самопожертвование

Золотой скальпель. Глава седьмая

Документальная повесть «Золотой скальпель»      

 

       Как-то вечером Николай Ляшко сказал Михаилу Гулякину:

       – Знаешь, по всему чувствуется: скоро на фронт.

       – В том-то и дело, – оживился Михаил, радуясь, что можно поделиться волновавшими его мыслями. – Вот, думаю теперь, как быть? Может, оформить через местные власти квартиру для мамы с братьями и сестрой? Вдруг они всё же приедут, а жить негде. Да и меня здесь не будет. Кто поможет?

        – Попроси, конечно, попроси. Может, что-то и выделят, – сказал Николай и тут же предложил: – Хочешь я с тобой поживу там, чтобы скучно не было? Признаться, надоело в гостинице. Тебя по ночам дёргают к больным. Спать не дают. Да и я волнуюсь…

      На следующий день вместе сходили в квартирное бюро. Михаилу предложили занять две комнаты в свободном и просторном доме бывшего директора школы. Дом находился рядом с расположением части.

        Расплатившись с гостиницей и не указав своего нового адреса, Гулякин вместе с приятелем отправился на новую квартиру.

       – Ты даже с Зоей не попрощался, – напомнил Николай.

       – Зачем? Станет адрес просить, захочет встретиться. А надо ли это?

        Перед тем как лечь спать, Гулякин написал домой ещё одно письмо, в котором указал свой новый адрес. Поторопил, намекая на то, что, возможно, уже скоро переедет из города в другое место. Долго думал, прежде чем написать эти строки. С одной стороны, не стоило беспокоить мать сообщением об отправке на фронт, но с другой – хотелось поторопить, хотелось повидаться перед отъездом. Да, впрочем, разве ей не понятно, что у каждого сейчас путь один – на фронт.

       Запечатал письмо, прилёг, но заснуть не мог. Почему-то вдруг подумал о Зое.

      «А правильно ли поступил, что тайком сбежал из гостиницы? Решит ведь, что всё потому, что она мне не нравится. Ну и пусть. Пусть так решит. Все ни к чему. Впереди фронт…»

     …Прошло несколько дней. Гулякин каждый вечер просил Николая Ляшко заглянуть в гостиницу, чтобы узнать, нет ли вестей от мамы. Вестей не было.

      В тот день Михаил возвращался со службы, когда было уже около полуночи. И вдруг заметил свет в окне своей комнаты. Побежал, подумав о том, что приехал кто-то из родных.

      В прихожей его встретил Николай и тихо сказал:

      – Тебя ждут…

      Он рванул дверь и увидел сидящую за столом с книгой в руках Зою. Бросился в глаза какой-то особый порядок в комнате, который мог быть только благодаря прикосновению женских рук.

       – Скрылся, – с укоризной сказала Зоя. – А я вот нашла! – она покраснела и замолчала.

       – Давно ждёшь? – спросил Михаил, не зная, что ещё сказать.

       – Да уж часа два – не меньше.

       – Я сегодня задержался, да и не знал…

       – Если бы знал, наверное, и совсем бы не пришёл? – спросила она, пытливо всматриваясь в его лицо.

       – Ну почему же? Зря ты так думаешь.

       – Потому что вижу – избегаешь меня.

       Михаил не успел ответить, потому что вошёл Николай и спросил:

       – Ну что, молодежь, чаю согреть?

       – С удовольствием, – согласилась Зоя и спросила. – Остаться у вас можно, а то вон как поздно, да и погодка – метель метёт.

       – Конечно, конечно, – сказал Николай, не обращая внимания на знаки, которые ему потихоньку делал Михаил. – Можешь занимать диван в смежной комнате.

       За чаем говорил в основном Николай, стараясь развеселить насупленного Михаила и задумчивую Зою. Но, увидев, что это не удаётся, заявил:

      – А теперь отдыхайте. Завтра трудный день.

      – Располагайся, – сказал Михаил Зое и ушёл в свою комнату, прикрыв за собой дверь.

       Утром, когда Михаил и Николай ушли на службу, Зоя осталась одна в квартире.

        Николай был старше Михаила. Он ни о чём не спрашивал, а по пути даже сказал:

       – Зоя хорошая девушка. Как для каждого из нас закончится война, мы не знаем. Живём надеждами. И она надеждой живёт.

       В обеденный перерыв Михаил, забежав домой, увидел на столе записку:

       «Если мои искренние чувства тебе безразличны или кажутся оскорбительными, скажи об этом прямо. Первой на встречу больше не приду».

       Что делать? Снова и снова Михаил думал о том, что ждёт его уже в недалёком будущем. Вспомнилось, что говорил о десантниках преподаватель по авиационной подготовке: «Десантник – это человек, всегда готовый на самопожертвование!»

       «Зачем связывать свою судьбу с милой Зоей, обрекать её на ожидание, на волнения? Её увлечение пройдёт, ведь время – лучший лекарь. А когда и где может быть следующая встреча? Этого никто не может сказать».

       И всё-таки домой в тот вечер Гулякин вернулся пораньше. Вскоре пришёл и Николай. Сразу спросил:

       – А где же Зоя?

