Трагедия под Харьковом: "Парашютов не брать!"

Трагедия под Харьковом. Парашютов не брать.

Золотой скальпель.

Глава двенадцатая.

.1-й воздушно-десантный корпус проводил интенсивную подготовку к боям, и никто не знал, что уже ставшее родным наименование соединения доживает свои последние дни. Ничто не предвещало перемен. Занятия организовывались с учётом полученного при выбросках в тыл в врага под Москвой и Тихвином. Прошли учения, которые как бы завершали подготовку к новому десантированию в тыл врага.

      Михаил Филиппович Гулякин в своих мемуарах «Будет жить!» вспоминал:

      «Учения мы посчитали последней проверкой перед выполнением новой ответственной задачи. Теперь уж сомнений не оставалось: следующая тревога станет не учебной, а боевой. И она прозвучала 29 июля 1942 года, на рассвете. Батальон подготовился к маршу. Он выстроился на дороге в походной колонне, когда поступила неожиданная команда:

      – Парашютов не брать!

     Такое распоряжение мы получили впервые. Чем оно было вызвано – никто не знал.

      – В чём дело? — спрашивал я у Жихарева и Коробочкина, но и они ничего пояснить не могли.

     Лишь при следовании к железнодорожной станции нам сообщили, что приказано прибыть в район расположения штаба корпуса, который по-прежнему находился в Люберцах. Видимо, обстановка изменилась и нам предстояло действовать уже не в полосе 2-й ударной армии Волховского фронта, а где-то в другом месте».

    

       Эшелоны стремительно понеслись в южном направлении. Мелькали знакомые города, станции, населённые пункты. Вот и Московская окружная железная дорога. Ещё немного и Люберцы…

       «Куда же теперь? – думал Гулякин. – Странно, что никто из командиров ничего не знает».

       Он подсел к комиссару Николаю Ивановичу Коробочкину. Поинтересовался, что он думает обо всём этом.

       – Трудно сказать, – неопределённо ответил комиссар.

       – Может, всё-таки под Мценск, как и планировалось? – с надеждой спросил Гулякин.

       – Может быть, всё может быть, – проговорил комиссар и прибавил, то ли спрашивая, то ли утверждая: – О родных краях думаешь, Миша? Хоть глазком взглянуть?

       – Думаю Николай Иванович, ещё как думаю, особенно после того, как погиб мой младший братишка. Да и ещё мысли – может учтут опыт минувших боёв и выбросят корпус в полном составе, а не по частям? Вот тогда дадим фрицам…

       – Возможно, всё возможно. На юге-то обстановка накалилась. – Коробочкин так ничего и не сказал определённого, да и вообще отвечал без энтузиазма.

       То, что произошло под Харьковом, особенно не обсуждалось, но ведь не думать то о том не могли. Шила в мешке не утаишь, и хоть не было точной информации, просачивались сведения о крупной неудаче и её виновниках. Правду же Гулякину удалось узнать много позже, уже после войны. Суровую правду. Она была открыта лишь в лихие 90-е. К примеру Фёдор Маренков в своей книге, названной: «Государь и погань. Непроизнесённая речь адвоката в защиту И.В. Сталина». (Москва. Палея, 1995 год. Стр. 118). Писал:

       «На обвинение И.В. Сталина в трагедии наших войск под Харьковом следует остановиться подробнее:

       В своих мемуарах Хрущёв признаёт:

       1. В конце 1941 года – начале 1942 года они с Тимошенко разработали и предложили Ставке Верховного Главнокомандования провести наступательные операции в районе Барвенкова по окружению Харькова. Никто им этого плана не навязывал и не приказывал против их воли.

       2. Для проведения операции в распоряжении Тимошенко и Хрущёва находились: 6-я армия, 57-я армия, две танковые бригады, две противотанковые бригады, три кавалерийских корпуса. Войск у них было 500 тысяч…

       3. Тимошенко и Хрущёв, прорвав на узкой полосе фронт противника, ввели 500 тысяч войск, не позаботившись о расширении участка прорыва и закреплении. Этим дали возможность немцам закрыть введённые войска в котле.

       4. Тимошенко и Хрущёв не заботились о технике, не обеспечили горючим и боеприпасами, т.е. сами обезоружили свою армию.

       По существу, это был преднамеренный ввод огромной группировки войск в кольцо врага, для сдачи врагу без боя.

       Что это было именно так, свидетельствует сам Хрущёв в своих мемуарах: «Всё было кончено. Городнянский, командующий 6-й армией, не вышел, весь штаб погиб. Командующий 57-й армией Подлас – погиб. Штаб тоже погиб. Погибло много генералов и полковников, командиров и красноармейцев. Вышли очень немногие, потому что расстояние между краями в этой дуге было небольшим. Окружённые войска были на большой глубине впереди. Технику они не могли использовать, не было горючего, не было боеприпасов, а пешком идти – велико расстояние. Я летел в Москву. Мы потеряли много тысяч войск, много тысяч. И мы эту операцию закончили катастрофой. Инициатива наступления была наша с Тимошенко.

       Я… ехал, летел и шёл к Сталину, как говорится, отдаваясь на волю судьбы, что будет – не знаю! Когда поздоровались, Сталин мне говорит:

       – Немцы объявили, что они столько-то тысяч наших солдат взяли в плен. Врут?

       Я говорю:

       – Нет, товарищ Сталин, не врут. Эта цифра, если она объявлена немцами, довольно точна. У нас примерно такое количество войск там было. Даже чуть больше».

       И.В. Сталин чувствовал измену Тимошенко и Хрущёва, о чём свидетельствует сам Хрущёв:

      «За обедом он (Сталин) завёл разговор довольно монотонным и спокойным тоном. Смотрит на меня и говорит:

       – Вот, в Первую мировую войну, когда наша армия попала в окружение в Восточной Пруссии, командующий войсками генерал, кажется, Мясников, Царём был отдан под суд. Его судили и повесили.

       Сталин дальше свои мысли не развивал. Но и этого для меня было достаточно».

       Из всего того, что признаёт Хрущёв, даже не будучи военным, любой здравомыслящий человек не может отрицать измену Родине командующего фронтом Тимошенко и члена военного совета – Хрущёва.

       Объяснения Хрущёва, что в трагедии виноват И.В. Сталин, лживы и преступны.

       Если Хрущёв и Тимошенко боялись Сталина, и поэтому сдали Гитлеру 500 тысяч войск с техникой и вооружением, имея возможность их вывести из окружения, то как же они не боялись Сталина, сдав без боя 500 тысяч войск Гитлеру, бежать к И.В. Сталину, грубо говоря, даже без штанов?

       О том, что Тимошенко и Хрущёв изменили Родине, свидетельствует сам Хрущёв.

       Были преданы: командующий 6-й армией генерал Городнянский, командующий 57-й армией генерал Подлас, командующий конной группой и его сын покончили жизнь самоубийством. 

      Возвращаясь к обвинению, не могу не признать И.В. Сталина виновным в том, в чём обвинил его Хрущёв. В том, что, разгадав измену, пошёл на поводу и Молотова и не расстрелял Хрущёва и Тимошенко.

       За это он ответит сам лично перед погибшими».

       Здесь нужно ещё добавить, что, по словам Героя Советского Союза, известного писателя Владимира Васильевича Карпова, «На участке прорыва сосредоточили 22 дивизии, 2860 орудий и 5600 танков. Кроме того, в прорыв должны были вводить два танковых корпуса, три кавалерийские дивизии и мотострелковую бригаду. Да ещё в резерве у командующего фронтом оставались две стрелковые дивизии, один кавкорпус и три отдельных танковых батальона. Кроме того, соседний Южный фронт выделял на усиление три стрелковые дивизии, пять танковых бригад, четырнадцать артиллерийских полков РГК и 233 самолёта».

 

       Вот такой подробный анализ проводится в указанной выше книге.

       Хрущёв и Тимошенко не могли не знать, что противник уже сосредоточил у основания будущего прорыва мощную группировку сил и средств для проведения операции под кодовым названием «Фридерикус I». Эта группировка подрезала под корень Барвенковский выступ. Разыгралась небывалая после июня – июля сорок первого года трагедия. В той был виновен изменник Павлов, в этой – Тимошенко и Хрущёв. Кстати, именно Хрущёв реабилитировал после смерти Сталина изменника Павлова.

       После всего этого становится вполне понятно, почему немцы ждали нашего удара и ответили на него контрударами ещё более мощными.

       Они обошли нашу группировку с двух сторон, и мы под Харьковом оказались в котле до 60 километров.

      

      Историк С. Мельгунов писал в своё время: «Несколько искусственная и вызывающая поза какой-то моральной непогрешимости, которую склонны без большой надобности занимать самооправдывающиеся мемуаристы» вытекает из того, что «каждый из современников видит то, что он хочет», а потому «самооправдывающиеся мемуаристы становятся в благородную позу и обличают других».

 

       Всего этого Михаил Филиппович Гулякин в ту пору не знал, да и не мог знать, как не могли знать не только его товарищи, но и командиры высокого ранга. Но сказать об этом необходимо, поскольку иначе трудно понять, почему после блистательной победы под Москвой, победы, одержанной не числом, а уменьем, пришлось срочно собирать по сусекам силы, чтобы заткнуть образовавшуюся брешь на юге, грозящую большими неприятностями. Известно, что ошибки, просчёты, ну и, конечно, предательства командования выправляют не какие-то сверхъестественные силы, а те бойцы и командиры, на плечи которых ложится основная тяжесть бед, обрушившихся на из головы по причинам вышеперечисленным.

        Вот и воинам-десантникам 1-го воздушно-десантного корпуса в ту пору было не до рассуждений. Враг ворвался в открытую брешь в нашей обороне, рванулся к Волге, к Сталинграду. Нужно было его остановить.

      Трагедия под Харьковом повлияла на судьбу Гулякина и его товарищей, на судьбу всего корпуса…

 

Рождение 37-й гвардейской

 

      Стремительное движение эшелонов к Москве продолжалось. Десантники всё ещё не знали, что их ждёт впереди.

      И вот первая остановка. За вагонными окнами – станция Нахабино. Это уже ближайшее Подмосковье. На станции уже находились несколько железнодорожных составов.

      На перроне ждали заместитель командира корпуса подполковник Гончаров и командир бригады подполковник Омельченко.

      Омельченко приказал Жихареву:

      – Личный состав покормить в столовой стационарного питательного пункта и помыть в санпропускнике. В вашем распоряжении четыре часа. Затем эшелоны проследуют на станцию Люберцы, где находится штаб корпуса. В Люберцах корпус получит необходимые вооружение боевую и другую технику для переформирования в гвардейскую стрелковую дивизию.

      Командиры, слышавшие приказ, переглянулись.

