война и медицина

Глава одиннадцатая

Волховский фронт. Хвойная…

("Золотой скальпель". Продолжение.)

Оставшиеся дни декабря и первая неделя января прошли в напряжённой боевой учёбе. Кому-то может показаться, что части и соединения, выводимые на отдых и пополнение, действительно отдыхают?

Нет, в данном случае лучше всех подходит пословица: лучший отдых – это смена труда. Отдых тут имеет иной характер, нежели поездки, к примеру, на курорт в мирное время. Отдыхают красноармейцы и командиры от постоянного напряжения боёв, от непрерывной опасности, от изнуряющего, порой, холода, от неудобств фронтовой жизни. В тылу всё же спокойнее в этом плане. Распорядок дня, непрерываемый внезапными боевыми задачами.

       Ну а что касается боевой учёбы, так и красноармейцы, и командиры, особенно уже побывавшие в боях, отлично понимали её необходимость.

       Воздушно-десантный корпус готовился к новым боям. Командир батальона и штаб организовали занятия с командирами подразделений, на которых анализировали итоги первых боёв, обменивались опытом. Продолжались тренировки десантников, тактические занятия, учения.

      Перед бригадой вновь была поставлены задача готовиться к выброске в тыл врага в районе Орла.

      Наравне со всеми готовил своих подчинённых к боевым действиям и Михаил Гулякин. К занятиям он обычно привлекал не только личный состав медпункта, но и активистов-санитаров парашютно-десантных рот. Убедившись в важности своевременного оказания первой помощи на поле боя, командиры стали охотнее выделять для обучения людей.

       На первом же занятии Гулякин сказал:

       – Я решил организовать тренировку по отработке навыков оказания первой помощи на поле боя. Опыт боёв за линией фронта показал, насколько это важно.

       День выдался тихий, безветренный, но студёный. Дымы от труб в окрестных деревушках белесыми ровными столбами поднимались в небо, по которому плыли редкие облака.

       Чтобы напрасно не морозить людей и побыстрее приступить к практическим действиям, Гулякин постарался говорить кратко:

       – Как вы знаете, только одного раненого мы смогли оставить в более или менее благоприятных условия – в доме лесника. Других пришлось нести с собой. Условия для лечения раненых в лесу создать практически невозможно. Поэтому я обращаю особое внимание на качество наложения первой повязки.

       Тараканов попросил разрешения задать вопрос. Он касался судьбы раненого, оставленного на попечение семьи лесника.

       – Я справлялся о нём, – сказал Гулякин, – выяснил, что его доставили в госпиталь, и дело идёт на поправку. Скоро вернётся в строй. Нужно заметить, что очень помогло то, что первая помощь была оказана правильно, что затем мы своевременно осмотрели его и наложили уже в доме лесника капитальную повязку.

       Гулякин объявил перерыв, а после него перешёл к обучению практическим действиям на учебном поле.

       Прежде всего, он ввёл обучаемых в тактическую обстановку:

       – «Противник» обороняется на рубеже: перекрёсток дорог, отдельный двор, колодец. Наш батальон после десантирования в двух километрах к югу от леса «Берёзовый» получил задачу внезапной атакой разгромить опорный пункт врага…

       Ну а теперь надо было переходить к вопросам военно-медицинским:

       – В роли начальника медицинской службы батальона будет действовать военфельдшер Мялковский; в роли санитаров – Мельников, Дуров, Сидоров. Остальные атакуют «противника» и по моему указанию имитируют раненых.

       Тренировка началась. Санитары выносили «раненых» с поля боя в безопасные места, оказывали первую помощь, затем эвакуировали их на опушку леса. Там Мялковский осматривал раны и оказывал первую помощь.

       Подводя итог занятию, Гулякин подчеркнул, что в бою может случиться всякое, и каждый должен уметь выполнять обязанности на ступень выше, чем положено по должности. Указал он и на то, что в тылу врага можно ждать нападения на батальонный медицинский пункт в любое время и с любого направления, причём в этом случае военным медикам придётся спасать раненых не только с помощью хирургических инструментов, но и с оружием в руках. Конвенция конвенцией, но гитлеровцы совершенно не придерживаются её – уничтожают раненых, убивают военных медиков. От этих зверей необходима вооружённая защита.

       Михаил Филиппович Гулякин вспоминал в своих военных мемуарах:

       «Служба в воздушно-десантных войсках всегда таит много неожиданностей: не знаешь, что ждёт тебя завтра. Ятщательно готовил своих подчинённых к новым испытаниям. Занятия стало организовывать значительно легче, ведь появился и собственный опыт. К тому же и мои непосредственные подчинённые, и ротные санинструкторы и санитары на себе испытали важность тех навыков, которые потребовались во времядействий в тылу врага. Да и командиры рот теперь охотнее выделяли время для моих занятий».

       Занятия шли с полным напряжением. Нужно было учесть при подготовке и личного состава, и санинструкторов тот опыт, который был получен при первом десантировании в тыл врага.

      «И вот нас собрал командир батальона, – продолжил свой рассказ Гулякин. –Он развернул на столе топографическую карту с нанесенной обстановкой. У меня часто забилось сердце — выбрасываться предстояло под Орлом. Теперь-то уж был уверен, что решение никто не отменит. Целый день мы тщательно изучали по карте район десантирования, задачи подразделений, обсуждали вопросы взаимодействия, а под вечер прозвучал сигнал тревоги.

«Наконец-то! – с радостью думал я, поторапливая своих подчиненных ина ходу проверяя экипировку. –Скоро буду рядом с родными местами». Они уже былиосвобождены от противника, так что при выходе к своим войскам после выполнения задачи вполне можно будетоказаться поблизости от дома.

      Капитан Жихарев вскрыл пакет, полученный из штаба бригады, и сообщил:

      –Приказано следовать форсированным маршем на станцию Люберцы. Через час туда подадут эшелоны.

      «Эшелоны? Почему эшелоны? –подумал я. –Ведь до аэродрома рукой подать».

      Спрашивать в таких случаях было непринято, однако Жихарев, заметив, видно, всеобщее изумление, сказал:

       –Задача будет уточнена по прибытии в новый район».

 

       Марш к Люберцам был форсированным. Периодически переходили на бег, затем снова на ускоренный шаг. Никто толком ничегоне знал. Пока даже командир батальона не получил конкретной боевой задачи. Оставалось лишь гадать, отчего такая спешка. Гулякин всё-таки поинтересовался у комбата, что тот думает по поводу столь скоро марша. Тот ответил на бегу:

      – Пока не знаю. Командир бригады сказал, чтобы спешили, и что будет время отдохнуть в поезде.

      – В поезде отдохнём? – переспросил Гулякин. – Раз такая забота об отдыхе, значит, утром будет скорое десантирование?

      Вот и эшелоны. Соблюдалась маскировка. Ни огонька. Впрочем, зимой и так на фоне снега всё, что нужно можно увидеть.

      Построение, распределение по эшелонам. Чёткие негромкие команды, и вот уже десантники быстро заняли места в вагонах.

      Эшелоны помчались в неведомую даль со скоростью курьерских поездов. К рассвету прибыли на какую-то станцию. Удалось разглядеть название – «Хвойная».

       Гулякин вышел из вагона и поразился удивительной, давно забытой тишиной, которую нарушали лишь звуки, знакомые с детства. Они доносились от медленно пробуждавшегосяпристанционного посёлка: мычали коровы, блеяли овцы.

