судак

 Вольный ветер свободы

Отдых в санатории вообще, а особенно в военном – это как тест для каждого мужчины и для каждой женщины. Тест на что? Не будем уточнять, применяя банальные слова. И так ясно.

Впрочем, в декабре 1971 года ничего этого я, конечно, не знал. Путёвку, как уже упоминал, получил совершенно случайно. Лечить особенно и нечего было, а всё ж минувшей зимой побывал к госпитале. Вот и предложил начмед поехать. Он, как оказалось, и сам понятия не имел, что такое лечение в санатории. Для молодого лейтенант слово «лечение» без кавычек как-то и применять неловко.

     Роту я принял в августе, а с отпуском затянул почти до нового года. Всё дела, дела, дела. И вот в середине декабря наш начальник медпункта – лейтенант-двухгодичник, привёз из Калининского госпиталя путёвку. Начало отдыха – где-то в двадцатых числа. Встретить Новый год мне предстояло в санатории, то есть в Крыму.

       А уже через несколько дней ранним декабрьским вечером я вышел из самолёта в том самом аэропорту, где мы простились с Наташей ровно три года и четыре месяца назад. Какие чувства овладевали мною? Наверное всё-таки моя жена предвосхищала события – до того самого момента, когда я ступил на Крымскую землю, особой остроты переживаний, что сопровождали меня потом всю жизнь, я не испытывал.

       Взял такси, сказал водителю:

       – Улица Лодыгина один!

       В конце декабря темнеет рано. Было около шести вечера, когда вышел у ворот знакомого дома. Телеграммы я не давал, а телефона у Наташиных родителей не было. К сожалению, не было. Если бы три года назад был телефон в этом уютном домике на тихой Симферопольской улице, носящей имя Лодыгина, возможно, всё у нас с Наташей сложилось иначе.

       Собственно, предупреждать не имело смысла – в доме том вместе с Наташиными родителями и Наташей жили её бабушка и дедушка. Такого, чтоб все куда-то разъехались, быть не могло. Ну а что касается самого по себе приезда, то я чувствовал, что еду к бесконечно родным людям.

       На какие-то секунды задержался у ворот. Через заборчик был виден свет в окнах, а от кухоньки, что помещалась в саду, доносились ароматы будущего ужина. Был ли я готов к встрече с Наташей? До сих пор не знаю, потому что снова Провидение вмешалось в мою судьбу…

       Я позвонил, мне открыла Наташина мама и ахнула – перед ней стоял бравый, подтянутый офицер. Представьте, я отправился в санаторий в военной форме. Глупость неимоверная. Но так посоветовал мне наш лейтенант-двухгодичник, понятия не имевший о санаторских порядках. На мой вопрос, в чём ехать, он ответил, что, поскольку учреждение военное, ехать надо, очевидно, в форме.

       Меня встретили с прежним радушием. Сразу повели в дом, чтобы снял шинель – на улице было тепло, все даже пользовались ещё уличным умывальником.

       Мне предложили отдохнуть, но я предпочёл посидеть на кухне, где Наташины мама и бабушка заканчивали приготовление ужина. Туда же сразу пришёл и Наташин дедушка. Не было ещё пока её отца, да и самой Наташи тоже не было.

       Я не спешил с вопросом, полагая, что Наташа в это время едет из института. Судостроительный институт, в котором она училась, был в Севастополе, и приезжала она только по субботам. Я и выбрал специально субботу для своего прилёта, чтобы увидеть ей.

       – Вот сейчас Володя со службы придёт, и сядем за стол, – сказала Варвара Павловна.

       И только тогда я осторожно, дрогнувшим голосом, спросил:

       – А Наташа?

       – Наташа у нас в Ленинграде, на практике, – сказала её мама таким тоном, словно была удивлена, что это мне не известно.

       Что я почувствовал в те минуты? Не знаю. Мне очень хотелось увидеть её, но я не мог себе представить, как посмотрю ей в глаза. И нужно же было случиться такому совпадению – я приехал в Крым, а она уехала в Ленинград на практику. Самое удивительное, что практика была достаточно долгой, и Наташа должна была вернуться только в январе, причём уже после окончания моей путёвки, а, следовательно, и пребывания в Крыму.

       За ужином сидели долго, Наташин папа живо интересовался моей службой, ведь я после окончания училища менее двух лет командовал взводом, затем получил роту, и вот теперь – отдельную роту. Мало того, уже сменил два места службы. Успел послужить в Москве, в Калинине, а теперь вот в глухомани.