      У каждого вероятно возник вопрос: «Почему в стрелковую? А как же предстоящий десант, к которому столько готовились?»

      Кто-то спросил у Гончарова, будут ли переодевать в другую форму: не хотелось расставаться с лётными фуражками и знаками различия десантников.

      Заместитель командира корпуса ответил:

       – Пока всё останется как есть, – и прибавил, посмотрев на часы: – Не теряйте времени. Его у вас не так много.

      Подразделения организованно направились в столовую. Поражала чёткая организация, слаженность. Надо же, эшелоны ещё находились в пути, а в Нахабино всё уже было приготовлено для встречи десантников. Причём, там лишь промежуточный пункт. Видно, в Люберцах невозможно было покормить и помыть большое количество людей. Поэтому всё делалось на маршруте движения.

      Столовая и душевая в Нахабино оборудованы в паровозном депо. Удивительно. Поражали такие чистота и порядок, что с трудом верилось в недавнее предназначение этих строений. Ведь здесь находились закопчённые труженики железных дорог – паровозы.

      Михаил Филипповича вспоминал в мемуарах:

      «В тот день, когда мы прибыли в Нахабино, как узнал я позднее, немецко-фашистское командование повернуло с кавказского направления на сталинградское 4-ю танковую армию. Её передовые части уже 2 августа вышли к Котельниковскому, создав угрозу прорыва к Сталинграду с юго-запада.

      В Нахабино нас встретили представители штаба 1-го воздушно-десантного корпуса. Они сообщили, что приказом Верховного Главнокомандующего на базе нашего корпуса формируется 37-я гвардейская стрелковая дивизия. Ей предстоит вместе с другими вновь созданными соединениями отправиться в район большой излучины Дона».

       И снова, теперь уже недолгий путь в Люберцы, выгрузка и построение на лётном поле аэродрома неподалёку от станции.

       – Сейчас прибудет генерал, – сообщил Жихарев. – Тогда всё и узнаем в подробностях.

        Машину увидели издали. Она остановилась на краю поля, и из неё вышел генерал Жолудев.

       – Смирно! Равнение на середину, – скомандовал Омельченко и пошёл навстречу генералу.

       Генерал Жолудев поздоровался и, не теряя ни минуты, обратился к десантникам:

       – Товарищи! На южном крыле фронта резко изменилась обстановка. Враг рвётся к Волге, к Сталинграду. Приказом Верховного Главнокомандования наш первый воздушно-десантный корпус преобразован в тридцать седьмую гвардейскую стрелковую дивизию.

       Генерал сделал паузу, чтобы дать осмыслить сказанное, и завершил с подъёмом:

       – Поздравляю вас, товарищи с присвоением гвардейского наименования соединению, и нашим гвардейским званием. Теперь мы – гвардейцы.

       Троекратное «ура» взлетело над полем. А генерал продолжил своё краткое выступление:

       – Да, товарищи! Отныне мы все – гвардейцы. Это высокое доверие Родины мы обязаны оправдать в боях. Враг не должен продвинуться ни на пядь там, где встанем на его пути мы – гвардейцы тридцать седьмой гвардейской стрелковой дивизии.

        Переформирование корпуса в дивизию предстояло завершить в семь дней…

      Гулякин с восхищением смотрел на генерала, на орден Красного Знамени, знак мастера парашютного спорта и яркий, красно-золотистый гвардейский знак на генеральском кителе. Обратил внимание и на золотую планку за ранение. Уже в первые дни войны Жолудев геройски проявил себя в боях с врагом. Орден Красного Знамени ему вручил Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин.

      Вспомнилась первая встреча с генералом. Он посетил батальон в ноябре 1941 года, поинтересовался, как питаются бойцы, где размещены, подсказал как улучшить быт.

      Биографию генерала в соединении знали все. Ещё в 1921 году Виктор Жолудев, рабочий лесосплава, ушёл из города Углича на командные курсы Красной Армии. Службе отдавался всей душой, и она вознаградила его. В двадцать два года Жолудев командовал ротой, в двадцать пять – батальоном, в тридцать три – полком, а в начале войны получил дивизию. Спустя полгода был выдвинут на должность командира корпуса.

       И вот теперь он, отважный десантник, стал командиром гвардейского соединения.

       – Товарищи командиры, до погрузки в эшелоны и отправки на фронт остались считанные дни, – говорил Жолудев. – Враг не ждёт! И в пехоте вы должны действовать так же энергично, как в десанте.

       Сразу после построения военврач 2 ранга Константин Игнатьевич Кириченко собрал медицинских работников по указанию военврача 1 ранга Ивана Ивановича Ахлобыстина. Тот объявил, что назначен врачом дивизии, а командиром медико-санитарного батальона будет Кириченко.

       – К формированию тридцать восьмого отдельного гвардейского медсанбата приступить немедленно! – распорядился он.

       Вскоре Кириченко зачитал приказ о назначении должностных лиц батальона. Гулякин получил в своё подчинение приёмно-сортировочный взвод.

       Сразу вспомнилось тактическое учение, состоявшееся в учебном лагере 21 июня 1941 года. Думал ли он тогда, что спустя год примет приёмно-сортировочный взвод гвардейского медсанбата…

       Врач дивизии собрал совещание, на котором объявил Гулякину:

       – Ведущего хирурга медсанбата пока нет. Его обязанности придётся исполнять вам, товарищ Гулякин. На днях прибудут медицинские сёстры. Вместе с товарищем Кириченко примите их и распределите по подразделениям. Небось, уж забыли о женщинах!? – улыбнулся он. – Теперь они будут постоянно рядом с вами. По возможности окружите их заботой. А пока вот вам наряды на получение медицинского имущества. Адрес центрального медицинского склада указан, транспорт выделен. Палатки и другое санитарное имущество будете грузить в седьмой эшелон. В нём и будет следовать медсанбат.

      Имущество получили без задержки. Склады работали чётко, организованно. Недолго пришлось ждать и прибытия медперсонала. Через три дня в батальон приехали медицинские сёстры – двадцать восемь молодых москвичек, только что окончивших курсы. Лишь у пятерых был опыт практической работы. Три девушки имели воинские звания военных фельдшеров. Их назначили на должности старших медсестёр подразделений.

       В книге «Будет жить» Михаил Филиппович Гулякин подробно рассказал о том, как происходило переформирование, особенно медслужбы:

        «2 августа на построении объявили приказ о присвоении наименований частям новой, 37-й гвардейской стрелковой дивизии. В своём выступлении генерал Жолудев сказал, что формирование на базе нашего соединения гвардейского является показателем высокого доверия командования. Это доверие предстоит оправдать в боях своим мужеством и стойкостью. Командир сообщил также, что на южном крыле фронта сложилась тяжелая обстановка и нам придётся встретиться с многократно превосходящими силами врага. Задача – остановить захватчиков, измотать и обескровить их ударные группировки и создать условия для полного разгрома.

       Наша 1-я воздушно-десантная бригада была преобразована в 109-й гвардейский стрелковый полк. Всё командование, кроме парашютно-десантной службы, личный состав которой направили на формирование других частей ВДВ, осталось прежним. На подготовку к боевым действиям нам выделялось семь суток. За это время надо было получить артиллерийскую и автомобильную технику, гужевой транспорт – одним словом, всё, что не имели до сих пор в своём штатном расписании части воздушно-десантного корпуса.

       Санитарная служба 37-й гвардейской стрелковой дивизии была укомплектована врачами и фельдшерами воздушно-десантных бригад. Возглавил её военврач 1 ранга И.И. Ахлобыстин, старшими врачами полков были назначены военврачи 2 ранга М.А. Кунцевич, Ю.К. Крыжчковский и И.М. Сытник. Командиром 38-го отдельного гвардейского медико-санитарного батальона стал военврач 2 ранга К. И. Кириченко.

       С волнением ждал я, когда назовут мою фамилию. Ведь, понятно, не безразлично было, какие обязанности придётся выполнять. Наконец услышал, что назначен командиром приёмно-сортировочного взвода медсанбата. Мои товарищи К.Ф. Быков и И.А. Голубцов тоже возглавили подразделения медсанбата: Костя Быков – госпитальный взвод, а Ваня Голубцов – санитарный. На должность же командира основного подразделения – операционно-перевязочного взвода прислали мобилизованного из запаса опытного хирурга военврача 2 ранга А.Ф. Фатина. У каждого из нас в воинском звании прибавилось гордое слово «гвардии».

       Для укомплектования медсанбата средним медперсоналом Московский горздравотдел направил к нам 28 медицинских сестёр. В числе их лишь пять были старше двадцати лет и имели небольшой практический опыт работы, остальные только-только закончили курсы. Это необычное пополнение поручили принимать мне. Необычное, потому что в штатах наших воздушно-десантных подразделений и частей женщин не было, а здесь сразу двадцать восемь молодых красивых девушек.

       Просмотрел у них документы. У троих в предписаниях было сказано, что они направляются на должности старших медицинских сестёр и имеют воинское звание военфельдшера. Одну из них я сразу назначил старшей в группе. Показал ей столовую, предложил отвести девушек на обед, а потом уж заняться делами: получить военную форму одежды, переодеться и прибыть в медсанбат.

     До чего же забавно выглядели девушки, когда они облачились в непривычное одеяние. Форма сидела на них неуклюже из-за несоответствия размеров. Они с каким-то откровенным детским любопытством рассматривали друг друга. Я подошёл, познакомился с Машей Морозовой, родными сёстрами Аней и Таней Горюновыми, Аллой и Лелей Вишневскими, Аней Киселевой и остальными. В подразделениях их встретили тепло, старались всячески подбодрить, понимая, что трудно вот так сразу оторваться от дома, от родителей и окунуться в незнакомую атмосферу суровых армейских будней.

В последующие дни я занимался получением всего необходимого оснащения. Радовало, что, несмотря на трудное время, на дефицит имущества и медикаментов, склады работали четко, слаженно и нас снабдили по штатным нормам. Точно в указанный срок мы завершили формирование и укомплектование медсанбата. Началась погрузка в эшелоны. Тут нам пришлось встретиться с непредвиденными трудностями. В медсанбат поступили полудикие монгольские лошади – немало теперь было их у нас по штату. Так вот с ними и довелось повозиться – никак не хотели они идти в вагоны. Санитарам приходилось затаскивать их туда чуть ли не на руках.

Часть имущества нам выдали и в пути, на промежуточных станциях. Получить-то всё получили, а вот на боевое сколачивание медсанбата времени не осталось. Наверстывали уже в дороге. Занятия организовали прямо в вагонах. Разъясняли фельдшерам, медицинским сестрам, санинструкторам и санитарам предназначение медико-санитарного батальона. Ведь это не батальонный медицинский пункт, где оказывается фельдшерская помощь, и не полковой, цель которого – первая врачебная помощь. Задачи медсанбата более объемны: лечение раненых, сортировка и эвакуация их – одним словом, квалифицированная врачебная помощь».

