Потёмкин. Любовь.История

Потёмкин стал "искать взглядами... победительницу свою..."

Потёмкин стал «искать взглядами... победительницу свою…»

(Продолжение)

Потёмкин впервые увидел свою будущую супругу Екатерину Алексеевну, только что вступившую на престол, когда ему не исполнилось ещё и 23 лет. 

О сердечных его увлечениях до того времени ничего неизвестно. Но что же дальше? 23 года – возраст по тем временам уже не такой уж и малый. Петра Александровича Румянцева, его учителя в боевых делах, в том возрасте уже женили. Да и только ли его?!

О первом увлечении рассказывает племянник Потёмкина Александр Николаевич Самойлов, сын его сестры Марии Александровны, выданной замуж за графа Николай Александровича Самойлова, капитана лейб-гвардии Преображенского полка, который впоследствии «дослужился в чин тайного советника, был сенатором и ордена Святой Анны кавалером».

После переворота 28 июня 1762 года, вступившая на престол Императрица Екатерина Алексеевна, приблизила ко двору наиболее ярких и отважных участников тех событий. Потёмкин был отмечен особым вниманием за своё воспитание, за начитанность, умение поддержать интересный разговор, за необыкновенный такт в общении с людьми и в то же время твёрдость в отстаивании своей точки зрения.

Он стал активным участником мероприятий, связанных с коронацией Императрицы, которые проходили в Москве. Двор после торжеств надолго задержался в Древней Столице.

В этот период, как выразился Александр Николаевич Самойлов, «при первоначальном служении Григория Александровича при дворе», было увлечение одной очаровательной придворной, принадлежащей к высшему свету, да всё оборвалось, ибо, по словам Самойлова, «когда столь лестные надежды приготовляли его к скорому возвышению, постигло его несчастие».

Самойлов подробно остановился на том весьма трагичном эпизоде из жизни Григория Александровича не случайно. Происшествие то обросло множеством самых невероятных сплетен. То, что у Потёмкина были проблемы с одним глазом, достаточно известно, он даже на портретах изображён чаще всего в профиль, да с таким расчётом, чтобы левый глаз не попадал в «объектив» художника.

Потёмкин родился 13 сентября 1739 года, значит, 23 года ему исполнилось во время торжеств по случаю коронации, которая происходила в сентябре-месяце. А когда возвращались в Москву, ему шёл 24-й год. Представьте себе, каково было совсем ещё молодому человеку, стоявшему на пороге возвышения, лишиться зрения не один глаз?

Но сплетникам не было до того дела. Они судачили, мол, глаз Потёмкин потерял во время дуэли на шпагах из-за дамы. Один Придворный выколол ему глаз. Ну, это ещё, куда ни шло. А вот то, что братья Орловы все вместе заманили его в отдалённую комнату дворца и избили нещадно, да так, что глаз выбили, ни в какие ворота не лезет, тем более, что именно Григорий Орлов протежировал Потёмкину, ну а в 1963 году никакой опасности Григорий Александрович для фаворита, находящегося в зените славы, не представлял. Да и в 1772 году вовсе не Потёмкин занял место фаворита, а Васильчиков. Жалко, что Валентин Пикуль поддался на эту же удочку и безобразно описал в романе «Фаворит» сцену избиения Орловыми Потёмкина. Пять братьев, да на одного? Не по-русски, по-турецки как-то. Это Елдоган целую эскадрилью поднял, чтобы подлым ударом, по-османски из-за угла, в спину, наш самолёт сбить, да причём тот самолёт, что уже выполнил задание и израсходовал боекомплект.

Но что же случилось с Потёмкиным на самом деле?