      Михаил молча протянул записку. Николай прочёл, подумал немного и решительно заявил:

       – Ты должен ей что-то ответить. Так же нельзя. Она же просит.

       – Постараюсь, хотя, если честно, не знаю, что отвечать.

       На следующий день, встретив в городе подругу Зои, Гулякин попросил передать, чтобы Зоя вечером обязательно пришла к нему домой. Ждал с волнением, совсем не представляя, что скажет ей, но понимая, что сказать что-то надо.

       Зоя робко вошла в комнату, присела к столу, положила перед собой томики Пушкина и Тютчева. Долгим, внимательным взглядом посмотрела на Михаила. Он почувствовал стеснение.

      – Хочешь, почитаю стихи? – предложила она.

      – Конечно, – с радостью согласился Михаил.

 

      24 ноября 1941 года личному составу батальона был объявлен приказ о выступлении на Западный фронт.

       – Выходим в восемь ноль-ноль, – говорил старший лейтенант Жихарев, – Совершаем марш в пешем порядке до города Энгельса. Там грузимся в эшелоны. Доложить о готовности к маршу сегодня в двадцать два ноль-ноль.

       Гулякин поспешил в медпункт. К тому времени в работе медицинской службы батальона установилась строгая и чёткая система. В ротах помимо штатного санинструктора были теперь нештатные активисты-санитары. Гулякин обеспечивал их необходимыми медикаментами, учил действовать автономно, не дожидаясь подсказки фельдшера или санинструктора.

       Вечером он собрал небольшое совещание, поставил задачи по обеспечению марша.

       Своим подчинённым сказал:

       – Понимаю, что вам самим будет трудно, очень трудно. Предстоит пройти около семидесяти километров. Но помните, на глаза у бойцов мы, медики, должны выглядеть молодцевато. Ведь на нас лежит ответственность за здоровье каждого, кто идёт в строю. И если кому-то плохо, вся надежда на нас, и взоры десантников тоже будут на нас обращены. Сами убеждали их, что мы их защитники в трудную минуту – при ранениях, травмах, да и просто болезнях.

       Точно в назначенный час Гулякин доложил о готовности к маршу и отправился домой, чтобы хоть немного отдохнуть перед дальней дорогой.

        – С Зоей-то попрощался? – спросил Николай.

        – Когда же? Минуты свободной нет.

        – Так сходи, ещё есть время. Нехорошо так.

        – Нам же не рекомендовали сообщать местным жителям о выступлении на фронт, – напомнил Михаил.

        – Можно подумать, что никто и ничего не поймёт. Целый корпус в одночасье снимается и куда-то марширует. Да и зачем говорить, что на фронт отправляют. Скажи, учения будут. Многие так и говорят. Ну а уж что подумают – то подумают.

        Гулякин помолчал, видимо, размышляя, потом решительно сказал:

       – Нет, я лучше напишу ей.

       Он сел за стол и написал ласковое, нежное письмо. Пожелал стойкости в это суровое время. И, конечно, счастья.

 

       Ещё было темно, когда бригада вышла на улицы. Но, словно по мановению волшебной палочки, поднялся весь город. Жители выстроились вдоль тротуаров, образовав длинный коридор, сквозь который проходили колонны десантников.

       Женщины плакали, что-то кричали вслед, пожилые мужчины желали быстрой победы, просили бить германца, как били они в годы первой мировой войны.

      И вдруг Гулякин услышал знакомый голос, пробившийся сквозь нестройный хор множества голосов. Кричала Зоя. Она стояла на тротуаре, махала рукой. И послышалось Михаилу самое желанное и дорогое:

      – Буду ждать!   

В Энгельс прибыли в час ночи. Не все одинаково перенесли марш. Михаил был удивлён тем, что крепкому и выносливому с вижу Василию Мялковскому пришлось оказывать помощь. Василий совсем выбился из сил, и ему помогали идти Виктор Тараканов и Дуров.

       В целом же марш прошёл успешно. Заболевших не было, не было и таких, кто не дошёл до конечного пункта.

      Эшелон стоял на станции, паровоз – под парами. Хозяйственники спешно получали продукты на пусть следования. Михаилу Гулякину пришлось сразу же заняться проверкой их качества. К нему обращались командиры подразделений. Их беспокоило то, что многим красноармейцы, отказавшись от горячей пищи, повалились на пол в зале ожидания и заснули.

       – Не беспокойтесь, они просто устали. Через часок-другой поедят с аппетитом, – успокаивал Гулякин.

       Ему и самому не очень хотелось есть. Мысли о неотложных делах не оставляли времени подумать о еде.

       В три часа ночи началась погрузка. И снова дел хоть отбавляй. Путь предстоял неблизкий, и Гулякин обошёл все вагоны, посмотрел, как разместились красноармейцы и командиры, как соблюдаются санитарно-гигиенические нормы.

      Наконец, ранним утром паровоз дал длинный гудок, и эшелон медленно тронулся, постепенно набирая скорость. Застучали на стыках рельс и выходных стрелках множество колёсных пар.

      Остановки в пути были крайне редкими и очень короткими.

      – Спешим к Москве, – сказал Жихарев. – Настал наш черёд сразиться с врагом.

Продолжение следует