 

       Особенно запомнилась Гулякину первая встреча с девушками. Она произошла в одном из помещений штаба дивизии.

       Не без робости заглянул он в комнату. Спросил:

       – Кто здесь старший?

       – Я, военфельдшер Трунёва.

       – Пойдёмте, покажу вам столовую, где вы поставлены на довольствие, – сказал Гулякин, спеша покинуть комнату, где чувствовал себя неловко под взглядами двадцати восьми пар глаз.

       По дороге пояснил Трунёвой:

       – После обеда распределю всех по подразделениям, согласно приказу. Так что из столовой прошу прибыть прямо в медсанбат…

       В медсанбате всех построили в две шеренги. Девушки робели, но чувствовалось, что рвутся начать свою службу – когда спросили, что их интересует, забросали вопросами.

       Днём позже прибыл ведущий хирург медсанбата военврач 2 ранга Афанасий Фёдорович Фатин. Он был вдвое старше своих коллег, опытен – много лет работал в хирургической клинике медицинского института.

       Когда Гулякин доложил о врачебно-сестринском составе батальона, Фатин с тревогой спросил:

       – С кем же мы будем работать?

       – С молодежью, а, значит, с энергией, – недолго думая, ответил Гулякин. – Ваш опыт будет для нас залогом успеха. Будем у вас учиться.

       – Ну что ж, помогайте и вы мне, – сказал Фатин. – Вижу, вы немало уже сделали для организации работы медсанбата.

       Прибежал посыльный, сообщил, что Кириченко собирает на совещание командиров подразделений медсанбата.

       Он сделал важные объявления:

       – На сколачивание батальона времени у нас не было, товарищи, а может статься, сразу по прибытии к месту назначения, дивизия вступит в бой. Выход один – заниматься с подчинёнными в пути. Нужно научить каждого чётко выполнять свои обязанности.

       – Когда же учить? Остановки-то, наверное, недолгими будут? – спросил один из врачей.

       – Занятия организовать в вагонах, – отрезал Кириченко. – Прежде всего разъяснить каждому медработнику, для чего предназначен наш батальон. Наша задача – лечение раненых, сортировка и эвакуация. Медсанбат предназначен для оказания квалифицированной медицинской помощи.

       Гулякин всё это знал ещё с институтской скамьи, понимал и ответственность, которая легла на него, как на командира приёмно-сортировочного взвода. Уже не на учении, по карточкам, приколотым к обмундированию, а на основании осмотра и постановки диагноза нужно определять, что делать с раненым: оперировать на месте или эвакуировать. Ошибка может стоить жизни раненому бойцу или командиру.

       Занятия с личным составом начались по подразделениям. Организовал их в своём взводе и Гулякин.

       Вместе с фельдшерами и санитарами, уже испытанными в боях под Москвой, в его подчинении теперь были и молоденькие девушки. Для них всё ново, необычно, непонятно. Нелегко перестроиться на выполнение совершенно иных задач и тем, кто привык действовать в тылу врага, под постоянным огнём. Нужно уяснить, что же такое квалифицированная медицинская помощь в медсанбате и чем она отличается от первой помощи.

       С рассказа обо всём этом и начал Гулякин своё первое занятие.

       Поезд мчался без остановок, оставляя позади залитые августовским солнцем поля. С каждым километром всё реже попадались леса, всё чаще открывались глазу бескрайние степи.

       В глубоком тылу приметы войны можно было обнаружить только на крупных станциях, где было много военных, где на запасных путях стояли эшелоны с боевой техникой.

       Небольшие деревушки, мимо которых, стуча колёсами, проносились эшелоны, жили, казалось, мирной и спокойной жизнью. Разве что людей поубавилось, да на полях мелькали в основном женские косынки и редко, очень редко виднелись мужские кепки.

       А в вагонах шли занятия.

       – Назовите виды медицинской помощи, – обращался Гулякин к своим подчинённым.

       И слышался ответ:

       – Первая медицинская, доврачебная, первая врачебная, квалифицированная медицинская…

       Хорошо отвечали не только воины-медики, побывавшие в боях, но и вновь прибывшие медицинские сёстры. Теорию все знали твёрдо.

       – Термин «квалифицированная медицинская помощь», – рассказывал Гулякин, – получила конкретное содержание в связи с принятием в нашей армии системы этапного лечения. При этом основой лечебно-эвакуационного обеспечения боевых действий войск становится эвакуация по назначению наставлением по санитарной эвакуации, принятом в двадцать девятом году, оказание квалифицированной медицинской помощи возлагалось на существовавшие в то время дивизионные госпитали. В Уставе военно-санитарной службы, вступившем в силу в тридцать третьем году, определялось, что оказание этой помощи возлагается на дивизионные пункты медпомощи и дивизионные госпитали, а уже в Наставлении по санитарной службе сорок первого года центром оказания квалифицированной помощи определён медико-санитарный батальон.

       Сделав краткий экскурс в историю, Гулякин стал рассказывать о видах хирургической и терапевтической помощи. Без твёрдого знания всех этих вопросов невозможно успешно проводить сортировку раненых.

      В мемуарах Гулякин вспоминал:

      «Эшелоны мчались к фронту, а вести с юга становились всё тревожнее. Танковые и моторизованные соединения гитлеровцев рвались к большой излучине Дона, чтобы с ходу захватить переправы. Задача дивизии состояла в том, чтобы опередить врага, успеть занять оборону и сделать её прочной…

Ближе к Сталинграду движение несколько замедлилось, часто стали попадаться разрушенные участки полотна, развалины станций. Я понял, что мы оказались в зоне активных действий вражеской авиации».

       Чем ближе к фронту, тем более напряжённо велись занятия. Комбат Кириченко требовал, чтобы тренировки были в обучении главным, ведь было совершенно ясно, что через несколько дней батальон приступит к практическим действиям.

        Главное внимание уделялось выработке у личного состава твёрдых навыков оказания помощи раненым. Гулякин учил своих подчинённых не только ставить диагноз, но и быстро, ловко подавать во время операции хирургические инструменты, перевязочный материал, накладывать шины, готовить аппаратуру для переливания крови и введения других лекарственных препаратов, давать наркоз, ставить банки – словом, выполнять всё, что понадобится на фронте.

       Молодой врач понимал, что приёмно-сортировочному взводу придётся включаться в самую разнообразную работу по оказанию помощи раненым. Не будут же подчинённые Гулякина во главе с ним сидеть сложа руки, когда прекратиться приём раненых и сортировать будет некого. Сортировочные бригады немедленно перейдут в перевязочные и операционные, а, следовательно, каждый фельдшер, каждый санитар, каждая медсестра, а тем более врач, должны уметь работать в любом подразделении медсанбата, начиная от приёмно-сортировочного и кончая эвакуационным.

       Эшелоны мчались на юго-восток, твёрдо выдерживая установленный график. Вести с фронта с каждым днём становились тревожнее. Задача дивизии состояла в том, чтобы успеть выйти к выступу излучины Дона раньше противника и занять прочную оборону и остановить врага.

 

       До Саратова двигались по западному берегу Волги, но далее, через Петров Вал, проехать было уже нельзя. Враг перерезал железнодорожную магистраль. Пришлось переправляться на восточный берег, а ведь дорога была каждая минута.

       Но вот ещё несколько десятков километров в южном направлении, и в ночь на 14 августа дивизия возвратилась на западный берег Волги. Здесь скорость движения резко снизилась. Всё чаще попадались разбитые участки пути. В следующую ночь небо озарилось сполохами пожаров и артиллерийских разрывов.

       В пять часов утра первые эшелоны дивизии начали разгрузку на участке железной дороги Котлубань – Иловля.

В междуречье Волги и Дона

     

       Эшелон, в котором следовал медсанбат, остановился на разъезде Тишкино. На путях стояли искорёженные вагоны; на месте стационарных построек остались лишь груды кирпича и щебня.

       – Да, видно, жарко здесь было, – сказал Гулякин, оглядевшись. – Нужно торопиться, а то и нам достанется…

       Разгрузкой медико-санитарного батальона руководил командир батальона Кириченко. Он поторапливал подчинённых, с тревогой поглядывая на небо. Увидев Гулякина, подозвал к себе и поставил задачу.

     – Вот что, Михаил, – сказал он, впервые назвав его по имени, – Обстановка такова… Мы ещё долго здесь прокопаемся, а полки дивизии вот-вот вступят в бой. Кто займётся ранеными?

     – Надо спешить? Но как? – спросил Гулякин, оглядев разъезд. Разгрузка только началась.

     – Нужно срочно сформировать передовой отряд медсанбата. Помни, наша дивизия в состав четвёртой танковой армии, которая уже давно в боях. Так что и у нас передышки не будет. Наверняка, уже есть раненые.

     Гулякин попросил уточнить:

     – Передовой отряд? В каком составе? Какие задачи?

     – Костяк отряда твой взвод. Кроме того, возьмёшь две хирургические бригады из операционно-перевязочного.

     Кириченко достал из командирской сумки карту, развернул её прямо на капоте автомобиля и указал Гулякину:

      – Вот смотри… Здесь задонские высоты... На рубеже высот занимают оборону полки дивизии. Ты срочно выдвинешься на правый берег Дона, западнее хутора Хлебного, развёртываешь передовой отряд и приступаешь к приёму раненых. Определишь объём хирургической помощи на месте. Переправляй раненых на остров в излучине Дона. На нём развертывается дивизионный обменный пункт, к которому и будет подходить по мосту с левого берега транспорт для эвакуации раненых.

     В годы войны на стыке дивизионных и полковых звеньев подвоза имущества, снаряжения и боеприпасов создавались дивизионные обменные пункты, через которые и передавались грузы в полки, там же был организован и приём легкораненых, которых направляли в вышестоящие медицинские учреждения.

     Кириченко обещал уточнить задачи после того, как прояснится обстановка. Он снова поглядел на небо и распорядился:

       – Собирай отряд, грузи всё необходимое и выезжай, как можно быстрее. Неровен час, налетят.

       Четыре машины, выделенные передовому отряду, были нагружены быстро. Никого особенно поторапливать не приходилось. Понимали необходимость спешить – ведь впереди уже вступили в бой части дивизии. Ну и обстановка не терпела проволочек. Кому ж охота испытать на себе, что такое воздушный налёт.

       В машинах разместили личный состав приёмно-сортировочного взвода. Взяли и несколько человек из операционно-перевязочного взвода.

       – Пора выезжать! – сказал Гулякин. – Доложу комбату.

       И тут разнеслось по всей станции: «Воздух, воздух!»