Обратимся к воспоминаниям А.Н. Самойлова «Жизнь и деяния генерала-фельдмаршала князя Григория Александровича Потемкина-Таврического: Г.А. Потемкин. От вахмистра до фельдмаршала. Воспоминания. Дневники. Письма»:

«В 1763 году, по возвращении высочайшего двора из Москвы, Григорий Александрович занемог, и, бывши от природы крепкого сложения, от самого детства никакими припадками не страдая, болезнь сия в нём ознаменовалась прежестокою горячкою; а как он не токмо тогда, но и во все течение жизни своей, не имел большой доверенности к врачебной науке и к медикам, сверх того хотел быть и был во всем оригинальным; то, отложа при сём случае все пособия, обыкновенно употребляемые, не вверясь никакому доктору, велел отыскать некоего крестьянина, прослывшего весьма искусным в излечении от горячек, и по решимости, которая была в его характере всегда замечательна, вверил себя тому обманщику. Сей, приготовя неведомо какую припарку, велел оною ему голову и глаза обвязать. Григорий Александрович, повинуясь мнимому целителю, не позволил однако ж обвязать себе обоих глаз припаркою, чтоб не лишиться удовольствия смотреть на свет, но голова и правый глаз оною были обвязаны. По крайней мере, сие сопротивление было спасительно, что он вовсе зрения не лишился; ибо припарка притянула пресильный жар к голове, а более к обвязанному глазу, от чего болезнь усилилась до нестерпимости. Тогда сорвал он припарку и почувствовал, что тем глазом не видит, причём заметил на страждущем глазе род нарости, которую в первом движении душевной скорби поспешил снять булавкою, но после сей операции усмотрел он, что на зрачке того глаза бельмо».

 То есть, глаз не вытек, он просто потерял зрение. Но, во-первых, он стал безжизненным, и уже это бросалось в глаза, а, во-вторых, как говорит Самойлов, образовалось бельмо. Конечно, это привело в отчаяние красавца Потёмкина, на которого, по отзывам многих современников, заглядывалось великое множество представительниц прекрасного пола.

А.Н. Самойлов рассказал далее:

«Не можно изобразить всех горестных ощущений, которые тогда омрачали сердце Григория Александровича, который, быв прекраснейшим мужчиною, исполненный склонностями к нежному полу, обольщенный надеждами счастия и возвышения, отличный дарованиями и качествами при внешних своих достоинствах, вдруг поражен был сею внезапностию. Горесть о потере глаза возродила в душе его мысли мрачные и отчаянные; им овладела сильная меланхолия. Он отказался от наслаждения дневным светом, заперся в своей спальне, в коей чрез целые 18 месяцев окна закрыты были ставнями; не одевался, редко с постели вставал, допустил отрастить свою бороду, и не принимал к себе никого во все время, кроме самых ближних и искренно к нему приверженных…»

Конечно, же родные и близкие, да и друзья, которых немало было у доброго сердцем Григория Потёмкина, переживали, говоря словами Самойлова, «приверженные к нему отчаивались, чтобы он когда-либо возвратился к прежней жизни».

Вот тут Самойлов проливает свет на увлечение князя, которое осталось за кадром, и практически никто из биографов о нём не упоминал. Да и понятно, ведь сближение с Императрицей и супружество затмили все остальные его возможные отношения с иными представительницами прекрасного пола.

Тем не менее, то увлечение, о котором упомянул Самойлов, заслуживает нашего внимания, поскольку оно явилось одной из причин возвращения Потёмкина в светское общество.

Самойлов рассказал:

       «Некоторая знатного происхождения молодая, прекрасная и всеми добродетелями украшенная девица (о имени коей не позволяю себе объявить), которую он прежде несчастного припадка отличал в сердце своём, бывши сама к нему неравнодушною, беспокоясь о странности положения его и изъявляя к нему соболезнование, отозвалась к известным ей искренним друзьям его таким образом:

        – Весьма жаль, что человек толь редких достоинств, пропадает для света, для Отечества и для тех, которые умеют его ценить и искренно к нему расположены.

        Друзья Григория Александровича, пользуясь случаем, пересказали ему о сём и не упустили украшениями возбудить в нём лестных для каждого молодого человека надежд, а он, по врожденной наклонности к полу и по скуке, истощившей его в уединении, почувствовав сильнее прежнего к оной девице влечение, решился переменить жизнь и явиться в общество. Она же, узнавши о том, ускоряя довершить своё над ним торжество, начала проезжаться мимо окошек дома, в котором он жил; а сие понудило отшельца обрить отрощенную чрез 18 месяцев бороду и, появляясь к окну, искать взглядами проезжающуюся победительницу свою.