       База боеприпасов дислоцировалась в 20-30 – километрах от города Бологое. Он очень удивился, что я уже давно командую ротой, к тому же с августа-месяца – отдельной, что управляюсь с пятью взводами и целым, хоть и не очень большим, войсковым хозяйством. Собственно, когда меня инструктировали перед направлением на должность командира отдельной роты, кадровик сказал, что там я буду, как маленький командир полка, ну а личного состава в роте больше чем в кадрированном мотострелковом полку.

       – А я ушел в запас, – сказал он и прибавил: – По увольнению присвоили майора.

       Его удивление по поводу моего быстрого шествия по службе было понятно – в послевоенные годы продвижение было медленным, ведь армия сокращалась до штатов мирного времени. А потом ему ещё пришлось застать необдуманные и ничем не обоснованные хрущёвские сокращения.

       Я всё время ждал вопроса о том, что случилось между нами с Наташей, но такого вопроса никто не задал. Окунувшись в обстановку, родную до боли сердечной, я вдруг со всею остротой почувствовал и осознал, какую страшную ошибку совершил в своей жизни. Не знал одного – исправима ли теперь эта ошибка?

       Мы выпили, и напряжение немного спало. Тогда я вдруг с полной искренностью и неизъяснимой печалью сказал, что очень жалею, что вышло так, как вышло.

       Наташина мама стала успокаивать, но о том, как сложилась личная жизнь Наташи, так и не сказала. А я и спросить боялся. Любой ответ был ужасен для меня. Замуж вышла – удар, не вышла – тоже, поскольку в этом случае она оказывалась свободной, а я нет. Да и могла ли она простить то моё предательство? Если б ещё не был женат, полбеды, а уж коль женился, говорить нечего.

 

  Наутро я отправился рейсовым автобусом в Судак. Автобус шёл, как показалось мне, очень долго. Из суровой зимы я перелетел в Крым, где было гораздо теплее. Но на перевале, через который перебирался по пути в Судак, было как-то не очень уютно. Всё-таки конец декабря. Серая лента шоссе, грязно-серые обочины. Низкая облачность, ветер. На душе было не очень уютно.

       Наконец, я добрался до приёмного отделения. В довершении к без того уж не слишком радостному настроению неприятно поразила разметка на дорожках внутри санатория. По незнанию санаторской жизни, решил, что здесь ежедневно проводятся утренние физические зарядки и прочие физкультурные мероприятия. А я от них ещё не очень отдохнул, ведь после окончания училища, где их с лихвой хватало, прошло чуть более двух лет.

       В приёмном отделении мне задали вопрос, который был, видимо, риторическим и ответ на который ничего не значил. Спросили, в какой я хочу поселиться корпус, словно я знал, куда проситься. Сказал, что хотелось бы, чтобы было больше молодёжи… Назвали номер корпуса… Кстати, поселили, что выяснилось уже во второй половине моего отдыха, более чем удачно для меня. Но об этом в своё время.

       Оформился, вышел из приёмного отделения и направился к корпусу, который располагался на набережной довольно близко от моря. В летнее время, вероятно, этот корпус был самым удобным, а зимой… Зимой скорее наоборот… Порою ветер стучал в окна…

       Получил ключ, вошёл в номер… В номере – четыре кровати. Правда, номер со всеми удобствами. Заканчивался 1971 год… Думал ли я, что уже в 1977-м я получу возможность выбирать себе номер, да ещё одноместный?! Не думал, поскольку вообще не представлял себе, что такое санаторно-курортный отдых…

       В номере пусто. Правда видно, что две койки заняты, две – свободны. Выбрал ту, что ближе к двери, поскольку у окна, как мне показалось, могло быть холодновато.

       Что делать? Как начинать отдых? Разделся и лёг отдыхать. Но заснуть не мог. И тогда достал книгу, которую предусмотрительно взял из своей библиотеки. Помню, это был один из томов Константина Федина. А нём – роман «Костёр». Лишь сравнительно недавно я подписался на собрание сочинений в Книжной лаве писателей, в которую ходил по отцовскому членскому билету Союза писателей СССР.

        Даже на такое собрание невозможно было подписаться в обычном магазине. Я же не слишком понимал, что творится в советской литературе. Попытался читать – скукота. Нашёл, что взять. А ведь в моей домашней библиотеке было немало хороших книг.