       – Уезжайте, быстро уезжайте! – издали крикнул Кириченко, поняв, что Гулякин спешит к нему с докладом.

      – По машинам! – скомандовал Гулякин. – Заводи!

      И, убедившись, что посадка закончена, сел в головную машину рядом с водителем. Колонна рванулась с места и вскоре скрылась в клубах пыли. Лето выдалось знойным – пыль на дорогах, зачастую, заменяла дымовую завесу. Но одновременно и демаскировала передвигающиеся колонны. Лётчикам с высоты хорошо было видно передвижение войск.

       Гулякин с тревогой думал о том, что теперь происходило на станции разгрузки. Оттуда доносился грохот взрывов. А ведь там ещё была основная часть батальона.

       Но и впереди скоро всё загрохотало. Ещё не было видно моста через Дон, но там, впереди, где он находился, стучали зенитные пулемёты, гремели залпы орудий. Там шёл бой с вражескими бомбардировщиками. Неожиданно один «Юнкерс», оставляя за собой шлейф дыма, пошёл, снижаясь, в сторону от переправы. Прогремел взрыв, и стервятник закончил свой путь на чужой для него земле.

       – Увеличить скорость! – приказал Гулякин водителю.

       Но колонна и так шла на пределе возможностей машин.

       А грохот на разъезде всё не умолкал, отзываясь в сердце острой болью. Страшно было представить себе, что сейчас происходило там. Несмотря на скорость и тряску на ухабах, Гулякин приоткрыл дверь и посмотрел назад.

       Небо над разъездом было покрыто шапками от разрывов зенитных снарядов. За одним из вражеских самолетов тянулся дымный шлейф, но остальные всё ещё продолжали заходы, хотя уже и не снижаясь.

       – Давай-ка еще прибавь, – сказал водителю, захлопнув дверцу. – Как бы они на обратном пути не устроили охоту за нами.

        – Жму на всю катушку, – отозвался шофер. – Больше не может старушка...

       Колонна на большой скорости подошла к переправе. Здесь налёт был отбит. Мост уцелел. Комендант пропускал на запад в первую очередь. Грузовики прогрохотали по деревянным настилам пролётов моста. Гулякин вглядывался в величаво несущий свои воды Дон. Несмотря на происходящее вокруг, он оставался торжественно тихим, разве что тишина эта была обманчива, поскольку налёты врага следовали за налётами.

       Где-то впереди уже вступили в бой с врагом воины дивизии – вчерашние десантники, а ныне – гвардейцы.

       Едва мост остался позади, Гулякин вновь велел увеличить скорость, пояснив:

       – Место расположения батальона указано полковым медпунктам. Так что туда уже могут доставить раненых. А мы ещё в дороге…

       – Да могли бы и не говорить, доктор, – отозвался водитель – и так уж стараюсь…

       Миновав станицу Трёхостровскую, колонна прошла по западному берегу ещё километров двенадцать и достигла неглубокой балки, той самой, которую определил Кириченко для развёртывания медсанбата.

       Гряда высот, хорошо различимая во время движения по левому берегу, исчезла из глаз при переправе, и снова показалась во всей своей красе. Там всё было в думу, поминутно вырастали шапки разрывов, доносились гулкие взрывы.

       А по обочине дороги к переправе шли небольшими группами бойцы в мокрых от пота гимнастёрках. Шли организованно. Каждую группу вёл командир.

       – Тормозни ка на минутку, – велел водителю Гулякин и, встав на подножку, попросил подойти старшего лейтенанта, небритого, в пропылённом, порванном во многих местах обмундировании и спросил у него:

       – Что случилось? Почему идёте в тыл?

       – С передовой. Десантники нас сменили. Досталось тут...

       Гулякин решил всё же разобраться в обстановке, уточнить, не изменилась ли она за то время, пока добирался до правого берега. Мимо проходил во главе небольшой колонны майор с артиллерийскими петлицами. Спросил у него:

       – Товарищ майор, немцы далеко?

       Майор остановился, посмотрел на совсем ещё юного военврача 3 ранга. В званиях то они были равны… Перевёл взгляд на машины, в кузовах которых вместе с имуществом сидели медицинские сёстры.

       – Куда же вы с девчатами-то? Кто же это вас направил? – и он указал рукой в южном направлении.

       – Что там? – спросил Гулякин.

       – Танки! Вон прут в обход…

       Только теперь Гулякин, приглядевшись, увидел сквозь завесу пыли султаны разрывов вокруг вражеских танков. Там шёл бой. Жестокий бой. Танков было много. Попытался сосчитать, но сбился. Мысль лихорадочно работала: «Надо выполнять боевую задачу! Надо выполнять приказ! А если враг обойдёт, отрежет от Дона? Какой подарок сделаю этим нелюдям. Девчонки, такие девчонки!!! Что с ними будет?»

       О себе он не думал. Он думал о выполнении задачи и о медсёстрах, которые сидели в машинах, полностью доверяясь ему, своему командиру. Да, война устраивала и такие испытания. Врач, хирург, которого учили спасать людей на операционном столе, в эти минуты должен был принимать решение почти что такое, которое принимают командиры боевых подразделений.

       Танки скрывала пыль, к тому же за ними тянулся дым от горевшей позади этих лютых чудовищ станицы. Там они уже сделали своё бесчеловечное дело.

      – Я веду передовой отряд медсанбата в указанный район. Нужно развернуться и приступить к приёму раненых.

      – Ну, смотрите. Командованию виднее. Только не нравится мне эта танковая армада. Ну а раненых хватает, – тихо заметил майор и, обращаясь к старшему лейтенанту, прибавил: – Нам пора на сборный пункт. Строй своих бойцов...

       «Что делать? Повернуть назад? На каком основании? На том основании, что видел бой. Да, танки атакуют. Артиллерия ведёт по ним огонь. Бой. В бою раненые. А мы, значит, подальше отойдём?»

       Гулякин решительно захлопнул дверь и приказал водителю:

       – Вперёд!

       До балки, в которой было приказано развернуть передовой отряд медсанбата, добрались быстро и без приключений. Гулякин ступил на землю и скомандовал:

       – К машинам!

       Ординаторы помогли девушкам спешиться, поддержали тех, кто не решился просто спрыгнуть на землю. Балка огласилась визгом и смехом. Никто не чувствовал опасности, которая постепенно нависала над ними. Гулякин же прогнал сомнения. Надо было работать. Ведь если каждый на войне будет решать вопросы по собственному разумению, что получится?     

      Балка давала очень слабые возможности для маскировки. Вокруг, насколько хватало глаз, лежала степь. Естественно, вражеские стервятники сразу будут обращать внимание вот на такие естественные укрытия.

      «Да, это не Калининская область, где в лесу можно спрятать весь медсанбат, – подумал он и пошёл вдоль балки, внимательно осматривая её и размышляя, как получше замаскировать приёмно-сортировочный взвод. Вспомнились предвоенные споры: нужно ли маскировать медицинские учреждения? Теперь эти рассуждения каждому показались бы наивными, теперь никто не сомневался, что фашистов не только не остановят красные кресты и другие опознавательные знаки, а напротив будут действовать как красные тряпки».

      – Наломать веток и сверху прикрыть ими все палатки, – распоряжался Гулякин. – Машины замаскировать в кустарнике.

      Работа закипела. Гулякин раскрыл карту, пытаясь определить наиболее вероятные пути эвакуации раненых. Вдали, значительно южнее места, передовой отряд медсанбата переправился через Дон, грохотала канонада. Но впереди, куда ушли полки первого эшелона дивизии, пока было тихо.

       Ещё на разъезде, ставя боевую задачу, Кириченко особо предупредил, что оборонительный рубеж будет проходить по скатам господствующих высот на удалении примерно двадцать – двадцать восемь километров от реки. Медсанбат решено развернуть именно в этой балке, поскольку здесь сходились пути, удобные для эвакуации раненых из всех частей дивизии.

       Развёртывание приёмно-сортировочного взвода, перевязочной и операционной было завершено, а основные силы батальона всё не появлялись.

       «Уж не разбомбили ли их на разъезде, – с беспокойством думал Гулякин. – Да ведь и не только на разъезде, но и в дороге можно попасть под бомбы. И над переправой вражеские бомбардировщики висят…»

       Связаться с Кириченко было невозможно. Пришлось терпеливо ждать. Мимо проходили к линии фронта части и подразделения дивизии.

       Под вечер на хуторе Зимовейском, а потом и значительно левее разгорелся жаркий бой. Звуки стрельбы становились всё слышнее – значит, приближались.

       – Товарищ военврач третьего ранга, – подбежал с докладом назначенный Гулякиным наблюдатель, – наши отходят к переправе через Дон. Соседи. Видимо?

       Гулякин, понимая, что больше ждать нельзя ни минуты, тут же распорядился:

       – Водителей и медсестёр, выделенных для сопровождения раненых, ко мне. Наши соседи ведут бой. У них наверняка есть раненые. Давайте-ка за ними. Тем более из частей нашей дивизии раненые пока почему-то не поступают.

       Информация о том, где расположился передовой отряд медсанбата, была своевременно доведена до полковых медицинских пунктов, однако раненых все еще не было.

      Бой с танками на юге, за которым наблюдал Гулякин во время разговора с майором, как будто бы стих. Значит, атаки отбиты…

      «Вот так… А я ещё размышлял, правильно ли поступаю, не обращая внимание на такую опасность».

      И всё же где-то южнее бои продолжались. Из балки определить где, было невозможно. Под вечер стало ясно, что сосед с юга всё же отходит.

      Снова появились мысли о том, что медсанбат могут попросту отрезать и захватить в плен.

      – Продолжайте работу, – распорядился Гулякин. – Я разведаю, что к чему.

     Далеко ездить не понадобилось. По дорогам, а где и просто по степи спешили к Дону автомобили, повозки, ускоренным шагом шли подразделения.

     «Отходят и оголяют нам фланг – с досадой подумал Гулякин и тут же с гордостью: – А наши стоят. В полосе обороны нашей дивизии всё спокойно. Гвардейцев врагу так просто не сломить».

     Вернувшись, Гулякин приказал оставить в рабочем состоянии перевязочную, а приёмно-сортировочный взвод свернуть и всё имущество погрузить на машины. Понимал, что произошла какая-то неурядица. И вот-вот поступит – не может не поступить команда о смене места расположения. Не случайно же не поступают раненые, хотя в полки сообщено, где находится передовой отряд. Раненые же в отряде были лишь те, которых подобрали на марше. Многие из них не хотели обращаться за помощью, убеждая, что получен приказ на отход и ехать в западном направлении опасно.