Впоследствии чрез друзей произошли между ними объяснения и приглашения его в дом её родителя, который и прежде его любил, ласкал всегда как сына, и может быть имел искренно такое к нему расположение.

Но одичавший от общества чрез долгое уединение Григорий Александрович не мог на приглашение еще решиться и написал к ней: «что он хочет явиться в свете, не для света, но для неё одной, то и не иначе согласится на сие, как получа на то от собственной руки её приказание».

За сим остановки не последовало. Григорий Александрович, наконец, представился в тот дом, но и пред девицею, к которой сердце его стремилось, не хотел иначе одетым быть, как в форменном сюртуке, с повязанным по глазу белым платком…»

Интересен и рассказ Александра Николаевича Самойлова о том, как был возвращён Потёмкин во дворец.

Императрица не раз спрашивала о Потёмкине, но среди придворных всегда бывает немало таковых людишек, которым невыгодно появление возле их хозяина человека высоких достоинств. Конкуренция. Ведь он может занять какой-то пост, откусить какой-то кусок от царственного пирога, который бы им хотелось прибрать к своим рукам. Чего только не выдумывали завистники Потёмкина, сделавшиеся от неуёмной своей зависти его врагами. Какое-то время им удавалось отговаривать её.

Но рядом с Государыней был человек добропорядочный – Григорий Орлов, да не один, а со своими братьями, кои совершенно напрасно обвиняли в том, что они поколотили Потёмкина. Им это и в голову не могло прийти.

Александр Николаевич Самойлов разоблачил клевету и клеветников, рассказав правду:

«Наконец, князь Григорий Григорьевич Орлов, коего честность и возвышение духа всем известны, испросил дозволение у Императрицы поехать с братом его графом Алексеем Григорьевичем и представить её величеству уединившегося Потёмкина.

И так сии известные великодушием, заслугами, приверженностию и верностию к Государыне два брата приехали к нему неожидаемо, и для предупреждения, чтоб не допустить его скрыться от них, вошли в его спальню разными дверьми. Первое слово князя Орлова было:

 «Тезка, государыня приказала мне глаз твой посмотреть».

Но при всём благоговении своём к монархине, Григорий Александрович не желал сему повиноваться. Между тем граф Алексей Григорьевич, предусмотря сие прежде и условясь с братом заблаговременно, имея, как всем известно, от природы силу чрезъестественную, зашед сзади Григорья Александровича, схватил его поперек, и как он не мог сопротивляться, то князь Григорий Григорьевич, сняв с глазу платок и видев на оном бельмо, сказал:

 «Ну, тезка, мне не так про тебя говорили, и всё сказывали, что ты проказничаешь; изволь одеться: Государыня приказала привезти тебя к себе».

Так вот не драка, ради изгнаний из дворца, а возвращение во дворец было на самом деле. Орловы требовали, чтобы он собирался во дворец.

«На сие, – как рассказал А.Н. Самойлов, – Григорий Александрович отговаривался, что для появления у двора не имеет пристойного платья; но один из них пошел в его гардероб, нашёл старый фрак, который принудили его надеть, и отправились с ним во дворец».

Ни о той даме, которая дала первый толчок к тому, чтобы Потёмкин вышел из заточения, ни о других его увлечениях в тот период более упоминания нет.

Далее всё затмило его сближение с Императрицей, венчание с ней, его необыкновенной возвышение и необыкновенная деятельность, неутомимая деятельность на благо России.

                 

                                       Первые враги и первая опала

 

        И вот Потёмкин снова при дворе, снова принят, как один из придворных, общение с которым наиболее приятно и приносит удовольствие.

        Александр Николаевич Самойлов писал об этом так:

        «Императрица, познавши причину несчастного его приключения, странность, которую он предпринимал, и желая способностям его дать пристойное поприще, приняла его с большою милостию, соизволила допустить его во все малые собрания и внутренние беседы, во Дворе бываемые, в которых имел он случай оказывать познания, приобретённые им от уединенных его занятий, природное остроумие и непринужденную ловкость в обращении. Всеобъемлющий ум Государыни, проницательность и великие сведения во всех частях учёности, среди попечений о управлении обширнейшей Империи, при занятии превыспренних дум её о изложении законодательства, искал отдохновения в беседах, составленных из сословия просвещённейших её подданных, в коих каждый мог свободно раскрывать пред нею свои дарования.