       – И не скажешь, что идёт войны, – проговорил Мялковский, тоже поражённый мирным деревенским пейзажем, но тут же осёкся и указал Гулякину на воронки, которые чернели близ железнодорожных путей. А вдали уже проступали в предрассветной мгле развалины каких-то построек.

       А между тем десантники покидали вагоны и выходили на небольшую площадку перед станционным зданием.

       Прозвучала команда:

       – В линию взводных колонн по три, становись!

       Место, где строился батальона, площадью можно было назвать с большой натяжкой. Это была дорога, расширявшаяся перед участком, замусоренным и загромождённым щебнем и битым кирпичом. Случайно уцелевшее одноэтажное станционное здание смотрело своим фасадом на остовы сгоревших ларьков, размётанную взрывом коновязь и на многочисленные воронки.

       Видя следы бомбёжек, командиры с беспокойством поглядывали на небо. Однако опасения были напрасны. Низкая облачность и густой туман, висевший над станцией, надёжно прикрывали десантников от воздушного противника.

       – Проверить наличие людей, оружие, снаряжение и доложить, – хриплым, простуженным голосом приказал командир батальона капитан Жихарев, выйдя на середину строя.

       Гулякин тотчас подошёл к нему с рапортом. Его подчинённых, да и всё имущество медпункта можно было перечесть по пальцам. Времени на проверку немного.

       – Смотри ка Миша, – выслушав доклад, заметил Жихарев, – станция оправдывает своё название. Кругом сосновый лес, а за ним аэродром, куда нам и приказано прибыть.

      Выслушав доклады командиров рот, Жихарев скомандовал:

      – В походную колонну по три, первый взвод за мной, левое плечо вперёд, шагом марш!

      Подразделения ступили на ровную, накатанную дорогу, по сторонам которой тянулись деревянные домики с палисадниками. Пахло навозом, парным молоком, из печных труб тянуло дымком. Дымок не поднимался вверх, а стлался над крышами. Отступили на короткое время лютые морозы.

       – А ну ребята, запевай! – задорно крикнул капитан Жихарев. – Пусть послушают в деревне, как поют десантники.

       Сельчане высыпали на улицу. Для деревенских жителей час рассвета вовсе не ранний час. Все давно уже на ногах, особенно теперь, когда мужчины на фронте, и все заботы и дела легли на женские плечи.

       Миновали посёлок, ступили на лесную дорогу. Деревья спали под пушистыми шапками снега. Тишина… на снегу беличьи следы, словно и нет войны. Впереди просветлело, и открылось широкое поле аэродрома с тщательно замаскированными на опушке леса ангарами и другими служебными постройками.

       Подбежал посыльный, передал Жихареву распоряжение командира бригады разметить личный состав в одном из ангаров, а самому срочно прибыть в штаб, который разместился в строении близ ангаров.

       После завтрака, которым накормили прямо на аэродроме, десантники приступили к приведению в порядок оружия и снаряжения.

       Примерно часов в одиннадцать вернулся из штаба Жихарев и собрал командиров подразделений.

       Когда все расселись на лавках, рассказал:

       – Бригада поступила в оперативное подчинение командующего Волховским фронтом и будет дислоцироваться в районе Хвойной на базовом аэродроме. Штаб бригады размещён в посёлке, там же разместятся и специальные подразделения. Батальоны приказано расположить в близлежащих сёлах. Нам выделена деревня Бревново. Начальнику штаба старшему лейтенанту Левкевичу и помощнику по хозяйственной части технику-интенданту Ёлкину немедленно отправиться в деревню и подготовить помещения для личного состава.

       КогдаЛевкевич и Жихарев ушли, Жихарев продолжил:

       – Мы прибыли на базовый аэродром в районе станции Хвойная, которая расположенасеверо-восточнее Боровичей.С сентября-месяца она являетсяосновной авиационной базой снабжения блокадного Ленинграда. На аэродром базируетсяОсобая Северная авиагруппа гражданской авиации. В окрестностях подготовлены ещё несколько аэродромов близ деревень Покров, Наротово, Ронино, Кашино, Пестово и в Жилом Бору. Это что касается нашей дислокации. Теперь о задачах.

       Жихарев разложил на столе рабочую карту и продолжил:

       – Гитлеровцы после разгрома под Тихвином пытаются взять реванш. Судя по группировке и по данным разведки, их основная задача перейти в наступление с целью обхода Ленинграда с востока. Наша разведка получила данные о том, что враг готовит выброску десанта с целью уничтожения аэродрома в Хвойной.

       Жихарев сделал паузу, осмотрел собравшихся и сказал с нажимом:

       – Хочу отметить особую важность Хвойнинского аэродрома. Это одна из немногих жизненно-важных для Ленинграда артерий снабжения. На станцию прибывают боеприпасы, горючее, продовольствие для осаждённого города. Затем всё это перегружается в самолеты и отправляется в Ленинград. Каждому из вас, думаю, ясно, что уничтожение врагом такого аэродрома ухудшит и без того тяжелейшее положение в осаждённом городе.

       Заключительная фраза утонула в мощном гуле авиационных моторов. Это приземлились три транспортных самолёта.

       Комиссар Коробочкин кивнул на небольшое окошко, в которое был виден снежный вихрь, поднятый самолётами.

       – Видите, даже в такую погоду летают. В Ленинград – снаряды, горючее, хлеб, из Ленинграда – раненых.

       – Подойдите, посмотрите, – разрешил Жихарев.

       Все обступили окно. Гулякин увидел как из самолётов выгружали носилки. К ним уж спешили санитарные машины. А бензозаправщики уже заправляли самолёты.

       – Так нас сюда перебросили охранять и оборонять аэродром? – спросил старший лейтенант Орехов. – Десантников и на выполнение такой задачи, с которой и пехота справится?

       – Нет, конечно, нет, – возразил Жихарев. – Приказано разрабатывать операции в тылу врага. Примерный район: Старая Русса – Демянск. Но и присутствие наше здесь совсем не лишнее. Подготовку к боям в тылу врага совместим с охраной и обороной подступов к аэродрому. Нашему батальону, в частности, приказано взять под охрану дорогу от аэродрома к штабу фронта. Так что выступаем в деревню Бревново. Построение через пятнадцать минут. И помните – боеготовность постоянная, как на передовой. Враг может выбросить десант в любое время.

      Снова марш. Теперь уже недолгий.

      Михаил Филиппович Гулякин писал в своих мемуарах:

      «Я шёл, отдыхая: что значат для десантника каких-то девять километров?! Шёл и вспоминал, о чём говорил Жихарев, подробно рассказавший о предстоявшей операции. Нас ожидали действия в глубоком тылу врага в районах Старой Руссы и Демянска, куда нескоро доберутся наступающие с фронта части. И конечно, прежде всего,меня беспокоили вопросы эвакуации раненых. Я смотрел на весёлых, задорных ребят, легко вышагивавших по лесной дороге, и мне больше всего хотелось в те минуты, чтобы каждый из них дожил до победы. Но шла война, жестокая война, и мне, военному медику, приходилось думать о том, каким образом я буду спасать этих вот бойцов и командиров, многие из которых станут моими пациентами».