      Сразу же по прибытии в этот пункт, Гулякин направил автомобили на полковые медицинские пункты. Их тоже долго не было. И вдруг вернулись сразу все, да с большим количеством раненых. Гулякин быстро организовал осмотр и перевязку. Едва закончили, показался вездеход. Из него выскочил заместитель командира дивизии подполковник Гончаров.

      – Что вы здесь делаете? – прокричал он сквозь грохот, заполнявший всё окрест.

      – По приказу командира батальона развернул приёмно-сортировочный взвод и передовой отряд медсанбата, – доложил Гулякин. – Основные силы медсанбата следуют за нами в этот район.

      – Да никуда они не следуют. Всё изменилось. Медсанбат развёрнут на острове в излучине Дона. Немедленно свёртывайте всё тут и отправляйтесь в излучину. Дайте карту…

      Стоявшая неподалёку молоденькая медсестра с тревогой спросила:

      – Фашисты прорвались?

      Гончаров оторвался от карты, на которой показывал Гулякину маршрут движения и точку, куда надо прибыть, посмотрел на медсестру и уже спокойнее сказал:

      – Никуда они не прорвались. Просто потеснили потрёпанную стрелковую дивизию, которую мы должны были сменить. В связи с этим полностью выйти на рубеж господствующих высот наша дивизия не успела. Передовым подразделениям приказано задержать врага, пока основные силы подготовятся к обороне. Так что здесь, где вы находитесь, скоро, очень скоро будут бои. А мы встанем твёрдо на новом рубеже, который нам указан.

      – Скажите, – попросил Гулякин. – А наш батальон при налёте во время разгрузки не пострадал?

      – Нет, к счастью обошлось почти без потерь, хотя налёт был сильный. Всё в батальоне в порядке. А вы поторапливайтесь. Скоро здесь будет бой.

      Подполковник захлопнул дверцу, и машина исчезла в клубах пыли.

      «Предчувствие не подвело, – подумал Гулякин. – Гончаров явно не всё сказал, чтобы не пугать девчонок. Возможно здесь, в этой балке, скоро будут не мои, скоро здесь будут немцы».

      Он понял это по встревоженному виду заместителя командира дивизии, по удивлению, которое выразилось на лице, когда он увидел медиков в этой балке.

      Передовой отряд медсанбата свернули быстро. Переправы достигли без происшествий, но мост был повреждён, а паром не работал.

       Гулякин нашёл коменданта паромной переправы и, сообщив кто он и откуда, попросил:

       – Товарищ капитан, медсанбат тридцать седьмой гвардейской стрелковой дивизии находится в излучение Дона, на острове. Нам необходимо срочно туда. Наверное, уже раненых много. Прикажите перевести. Всего то у нас четыре машины…

       – Не могу перевести. Приказано ждать на этом берегу высокое начальство. Езжайте в другое место.

       – Да где же найти переправу?

       – Не мешайте. Кажется, едут.

       Вскоре появились два «виллиса».

       Из первого вышел генерал. Капитан подбежал к ним и доложил о готовности парома к переправе.

       «Вот и высокое начальство», – понял Гулякин.

       Генерал и его спутник в реглане ступили на паром. Следом туда въехали «виллисы».

       Гулякин стоял неподалёку и слышал, как капитан задал вопрос:

       – Разрешите переправлять?

       – А кого ждут санитарные машины? – спросил генерал, кивнув на колонну, возглавляемую Гулякиным.

       – Не знаю, – пожал плечами капитан. – Я им говорил, чтобы искали другое место. Пока вас не перевезу, переправлять никого не буду.

      – Что за вздор?! Немедленно грузите на паром санитарные машины. Места всем хватит, – приказал генерал.

 

       Остров, на котором располагался батальон, имел километра четыре с половиной в длину, полтора в ширину, и тянулся вдоль излучины Дона. Отряд, возглавляемый Гулякиным, добрался туда далеко за полночь.

       – А я уж беспокоился, не случилось ли что?! – сказал Кириченко, выслушав доклад о прибытии, и обо всех приключениях на правом берегу Дона. – Хотел посылать за вами машину на поиски, да подполковник Гончаров обещал, что сам вас найдёт. Как раз в полки направлялся. До прибытия генерала Жолудева, он обязанности командира дивизии исполняет.

       – Да, подполковник Гончаров нас и нашёл, да сюда направил, – подтвердил Гулякин и спросил: – Какие будут указания?

       – Развёртывайте приёмно-сортировочный взвод. Думаю, что к утру начнут поступать раненые. Пока тихо…

 

Операции под бомбами

 

       На рассвете привезли первых раненых. Пока их было немного: стычки с противником минувшим днём носили частный характер, а ночью и вовсе прекратились. Передовые подразделения дивизии остановили, а кое-где и отбросили гитлеровцев. Пока в боевое соприкосновение вступили в основном походные охранения. Происходили в основном встречные бои, и десантники с яростью опрокидывали врага, правда преследовать команды не было. Ведь за походными охранениями и авангардами врага шли главные силы, значительно превосходящие численно наши подразделения и части.

       Было ясно, что гитлеровцы ожидали прибытие главных сил, чтобы продолжить атаки.

       Всем раненым, которых доставили в медсанбат в то утро, уже была оказана не только первая помощь на поле боя, но и первая врачебная на полковых медицинских пунктах. Лишь одно пришлось сразу направить в операционную.

       – Это Григорий Осипов, – сказал санинструктор, который привёз раненого в медсанбат. – Его сам комиссар до машины провожал, обещал к награде представить.

       – За что? – поинтересовался военфельдшер, помогавший Гулякину сортировать раненых.

       – Отход своих товарищей с позиций боевого охранения прикрывал. Пулемётчик. Много фашистов покосил, страсть как много. Сначала его в правую руку ранило, так он пулемёт к левому плечу приложил и продолжал вести огонь. Ещё несколько раз зацепило, а он продолжал стрелять, пока сознание не потерял.

       – Кто ему помощь оказывал? – спросил Гулякин.

       – Товарищи. Наложили повязки, а потом вытащили с поля боя на плащ-палатке.

       – Много крови потерял. Необходимо сделать переливание, – распорядился Гулякин.

       – Я записал в сортировочной карточке, – доложил Гулякину военврач 3 ранга Михаил Стесин.

       – Запомните его фамилию, – сказал Гулякин, устало снимая перчатки. – Первый раненый, которому оказана помощь в нашем медсанбате. Первый! Сколько их ещё будет?!

      Когда приток раненых прекратился, Гулякин собрал своих подчинённых возле палатки приёмно-сортировочного взвода.

      «Вот они все, усталые, намученные переездом, развертыванием на правом берегу, свёртыванием, новым переездом и работой у сортировочных столов… Такие разные по характеру и такие сплочённые в деле, – думал он. – Миша Стесин – добрый, отзывчивый парень. Он не жалеет себя, не жалеет сил, если нужно что-то сделать для раненого. Его можно разбудить ночью, и он, не колеблясь станет к операционному столу, несмотря на то, что не отдохнул после напряжённого дня. Вот Петя Красников. Этот не раз показал себя в период действий в тылу врага. Волевой, бесстрашный парень. Знает своё дело, работается с ним легко, если он ассистирует во время операции».

       Михаил посмотрел на девушек, по сути принявших боевое крещение. Строгая красавица Аня Горюнова, старшая медсестра, и улыбчивая, голубоглазая Таня Горюнова, её родная сестрёнка, которая может заплакать, жалея раненого, а уже через минуту, смеясь, рассказывать какую-то историю из далёкого, мирного прошлого. Маша Морозова…

       Думая об этой девушке, Михаил чувствовал, что невольно краснеет, выдавая свою волнение…

        «Устали, ох как устали, – пожалел он своих подчинённых, – а ведь завтра им всем снова чуть свет за работу, если ещё и ночью раненых не привезут».

       Но подвести итоги было необходимо.

       – Коротко поговорим о том, как прошёл день, – сказал Гулякин. – Начнём с тебя, Миша, – повернулся он к Стесину.

       – Своей бригадой я сегодня доволен, – заявил тот. – Вот только Ане небольшое замечание. Нужно лучше врачу помогать, активнее. Нужно действовать быстро и сноровисто. Это важно, ведь дальше раненых будет, увы, побольше, чем сегодня.

        – Да, товарищи, – кивнул Гулякин. – Михаил прав. Нагрузка будет с каждым днём увеличиваться. И тем более уж не до слёз. А ты, Таня, расплакалась, когда нужно было действовать быстро. Ведь от нашей сноровки, от нашей точной работы жизнь раненого зависит.

        – Жалко стало парнишку, – сказала Аня. – Такой молодой, а может остаться без руки.

        – Афанасий Фёдорович Фатин, ведущий хирург нашего медсанбата сделает всё, чтобы спасти руку. Но речь сейчас не об этом. Запомните, девушки, раненым не слёзы нужны, а помощь, быстрая и надёжная квалифицированная медицинская помощь. Высококвалифицированная! Слёзы не спасут, а только настроение раненому испортят. Руки ваши должны спасать, а вы сами излучать уверенность, что всё хорошо окончится. Лучше улыбнитесь, хоть и через силу, но подбодрите раненого.

       Гулякин помолчал, дал время осознать сказанное и закончил уже требовательно:

       – А сейчас приказываю всем отдыхать. Завтра нам предстоит очень трудный день.

       С рассветом по всей полосе обороны дивизии загрохотало. Стало ясно, что начались атаки врага.

       С острова в излучине были видны кружащиеся стаи стервятников. Несколько «юнкерсов» и «мессершмидтов» пролетели над медсанбатом. Вздрогнула от разрывов авиабомб земля. Но с берега тут же ударили зенитные орудия и пулемёты. Самолёты больше не показывались. Видимо, сочли, что на острове не столь важный объект, чтобы рисковать, атакуя его. Их целью были позиции полков дивизии и переправы.

   

       Как следует отдохнуть подчинённым Михаила Гулякина не удалось: рано утром стали подвозить раненых. Их быстро сортировали, направляли, кого в перевязочную, кого в операционную, кого в эвакуационное отделение.

       Уже были заняты все врачи в операционной, когда на стол в приёмно-сортировочном взводе положили молоденького артиллериста. Глаза закрыты, впалые щёки, бескровные губы.

       – В операционную, – коротки приказал Гулякин.

       – Там нет свободных хирургов, – доложил санитар.

       – Готовьте операцию, – решил Гулякин. – Быстро сердечные и морфий. К ногам грелки.

       Красников бросился выполнять распоряжение, сёстры Горюновы начали осторожно раздевать бойца.

       «Проникающее ранение в живот, большая потеря крови, – определил Гулякин. – Проверю-ка ещё пульс… Пульс падает».

       – Подготовьте переливание крови, – отдал новое распоряжение.

       – Какая группа? – спросил Красников.

