил, что на аэродроме транспортной авиации близ села Тайнинское находятся самолеты ПС-84 и ДС-З. Лётчики на них опытные, у каждого солидный налёт в различных метеорологических условиях. Пройти на бреющем над полем и обеспечить выброску десанта они вполне способны и прибавил:

      – Остаётся найти резервные части, которые можно быстро доставить в Тайнинское.

У Сталина на карте были нанесены все самые свежие данные об обстановке, о расположении частей и соединений, о подходе резервов. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: ближе всех к Тайнинскому находились части стрелковых дивизий, следовавших маршем на формирование 1-й ударной армии в район Пушкино. Верховный попросил уточнить, где находятся они в данный момент, и, узнав, что подходят к Мытищам, приказал повернуть два стрелковых полка на аэродром.

      – Какие силы мы можем десантировать? – спросил Сталин у Голованова.

      – Каждый самолет может взять до тридцати десантников с противотанковыми ружьями из расчёта одно на двоих, с противотанковыми гранатами и личным оружием.

      – Хорошо. Сколько у нас есть самолётов?

      – Надо количество транспортников довести до тридцати, – сказал Голованов. – Пятнадцать в Тайнинском уже есть. Ещё пятнадцать прикажу перебросить с аэродрома Внуково из состава особой авиационной группы.

      – Поезжайте в Тайнинское, – размеренно сказал Сталин. – Лично поставьте задачу лётчикам. Когда прибудут стрелковые полки, поговорите с людьми, обрисуйте обстановку и попросите от моего имени выполнить эту опасную задачу. Отберите только добровольцев. Только добровольцев, – повторил он.

 Два стрелковых полка, направленные в Тайнинское, выстроились на аэродроме. Командиры перед строем в ожидании. Вскоре проявилась эмка. Из неё вышел генерал Голованов, поздоровался с командирами и остановился перед строем. Заговорил громким голосом. В морозной тишине его было слышно и на флангах строя.

       – Сынки, я приехал к вам прямо от товарища Сталина. На Можайском направлении – критическая обстановка. Прорвалось шестьдесят танков с пехотой. Идут прямо на Москву. Остановить их нечем. Вся надежда на вас. Задание опасное. Нужны только добровольцы. Необходимо десантироваться с малой высоты, а, если точнее, попросту прыгнуть с самолётов в сугробы, и остановить танки. Иного способа нет. Верховный просил меня лично от его имени обратиться к вам с такой просьбой. Повторяю, задание опасное, а потому только добровольцы пять шагов вперед, – он сделал внушительную паузу, чтобы смысл его слов мог дойти до каждого и закончил краткое своё выступление резкой и отрывистой командой: – Шагом-марш!

Пять шагов вперёд сделали полностью оба полка.

В первую очередь отбирали расчёты противотанковых ружей, причём брали красноармейцев и младших командиров наиболее крепких, выносливых. Ведь прыжок в сугроб, как бы он не был опасен, это только начало. А затем предстоял бой с превосходящим противником, бой с танками.

И вот первые пятнадцать самолётов, поднимая при разбеге снежные вихри, стали один за другим подниматься в воздух.

Первая волна самолётов выбросила 450 бойцов. Около 90 человек разбились сразу. Уцелевших хватило тоже ненадолго. Но они сделали своё дело, задержав танки, заставив их развернуться в боевой порядок, причём во время развёртывания часть танков увязло в глубоком снегу. Когда же гитлеровцам показалось, что они справились с десантом и можно продолжить движение, из-под облаков вынырнули ещё пятнадцать тяжёлых краснозвёздных машин, и снова посыпались в снег красноармейцы, готовые вступить в жестокий бой – люди, презревшие смерть, люди, одолеть которых казалось уже делом невозможным. Снова выстрелы противотанковых ружей, снова взрывы противотанковых гранат, снова беспримерные подвиги бойцов, бросающихся под танки.

Головные подбитые танки загородили остальным путь вперёд. Но взрывы уже гремели и в глубине колонны, и в её тылу. О чём думали гитлеровцы в те минуты огненной схватки? Как оценивали они происходящее? Перед ними было что-то из области фантастики. Огромные Русские самолеты, проносящиеся над землей на высоте от пяти до десяти метров, и люди, прыгающие в снег, а потом, правда, уже не все, поднимавшиеся в атаку и шедшие на броню, на шквальный огонь пулемётов с единственной целью – уничтожить незваных гостей, топтавших Русскую Землю.