       Сколь же высока на фронте ответственность военного медика вообще! И сколь высока она в десантных войсках, где у раненого солдата вся надежда на одного лишь военного врача, у которого и возможности-то ограничены до предела. Какие уж там операции в заснеженном лесу, в лютый мороз?

       Вот и деревня… Под медицинский пункт выделили деревянный домик из двух комнат и прихожей. В одной комнате разместились фельдшер, санинструктор и санитары, вдругой оборудовали нечто вроде приёмной, где можно осматривать больных. Хотелось надеяться, что до начала операции раненых не будет.

    Забежал комбат, посмотрел как устроились медики и сказал:

     – Да, Миша… Тебя приглашаю в штаб батальона. В доме места всем нам хватит. Хороший дом и хозяева славные.

      Весь день десантники устраивали жильё, ведь в каждом доме размещались по отделению, а то и больше. Гулякин руководил обустройством медпункта. Лишь к вечеру Жихарев собрал командиров на совещание. Он зачитал приказ на боевое дежурство и организацию занятий по боевой подготовке. Начальник штаба раздал рабочие карты с нанесённой на них общей обстановкой, вкратце разъяснил некоторые моменты.

       Первые дни прошли в напряжении. С минуты на минуту ждали выброску вражеского десанта. Но всё было спокойно. Лишь нарушал тишину почти неумолкающий рёв самолётов. Но к такому постоянному рёву человек постепенно привыкает. Гулякин вспомнил лагерный сбор на берегу Волги подо Ржевом, где была похожая симфония.

       Постепенно жизнь и боевая учёба в деревне Бревново вошли в свою колею. Дело в том, что успешные действия наших войск сорвали планы врага и сделали невозможной выброску десанта с целью уничтожения Хвойнинского аэродрома. Правда, задачи по охране и оборонеаэродрома не были отменены, да и понятно – война есть война. Диверсии исключать было нельзя.

       И всё же боевая учёба вошла в размеренный ритм. Ну а у Гулякина появилась возможность поработать над своей квалификацией как хирурга. И командование пошло навстречу.

       Михаил Филиппович в своих военных мемуарах писал:

       «Дни, пока батальон находился в районе аэродрома, я решил провести с максимальной пользой. Дело в том, что неподалеку от деревни располагался эвакогоспиталь. Стал посещать его, практиковался в хирургическом отделении, делал операции. Там осваивал методы работы Александра Васильевича и Александра Александровича Вишневских. Эти выдающиеся хирурги заслуживают того, чтобы рассказать о них более подробно, ибо оба они –и отец и сын –внесли большой вклад в развитие советской медицины, в частности важнейшей еёотрасли –хирургии.

      В послевоенные годы А.В. и А.А. Вишневские стали академиками Академии медицинских наук СССР, заслуженными деятелями науки РСФСР. А в то время, зимой 1941/42года, А.А. Вишневский являлся главным хирургом Волховского фронта. Он нередко посещал и госпиталь, в котором мне довелось практиковать. Встречи с этим человеком дали очень много. Особенно запомнились операции, на которых я присутствовал: они вызывали восхищение –мастерству хирурга нельзя было не позавидовать. Хирургическая династия Вишневских зародилась в Казани. Там Александр Васильевич закончил университет, в 1904 году защитил докторскую диссертацию и получил звание приват-доцента. Затем стал профессором, руководил хирургической клиникой. В 1935 году переехал в Москву, где возглавил хирургические клиники Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ) и Центрального института усовершенствования врачей. С преобразованием клиники ВИЭМ в Институт хирургии АМН СССР в 1947 году он стал его директором. После кончины А. В. Вишневского в 1948 году институту было присвоено его имя.

Александр Александрович Вишневский родился в Казани в 1906 году. После окончания Казанского государственного университета работал на медицинском факультете, позже был преподавателем кафедры нормальной анатомии Военно-медицинской академии. Вместе с бригадой хирургов оказывал помощь раненым в период боев на реке Халхин-Гол в 1939 году. Там впервые применил новокаиновые блокады и доказал их эффективность в борьбе с травматическим шоком у раненых. Удалось ему тогда же внедрить и хирургическое вмешательство под местной анестезией, проводимой методом «ползучего инфильтрата», а также использование повязок с масляно-бальзамической эмульсией при лечении нагноившихся огнестрельных ран. Все это имело огромное значение в годы Великой Отечественной войны... Особенно важных достижений в медицинской науке и хирургической практике Александр Александрович добился в послевоенное время. Так, в 1953 году он впервые и мире провел операцию на сердце под местной анестезией, а в 1957 году –первую в СССР успешную операцию на открытом сердце с применением отечественного аппарата искусственного кровообращения. В 1960 году Александр Александрович стал лауреатом Ленинской премии, в 1966-м был удостоен звания Героя Социалистического Труда, а в 1970-м –Государственной премии СССР.

    Под руководством этогозамечательного специалиста, учёного и практика и решала свои задачи хирургическая служба Волховского фронта. Тогда я, конечно, не мог даже предположить, что в будущем снова доведется работать с Александром Александровичем. Но это случилось уже после войны...

    Ещёв студенческие годы я познакомился с некоторыми научными работами Вишневских, но по-настоящему познакомился с их школой в эвакогоспитале Волховского фронта. Мы пользовались разработками ученых во многих областях: применяли местную анестезию по методу «ползучего инфильтрата», изучали вопросы нервной трофики, лечения ран и воспалительных процессов. Широко применялись для лечения раненых масляно-бальзамические повязки и новокаиновые блокады, разработанные Александром Васильевичем и Александром Александровичем».

      

       Гулякин совершенствовал свои навыки в хирургии, ну а десантники занимались боевой учёбой. Разумеется, и он далеко не всё время проводил в госпитале. В батальоне дел было тоже немало.

      Подразделения отрабатывали действия по захвату важных объектов в тылу врага, по блокированию дорог, по уничтожению аэродромов и опорных пунктов, совершали марши. Используя эти занятия, Гулякин обучал своих помощников оказанию помощи в различных видах боя.

       Комиссар Коробочкин, политруки рот в беседах с личным составом разъясняли поставленные командованием задачи, рассказывали о боевых действиях советских войск, развернувшихся в начале 1942 года на северо-западном направлении.

      Батальон пополнялся личным составом. Для его усиления в штат была включена пулемётная рота, полностью укомплектованная и хорошо вооружённая.

      Заместителем командира батальона был назначен капитан Иван Андреевич Гриппас, умный, спокойный, доброжелательный человек, кадровый военный. Эрудиция, богатый жизненный и боевой опыт помогли ему быстро влиться в семью десантников. Подчинённые полюбили его.

      Среди вновь назначенных командиров – в ту пору ещё не существовало термина – «офицеры» – все, имеющие воинские звания, которые теперь привычно называются офицерскими, именовались командирами. Так вот, среди вновь назначенных командиров был и уполномоченный особого отдела капитан Иван Иванович Лупов – человек исключительной порядочности, принципиальный, вдумчиво исполнявший своё ответственное дело.

       С 19 апреля 1943 года особые отделы были преобразованы в отделы контрразведки СМЕРШ – «Смерть шпионам». А в ту пору были в войсках уполномоченные особых отделов.

       С включением в состав батальона пулемётной роты у Гулякина прибавилось работы, ведь обучение вновь прибывших оказанию помощи в тылу врага, по сути, пришлось начинать с самых азов. Прежде никто из воинов роты в десантных войсках никто не служил. Ну а оказание медицинской помощи во время боевых действий в тылу врага существенно отличается от того, с чем приходится встречаться в обычных условиях.