       – Определять некогда. Посмотрите, есть ли у вас первая? – приказал Гулякин.

       Аня Горюнова проверила запасы концентрированной крови, нашла нужную банку. Быстро приготовила всё необходимое для переливания. Дело пошло.

       Красников подошёл к столу. Гулякин вопросительно посмотрел на него.

      – Пульс улучшается. Дыхание стало ровнее, – сообщил Красников, держа раненого за руку.

       – Ассистенты, к столу, – распорядился Гулякин. – Маша, скальпель!.. Так, теперь кохер… Хорошо, быстро пеан…

       Медсестра Маша Морозова старалась угадывать, что понадобится хирургу и уже до команды держать в руках инструмент, чтобы моментально подать его.

       – Следите за пульсом. Посмотрите зрачки, – это распоряжение относилось уже к Пете Красникову, но тот и без напоминаний чётко выполнял всё необходимое.

       – Ревизуем кишечник! Вот оно – раневое отверстие, вот ещё одно, ещё… Да здесь словно решето, – пояснял Гулякин свои действия, продолжая работать и одновременно учить подчинённых понимать его действия. – Маша, физиологический раствор… Сейчас мы всё это обработаем.

       Движения хирурга точны и аккуратны. Помогли занятия в госпитале под Москвой, в дни перерыва между боями. Учёба у опытных хирургов ох как пригодилась теперь.

       И вот, наконец…

       – Маша, зашиваем. Кетгут мне. Иглодержатель. Салфетки…

       Маша подала кетгут – саморассасывающийся хирургический шовный материал, затем протянула салфетки.

       Ещё немного, и Гулякин устало проговорил:

       – Ну вот, кажется, всё. Будет жить!

       Сколько раз ему приходилось повторять эту фразу, и на фронте, и в мирные дни!

       Он неспеша отошёл от стола, снял перчатки, сменил халат на чистый. Он был доволен. Удалось сделать всё, что необходимо и заключить уже с уверенностью: боец будет жить.

       – Товарищ военврач третьего ранга, – доложил санитар. – Здесь ещё один тяжёлый…

       Снова короткий осмотр и снова команда:

       – Готовьте операцию.

       И вдруг рёв пикирующих бомбардировщиков, свист падающих авиабомб. Гулякина бросило в сторону, треснули мачты палатки, посыпалась земля.

       Выбравшись из-под обломков, Гулякин поспешил к послеоперационному отделению, но на его месте была воронка.

       Подбежал Миша Стесин.

       – Наши все целы! – сказал он. – Только палатку сорвало. Сейчас восстановим, – и осёкся, взглянув на воронку.

       – Здесь и артиллерист, которого я только что оперировал, – тихо сказал Гулякин. – Совсем мальчишка… Э-эх…

       Он тут же взял себя в руки и спросил:

       – Подготовили тяжелораненого?

       Но никто не ответил. Гулякин и сам увидел: там, где стояли носилки, тоже зияла воронка.

       Подошли очередные машины, работа продолжилась.

       Невдалеке стучали зенитки; шипя, врезались в воду осколки. Иногда бомбы падали совсем близко, но теперь на это никто не обращал внимания. На операционных столах менялись пациенты с самыми различными повреждениями. У некоторых к ранениям, полученным в бою, добавлялись вторичные – после атак «мессершмиттов», охотившихся за санитарными машинами, как за наиболее безопасными целями.

       Что поделаешь? На русскую землю пришла «просвещённая Европа», давно уже имевшая своими ценностями варварство, бессовестность и бесчеловечность.

      Первые трое суток словно слились в один бесконечный трудовой день без отдыха. Да собственно отдыха была ждать неоткуда. Обстановка осложнялась с каждым часом.

     Стойко держалась 37-я гвардейская стрелковая дивизия, но кое-где на флангах противник потеснил соседей. Его танковые и моторизованные части вышли на оперативный простор и, несмотря на огромные потери, стали продвигаться к Сталинграду.

      К исходу третьего дня остров подвергся артиллерийскому обстрелу. Разведали-таки европейские «сверхчеловеки», что там находится медсанбат. Земля заходила ходуном. Снаряды рвались возле палаток, свистели осколки.

      – Раненых в укрытие, – приказал Кириченко. – Ускорить эвакуацию в госпитали.

       И ещё одно распоряжение, непременное для прифронтовых медицинских подразделений и учреждений:

       – Дежурным бригадам оставаться на местах. Продолжать работу!

       Никто из медиков и не собирался уходить в укрытия, ведь приток раненых не прекращался и во время бомбёжек, и во время артобстрелов. Ведь практически всем, кого привозили, требовалась немедленная помощь.

       Огромные двухмачтовые палатки медсанбата местами превращались в решето. На операционные столы всё чаще попадали и медики.

       – Помощь оказывать только остронуждающимся, – распорядился Кириченко, зайдя в палатку приёмно-сортировочного взвода. – Всех, кто подлежит транспортировки, немедленно отправлять в госпитали.

       – Но ведь и остронуждающихся много, очень много – сказал Гулякин.

       – Вижу, но пока нет указания на перемещение медсанбата, хотя, конечно, здесь работать больше уже нельзя.

       Кириченко ещё раз осмотрел столы с ранеными и медленно пошёл к штабу медсанбата.

       Гулякина пригласили к очередному раненому. На сортировочном столе лежал пожилой боец. Повязка намокла. Видимо, хоть и остановили кровотечение в полковом медпункте, но при транспортировке оно возобновилось.

      – Все хирурги заняты, – сказал Красников.

      – Буду оперировать сам.

      Гулякин склонился над раненым, с помощью Маши Морозовой снял повязку. Кровь била пульсирующим фонтаном.

      – Неужели подвздошные сосуды? – проговорил Гулякин и повернулся к Маше: – Быстро пеан… Петя, срочно переливание крови. Давай первую группу.

     Осмотрев банки, Красников растерянно сообщил:

     – Первой нет. Будем определять группу?

     – У меня первая, – подошёл один из санитаров. – Возьмите мою кровь.

     – Переливайте, – кивнул Гулякин.

     И в этот момент снова начался артобстрел. Европеизированные нелюди били по медсанбату, по раненым с изуверской жестокостью.

     Несмотря на грохот взрывов, работа не прекращалась.

     Дрожала под ногами земля. Взрыв, ещё один, снова нарастающий вой снаряда, от которого озноб по коже. И страшный удар. Разрыв где-то совсем рядом. Палатка накренилась. Маша Морозова рванулась к столу и склонилась над раненым, прикрывая собой обнажённое операционное поле от летящих сверху комьев земли.

      Спокойный голос Гулякина вывел всех из оцепенения:

      – Санитары, поправить палатку. Маша, работать. 

      Переливание крови помогло: исчезла мертвенная бледность лица, появился пульс, который практически уже не прощупывался. Но жизнь раненого всё ещё была в опасности: кровотечение в сложной анатомической зоне продолжалось.

       Хотелось позвать Фатина, посоветоваться с ним, однако Гулякин знал, что у того сложная операция и на столе не менее сложный раненый. Значит, нужно рассчитывать только на собственные силы.

       – Маша, зажим! Салфетку… Вот он, осколок. Сейчас, сейчас мы его извлечём…

      Перчатки и халат хирурга давно уже в крови. Но работа продолжается. Наконец, кровотечение начинает уменьшаться.

      Гулякин отдаёт распоряжение:

      – Самый тонкий шёлк… Иглодержатель!

      Операция продолжается уже более часа.

 

      Когда Гулякин вышел из палатки, его поразила необычная тишина. Стемнело. Обстрел прекратился. Весь район расположения медсанбата оказался изрытым воронками. На месте некоторых палаток – глубокие ямы.

      «Значит есть жертвы», – с тревогой подумал Гулякин.

      Подошёл к одной из воронок. Здесь было эвакуационное отделение. «Неужели?»

      Сзади подошёл санитар. Тихо сказал:

      – Успели всех перенести в укрытие. Не волнуйтесь, товарищ военврач третьего ранга. Все живы.

      Однако в других подразделения медсанбата были потери и среди раненых, и среди личного состава.

       Санитар, словно спохватившись, спросил:

       – Вам передали, что командир медсанбата всех командиров подразделений собирает на совещание?

       – Нет. Я был на операции. Где собирает?

       – В штабе.

       – Спасибо. Иду.

       Кириченко был немногословен:

       – Спасибо за самоотверженный труд, спасибо, товарищи, за мужество. Наша работа не прекращалась даже во время обстрелов и бомбёжек. Теперь о ближайших задачах. Раненых отправляем в госпитали. Медсанбат немедленно передислоцируется в хутор Алаев. Это в четырёх-пяти километрах отсюда. Располагаться будем на северо-восточной окраине хутора. Там уцелело несколько хат. Вокруг хат – сады. Там и поставим палатки.

      

      В военных мемуарах «Будет жить!» Михаил Филиппович Гулякин так описал этот момент:

      «С приближением к нам боевых действий расположение медсанбата становилось всё более уязвимым. Ведь теперь не только к нам на остров нелегко было доставить раненых, но и дальше эвакуировать их оказалось очень сложно. К тому же мы находились под постоянным минометным, а иногда и пулемётным огнём противника, несли неоправданные потери. Оценив все это, командование приняло решение о переброске медсанбата на левый берег Дона, в хутор северо-восточнее станции Иловля.

       Немедленно приступили к подготовке к этому новому нелегкому переезду. Пришлось свертывать палаточный городок спешно, под усиливающимся огнём врага.

       Особенно досталось командиру госпитального взвода гвардии военврачу 3 ранга К. Ф. Быкову, на плечи которого легла эвакуация раненых, находившихся на лечении в медсанбате. Только благодаря его распорядительности удалось затем провести эвакуацию быстро и почти без потерь. Костя Быков договорился с регулировщиками, и те направляли в обусловленное место порожние автомобили, следовавшие с передовой в тыл, за боеприпасами. На них он эвакуировал не только раненых, но и часть госпитального имущества. Своего транспорта нам не хватало. Это было известно командованию дивизии, и незадолго до того, как мы прибыли на фронт, состоялся приказ, в котором было изложено требование использовать порожние рейсы для эвакуации в тыл раненых.

      К вечеру перестрелка на острове прекратилась. Раненые, поступившие к нам, рассказали, что враг сброшен в воду. С наступлением темноты мы начали эвакуацию в новый район расположения медсанбата. Большая операционная продолжала работать до последней возможности. Оставались долгое время на местах часть приемно-сортировочного взвода и эвакуационное отделение. Они снялись лишь тогда, когда поступило сообщение о том, что медсанбат начал прием раненых в новом районе.

      И вот мы погрузили на автомобили раненых, которым оказывали помощь в последние часы пребывания на острове».