Можайский десант задержал колонну немецких танков, дав возможность перебросить под Кубинку артиллерию. Совместными согласованными усилиями артиллерии и стрелковых полков противник был отброшен на исходные рубежи, потеряв 51 танк, сгорело также около шестидесяти автомашин, было уничтожено до трёх полков пехоты.

Это была последняя, судорожная попытка врага прорваться к Москве.

Говорят, что те немецкие солдаты и офицеры, которые встретились в заснеженных полях Росси с беспримерным десантом, получившим название Можайского, были надломлены морально и уже не могли воевать так, как воевали до сих пор. А ведь Русский десант атаковал не каких-то трусливых вояк, отдавших к тому времени Гитлеру и Варшаву, и Париж, и вообще всё, что можно было отдать. Атаковали наши воины не британцев, спустя полгода после беспримерного Русского десанта наваливших в штаны при сопровождении конвоя PQ-17 при одном известии о выходе им навстречу линкора «Тирпиц». Британцев, бессовестно, бесчеловечно и аморально бросив на растерзание авиации и подлодкам безоружные траспортные корабля. Перед нашими воинами были не янки, что в сорок пятом драпали под Арденами от фольксштурма, гитлерюгенда, да потрёпанных на советско-германском фронте дивизий Вермахта, имевших весьма ограниченный боекомплект и по одной заправке топлива на танк.

Русский десант атаковал бронированный авангард одной из сильнейших армий в мире, а если точнее, то одной из двух сильнейших армий. Солдаты этой армии, на протяжении всей своей многовековой истории, уступали воинам только одной армии – Русской и только от неё одной терпели поражение. Поэтому в мировой военной истории известны только две армии, которые достойны того, чтобы называться армиями, а не стадом изнеженных наёмников. Два государства, обладающих этими армиями, тёмные силы зла постоянно сталкивали с единственной целью – выбить как можно больше людей и у тех, и у других. И, несмотря на то, что подвиг Можайского десанта некоторые американоидные интеллигенты пытались стереть в памяти Русских людей, именно в Германии, в 1946 году вышла книга, в которой обобщался опыт боевых действий воздушно-десантных войск. И в книге этой было прямо указано на возможность высадки в критической обстановке десанта без парашютов в глубокий снег, с предельно малой высоты. Этот метод не был проверен самими немцами, но они оценили по достоинству то, что совершили сибиряки 2 декабря 1941 года на Можайском направлении под Москвой.

 Этот опыт достался нам дорогой ценой. Но гитлеровцы дрогнули и повернули назад. Их танкам стоило большого труда вырваться из гигантского кострища. Они уходили, сбрасывая в кюветы грузовые автомашины, сдвигая на обочины обгоревшие коробки танков. И ушли немногие.

Впрочем, в ту декабрьскую ночь из уст в уста передавались только самые свежие, самые первые сведения о беспримерном подвиге красноармейцев, волею судьбу мгновенно превратившихся в десантников во имя спасения Отчизны. Но даже те краткие рассказы о небывалом подвиге, поднимали настроение, вызывали гордость за свою страну, своей народ, свою армию и внушали уверенность в успех предстоящей операции.

Впоследствии Михаил Филиппович не раз удивлялся, почему вдруг сведения о той беспримерной операции оказались под запретом, почему рассказ о ней маршала авиации в мемуарах, опубликованных в журнале «Октябрь» в конце 60-х, был выброшен, волею знатного партийного боса, из его книги, вышедшей позже.

Но тот подвиг остался в памяти особенно тех, кто слышал его из первых уст и кто бил врага также крепко и беспощадно, как воины десанта, получившего в истории наименование Можайского.

Рассказ несколько отвлёк, от того, что предстояло с минуты на минуту. И вот сигнал… Поочерёдно десантники покинули самолёт. Вот и над Михаилом раскрылся светлый купол, наполненный то ли ветром, толи мириадами снежинок, вместе с ним, опускающихся к земле.

Мягкое приземление – снежный покров глубок.

Приглушённые команды… Десантники собирались как можно быстрее, ведь на всё про всё время ограничено. Ещё затемно разведывательно-диверсионная группа оседлала большак возле неширокого деревянного моста через скованную морозом речушку. Командовал молодой, но уже опытный, побывавший в боях командир парашютно-десантной роты лейтенант Семёнов. За безудержную храбрость и лихую удаль в боях десантники прозвали его Чапаевым. Так и говорили с любовью – «наш Чапай».

Диверсионная быстро оборудовала опорный пункт на берегу. На опушке леса, за пригорком, занял позицию расчёт приданного миномёта.  Мост подготовили к взрыву.

Издалека доносился грохот канонады, слышался приглушённый расстоянием стук пулемётов.