       Тут Григорий Александрович имел всегда случай оказывать возвышенность своих понятий и способность ко всему великому. С сего времени он стал ближайшим при Её Величестве и, сделавшись непринуждённым в присутствии её, увеселял остроумными своими изречениями; а Государыня находила великое удовольствие собеседовать с человеком, который в состоянии был постигать высочайший разум её и с приятностию ответствовать на утонченные разговоры Ее Величества – словом сказать, Императрица оказывала к нему всевысочайшее своё благоволение.

       Тогда завистники, души низкие и недальние умы, начали почитать его опасным, затверживали неумышленные слова его и, толкуя всякую речь его во вред ему, и всякой поступок в злоумышление, старались очернить его пред теми, которые имели силу вредить ему. Сверх сего Григорий Александрович, достигнув в уединении многих познаний, не мог преодолеть врожденного свойства пылкости: в характере его недоставало умеренности, без коей при дворе трудно существовать, и хотя он был почтителен и вежлив к достойным людям, но не мог по молодости удержаться, чтобы не осмеивать тех, кои заслуживали порицание и тонкую сатиру. Сия черта свойств его возбудила против него сильных, и он не возмог долго удержаться при вторичном и счастливом своём появлении ко двору: чрез несколько времени последовало неожидаемое им удаление; так что ввечеру, отбывши из дворца с милостию Императрицы и с приветствиями от всех придворных, на другой же день поутру получает повеление отправиться немедленно в Швецию с препоручением весьма маловажным; против желания, оставя льстившие его надежды, уехал…»

       Это было что-то наподобие, если и не удаления от двора, то, во всяком случае, проявление некоторой холодности в отношении.

       Александр Николаевич Самойлов указал:

       «По возвращении Григория Александровича из Швеции он не имел более у двора той приятности, какою пользовался до отбытия своего, но однако ж всегда был уважаем. Привязанность его к военной службе при сём случае не была больше развлеченною; он не пропускал ни одного полкового строя, чтобы на оном не быть, и вникал в практику тактики с прилежанием; между тем получил он по старшинству чин камергера, и особенная к нему милость монархини ознаменована при сём, ибо в сей чин поступил он последним».

       19 апреля 1765 года Потёмкин получил чин поручика, в котором: «исполнял казначейскую должность и надзирал за шитьём мундиров». Надо сказать, что ко всем обязанностям Григорий Александрович относился с присущей ему добросовестностью. В частности, «надзирая за шитьём мундиров» и занимаясь вопросами обмундирования, он настолько глубоко вник в дело, что затем, в период своего управления Военной коллегией, провёл полезнейшую для русской армии реформу, избавив военную форму от «неупотребительных излишеств».

       О том периоде жизни Григория Александровича А.Н. Фатеев писал: «Можно сказать одно, что его петербургское времяпрепровождение не напоминало того же знати и гвардейской молодежи. Он предался ревностному изучению строевой службы и манежной езды. В этих вещах проявил большую ловкость, чем в великосветских салонах и эрмитажных собраниях... Приглашаемый на малые собрания, состоящие из самых близких Императрице особ, Потёмкин не отличался ни изящными манерами, ни ловкостью, подобной той, какую проявлял в конном строю. Как эрмитажный гость, он приводил в конфуз хозяйку. Благодаря геркулесовой силе, ему случалось ломать ручки от кресел, разбивать вазы и пр... Однако ему уже тогда прощалось и сходило с рук, о чем другие не решались подумать. Императрица Екатерина II знала и ценила его службу, не имеющую ничего общего с великосветским гвардейским времяпрепровождением».

       Она, в отличие от некоторых своих предшественниц на престоле русских царей, ценила, прежде всего, деяния своих подданных, направленные на благо Отечества.