       Но прежде чем начать занятия, нужно было ещё осмотреть каждого, проверить, правильно ли определена его годность к службе в воздушно-десантных войсках, ну а затем уже переходить к обучению приёмам оказания первой помощи во время выполнения боевых задач в тылу врага.

       Конечно, Гулякин стремился почаще бывать в госпитале, практиковаться там, поскольку эта практика вырабатывала навыки, столь необходимые в любых условиях, особенно там, где оказывать помощь придётся почти вслепую – зачастую не в каком-то пусть не очень подходящем, но помещении, а просто в лесу, в снегу.

       С пулемётной ротой нужно было ещё проводить прыжки с парашютом. А уж на прыжках врачу быть необходимо.

 

   Как помочь лейтенанту!?

 

       Однажды в медпункт пришёл молодой лейтенант, командир взвода пулемётной роты.

       – Товарищ военврач третьего ранга, – обратился он к Гулякину, – я не могу прыгать с парашютом. И вообще не годен для службы в воздушно-десантных войсках. Случайно сюда попал.

       – Что же у вас такое? – поинтересовался Гулякин, готовясь осмотреть лейтенанта.

       Однако тот ничего вразумительного сказать не мог.

       Попросив выйти из комнаты фельдшера и санинструктора, Гулякин попытался вызвать лейтенанта на откровенный разговор.

       Тот долго мялся, но всё-таки, наконец, стыдливо сказал:

       – Боюсь я прыгать. Ну, боюсь и всё тут. Направили бы меня в пехоту. Честное слово, воевать буду, как надо. Не дрогну.

       – Страх и в пехоте не лучший попутчик, – возразил Гулякин. – Не думайте, что там легче будет, даже если и переведут туда. Там, порой, такие переделки случаются…

       – Вы меня, товарищ военврач третьего ранга, совсем не так поняли, – сказал лейтенант. – Я не робкого десятка, только вот высоты боюсь… С детства боюсь, – он хотел, видно, что-то пояснить, но раздумал и повторил: – А в бою не струшу.

       – Если так, то давайте договоримся. Сделаете один прыжок, только один – хочу убедиться в вашей смелости – тогда буду ходатайствовать. А иначе, как я смогу вас рекомендовать на фронт? Словом, после прыжка поговорим, каким образом перевести вас в стрелковые войска. Я буду прыгать вместе с вами. Вот такое моё условие. Согласны?

       Лейтенант сидел, насупившись, чувствовалось, что происходит в нём внутренняя борьба. Да ведь какой выход? Если откажется от прыжка – отправят в пехоту, да только, скорее всего, в штрафбат.

       – Согласен, – наконец, сказал он.

       Об этом разговоре Гулякин рассказал Коробочкину. Тот одобрил решение начальника медицинской службы и помог получить разрешение на прыжок.

       Всё время, пока укладывали парашюты, пока ждали посадки в самолёт, пока самолёт набирал высоту, молодой лейтенант был неспокоен: на лице выступали красные пятна, выдавая волнение, даже лоб покрылся испариной. Больше всего Гулякин опасался, что не прыгнет лейтенант, осрамится перед товарищами и перед подчинёнными. Тогда уж действительно в батальоне ему не служить.

       Гулякин был рядом. Молчал. И вот команда: приготовиться.

       – Я прыгаю вслед за вами, – сказал он, подталкивая лейтенанта к раскрытой двери.

       Тот не сопротивлялся. Лишь в самый последний момент отпрянул от двери, но Гулякин напомнил:

       – На нас смотрят ваши подчинённые. Вперёд!

       Приземлились они неподалёку друг от друга.

       Лейтенант был возбуждён, говорил без умолку, делясь впечатлениями.

       – Ну что, теперь поговорим о пехоте? – хитро щурясь, спросил у него Гулякин.

       – Что вы, какая пехота. Это же, это же… Не передать. Спасибо вам, товарищ военврач третьего ранга. Буду десантником.

       – Вот и хорошо. Я и не сомневался, что так решите.

       Но не у всех получалось так складно. Вскоре после случая с лейтенантом позвали Гулякина к красноармейцу Хренову, который наотрез отказывался прыгать. Его дважды сажали в самолёт, но пока товарищи прыгали, он забивался в угол, и никакими силами невозможно было его оттуда вытащить к раскрытой двери.

       Затем боец стал выдумывать себе всякие болячки – жаловался на плохое самочувствие, на боли в животе.

       Гулякин предложил командирам не спешить с выводами, а прислать его в медсанбат. Осмотрел внимательно, но никаких отклонений не обнаружил. На следующий день попытался сам вывезти бойца на прыжки. Командиры не возражали. Надеялись, что получится так же как с лейтенантом. Но не тут-то было. Хренов снова увильнул от прыжка.

       Пришёл комиссар батальона Коробочкин. После беседы с ним Хренов снова сел в самолёт и, наконец, прыгнул. Однако приземлился в таком состоянии, что Гулякин сам забрал его в медпункт.

       Снова осмотрел и сказал комиссару, что, скорее всего, у красноармейца расстройство психики.

       – Что будем делать?

       – Понаблюдаю немного, – решил Гулякин, – и тогда скажу своё мнение о нём.

       Через несколько дней красноармеец Хренов выглядел уже совершенно здоровым. Но стоило заговорить с ним о повторном прыжке, как он снова становился словно невменяемым.

       И тогда Гулякин сделал твёрдое заключение:

       – Нужно перевести в стрелковые войска.

       Мнение начальника батальонного медпункта начальство учло, и вскоре Хренов был откомандирован в стрелковую часть.

       Батальон продолжал готовиться к десантированию в тыл врага. Командиры изучали по картам район десантирования, отрабатывали взаимодействие.

 

Хирурга переаттестовать в штабисты?

 

       Был уже конец февраля, когда батальон подняли по тревоге. А на дворе – вьюжная, морозная ночь. Ветер завывал, бросая в лицо крупу снега. В считанные минуты батальон построился, совершенно готовый к немедленным боевым действиям.

       И вдруг команда:

       – Парашюты не брать!

       «Неужели десант противника? – подумал Гулякин. – Но почему так тихо вокруг?»

       Но оказалось, что начальник штаба бригады майор Кошечкин поднял батальон на тактические учения. Они начались с марша. Потом были отработки разных способов боя.

       Учения продолжались несколько дней. Гулякин рассчитывал подучить своих подчинённых эвакуировать раненых и собирать их в безопасных местах, оказывать первую помощь в лесу, в самых сложных условиях в постоянно меняющейся обстановке. Но вышло иначе. Командир батальона капитан Жихарев вызвал его к себе и попросил:

       – Вот что, Миша, ты, как мне известно, с картой хорошо работаешь. Будь при штабе, помоги мне. А то ведь не силён я. В военкомате, где до войны служил, не до карт было.

       На протяжении всех учений пришлось находиться при штабе батальона. Зато уж рабочая карта командира батальона была отработана по всем правилам. Даже майор Кошечкин, кадровый военный, не ожидал такого. Он похвалил Жихарева, но командиры других батальонов, присутствовавшие при сём – учения были показными – после разбора выдали тайну, рассказали, кто наносил на карту обстановку и все её изменения.