Мороз, будучи не в силах забраться добротные, тёплые плотно облегающие комбинезоны, пощипывал щёки, нос, пальцы в повлажневших от работы перчатках.

Позицию заняли своевременно, как и было приказано.

       – Запаздывают фрицы, – перешучивались десантники. – Застряли где-то. Пора, пора гостинцы получать.

 Ждали час, другой…. Наконец, с большака донёсся гул автомобильных моторов. Шла колонна, и судя, по шуму её, немалая.

 «Ну, вот и настал час, – подумал Гулякин, наполняясь удивительным спокойствием, сосредоточиваясь на главном. – Что же медлит командир, враг уже рядом…»

       – Приготовиться! – вполголоса передали по цепи команду лейтенанта Семёнова. – Огонь открывать только по команде!

Вражеская колонна шла на большой скорости, автомобили – с зажжёнными фарами. Пурга. Налётов авиации фашисты не опасались.

Прозвучала команда «Огонь», и закрутилось, завертелось всё вокруг. Опорный пункт ощетинился вспышками выстрелов. От разрыва мины, точно выпущенной из миномёта, опрокинулась и загорелась головная машина, вторая, наскочив на неё, опрокинулась и сползла в кювет. Из кузова посыпались ошарашенные гитлеровцы. Они залегли вдоль дороги, беспорядочно паля наугад.

Но минутную растерянность прекратили отрывистые команды. Вражеские солдаты развернулись в цепь и, сделав короткий бросок вперёд, залегли. А к мосту, объезжая перевёрнутые машины, двинулся бронетранспортёр. Хороший аргумент в бою с подразделением, не имеющим тяжёлого оружия…

Пулемёт трещал, поливая свинцом берег. К счастью, позиции диверсионной группы хорошо замаскированы, лишь случайные пули залетали на них.

Бронестранспортёр с ходу ворвался на мост, но едва достиг середины, как прогремел взрыв, доски, куски перил взлетели вверх и рухнули в полынью, в которой уже скрылся бронетранспортёр.

 А гитлеровцы уже покидали автомобили, колонна которых ещё не успела полностью выйти из леса, остановленная внезапной атакой десантников.

Подразделения врага быстро выстраивались в боевой порядок. У них оставался один выход – прорыв сквозь заслон десантников, поскольку позади наседали передовые подразделения советских войск.

И вот началась атака. Впервые Гулякин видел врага и сразу так близко… Тёмные силуэты солдат, сполохи автоматных очередей. Вражеская цепь надвигалась. Река для атаки – не преграда. Мороз надёжно сковал её русло.

Рота встретила атакующих метким огнём, теперь уже полностью демаскировав свои позиции. Огонь атакующих стал прицельным. И вот уже, слабо вскрикнув, уткнулся в снег один десантник. К нему тут же бросился санитар Мельников. После короткой перебежки он прополз открытый участок среди взбиваемых пулями фонтанчиков снега, взвалил на себя раненого и оттащил его в небольшую ложбинку. Придерживая врачебную сумку, заполненную различными медикаментами, туда поспешил и Гулякин.

Мельников действовал быстро и сноровисто. Расправил складки на одежде десантника в том месте, где нужно было наложить жгут, подготовил резиновую ленту и сделал два кольца не бедре выше раны.

Подоспевшему Гулякину Мельников доложил, что было фонтанирующее кровотечение из голени, но после наложения жгута оно остановилось.

 «Артериальное кровотечение, – понял Гулякин. – Вот так – первый раненый в первом боя и сразу тяжёлый».

 Он знал, насколько опасны артериальные кровотечения. За короткое время потеря крови может вызвать серьёзную опасность для жизни.

       – Мельников, вы всё сделали правильно, – сказал Гулякин. – Теперь давайте вместе его перевяжем. А что это за бумажка под жгутом?

        – Записка с указанием времени наложения жгута.

        – А кому она адресована? Самому себе? Эвакуировать раненого некуда. Я даже ещё не получил от командования указаний о месте сосредоточения раненых и способах их эвакуации. Вот вам и отличие медицинского обеспечения в десанте…

       – У нас пока один раненый.

       – Но в других подразделениях, возможно, тоже есть. Возьмите в помощь бойца и отнести раненого в безопасное место, вон в ту рощицу.

       «Вот она, академическая тактика медицинского обеспечения военно-воздушных сил», – подумал Гулякин.

Вспомнились слова военврача 1 ранга Борисова о том, что каждый десантник – человек мужественный, готовый к самопожертвованию. Он видел их в героических делах начала войны. Теперь увидел всё это и Гулякин.