 

     Ночью, когда на переднем крае всё затихло до утра, колонна автомашин и повозок с ранеными и имуществом двинулась к новому месту расположения. В степи темным-темно. Светом пользовались осторожно и войска, и местные жители: слишком далеко он виден на этой бескрайней равнине.

     Комбат, уже садясь в кабину одного из санитарных автомобилей, попросил Гулякина подойти. Распорядился:

     – Миша, назначаю тебя старшим… Собери всех, кто остался, проверь, ну и за нами в пешем порядке.

     Тот ответил:

     – Есть! – и приказал строиться на дороге.    

 

Медсанбат во фруктовом саду

 

       Любопытно было посмотреть на небольшую, нестройную колонну медсанбата. Конечно, девушки тоже способны показать класс в строевой подготовке. Ныне, когда места трусливых косил от службы, незаконно ощущающих себя мужчинами лишь 23 февраля, когда их поздравляют с днём настоящих мужчин, всё чаще занимают отважные девчата, вся страна любуются парадным шагом девчушек из Пансиона воспитанниц Министерства Обороны РФ и девушек-слушателей военных академий. Но во время войны было не до строевой. Поэтому, конечно, колонна была весьма забавной с точки зрения мирных лет, но она была по-военному суровой и строгой. Если и для ординаторов, имевших воинские звания, уже год спустя получившие наименования офицерских, длительный марш был не так уж и лёгком, что говорить о хрупких девушек, вчерашних школьницах, которых ещё недавно холили и лелеяли родители в семьях?! И вот они стали в строй защитником Отечества, встали в строй наравне с мужчинами. А мужчины, что были рядом с ними, были немногим старше их по летам. Тоже ведь в основном вчерашние, пусть и не школьники, но студенты или слушатели.

      И командиру их, Михаилу Гулякину, лишь совсем недавно, 22 июля 1942 года исполнилось 24 года. Впрочем, война принуждала взрослеть быстро, и никто не делал скидки на возраст – ни командиры и начальники, ни сами юные командиры подразделений. Да что там подразделений?! Вспоминаются кадры из кинофильма «Горячий снег». Командующий армией генерал Бессонов спрашивает у молодого командира дивизии, рвущегося в бой, готового отправиться в полк, оказавшийся в трудном положении, сколько ему лет. И услышав, что двадцать восемь, отвечает: «Хочу, чтобы вам было двадцать девять!»

       Двадцать восемь и командир дивизии! И это не домысел автора книги, Юрия Бондарева, прошедшего горнила войны. Так было сплошь да рядом в военные годы.

       Когда я в пору своей офицерской молодости, в двадцать два года получил назначение на должность командира отдельной роты, необычной роты, в которой было 238 человек по штату, казалось, куда как здорово! Но если задуматься, ведь в годы войны в таком возрасте, бывало, и полками командовали! И мера ответственности несоизмерима. Ну а что касается медиков, то у них слишком долгий срок учёбы, а потому Гулякин, всего лишь год назад окончивший военно-медицинский факультет, просто не мог быть моложе тех лет, в которые вступил в войну.

       Ну а девчонкам медсёстрам и вовсе было по восемнадцать, а кое-кто из них прибавил себе годик-другой, чтобы оказаться на фронте.

       И вот эта юная колонна ускоренным шагом, почти на пределе своих возможностей совершала нелёгкий марш по выжженным солнцем степям Придонья.

       Вот и мост, ведущий на левый, восточный берег Дона. Колонна автомашин медсанбата, да и повозки, следующие за ней, уже давно переправились и даже клубы пыли, поднятые ими на противоположном берегу, почти рассеялись.

      Гулякин подошёл к коменданту переправы, спросил, успешно ли прошла колонна медсанбата.

      – Да успешно, успешно… В рубашке родились. Только переправились – налёт. Мост повреждён. Так что переправа закрыта…

       – Мы не можем ждать! – твёрдо сказал Гулякин. – В колонне имущество. А личный состав здесь. Имущество и медикаменты без хирургов и медсестёр, как вы понимаете, бесполезны.

       – Да я понимаю, всё понимаю, – махнул рукой майор с воспалёнными от бессонницы глазами и рукой на перевязи. – Что с вами делать? Давайте, только осторожно. В настиле проломы. Можно и ноги поломать, да и в воду свалиться.

       – Благодарю вас, – сказал Гулякин, приложив руку к головному убору, а потом протянув её майору.

       Пожать пришлось левую руку. Правая так и висела на широкой косынке.

       – Что с рукой? – спросил Гулякин.

       – Да перелом… швырнуло взрывной волной.

       – Надо в медсанбат…

       – Успею… Я и так уж здесь за своих подчинённых работаю. Двоих убило. А меня и заменить некем.…

       Переправились с осторожностью, но довольно быстро. Когда поднялись на береговую кручу, Гулякин огляделся. Кругом непроглядная темень южной ночи. В степи ни огонька. Маскировка. Полевую дорогу различить было невозможно. Разве что она ощущалась, поскольку была разбита в пыль, которая как мелкий песок затрудняла движение.

       Идти можно было только по обочине, постоянно проверяя, не удалились ли от дороги. Ну что ж, ночь трудна для ориентирования, а день опасен вражескими налётами. В голой степи негде укрыться. И защиты никакой. Даже пулемёта нет, чтобы хоть очередь дать по самолётам, снижающимся до бреющего. Это фашисты любили, когда видели, что нет никакой опасности.

      Внезапно впереди землю озарила вспышка и раздался взрыв. Через некоторое время чуть подальше другой.

      – Что это взрывается? – наивно спросила одна из девушек.

      – За день немцы пристрелялись, ну и теперь ведут методичный огонь, рассчитывая, что снаряды достигнут цели. Так что опасность существует.

      Он построил колонну, которая рассыпалась во время перехода по мосту. Проверил наличие людей. В группе вместе с Гулякиным было четыре врача, двенадцать медсестёр и десять санитаров. Все оказались на месте.

      Впереди время от времени гремели взрывы.

      – Ну, прямо дорогу обозначают, – сказал кто-то из санитаров.

      – В том-то и дело, – сказал Гулякин. – По дороге идти опасно. Да и вдоль дороги не пойти. Можно попасть под шальной снаряд. Остаётся напрямик по степи, хотя так можно заблудиться. Что будем делать?

      Вопрос напрасный. Кто и что может предложить? Гулякин это понимал, но всё же спросил. Интересно было услышать мнение людей.

      – Командуй, Миша, – сказал Михаил Стесин. – Ты наш командир, к тому же ориентируешься лучше любого из нас. И по компасу ходить умеешь.

      О том, что ещё во время службы в ВДВ некоторые командиры хотели переаттестовать Гулякина в штабисты, многим было известно. 

      – Не надо по дороге, – прибавил Михаил Стесин. – С нами ведь девчата. Да и петляет дорога.

      Гулякин обошёл строй, тихо сказал:

      – Прошу держаться строем, не отставать. В степи легко заблудиться. Ну а ночью в степи и волков можно встретить… Так что будьте внимательнее. – и прибавил уже веселее: – Ну что ж, за мной!

       Пошли по компасу. Гулякин периодически светил фонариком на карту, сверял движение по компасу. Взрывы гремели по-прежнему, но уже в стороне. Они тоже были своеобразным ориентиром. Фашисты не лупили в белый свет как в копеечку. Всё-таки, насколько это было возможно ночью, стремились бить по дороге.

       Гулякин шёл впереди, регулируя темп движения. Спешка спешкой, но надо было понимать, что девчата непривычны к таким переходам. По сути это был первый их прифронтовой марш. А ведь позади напряжённый день по оказанию помощи раненым. Это же постоянно на ногах у операционных и перевязочных столов.

      Периодически делали остановки. Гулякин проверял, не отстал ли кто. Спрашивал:

      – Ну как, есть ещё силы? Потерпите. Скоро придём.

      – А мы и не жалуемся! – отвечали девчата.

      Особенно задорно говорила Аня Горюнова:

      – Не волнуйтесь, командир. Дойдём. Мы же фронтовые медсёстры.

      Гулякин хотел обещать отдых по прибытии, но воздержался. Какой там отдых, если в медсанбат поступят раненые.

      Постоянно сверяя маршрут по карте и компасу, он всё же волновался. Мог себе представить, что будет, если выведут группу не туда, куда нужно. Потом ищи медсанбат… Да и неловко как-то. Но десантная подготовка и умение чтения карты не подвели. Как бы не было темно вокруг, а всё же впереди обозначились силуэты хат, утопающих в садах.

      И вдруг окрик:

      – Стой! Кто идёт?

      Гулякин узнал голос бойца из подразделения обеспечения медсанбата.

      – Это я, военврач Гулякин. Узнаёшь по голосу?

      – Так точно. Только, товарищ военврач третьего ранга, подойдите ко мне один.

     «Ишь ты, знает устав, – подумал Гулякин. – Конечно, в настоящем карауле нужно вызвать начальника караула или разводящего. Но, наверное, караула-то и нет полноценного. Просто выставлены посты. А одного подозвать правильно. Ещё на караульной подготовке объясняли, что ведь и начальника караула и разводящего могут вести под пистолетом».

      В мирное время всё это казалось игрой, но теперь… Не исключено, что в степи может работать вражеская разведка.

     Ну а что касается прибытия колонный медсанбата, то, часовой, конечно был извещён.

     Гулякин подошёл и спросил, как найти командира медсанбата.

     Часовой ответить не успел. Кириченко сам вынырнул из темноты и сказал:

     – Мы уж вас заждались. Долго блудили?

     – Вышли точно!

     – Ну молодцы. Ну а теперь за работу. Перевязочную развернёте в этом доме. Для приёма раненых поставите две палатки под вишнями. И побыстрее. На полковые медпункты уже поступают раненые. Скоро их начнут доставлять к нам.

       Приёмно-сортировочному взводу досталась простая деревенская хата с потолком и стенами, засиженными мухами. Хозяев не было, видимо, ушли на восток.

       Гулякин осмотрелся и отдал распоряжение:

       – Потолок и стены завесить простынями. Полы хорошенько вымыть. Установить столы. Сортировать будем на улице и в палатках. Оперировать – здесь. Подготовить светомаскировку на окна.

       Дал указания и включился в работу наравне со всеми: разгружал машины, приводил в порядок перевязочную, стараясь добиться стерильности. Сам того не замечая, всё время оказывался возле Маши Морозовой. С ней старался работать. Помогал вешать на стены простыни, устанавливать столы для сортировки раненых и операций.

       Разговор никак не получался. Перебрасывались лишь краткими, ничего не значащими фразами, да краснели, если встречались взглядами.

