природа

 Рассказы из жизни неугомонного Дачника

Озеро Шлино – необыкновенное чудо природы.

Представьте себе ровную гладь воды под ярким летним солнцем. У берегов вода зеленеет – это отражаются в зеркальном полотне ели и сосны, ну совсем как в старой советских времён песне – «Остроконечные ели ресницы над голубыми глазами озёр».

Вот в такой жаркий летний день я отправился в путешествие. На самый дальний островок отправился. Тихий островок такой. Едва видневшийся с берега, где посёлок наш дачный стоит.

       Не один я отправился. В катере со мною сидела прекрасная молодая дама. Она  приехала из Питера. Красива, это уже сказал. Общительная оказалась и явно не десятка робкого. А то как? Поехала с мужиков незнакомым.

      А предыстория того, как поехали, таковская.

      Вертался я однажды с утренней рыбалки. Солнце уже высоко было. Припекало здоровенько. И уже на пляж дачники пошли косяком. Летом много было приезжих, ох как много. То зимою скучно, так это да. А летом не соскучаешь. Аж до начала осени. кто и до первых снегов оставался тут у нас.

       А на это лето гляжу, одна молодая дамочка, всё одна, да одна на пляжик шастает.

       Ну я поначалу так поглядывал, без особо чего. Но вдруг мысль наметилась. Сказать так – крамольная.

       «А что бы и нет?» – подумалось.

        А об чём подумалось, догадайтесь ка сами.

       Только подумал, не ранее как третьего дня, а оно и на тебе: раненько так на самом пляже её встретил. Одну, понятное дело.

      Только лодку приторочил к причалу, только до дому собрался, а она, туточки.

      – Что й-то у вас спрашивает? Ника мольберт?

       Да, брал я мольберт. А что? Удочки закину, что б даром не сиживать, разложу и кисточкой этак потихоньку и малюю. Как-то не очень что б это дело письмом обозвать. А всё же что-то получается.

       – Мольберт, мольберт, красавица. Верно, угадали, – ответствовал я ей.

       – Вы художник? – вопросила она.

       – Можно и так сказать, а может то и громко, называть-то так, – ответил ей.

       А сам со всем вниманием её разглядывал. Не особо скрывая, что заинтересовала она меня.

       – Ой, как мечтала! – воскликнула она. – Давно мечтала, чтоб вот так на фоне пейзажа нарисовал меня кто…

       – Написал, – поправил я. – Картины пишут, портреты пишут.

        – Так вы напишете? – оживившись, спросила она.

        Видно, восприняла моё уточнение за то, что и не против я написать-то её. И так глянула мне в глаза! Игриво глянула, с улыбочкой, что сердце мой аж подпрыгнуло в груди-то. Как у юнца-сорванца. Ну как бывало на танцы завалишься и приметишь какую красотку.

       Да, была она точно – и стройна, и красива. Глаз не сведёшь. Так вот и не сводил я глаз-то.

        А она аж из купальника выпрыгивала:

        – Так напишете? Напишете, напишете?

        Я молчал, а сам изучал доподлинно, какова она, значит? откровенна просьба, откровенен и огляд, так сказать, натуры.

        – Я оплачу. Я девушка не бедная, – игриво этак просвистела она.     

        А сама совсем ко мне близко подошла.

        Личико свежее, гладкое. Вроде и без штукатурки, а смотрится. Глазки ясные, аж как небо над нами. Волосы светлые, ну как пшеница спелая. Брови тоненькие, ну брови-то могла и повыдергать. От них малость удивление на личике. Ресницы пышные. Что декорации выражение личика меняют.

        Вот не получила ответа и удивление в обиду преображается.

       – Платить не надо, – сказал-таки я, а то того гляди глаза мокрыми с обиды сделаются, но предупредил. – Не профессионал, то бишь, не волшебник. Я только учусь.

       Тянул я с ответом. Ждал каково её слово. А ведь шельма! Мне всё больше нравилась.

       – Так вы согласны? – снова спросила.

       Напористая, гляжу дамочка, ой напористая.

       – Ну что ж, можно...

       – Да, да, вот бы здесь, на берегу, у воды, или в воде, у края, – затараторила она, и лицо снова приняло выражение не обиженное.

       А у меня уже кое-какой план созрел.

       – Здесь, хотите, на песочке или аж в воде? Не-ет, здесь нам не дадут, не дадут дело обделать. Здесь советами замучат, – проговорил я и этак изобразил раздумья серьёзные.

       – А где же? Где? Говорите. Я согласная! – продолжала она.

      А сама и вовсе близко подошла. И тут открытие выдала:

      – Так вы человек молодой ещё… Я издали думала, что де… – должно хотела ляпнуть, мол, дед-годовик, но тот час поправилась: – Думала… дядя какой-то бородатый и угрюмый. А вы…

      Борода, видать, малость, сбила её.

        – Ну уж не молодец, ясное дело, – поправил я, – но есть ещё порох в пороховнице, есть… Ну, а где, где? – повторил её вопрос. – Да вот хотя бы там… На острове. Видите островок. До него от нас километра два. Пловцы туда не заплывают, ну а рыбаки, рыбаки разве по выходным там располагаются. Пустынный островок. Необитаемый. Вот там никто не помешает.

        – А как туда доберёмся? На этой лодке? – спросила она и кивнула на мою посудину-плоскодонку.

        А в ней-то водичка на дне, рыбная чешуя.

        – Зачем же? У меня и  получше кой-что имеется. Катерок, так сказать, парадно-выходной. На нём и двинем на остров. Добрый, добрый катерок. Ну не как в лучших домах, но ничего ещё, – успокоил я, заметив недоверие во взгляде.

        – И когда? – спросила она.