       О поисках Императрицей способов к улучшению участи народа свидетельствует и созванная ею в 1767 году «Комиссия об уложении». В работе Комиссии, о которой будет подробно рассказано в последующих главах, Потёмкин принял активное участие.

        19 июня 1766 года он был назначен командиром 9-й роты лейб-гвардии Конного полка, а в 1767 году с двумя ротами этого полка был направлен в Москву для «несения обязанностей по приставской части».

       Там же он стал ещё и опекуном «татар и других иноверцев», которые сделали его своим депутатом, дабы он отстаивал их права «по той причине, что не довольно знают русский язык».

       Уже тогда он начал изучать нравы и обычаи малых народов, их историю, быт, что позже очень помогло ему в деятельности по управлению Новороссией и другими южными губерниями.

       Известно, что в тот период Григорий Александрович близко сошёлся с автором записок об освобождении крестьян и сочинений по истории России Елагиным. Потёмкин поддерживал идею освобождения крестьян. Кстати, рассматривала этот вопрос и Екатерина II. Но надо учитывать время и не забывать, в каком состоянии тогда находилась Россия. Императрице было известно, что идея освобождения крестьян не вызывает энтузиазма среди большинства помещиков. Власть же её ещё была недостаточно укреплена, чтобы можно было идти решительно против крупных землевладельцев. Необходимо также учесть, что многие помещики и заводчики зачастую находились под большим влиянием своих управляющих, почти поголовно иноземцев, прибывших в Россию не для освобождения народа, а для финансового его закабаления ради личной наживы. Эти управляющие доводили эксплуатацию крестьян и заводских рабочих до ужасающих пределов – ведь им надо было и хозяину необходимые средства выделить, и себе во много раз большие в карман положить. За счёт чего же это можно сделать? Разумеется, за счёт еще большего разорения народа.

       «Комиссия об уложении» должна была решить немало серьёзных и важных вопросов государственного устройства. Не случайно Екатерина II ввела в её состав многих своих сподвижников, в числе которых был и Потёмкин. Он являлся депутатом от иноверцев и состоял членом подкомиссии духовно-гражданской.

        В 1768 году, видя успехи Потёмкина на государственном поприще, Императрица сделала его камергером и освободила от воинской службы. Но судьба вновь распорядилась по-своему – в том же году началась русско-турецкая война, и, едва заговорили пушки, Потёмкин стал проситься в действующую армию.

       2 января 1769 года маршал собрания «Комиссии об уложении» А. В. Бибиков объявил:

         «Господин опекун от иноверцев и член комиссии духовно-гражданской Григорий Потёмкин по Высочайшему Ея Императорского Величества соизволению отправляется в армию волонтером».

          Давая на то своё соизволение, Императрица сказала: «Плохой тот солдат, который не надеется быть генералом».

        Мы привыкли считать, что слова эти, только слегка изменённые, принадлежат Александру Васильевичу Суворову. Однако А.Н. Фатеев отдает их авторство Екатерине II. Вполне возможно, что Суворов, с большим уважением относившийся к Императрице, однажды услышав их неё, часто затем повторял. Многие крылатые фразы мы приписывали тем или иным деятелям необоснованно. Так, ординарный профессор Императорской военной академии Генерального штаба генерал-майор Д.Ф. Масловский приводит в одном из своих трудов, написанных и вышедших в XIX веке, хорошо нам известные слова Потёмкина: «В военном деле нет мелочей». Ясно, что он их взял не из брошюр о Красной Армии и не со стендов советских воинских частей, до которых не дожил, а из бумаг Потёмкина...

        Однако вернёмся к решению Императрицы отпустить Потёмкина на театр военных действий. Она, конечно, понимала, что направляется он не на легкую увеселительную прогулку, а едет туда, где льётся кровь и витает смерть. Но, имея сама отважное сердце, Екатерина II уважала отвагу в своих подданных. О себе же она говорила:

       – Если бы я была мужчиною, то смерть не позволила бы мне дослужиться до капитанского чина.

      Позади у Григория Александровича был период, когда пришлось ему исполнять, как оригинально выразился один из биографов, «винегрет должностей». Впереди ожидали новые испытания.

 

 

 (Продолжение следует…)

 

     



Ленты новостей