       Но вот за окном, скрипнув тормозами, остановилась первая машина. Она прибыла с медпункта одного из полков. На улице было ещё темно, и сортировку раненых начали в доме. Сортировочную бригаду Гулякин приказал возглавить военврачу 3 ранга Михаилу Стесину. Ну а сам отправился на основную площадку медицинской роты, чтобы посмотреть, готовы ли операционные и перевязочные в соседних домах, узнать, где размещено эвакуационное отделение.

      Работать пришлось всю ночь. К утру личный состав бригад совершенно обессилил.

      «Нужно разбиться на смены, – понял Гулякин. – Усталость может сказаться на качестве и эффективности оказания помощи раненым».

       Он отправил Михаила Стесина и его помощников спать, но уже скоро их пришлось поднять, поскольку приток раненых с рассветом значительно увеличился.

       Снова сутки слились в один нескончаемый, изнурительный день у операционного стола. Всё реже удавалось занимался сортировкой: не было перерывов между операциями.

       В своих военных мемуарах «Будет жить!» Михаил Филиппович Гулякин вспоминал о том, как приходил первый и очень важный опыт, как внедрялись первые новшества, помогавшие обеспечить более качественную квалифицированную медицинскую помощь. Он писал:

      «Заботясь о совершенствовании помощи раненым, а главное, об ускорении их обработки, разумеется без ущерба для здоровья наших пациентов, мы применили и некоторое, если можно так выразиться, новаторство. Я предложил во время сортировки сразу отделять поток легкораненых и направлять их в отдельную операционную палатку, где действовали хирургические бригады приёмно-сортировочного взвода. Это сразу сократило срок пребывания большого количества раненых на этапе. В то же время удалось сконцентрировать наиболее опытных хирургов для оказания помощи тяжелораненым и повысить качество всей работы.

       Подобного опыта соседние войсковые медицинские учреждения пока не имели, и уже в первых числах сентября командиры медсанбатов и ведущие хирурги из других дивизий приезжали к нам, чтобы перенять его. Встречая их, начальник санитарной службы дивизии И.И. Ахлобыстин рассказывал о положительных результатах, которых позволил добиться наш метод, а потом поручал мне:

       – Миша, покажи, на что способны гвардейцы-десантники...

       Опыт коллектива нашего 38-го отдельного гвардейского медсанбата был одобрен руководством санитарного управления фронта, и вскоре многие соединения внедрили его у себя. А мы старались и дальше совершенствовать систему собственной работы, повышать качество хирургической помощи раненым. Даже в самом начале своей фронтовой деятельности мы не отступали от принципов, выработанных такими замечательными хирургами, как Н.Н. Бурденко, П.А. Куприянов, М.Н. Ахутин и другие».

 

      А между тем, накал работы не ослабевал.

      Однажды, только-только прооперировав очередного раненого, Гулякин вышел на улицу подышать свежим воздухов и увидел у крыльца носилки.

      – Жихарев, Степан! – воскликнул он, узнав старого сослуживца, бывшего комбата-десантника. – Ты какими судьбами? Ранен?

      – Да вот, как видишь, Миша, зацепило. В бедро, – пояснил тот, кривясь от боли. – У тебя то как? Тоже, небось, достаётся? Гляжу, очередь на операцию выстроилась. Хотел уж по старой памяти без очереди прорваться, да всё, гляжу, тяжёлые идут, – попытался пошутить Степан.

       Гулякин посмотрел на рану, прикинул, что там скрыто повязкой и решительно сказал:

       – Давай-ка на стол. Посмотрим, что там у тебя. Я как раз только что всех тяжёлых отправил.

       Жихарева внесли в хату, раздели, сняли повязку. У него оказалось обширное ранение мягких тканей бедра.

       Операцию делали под местным наркозом.

       – Что с ногой, Миша? – спросил Жихарев.

       – Кость цела. Это уже хорошо. Потерпи, Степан, потерпи, сейчас обработаю рану.

       – Значит, нога будет цела, а то меня на полковом медпункте напугали. Сказали, что, если будет осложнение, могу лишиться ноги.

       – Верно сказали. Ранение опасное. Если бы вовремя за операцию не взялись, могла бы гангрена начаться. Но теперь, думаю, всё обойдётся. Правда поваляться тебе придётся.

      – Куда меня, в госпиталь?

      – Да.

      – А, может, у себя оставите? Здесь подлечусь?

      – Нет. Только в госпиталь. Там быстрее поправишься. Да и у нас, как видишь, пока кочевой образ жизни. Стационар рано открывать.

      После операции Жихарева положили на носилки и отправили в эвакуационное отделение. Перед отправкой в госпиталь, Гулякин ещё раз повидался с ним.

       – Расскажи. Как там наши воюют? – попросил Михаил. – Оторвался я от нашего десантного батальона. Редко кого удаётся повидать. Да и свидания обычно не очень весёлые. Ранеными бывшие сослуживцы ко мне поступают, да не всегда с лёгкими ранениями.

       – Хорошо дерутся наши ребята. Молодцы. Фашистам так и не удалось сбросить нас с правого берега Дона. Крепко держались за плацдарм. Пригодится он, когда в наступление пойдём. Но обстановка очень тяжёлая. Потеснили нас на левом фланге. Кое-где гитлеровские автоматчики даже на остров просочились. Но ничего, выбьем оттуда.

       Гулякину понравилось, что Жихарев говорил о грядущем наступлении с уверенностью, что несмотря на серьёзное ранение, бодр, как и прежде, когда ходили они с боями по тылам врага. В медсанбате уже знали, что враг уже стоял под Сталинградом, а на некоторых направлениях ворвался в город, что на улицах кое-где уже идут ожесточённые бои. Превосходство и в авиации, и в танках, и в живой силе было у врага ещё очень и очень солидное.

       Правда в полосе 37-й гвардейской стрелковой дивизии врагу не удалось продвинуться ни на шаг. Были сорваны все попытки форсировать Дон. Гвардейцам, оборонявшимися на фланге великой битвы, не довелось испытать всей тяжести отхода под давлением численно превосходящего противника. Дивизия активно оборонялась. Предпринимались контратаки там, где врагу удалось выйти к реке, и вылазки в тыл противника с плацдарма, захваченного 109-м гвардейским стрелковым полком, в который была переформирована 1-я воздушно-десантная бригада.

       Нелёгкое было время, но раненые бойцы, поступавшие в медсанбат, рассказывали о том, как бьют фашистов их товарищи, обычно умалчивая о своих личных подвигах.

       Однажды во время операции Гулякин услышал гул вражеских самолётов и с горечью подумал: «Сейчас начнётся». На операционном столе был тяжелораненый, прерывать операцию было нельзя.

       – Продолжаем работать, – тихо сказал Гулякин, прочтя немой вопрос в глазах подчинённых.

       Никто не дрогнул, не попросился в укрытие. Все были спокойны. А ведь большинство помощников – девушки.

       Неподалёку прогремело несколько взрывов. И вдруг с улицы неожиданно и так нелепо в этой обстановке донеслись крики «ура». Это кричали раненые, носилки с которыми стояли в вишнёвом садике возле дома.

       – Что там, посмотрите, пожалуйста, – попросил Гулякин, бросив взгляд на Аню Горюнову.

       Сам отойти от стола не мог ни на минуту.

       Девушка выглянула в окно и радостно сообщила:

       – Наши! Наши истребители бьют гадов! Два фашиста уже горят. Вот и ещё один «юнкерс» задымил. Остальные удирают.

       «Наконец-то враг стал получать достойный отпор», – радостно подумал Гулякин.

      Прежде редко можно было видеть в небе наши самолёты. Мало, очень мало их было. Но вот всё начало меняться. Стали наши лётчики бить врага.

      После окончания операции вся бригада вышла на улицу. Раненые возбуждённо, перебивая друг друга, рассказывали со всеми подробностями о том, как наши истребители сломали строй фашистских бомбардировщиков и, сбив три «юнкерса», остальные обратили в бегство.

      – Может, бомбить перестанут? – робко, но с надеждой спросила у Гулякина Аня Горюнова.

      – Для этих зверей медсанбат – лакомая цель. Не боевое подразделение. С таким же удовольствием они гоняются за санитарными поездами. Нет, бомбить не перестанут, если наши не заставят их перестать. Вот посбивают ещё с десяток, может и отвадят.

       И действительно, налёты продолжались. Частенько приходилось оказывать помощь раненым по аккомпанемент разрывов. Во время одной из операций бомба упала возле самого дома. Операция была несложной, уже завершалась, но Гулякину работу пришлось прервать. Поручив завершить операцию Стесину, он взялся на тяжелораненого, ожидавшего своей очереди и получившего вторичное ранение от взрыва бомбы.

       Взрывом вышибло рану, кое-где оторвались от стен и потолка простыни, оголились грязные стены.

       – Все живы? – первым делом спросил Гулякин.

       – Меня слегка зацепило, – сказал санитар. 

       – Петя, осмотри и перевяжи, – распорядился Гулякин. – Таня, поправь простыни. Маша, работать!

       И без перерыва началась новая операция.

       После операции все вышли на улицу и увидели большую воронку рядом с палисадником. Собственно, палисадника уже не было. Кустарник, деревья, цветы, вырвало из земли. Колья и штакетник валялись по сторонам. Чуть дальше лежала опрокинутая вверх колёсами санитарная машина. Возле неё стоял водитель и растерянно перебирал в руках какие-то запчасти.

       – Что делают гады, товарищ военврач? – сказал он, увидев Гулякина. – Ведь на крыше был красный крест. А если б в машине были раненые.

       Гулякин покачал головой и пожал плечами. Что тут можно было сказать. Звери они и есть звери. Да собственно иных просвещённых европейцев и зверьём называть неправильно. За что же так зверей-то обижать? Вон французы в двенадцатом году с наслаждением сожгли заживо 15 тысяч раненых русских солдат и офицеров, которых вынуждены были оставить наши войска, отходя через Москву, поскольку транспортировка в силу состояния этих раненых, привела бы к их гибели.

       Поведение европейцев никогда не соответствовало нормам человеческой морали. Ну а гитлеровцы превзошли своей жестокостью всех изуверов.

       Подошёл Кириченко. Спросил:

       – У вас все целы?

       – Ранен санитар, – доложил Гулякин. – отправили его к Быкову в лазарет. Один тяжелораненый получил вторичное ранение. К счастью, удалось его спасти.

       Кириченко обошёл вокруг машины.

       – Да, пожалуй, ремонту она не подлежит.

       – Что ж мне теперь без машины-то делать, товарищ военврач второго ранга? – уныло проговорил шофёр.

       – Машину дадут. А пока будете подменять товарищей. Сутками за рулём, с ног валятся. А ведь людей возят.

       – Да, отдохнуть некогда, – махнул рукой водитель. – Осмотрю ещё машину, может хоть что-то на запчасти сгодится.