        – Да как скажете.

        – И даже сегодня?

        Я усмехнулся, снова осмотрел женщину и проговорил:

        – Отчего нет? Можно и нынче. Только вот загляну домой, снасти брошу, да кисти нужные с красками прихвачу. Часок спустя и отправимся, коль не против.

        Она улыбнулась, так жеманно, повела плечом, да запрыгала по детски, в ладошки, похлопывая, да проговаривая:

       – Буду ждать, буду ждать… За купальником сгоняю. Другой одену, – прикинула видно, что не шуточное дело, – рисовать буду.

      Воротившись домой, первым делом я покормил пса соседского. Зверобоем звать. Сосед-то, Назар Натонов, отъехал по делам

      Зверобой я то он на коротком поводке держал, тот бедняга и лаял то, на кого указивка будет от хозяина. И на меня, ещё, сучёнок, по первости бросался, но потом всё ж прикормился на харчах моих, попривык.

       Взлаял он было и сейчас, да я ему: 

       – Замолкай! Не гневи больно. А то в будку закрою.

       Зверобой недовольно заурчал и успокился.

       Бросил ему косточку сладкую из щей суточных. Накинулся, радостно урча, изголодался по сахарной косточке. Скушно стало ему в поселке нашем. Облаять-то некого толком.

        Уходя, потрепал его, почесал за ухом:

        – Ух, псина ты, псина – зверушка ты моя злобная… Охраняй, охраняй хозяйство. Грызи всех, кто наведаться решится на территорию.

       

        Собрал я, что надо, да и отправился на озеро. Дамочка состояла уж в полной готовности. Пёрышки почистила, прихорошилась.

       – Мы ж так и не познакомились, – сказала она.

       Я назвал себя.

       – Ирина, – жеманно пропела она, протянув ручку.

       – А отчество?

       – Ну не надо, не надо отчества… А вообще – Николаевна.

        – Ну, Ирина Николаевна, вперёд, Ирина Николаевна, вперёд и с песней! – воскликнул я и подал руку, чтобы помочь сесть в катер.

       Гладь ласковая озёрными далями, аллеями еловыми манила заросшими, возле елей расположились и костры зажгли люди отдыхавшие, берега наши искрились кострами.

       Катер стремительно унёс нас от берега.

       А остров – просто чудо остров. Ткнулся катерок мой в песочек. Укрылся под нависшим кустарником. Я в воду спрыгнул. Прицепил его к стволу, что покрепче. Подошёл к борту и уже без церемоний взял на руки свою натурщицу. Пушинка, да и только. Всё моё тело встрепенулось, весь я загорелся од предвкушения. Поначалу то думал, не всё сразу. Ходить вокруг, да около придётся.

       А тут взял. А она всем телом своим подрагивает. Прокалило солнце, а может и не только солнце. Дамочка в соку самом. А тут этакий почти что богатырь касания к ней делает.

      Шаг, второй. Вот уж и бережок. Да выпускать из рук неохота. Ну и будто спотыкнулся я. Упал в воду прям с нею. Ну бывает же, снеосторожничал чуток. А как подал, то губами-то прямо в губы её и вжался. А она-то она?! Будто и надо так. Охнула моя дамочка и как руками сожмёт, что силы в ней было.

      Ну а я, чтоб прерыва в деле том не было, сразу за купальник её раскрасивый. Да и долой его, долой.

       А грудки упругие, что девичьи! Аж в глазах темно, так исследовать вопрос этот пожелалось. А она ладошками своими на по спине мне. Как током ударила высоковольтным.

       В катере то у меня все условия. Там и сиденья, как шестьдесят девятом газончики раскласть можно. И всё-такое разное – простынки там, полушечки – всё имеется. Да уж какой там катер!? Прямо на кромке берега и состоялось всё. Ухватил я штанишки её купальные. А она только ноги слегка согнула, что полегче мне было.

        А ножки стройны, ну как на станке отточены. Упал я меж ними. Водой они уж малость охолонулись. Чудненько. Себе представьте только, как чудненько. Вода-то у бережка прохладна. Тенёк от кустов. Не прогрелась.

       Сбросил и я свои доспехи. Рвалось из них кое что наружу. Ну и запустил это кое что, куда следует. Вот уж дело, так дело. Всем делам дело. Аж вода у бережка вспенилась. Мы перекатились поглубже. Потом на пляжик выбрались, ну и. Сами знаете, что потом. Натурщица-то класс наивысший. Рук не оторвать, не то что глаз.

       Она дыхание уняла, в ритм ввела, чтоб говорить можно. А личико с удивлённого, в самое довольное обернулось.

      Я целовал, да, было. Целовал то в губы, а то и, куда так хотелось. Не скоро о мольберте вспомнил.

       Не стала она облачаться. Купальные снасти так и валялись на бережку. Так писал. А она на песке возлежала. Дразнила, окаянная, ох ка дразнила.

      Ветерок освежающий тронул заигравшие волосы, едва распустила она море очарованья, нежное, а хохотнула как ласковое юное, будоражащее, яркое творение. Военные! Да, военные любят таких.

      Были и потом вылазки на остров. На этюды. Ну и нацарапал кой-что. Ей глянулось. А нынче вот вспоминаю. Тоскую, тоскую, да что там. Уехала красавица в свой Питер. Воротится ли когда?

      Когда открывается синяя, точно оттенённая чарующей краской, алеющая дальним ликующим ярким звенящим восходом едва расцвеченная, облаками белыми объятая й неба искрящимся кружевом, алеющая

панорама, очень грустно становится от воспоминания моего славного.

     Но вот и снова лето. Мольберт то, он в готовности. Да и кисть всегда отточена. Жду!