       И всё же некоторое время пытался читать и даже, благодаря этому чтению, из которого не отложилось нечего, стал засыпать. И вдруг… Дверь с шумом отворилась, и в комнату ворвался коренастый брюнет лет тридцати. Он спросил, которая из коек свободна и почти от двери бросил на неё чемодан.

       Снял пальто, повесил в стенной шкаф, прошёл к своей кровати и, обернувшись, с удивлением спросил:

       – Что лежишь? Ты что книжки читать сюда приехал?

       – Я только перед вами прибыл, – пояснил я. – Решил отдохнуть с дороги.

       – Поднимайся! Это ж санаторий. Здесь нельзя терять ни минуты. Вперёд и выше!

       – Куда в такую погоду? Дождь на улице, – сказал я с удивлением.      

       – Как это куда? Знакомиться с девушками… А дождь нам не помеха, – и повторил. – Нельзя терять ни минуты… Итак уже половина первого дня отдыха прошла. Одевайся, одевайся… Кстати, как тебя зовут?

       – Николай…

       – Владимир, – представился он. – И безо всяких там выканий! Мы не на службе. Да и я не Бог весть какой начальник… Служу в лётном училище, учу курсантов летать на тяжёлых аэропланах. А ты, вижу, пехота?

       – Да, командую отдельной ротой в лесу.

       – Уже ротный? Неплохо. Давно училище окончил?

       – Два года назад…

       – Ну, так вперёд, пехота! Как там у вас? Быстрота и натиск!?

       Я нехотя оделся, нацепил шинель…

       – Это что же ты в форме заявился сюда? – спросил он.

       – Спросил у начмеда, в чём ехать, а тот сказал, что лучше в форме, – пояснил я.

       – Ну и начмед! Он что, в санаториях не бывал?

       – Двухгодичник…

       – Тогда ясно…

 

 

Владимир раскрыл чемодан, извлёк оттуда белую рубашку. Из неё выпала какой-то листок, как оказалось, фотография. Он поднял фотографию, развернул её и рассмеялся, заметив:

       – Ну, молодчина моя жена, ну молодчина... Ты послушай, что пишешь… «Знаю, что первым делом возьмёшь рубашку… Когда будешь надевать её, вряд ли вспомнишь обо мне, но прошу: вспомни о детях…» Н-да, не сомневалась, что я в первый же день отправлюсь куда-то…

       Он быстро разложил какие-то вещи по полкам прикроватной тумбочки, остальные так и оставил в чемодане и вновь обратился ко мне:

       – Ты готов? Идём.

       Я повиновался, но, прямо скажем, без особого энтузиазма. В чём заключается отдых в санатории, пока ещё не знал совершенно. До обеда оставалось часа два. Что же делать на пустынной набережной в первой половине дня? Чай не лето… Пляж пустынен, да и на набережной никого.

        По серому небу мчались серые тучи тех же оттенков, что и само небо. Моросил надоедливый дождь. Сердитые волны бросались на волнорезы, дробились, поднимая облака брызг и пены, а за ними накатывались новые и новые. Море гудело, рычало, бурлило, и насколько хватало глаз бежали по нему буруны с пенными хребтами.

       – Да, летом здесь веселее, – сказал Владимир.

       – Приходилось отдыхать летом? – спросил я.

       – Конечно… Это ж наш санаторий. Он так и называется Судакский санаторий ВВС…

       – А что это там? – спросил я, указывая на крепостную башню вдали, на скале.

       – Генуэзская крепость…

       – Почему Генуэзская? – подивился я.

       – А шут её знает. Вроде как построена генуэзцами.

       – Это понятно, что раз Генуэзская, значит, построена генуэзцами, – сказал я. – Но они-то как здесь оказались? Постой, постой, что-то помню. Слышал, что хана Мамая после разгрома орды именно в Крыму удавили генуэзцы, которых он нанял для битвы и которые там потеряли всех своих воинов.

       – Может быть, вполне может быть, – проговорил Владимир, пристально вглядываясь в какие-то строения на берегу.

       Это уж значительно позже я узнал, что крепость действительно построена где-то в четырнадцатом, пятнадцатом веках и что она служила прикрытием колонии Генуэзской, которая называлась Солдайя (итал. Soldaia). Вот для обороны колонии и построена. А в тот день я подивился, что новый мой знакомый, не раз здесь отдыхавший, так и не удосужился узнать, что это за крепость, и даже не попытался попасть туда на экскурсию. Подумал тогда, что уж я-то точно побываю на такой экскурсии. Рано подумал… Не знал, что такое «активный отдых» в военном санатории.