       – Откуда у тебя такая штабная подготовка? – удивился Кошечкин.

       – На военном факультете мединститута получил, – пояснил Гулякин. – Нас ведь там по общей тактике обучали преподаватели академии имени Фрунзе.

       Кошечкин ещё раз внимательно осмотрел карту. Задал несколько вопросов. Гулякин поразил его знаниями тактики.

       – Послушай, да ты же просто находка для меня! В штабе бригады как раз нет начальника оперативного отдела. У тебя эта работа прекрасно пойдёт. Станешь хорошим штабистом. Переаттестуем быстро. Я доложу комбригу. Он все сделает. Как сам-то на это смотришь?

       – В данной обстановке, на фронте, готов исполнять свой долг там, где буду нужнее, – ответил Гулякин. – Но потом вернусь в медицину.

       – Это ещё посмотрим, захочешь ли… Командно-штабная работа – дело, знаешь, стоящее, увлекательное. Идём к комбригу, чтоб дело в долгий ящик не откладывать.

       Командир бригады Фёдор Степанович Омельченко выслушал своего начальника штаба внимательно, а затем, едва заметно усмехнувшись, проговорил:

       – Значит, говоришь, хорошего оперативника нашёл… А кого вместо Гулякина начальником батальонного медпункта назначишь? Может, ты сам в медицину подашься? А что, сейчас приказ отдам…

       – Я же серьёзно, а вы шутите, – обиделся Кошечкин.

       – Отчего же шучу? Получим маленько, и будешь операции делать. Вон, видишь, как Гулякин быстро научился штабной работе. Ведь тактика на военном факультете не основным предметом была. Так ведь и ты в своё время какие-то занятия по медицине посещал. Вот и карты в руки.

       Кошечкин покачал головой, тихо сказал:

       – Нет, врачебному делу быстро не научишь..

       – Вот именно. – Омельченко встал из-за стола, рубанул ладонью воздух. – Переаттестовать, действительно, недолго. А вот подготовить врача – это братцы мои, не так просто. Сколько лет вас учили, Гулякин?

       – Чуть больше четырёх. Да и то, потому что война началась, сократили срок.

       – А в мирное время?

       – Пять лет…

       – Вот видите, – сказал Омельченко, обращаясь к Кошечкину. – Ну а теперь скажите, сколько лет в мирное время готовят общевойскового командира в пехотном училище?

       – Два года.

       – А в военное?

       – Шесть месяцев.

       Омельченко повернулся в Гулякину и спросил:

       – Ну а теперь скажите мне, можно ли в военное время подготовить врача, ну пусть не за шесть месяцев, а, скажем, за год? Ведь в мирное время командиры учатся в два с половиной раза дольше, ну а если и для врачей такой расчёт сделать сроков?

       – Нет, конечно, нет. Врача ни за год, ни даже за два не подготовишь, – ответил Гулякин.

       – Да. Не подумали мы как-то об этом, – согласился Кошечкин. – Решили, что важнее все силы бросить на то, чтобы бить врага.

       – А спасать людей разве не так важно? Разве не важнее возвращать их в строй после ранений? Каждому нужно заниматься своим делом. Ваше рвение мне понятно, – обратился Омельченко к Гулякину, – но вы на своём месте. И дел у вас столько, что и не перечесть. Ко мне много людей обращается из окрестных деревень с просьбой о медицинской помощи. Что, может, подучите моего начальника штаба, да и буду к нему их направлять? Шучу, шучу. Словом, готовьтесь принимать больных. Практикуйте. Лечите нуждающихся в вашей помощи.

      – Я хирург.

      – Знаю. Знаю и о том, что в свободное время в госпиталь ходите, что операции делаете. Вас очень хвалят. Благодарили за вас. Вот так. Но вы же, хоть и хирург, знаете не только хирургию. Специализация-то в институте, как слышал, на старших курсах. Так что в любом случае ваша помощь более действенная, нежели помощь фельдшерицы, которая, как мне сказали, одна на несколько деревень. Нет здесь поблизости ни терапевтов, ни врачей иных специальностей.

       И вот в небольшой домик, в котором расположился батальонный медицинский пункт, потянулись сельчане. К сожалению, многим из них Гулякин мог помочь разве что советом. Медикаментов было не так много. Да и те, что имелись, годились для оказания помощи раненым в бою. Лекарств же для лечения тех заболеваний, с которыми обращались местные жители, не было предусмотрено.

       Однажды на приём пришла пожилая женщина с красными, слезящимися глазами.

      «Хронический конъюнктивит», – сразу определил Гулякин.

      – Где вы лечились? – спросил у больной.

      – Ой, где уж только не была. Перед войной в Ленинград ездила, профессорам показывалась. Вот, поглядите, какие заключения сделали, какие лекарства рекомендовали.

      Больная положила на стол медкнижку.

      Гулякин покачал головой. Что он мог сделать для женщины, которая лечилась у светил медицинской науки.

       – У вас сейчас острое воспаление, – сказал он. – Из тех лекарств, что есть у меня, самым эффективным будет паста Лассара. Ничего более подходящего в медпункте просто нет.

       Гулякин позвал Тараканова и распорядился:

       – Помогите больной заложить в глаза пасту.

       В медпункте оказали необходимую помощь, дали больной пасту, и Гулякин рассказал, как лечиться дальше.

       Прошло около десяти дней. Тот случай уже забылся, и вдруг женщина пришла вновь.

       – Вот уж спасибо! – сказала она с порога искренне и радостно. – Сколько меня лечили, кто только не лечил, и всё без толку, а вы, военные, сразу помогли. Вот, попейте молочка парного. Только корову подоила, перед тем как к вам идти. Вам ведь молока не дают. Дом свой вспомните, в доме то ведь без молока дня не прожить.

       Женщина была взволнована, говорила без умолку.

       Когда она ушла, Гулякин задумался: «Как же так? Неужели не могли посоветовать ей в Ленинграде такую простую вещь? Или просто сочли, что уж слишком примитивно рекомендовать такой метод лечения?»

       Уже потом, после войны, он как-то услышал признание одного светила медицины. Тот говорил, что иногда берёт с собой на осмотр больного обыкновенного студента. И пояснил, что студент, напичканный знаниями симптомов из учебников, зачастую быстро определяет диагноз, поскольку у него не проносится в голове в момент осмотра множество разных нюансов.

       Впрочем, иногда нужно лечить не болезнь, а больного.

       Много лет спустя Михаил Филиппович Гулякин, вспоминая тот случай, писал:

       «Может, самый обычный хронический конъюнктивит, который протекал с некоторыми особенностями, принимался за какие-то другие, более серьёзные заболевания? Не пойдёт же, в конце концов, человек к профессору с конъюнктивитом. Все объяснялось просто: конъюнктивит и не искали, о нём и не думали. Поэтому и пичкали разными лекарствами. Тогда уже я начал понимать, что мало знать характерные симптомы того или иного заболевания – необходимо изучать и болезнь, и человека, а потом лечить тоже конкретного человека, ибо у каждого организм имеет свои особенности».

       В госпитале, что находился поблизости, работать удавалось урывками, но, тем не менее, польза была для Гулякина огромная. Вскоре все его товарищи – врачи бригады – стали приходить к нему за консультациями по хирургическим вопросам.

      

И снова в тыл врага.