 Только тактика-то, которую он изучал в стенах института и в период лагерного сбора, пока оказывалась неприменимой.

В санитарной сумке врача были стерильный перевязочный материал, хирургические инструменты, ампулированный шёлк. Всё, увы, в ограниченном количестве для очень небольшого числа раненых. Предусматривалось, сколько способен унести военврач на себе, да ещё при условии того, что перед боем предстоял прыжок с парашютом.

 А что делать с теми ранеными, что нуждались с серьёзной хирургической помощи?

Лекторы говорили, что сложные операции выполняются в армейских лечебных учреждениях. Но это на фронте! А где такие учреждения при действиях за линией фронта? Таких учреждений в тылу врага нет и быть не может. Конечно, при десантировании крупных сил и освобождении значительных территорий можно было рассчитывать на больницы. Но сохранились ли они? Да если и сохранились, то, наверняка, только сами здания. А внутри… Внутри этих зданий – пусто.

Так размышлял Михаил Гулякин, прислушиваясь к утихающему бою. Не сломив с ходу оборону десантников, они отошли. Что собирались предпринять теперь? Подготовиться к новым атакам или искать другие пути отхода? Где найти эти пути в морозную и снежную зиму?

И всё-таки атаки прекратились. Значит, всё-таки гитлеровцы приняли решение искать другие маршруты. А диверсионной группе было приказано углубиться в тыл и перехватить шоссейную дорогу, по которой отходили другие вражеские колонны. Удар, разгром отходящих колонн, создание паники и неразберихи, и переход на новый рубеж. С теми, кто остановлен, разберутся уже передовые наступательные части.

Боеприпасов было пока достаточно. К тому же лейтенант Семёнов приказал десантникам собрать вражеские автоматы и гранаты. В тылу противника это хорошее подспорье.

Гулякину ротный выделил носильщиков для раненого. Две смены выделил. Нести раненого по бездорожью, сквозь лесные чащи тяжело.

Гулякин установил между носильщиками очерёдность и приказал соорудить из подручного материала носилки. Как это сделать, личный состав был обучен ещё во время занятий в дни доукомплектования корпуса.

Всё было выполнено быстро, и группа двинулась в путь.

Гулякин догнал лейтенанта Семёнова и сообщил:

       – У нас раненый со жгутом на бедре. Необходимо окончательно остановить кровотечение.

      – Так остановите, – отмахнулся лейтенант. – Не мне же этим заниматься.

      – Остановить сильное кровотечение можно только в тёплом помещении и при свете, – пояснил Гулякин.

      – Извините, Михаил, я неправильно вас понял. В таких тонкостях не разбираюсь.

Лейтенант старался замять свою резкость.

       А Гулякин подумал:

       «Лейтенант не разбирается. Не удивительно. Учили красноармейцев, учили сержантов, а о командирах забыли».

Но теперь, в тылу врага, не время было исправлять ошибки.

       – Того, что просите, обещать не могу – подумав, сказал Семёнов. – Район, где бы должны встретиться со своими в тридцати пяти – сорока километрах отсюда. И будем мы там самое раннее через трое суток. Но допускается, что и через пять суток.

       – Более двух часов жгут оставлять нельзя… Произойдёт омертвление конечности.

Лейтенант даже остановился и проговорил:

       – Да… Вот дела… Как же быть? В деревнях-то наверняка фашисты.

Он развернул карту, посветил на неё крохотным карманным фонариком (очевидно, трофейным), пробежал глазами вдоль нанесённой карандашом коричневой линии, обозначавшей маршрут движения.

       – Вот! – проговорил оживлённо: – Домик лесника. Он почти на маршруте. Можно воспользоваться. Какое потребуется время?

       – Постараюсь управиться за полчаса.

Лейтенант что-то прикинул и твёрдо сказал:

        – Хорошо! Идём к домику лесника.

На высоком берегу реки, у моста, где лишь редкий кустарник укрывал от ветра, мороз обжигал щёки, а в густом лесу, через который шла разведывательно-диверсионная группа, было тихо. После ветра, казалось, что даже тепло, хотя зима 1941/42 осталась в памяти одной из самых холодных военных зим. Десантники пробирались сквозь чащи, утопая в снегу. Держались подальше от проезжих дорог и населённых пунктов.

К дому лесника подошли с подветренной стороны, остановились на безопасном удалении, прислушались. Семёнов направил двух бойцов разведать, что там и как. Тем осмотрели двор, подсобные помещения и подали сигнал, что всё в порядке. Постучали в дверь. Через минуту сверкнула в проёме полоска света, и на пороге показался кряжистый старик. После короткого с ним разговора разведчики подали условный сигнал: можно нести раненого.