       А Владимир, между тем, уже тащил меня куда-то, преодолевая инертное моё сопротивление.

       – Видишь, – говорил он с воодушевлением. – Дамская парикмахерская. То, что нам нужно…

       – Зачем? Зачем нам дамская парикмахерская? – удивился я.

       – В этой прибрежной пустыни только там можно счастье найти, – весело отозвался Владимир, решительно открывая стеклянную дверь.

       Я робко вошёл следом. Небольшой коридорчик уставленный стульями. В коридорчике никого. Если кто и есть, то только в зале. Владимир уверенно вошёл в зал. Я осторожно заглянул туда. На приятеля моего зацыкали, возмущённые пациентки, но он тут же рассыпал бисером комплименты каждой сидящей в зале. Это возымело действие. Он стал что-то с жаром рассказывать, а сам осматривался и оценивал обстановку. Через некоторое время он уже выбрал цель и стал разговаривать с парикмахершей лет тридцати, высокой, дородной и миловидной.

       Я продолжал робко стоять в дверях. Меня никто не прогонял, но и особого интереса ко мне некому было проявить – все, находившиеся в зале женщины, были старше меня, по меньшей мере, на пять-семь, а то и более лет. Ну а о моём ещё почти юном возрасте красноречиво свидетельствовали лейтенантские погоны.

       Наконец, Владимир, дождавшись паузы в работе приглянувшейся ему парикмахерши, и попросил её выйти на минутку в коридор. А там сразу, без предисловий, предложил вечером встретиться и попросил взять с собой подругу, для… Он кивнул в мою сторону.

       – Есть подруга, есть, – весело ответила парикмахерша. – Как раз для вас, молодой человек…

       Условились, что встретимся у забегаловки под названием «Бочка». Я так и не понял – официальным являлось то название или употребляемым отдыхающими между собой.

       Бочка, надо думать, потому что там продавали бочковое пиво. Ну и шашлыки. Курортные города отличались некоторой, хоть и незначительной, но свободой торговли пивом, лёгкими винами. В той же «бочке» были и «бочковые вина». Скорее даже из-за бочковых вин она приобрела это название.

       Владимир, как постоянный отдыхающий санатория, прекрасно знал, где находилась эта «бочка».

       Мы покинули парикмахерскую и вышли на улицу. Всё также моросил дождь, темнело на глазах – декабрь. К сумеркам ветер стал немного стихать, и море ворчало уже не так грозно, как днём, когда я впервые увидел его в столь неурочное время года.

       Судак… Это восточнее Алушты, восточнее того незабываемого для меня места, где я всего лишь три года назад, а если точнее три года и три месяца, провёл волшебные недели с Наташенькой Черноглазкой. Это было недавно, но как это было давно – давно, потому что за эти три года произошло столько событий и свершилось то невозвратное, о чём я давно уже жалел, с грустью вспоминая свои ошибки, всё более осознаваемые…

       – Ну что ж… Начало положено. Но не будем почивать на лаврах. Попробуем ещё кого-то найти…

       – Зачем же? Ведь договорились, кажется, – удивился я.

       – Вот именно, «кажется», – возразил он. – Во-первых, могут не прийти, во-вторых, неизвестно, что там будет за подруга… Ну и потом у нас впереди целый отпуск – не зацикливаться же на первых встречных… Работать надо! Работать!

       Этот подход мне был непонятен. Хотя я, конечно, понимал, что подруга может оказать и такой, что придётся для приличия побродить с ней с полчаса, да и ретироваться под благовидным предлогом.

       Набережную постепенно окутывали сумерки. Неожиданно впереди замаячила одинокая женская фигура. Владимир оживился.

       – Давай догоним, – предложил он. – Фигурка вроде бы ничего. Пошли, пошли…

       Мы догнали молодую женщину, которая показалась довольно миловидной, во всяком случае, при мутном свете фонарей. Владимир заговорил с ней, она охотно отвечала на какие-то его обыкновенные в таких случаях вопросы и дежурные комплименты.

       Мне всё это не очень нравилось, но, тем не менее, я шёл рядом. Женщина осмотрела нас оценивающим взглядом и вдруг как-то неожиданно прильнула ко мне. Я вежливо отстранился. Она снова пострела на меня и, видимо, оценив возраст, обратила внимание на Владимира. Потом она на протяжении прогулки ещё раз показывала своё преимущественное расположение то мне, то Владимиру и, наконец, очевидно, поняв, что я сторонюсь её, забыла обо мне окончательно.