 

      Миновал февраль, пролетела первая декада марта. Доходили сведения об успешном продвижении наших войск к Ленинграду, и все понимали, что скоро могут начаться десантные операции.

       И вот в один из мартовских дней посыльный штаба батальона ворвался в медпункт в тот момент, когда Гулякин заканчивал приём больных.

       – Товарищ военврач третьего ранга, вас срочно вызывает командир батальона.

       В штабе были комбат, его заместители, начальник штаба и командир пятой парашютно-десантной роты старший лейтенант Орехов. Других ротных Гулякин в штабе не увидел.

       – Слушайте боевой приказ, – начал Жихарев, едва Гулякин сел на указанное ему место у окна. – Пятая парашютно-десантная рота и приданные ей пулемётный взвод и отделение связи с радиостанцией следуют на аэродром. Район действий, как мы и предполагали, Старая Русса – Демянск. Рота выбрасывается с парашютами в районе леса Тёмный, изгиб реки Полисть, безымянная высота. Смотрите карту…

       Комбат дал более точные координаты «по улитке» и продолжил:

       – После сосредоточения в указанном районе командиру роты старшему лейтенанту Орехову сообщить о своём десантировании майору Гринёву. Его бригада уже участвует в боях. До десантирования командования батальона будете действовать во взаимодействии с бригадой Гринёва. С вашей ротой десантируются начальник медицинской службы батальона и санитарный инструктор батальонного медпункта. Задачи Гулякина сложные – он их знает сам, поэтому останавливаться не буду. В районе десантирования легче сориентироваться и определить, где целесообразнее разместить медпункт, в котором будет оказываться помощь раненым. В свой самолёт командиру роты взять радиста. Военврач третьего ранга Гулякин будет во второй машине. Основная задача роты – захватить указанный район и обеспечить высадку батальона.

      Путь до аэродрома занял не более полутора часов, и вот после доклада Орехова о готовности к выполнению боевой задачи Жихарев скомандовал:

       – По самолётам!

       Десантники быстро заняли свои места. Гулякин огляделся. Рядом с ним находились командир первого взвода, совсем ещё юный лейтенант, санинструктор Тараканов, санитар роты Титов и двадцать десантников. Все были хорошо знакомы военврачу, ведь не раз он проводил медицинские осмотры.

       – Почему вы не в первом самолёте? – спросил Гулякин у Титова.

       – Решил быть к вам поближе. Хоть и малое, но звено медицинской службы получится, – ответил тот.

       – Ну что ж, пусть будет так.

       Самолёты, взревев моторами, начали разбег. Минуты, и Гулякин почувствовал, что машина оторвалась от земли. Курс – на заданный район.

       Сразу после взлёта выключили свет. Летели молча. С волнением и нетерпением ждали команды. Хотелось скорее покинуть самолёт, ведь во время перелёта и ночные вражеские истребители могли атаковать и зенитки сбить. В полёте ощущение беспомощности. Это, собственно, в любом полёте. Трудно человеку сознавать, что от него ничего не зависит. Приходилось во всём полагаться на пилотов. Они были опытными, можно сказать настоящими героями. Но всё же легче, когда сам можешь влиять на обстановку. Покинул самолёт, и можешь уже рассчитываться на собственные силы, на ловкость, смекалку, выучку, решительно и мастерство.

       И вот, наконец, из кабины пилотов показался штурман.

       – Пока, товарищи, всё спокойно, – сказал он: – враг нас не обнаружил и не ждёт. Мы приближаемся к указанному району. Приготовиться к выброске.

       Командир взвода решительно подошёл к двери и открыл её. Все подобрались, ожидая команды.

       – По моей команде, первый.., – твёрдо и отрывисто начал командир взвода, и когда штурман подал сигнал, а первый десантник приготовился к прыжку, резко закончил: – Пошёл!...

       Следом прыгнул Гулякин.

       Ночь. Не видно ни огонька. Лёгкий ветерок сносил парашютистов к темнеющему внизу лесу.

       Глубокий снежный покров стал хорошей подушкой. Приземлились без происшествий.

       Взводы стали собираться и выходить в район сбора. Когда собралось около восьмидесяти процентов десантников, командир роты повёл их к мосту через реку Полисть. Ждать полного сбора времени не было. Остальные догоняли уже в пути.

      Вперед Орехов выслал разведчиков. Вскоре они вернулись и доложили, что мост исправен, чуть поодаль стоит палатка, в которой находится караул по охране моста. На мосту – часовые.

       – Ликвидировать часовых, только без шума. Разведка – вперёд. Первому взводу – уничтожить караул.

       Между тем, собралась вся рота. Командиры взводов доложили о том, что все десантники приземлились успешно. Никто не потерялся в такой сложной обстановке. Тренировки были не напрасны.

       Задача по ликвидации часовых и караула была выполнена без шума. Орехов повёл роту к Старой Руссе. Вскоре на пути показалась деревня. Темнели дома, над некоторыми вился дымок от печей, хорошо различимый на фоне постепенно светлевшего неба.

       Орехов развернул роту на опушке леса, но атаковать не спешил. Необходимо было достичь внезапности, а для этого снять часовых, которые наверняка выставлены на подступах к деревне.

       Между тем, радист связался со штабом бригады, с которой предстояло взаимодействовать. Соседи сообщили, что командир бригады Гринёв тяжело ранен. Командование принял комиссар бригады полковой комиссар Никитин.

       Полковой комиссар изложил Орехову обстановку:

       – Выполнение задачи усложнилось. В район Старой Руссы гитлеровцы подтянули до полка пехоты с танками, артиллерией и миномётами. Вести с ними фронтальные бои бессмысленно. Увязнем. Рекомендую уничтожать отдельные гарнизоны врага и его штабы. По замыслу нашего командования, должна быть прорвана оборона немцев на участке Старая Руса – Демянск. Мы должны содействовать этому прорыву и уничтожению шестнадцатой армии врага. В населённом пункте перед вами один из отделов штаба шестнадцатой армии немцев. Сообщите, как они себя ведут?

       – В деревне всё спокойно, – доложил Орехов. – Немцы нас не обнаружили.

       Полковой комиссар Никитин посоветовал:

       – Воспользуйтесь своим преимуществом, пока совсем не рассвело. Примите сведения для вашего начальника медслужбы.

       Орехов развернул рабочую карту. Два дюжих десантника тут же закрыли его плащ-палатками, что бы он мог нанести на карту данные. Никитин продолжал:

       – Северо-восточнее деревни, что перед вами, в лесу, в квадрате пятьдесят три тысячи триста двадцать семь, пункт сбора тяжелораненых. Рядом ровная площадка, которая позволит в ночное время принимать самолёты для эвакуации раненых. После соединения с наступающими войсками эвакуация будет проводиться в их медицинские учреждения.

       Орехов уточнил боевые задачи командирам взводов.

       Первый взвод, используя предутреннюю мглу и туман над поймой реки, стал обходить деревушку справа; третий, маскируясь за рощицей, пошёл в обход слева. Второй взвод изготовился для атаки по общему сигналу с фронта.

       Но не всё можно предугадать в столь сложной обстановке. Неожиданно в том направлении, куда ушёл первый взвод, прогрохотала пулемётная очередь.

       – Немецкий пулемёт, – по звуку определил Орехов и скомандовал: – Рота, к бою!

       Перестрелка вспыхнула на широком фронте. Пулемётчики, приданные роте Орехова, быстро заняли позиции и поддержали атаку.