 Хозяин дома был суров. Хозяйка же встретила радушно, засуетилась, указывая:

       – Сюда, сюда проносите… в горницу. На диван, на диван кладите. Там ему удобнее будет.

 Старик заговорил, обращаясь к Семёнову:

       – Вижу, что наши, вижу… Но кто ж будете? Из окружения что ли?

       – Какое окружение? По делам мы здесь, отец. Слышь, как пушки говорят? Гоним мы фашистов, гоним! Просто мы впереди идём. Понимаешь?

        – Теперь понимаю. Скорей бы уж. Лютуют они, ох лютуют. В соседней деревне половину домов пожгли. А народу сгубили! Ребят малых да баб постреляли. Во всех партизан видят.

Михаил прошёл в горницу, затворил за собой дверь и продолжения разговора не слышал. С помощью санинструктора Тараканова он снял с раненого верхнюю одежду, осмотрел, теперь уже при свете, рану и достал из сумки настойку йода, спирт, шёлк в ампулах и кровоостанавливающие средства.

Сняв повязку, Гулякин начал тщательно обрабатывать рану. Убрал из неё кусочки одежды, слегка ослабил жгут. Сразу возобновилось кровотечение.

Оно помогло определить порванные сосуды. Началась кропотливая работа. Сначала на каждый сосуд Гулякин накладывал зажим, затем перевязывал его шёлковой лигатурой. И так много раз.

Наконец, жгут был снят, записка о времени его наложения выброшена. Гулякин наложил на рану повязку и вышел, чтобы сообщить лейтенанту Семёнову об окончании операции.

       – Что ж, тогда выходим. Время не ждёт, – сказал Семёнов и, обращаясь к носильщикам, прибавил: – Берите раненого.

       – Куда вы его собираетесь нести? – подивился лесник. – Не дворе мороз, пурга. Загубите парня. Что ж мы, не русские люди? Оставьте его у нас. Сбережём до прихода наших и в госпиталь передадим.

       – Уход ему нужен, – сказала хозяйка. – Оставляйте.

Семёнов заколебался.

       – Вы не сомневайтесь. У нас ведь сынок тоже бьёт гадов-фашистов. Где он теперича сердешный? – хозяйка приложила краешек фартука к глазам. – может, и ему помощь надобна, может, и ему кто пособит…

       – Как решим, доктор? – спросил Семёнов у Гулякина. – Может, и правда оставим?

Нужно что-то отвечать… Михаил Гулякин далёк был от того, что бы не доверять людям, но ведь всякое могло случиться. А если фашисты нагрянут к леснику? Если найдут у него десантника? Тогда ведь всем не поздоровится. И с бойцом расправятся, да и с хозяевами тоже церемониться не станут.

С другой стороны, рейд диверсионной группы рискован. А что если придётся уходить от преследования превосходящих сил противника или сражаться на каком-то важно рубеже насмерть? До последнего патрона? Чем тогда помочь раненому? И так риск, и этак.

Решайте, товарищ военврач!

      Оставить у лесника надежнее. Фашисты отступают. Вряд ли они сунутся в глубину леса в такой обстановке. Им бы теперь только ноги унести.

       Ответил спокойно, обстоятельно:

       – Раненому нужен покой, необходим уход хороший. Это верно. Пожалуй, воспользуемся предложением хозяев. Оставим. Тем более, наши здесь раньше здесь будут, нежели мы закончим выполнением всех задач.

       – Что ж, так и порешим! – сказал Семёнов. – Спасибо вам, хозяева, огромное спасибо. Действительно, мы в походах своих угробим парня. Хороша больничная палата – лес, да поле, ветер, да мороз.

Попрощался командир с десантником раненым и первым, крепко пожал руку леснику, обнял хозяйку, которая по-матерински перекрестила его, и первым вышел в сени. Дохнуло морозным воздухом. А через минуту в этот свежий, перехватывающий дух воздух морозный, окунулся и Гулякин, а за ним и десантники, которые выделены были для транспортировки раненого. Теперь они  поспешили в свои подразделения.

Когда лес принял в свои объятия небольшую группу, ходившую в дом лесника, Гулякин обернулся. Мела пурга, и в её круговерти скрылся дом лесника, в котором хозяева, очевидно, сразу затемнили окна.

       – Ну, дай-то Бог, чтоб всё обошлось! – сказал Гулякин ротному, а часа через два пришлось убедиться в том, что решение оставить раненого у лесника было правильным.

 

       Продолжение следует