        Я потихоньку отстал от них, и встретились с Владимиром мы уже в вестибюле столовой.

       – Ты что ушёл? – спросил он.

       – Не хотел мешать…

       – Чудак человек. Ну ладно. Не забыл, что после ужина рандеву?

       – Не забыл, – вздохнул я.

       Идти мне, между нами говоря, никуда не хотелось. В столовой тепло, в жилом корпусе даже уютно, а на набережной ветер задувал, да изморозь лезла в лицо. Белые буруны волн хоть и поубавились, но были видны сквозь ночной мрак и даже казались зловещими в тусклом отсвете фонарей, выстроившихся вдоль набережной.

        Ну, да делать нечего. Попал я под влияние своего соседа по комнате. Он буквально подавлял окружающих своей неукротимой энергией, своей напористостью.

       Точно в назначенное время мы подошли к «бочке», и спустя минуту появились наши девушки. Посмотрели мы с Володей на ту, что предназначалась мне, и невольно переглянулись. В его глазах я прочитал удивление. Обычно девицы, собираясь на свидание, стараются взять с собой дурнушек, чтобы на их фоне выглядеть эффектнее. Но парикмахерша оказалась выше всех этих тайных соображений. Она привела с собой девушку очень и очень привлекательную, даже красивую.

       – Тамара! – представила она её.

       Мы пригласили девушек в «бочку» выпить по бокалу вина и съесть по шашлычку. Когда заходили, пропуская их вперёд, Володя сказал:

       – Ну тебе повезло… Смотри, что б были быстрота и натиск. А то отобью! – и прибавил засмеявшись: – Шучу.

       Но я понял: в каждой шутке есть доля правды, а потому собрался, оживился и привёл в действие своё красноречие, несколько задремавшее в минувшие годы первой семейной клетки.

       Вечер прошёл весело. Потом мы прошли провожать новых своих знакомых. Провожали по разным маршрутам. Пришлось поглядывать на часы – санаторские корпуса закрывали в ту пору рано, ну а всякие там лазейки, наподобие проникновения через огромную лоджию, первого этажа и окно, пока мне были неведомы.

       Мы с Тамарой немного посидели в тихом и уютном дворике на скамеечке под навесом. Свет фонарей освещал часть дворика, но мы были в неосвещённой его части.

        Я выяснил, что новая моя знакомая работает на городской телефонной станции, что фамилия у неё Ефанова. Была она моей сверстницей, ну разве что на годик другой моложе, а, может, и нет. О возрасте не спрашивал. Не потому что у женщин спрашивать непринято, просто незачем было. Холостяком я не сказывался, да её этот вопрос особенно и не волновал. Просто не касались темы. Кроме того, что она родилась и выросла в Судаке и живёт здесь с родителями и младшей сестрой, она ничего не рассказала. Да и что рассказывать? Городок небольшой, курортный. За счёт Военного санатория здравствует. Отдыхающие круглый год, хотя, конечно, зимой их не так уж и много. Зато летом пруд пруди. На пляже яблоку некуда упасть.

       В таких городках, где есть санатории, и особенно военные санатории, самое престижное место работу именно в этих самых здравницах. Там есть шанс и замуж выйти. А так? Наверное, небогат был городок женихами, если такая красивая девушка как Тамара встречалась с отдыхающим без особых надежд на то, что эта встреча изменит её судьбу. Ну а встречаться с лейтенантом, если уж цели какие-то есть, наверное, целесообразнее с холостым. Иначе ни развлечений богатых, ни подарков… Возможности не так уж и велики. Если не помышлять о чём-то серьёзном, тогда уж лучше выбрать себе ухажёра постарше. Я не слишком тогда вдумывался во все эти перипетии курортных дел, но то, что на встречи со мной пошла такая девушка как Тамара, не могло не льстить моему самолюбию.

       Назад возвращался по пустынным улицам. Темно… Лишь изредка попадались участки тротуаров, освещённые фонарями. Было такое впечатление, что город уже спал. Возможно… Ведь зимние ночи в тех краях длинные, ветреные, холодные. Даже если плюсовая температура, ветер с моря выдувает тепло. Недаром говорили, что в Судаке зимой, как в аэродинамической трубе.

       Развлечений в Судаке зимой не так уж и много. Центр всего и вся – всё та же «бочка» с шашлыками и сухим вином в разлив...

    Продолжение следует.