       – Быстро на фланги, – приказал Гулякин своим помощникам и уточнил: – Титов на правый фланг, Тараканов – на левый. Я буду в центре, за вторым взводом.

       Догнав Орехова, Гулякин спросил, где лучше организовать пункт сбора раненых.

       – За рекой, конечно, за рекой, – решил командир роты. – Сюда они не сунутся. Судя по всему, мы натолкнулись на сильный опорный пункт врага. Вполне возможно, противник превосходит нас численно и будет предпринимать контратаки. Так что раненых лучше держать в более безопасном месте. Ну а мы будем выполнять боевую задачу.

       Вскоре по всему периметру деревни загрохотали автоматные очереди и взрывы гранат, а затем прогремело в разных концах дружное «ура».

       Застигнутый врасплох враг попытался организовать сопротивление, но был ошеломлён и дезорганизован. Подразделения, выделенные для охраны и обороны штаба, оставили деревню и бежали подальше от неё. Было ясно, что они, опомнившись и придя в себя организуют контратаку. Но десантники уже выполнили важную задачу – разгромили штаб и захватили важные документы.

       Это десантирование резко отличалось от первого. Там десантники имели дело с уже сломленными с фронта и отступающими частями и подразделениями гитлеровцев. Здесь же был просто тыл врага, ещё не начавшего отход с передовой.

       Едва завершив сбор документов штаба, десантники услышали гул танковых моторов. Отходить в лес было поздно.

       – Контратаку врага отражать с места! – решил Орехов и тут же указал рубежи взводам, собравшимся в центре села.

       Уже рассвело, и было видно, как три вражеских танка рванулись вперёд, отрезая десантников от леса. Автомашины остановились на дороге, и из них высыпали солдаты.

       – Если не уничтожим танки, к лесу не прорвёмся, – сказал Орехов. – Нужно взорвать мост.

       – Разрешите я? – вызвался коренастый сержант невысокого роста.

       – Идите с двумя бойцами отделения, – приказал Орехов.

       Три фигурки в белых маскхалатах, почти неразличимые на фоне заснеженного поля, поспешили к мосту, поочерёдно волоча с собой тюк со взрывчаткой. Они маскировались за кустарником, росшим вдоль дороги.

       До моста им оставалось полтора-два десятка метров, но танки шли по ровной дороге и приближались к мосту гораздо быстрее.

       – Э-эх, не успели, – с досадой сказал Орехов, когда первый танк въехал на мост.

       Но в этот момент под гусеницы танка бросился сержант с тюком взрывчатки.

       Яркая вспышка озарила мост и подходы к нему, полетели вверх щепки, куски досок, и тут же разлился по окрестностям грохот взрыва.

       Один из десантников, ушедший на задание вместе с сержантом, перебрался на другой берег по льду чуть выше моста. Когда второй танк приблизился к нему, он поднялся во весь рост и метнул связку гранат. Вражеская машина загорелась.

       – Кто эти ребята? – спросил Гулякин у лежавшего рядом десантника.

       – Не знаю. Не знаю. Они из пулемётной роты. Ещё не познакомились с ними.

       Гулякин поискал глазами кого-нибудь из пулемётчиков, но они все были на позициях, готовились к отражению атаки.

       Впереди, примерно в километре, то есть за пределами дальности действительного огня из стрелкового оружия спешивались вражеские солдаты. Было видно, как размахивали руками офицеры, видимо отдавая распоряжения – голосов слышно не было – и вот уже нестройные группы в серых шинелей стали развёртываться в стрелковые цепи.

       Орехов прикинул силы врага:

       – Примерно до пехотной роты. Справимся. Атаку отразим с места, а потом пойдём на прорыв.

       Ведя огонь на ходу, скорее психологический, нежели действенный, вражеские цепи стали приближаться к реке. Танк поддерживал их огнём с противоположного берега.

       «Да, эти два парня спасли роту, – подумал Гулякин о десантниках, подбивших два танка врага. – Теперь справиться с пехотой будет легче».

       Завязался огневой бой. Напоровшись на меткий огонь, гитлеровцы залегли. Но в боевых порядках десантников стали рваться снаряды танковой пушки. Пристрелялись гитлеровские танкисты.

       Появились раненые.

       Гулякин сам перевязал сержанта и двух красноармейцев. Ранения были лёгкими, и всё десантники вернулись на позиции.

       – Нужно сжечь танк, – крикнул Орехов.

       Он не приказывал. Он знал, что его ребята вызовутся сами…

        – Прикройте меня, – крикнул один из бойцов, стараясь перекричать шум боя. – Я пойду.

        – Решение? – спросил Орехов.

        – Вон из тех кустов доброшу гранату.

        И указал на кустарник, разросшийся на берегу реки как раз против позиции вражеского танка.

       – Вряд ли, – усомнился Орехов. – Далековато.

       – Доброшу! Я сильный, – уверенно возразил боец.

       Орехов задумался. Он видел, что подойти к кустарнику довольно сложно. Шансов на успех очень мало.

       – Товарищ старший лейтенант, – вдруг предложил командир взвода, – зачем нам назад прорываться? Давайте отойдём в другой лес, а ночью вернёмся в район высадки основных сил батальона.

        – А что? Пожалуй, верно, – согласился Орехов.

        Отходили вдоль поймы, в которой ещё не рассеялся утренний туман. И тут открыли огонь вражеские миномётчики. Это было очень некстати – место открытое, осколки свистели, поражая десантников. Вот уже появились раненые. Санитары с помощью бойцов подобрали их и понесли в лес.

        Наконец, удалось вырваться из огня. Конечно, миномётный огонь и в лесу не подарок, но враг почему-то стрельбу прекратил.

        Гулякин отдал распоряжение:

        – Тяжелораненых – вглубь леса. Лёгких, кто может держать оружие, на опушку. Приготовиться к отражению атаки.

        Орехов поднял вверх большой палец:

        – Так держать, товарищ военврач!

 

       Вражеские миномёты замолчали не случайно. Гитлеровцы попытались преследовать десантников и уже нацелились на опушку леса. Они, видимо, решили, что им удалось рассеять русских парашютистов и обратить в бегство. Но едва приблизились к опушке на дальность действительного огня, первый дружный залп разрядил их пехотные цепи. Фигурки в эрзац-шинелях залегли.

       Уже после войны стал известен эпизод боев, когда партизаны вот также положили в снег гитлеровцев и метким огнём не давали им даже приподняться. Так и замёрзли залёгшие незваные гости.

      Но здесь гитлеровцы оказались попроворнее, да и мороз не был столь, видимо, сильным как в вышеупомянутом эпизоде, впоследствии отражённом в кинофильме. Гитлеровцы стали отползать от леса. Иногда отходили перебежками. Но это было опасно – их моментально срезали меткими очередями десантники.

       Гулякину уже не было времени наблюдать за развязкой. Раненых оказалось много. Пришлось срочно отозвать в медпункт санитара роты Титова и попросить у Орехова нескольких бойцов для эвакуации раненых на пункт сбора бригады, куда должны были прибыть санитарные самолёты.

       Теперь все выделенные для этого бойцы находились в лесу, на поляне, где под вековыми елями лежали тяжелораненые.

       – Почему люди не укрыты от холода? – спросил Гулякин старшину роты.

       – А мы что, долго здесь будем? Ведь в лес ночью вернёмся.

       – Когда пойдём, тогда другое дело. А сейчас хоть лапника наломайте, укрытия в снегу сделайте. Раненых положить на настил из ельника, укрыть плащ-палатками, быстро согреть чай.

       Не дожидаясь, когда старшина выполнит его распоряжение, Гулякин склонился над одним из раненых. Тот тихо стонал, скрипя зубами.

      – Кто накладывал повязку?

      – Друг, – прошептал боец, – перевязал меня, а самого осколком наповал.

      На глазах раненого появились слёзы.

      – Что поделаешь, – вздохнул Гулякин, – Война... Повязка наложена правильно. Хорошо наложена, – прибавил он. – Но есть признаки перелома кости. Сейчас займёмся тобой. Потерпи, дружок, потерпи.

       – Я потерплю, доктор…

       – Потерпи, – ещё раз повторил Гулякин. – Ты молодец, я вижу, что не от боли плачешь. По другу грустишь…

       Он отошёл к следующему раненому. Уже тогда, на самых ранних этапах своего пути, Гулякин начинал понимать, что не всегда надо лечить рану или болезнь, что надо лечить и самого больного – лечить участием, добрым словом, быть с ним рядом, быть ему другом. Пройдут годы, и он сконцентрирует всё это в одной ёмкой фразе – душа хирурга должна быть с больным вместе.

       Осмотрев очередного раненого, Гулякин спросил:

       – А вас кто перевязывал?

       – Сам я, доктор, сам, – чуть слышно ответил десантник.

       – Э-эх, сам… А кровь-то не остановил. Ну я сейчас, потерпи.

       Гулякин снял повязку и осмотрел рану. Кровотечение продолжалось за счёт сокращения мышц. Достав из сумки большой широкий бинт, он туго забинтовал бедро.

       – Не шевелите ногой, полежите спокойно, много крови потеряли...

       Следующему раненому пришлось оказывать помощь прямо на снегу. От большой кровопотери и сильного повреждения руки у него уже были налицо признаки шока.

       Гулякин снял с плеча раненого жгут, повязку и обнаружил, что предплечье держится лишь на сухожильях и коже.

       – Титов, быстро ко мне, – крикнул он санинструктору. – Растворите пятьдесят граммов спирта и дайте раненому. Из врачебной сумки достаньте скальпель и два кровоостанавливающих зажима и ампулу с шёлком.

       Санитар быстро приготовил всё необходимое и подал врачу.

       Гулякин ещё раз осмотрел рану, зажал кровоточащие сосуды и перевязал их, после чего отсёк ткани, удерживающие кисть и наложил на рану повязку.

       Старшина роты сообщил, что отыскал в лесу партизанскую землянку с железной печкой-времянкой.

       – Вот это хорошо, – кивнул Гулякин. – Растопите печку. Теплов, этого раненого немедленно в землянку. Ему нужны тепло и покой. И вызовите Тараканова. Раненых много. Один не управлюсь.

       Он продолжил осмотр. На поляне скопилось уже более двух десятков раненых. Особенно беспокоили его десантники с пулевыми ранениями в грудь и живот. Что с ними делать в таких условиях? Тяжело было сознавать, что многих можно спасти в стационарных условиях, а здесь оставалось лишь тщательно обработать и хорошенько перевязать раны, да поместить бойцов в тёплое место, в надежде на скорую эвакуацию. Лишь она могла спасти.

       К вечеру Гулякин буквально падал с ног. Он не знал, что происходило на опушке леса, откуда доносилась перестрелка. Мог лишь предполагать, как трудно приходится десантникам. Ведь боеприпасы таяли у них столь же быстро, как у него медикаменты.

       Реже стали стучать пулемёты и автоматы, но уж и день клонился к вечеру, сгущались сумерки.

       Раненых приносили с оружием, но без боеприпасов. Патроны забирали товарищи, остававшиеся на позициях. Гулякин всё же приказал санитару проверить на всякий случай оружие. Удалось набить несколько автоматных дисков. Необходимо было позаботиться и о мерах по обороне медпункта. Ведь воевали то с нелюдями, для которых всякие нормы человеческой морали ничего не значили.

      К ночи бой затих. Но отдыхать времени не было. Рота начала передислокацию в лес Тёмный, где предполагалась выброска основных сил батальона, а затем и бригады.

       На новом месте Гулякин осмотрел всех раненых, организовал их питание. Там и застал его рассвет. В этот второй день боя в тылу врага в лесу сосредоточился весь батальон, выброшенный ночью в нескольких километрах отсюда. В лес стали поступать раненые из соседней бригады. Прибыли военврачи Крыжчковский, Ежов и другие.

       Вскоре поступила задача – подготовить раненых к эвакуации на Большую землю самолётами. Это поручалось Крыжчковскому и Ежову. Гулякину предстояло поддерживать остающихся и ориентироваться на выход с ними к нашим наступающим войскам.

       За ночь враг перебросил в район десантирования наших бригад крупные силы, и прорваться к штабу 16-й гитлеровской армии стало почти невозможно. Завязались ожесточённые затяжные бои.

       Весь день санитары и выделенные им в помощь бойцы готовили посадочные площадки для самолётов. Ночью развели костры, приняли несколько самолётов, загрузили и отправили через линию фронта раненых, которым была особенно необходима срочная медицинская помощь. Однако гитлеровцы догадались, кто находится в лесу. Они бросили несколько подразделений в обход и утром неожиданно появились в поле близ медпункта.

       – Всем, кто может держать в руках оружие, выйти на опушку, – приказал Крыжчковский, когда ему доложили о приближении врага. – Будем отражать атаку.

       Устроившись в ложбинке, Гулякин подбадривал товарищей, советовал не забывать о гранатах (у каждого было по одной).

       Гитлеровцы шли цепью, поливая всё перед собой автоматными очередями.

       Крыжчковский определил, что атакует не менее роты и скомандовал:

       – Огонь!

       Врачи, фельдшеры, санитары, раненые – все, кто мог стрелять из автоматов, дружным огнём встретили врага. Гитлеровцы не ожидали такого отпора. Гулякин видел, как многие падали в снег и больше не поднимались. Другие пытались продолжать атаку короткими перебежками, повинуясь командам своих офицеров.

       Первая атака была отбита, но последовала вторая, затем третья.

       Перестрелка привлекла внимание старшего лейтенанта Орехова. По его команде взвод десантников атаковал гитлеровцев во фланг и заставил ретироваться.

       Однако это ещё более обозлило врага. Трое суток продолжались попытки уничтожить раненых, собранных в лесу. Днём медики наравне со всеми сражались с врагом. Ночью оказывали помощь вновь поступившим раненым и готовили нуждающихся к срочной эвакуации к погрузке в самолёты.

       За это время на Большую землю удалось отправить около двухсот человек. Остальных, как и предполагалось, переправляли через линию фронта. Через бреши, пробитые в обороне врага, раненых успешно доставляли в лечебные учреждения частей и соединений, наступавших с фронта.

       Михаил Филиппович вспоминал:

       «Бригада оказалась втянутой в жестокие затяжные бои. Гитлеровцы бросили против десанта значительные силы. Число раненых росло, а эвакуацию их так и не удалось наладить как следует.

      С одной из партий раненых на медицинский пункт поступил командир бригады майор А.В. Гринев.

       – Сколько же раненых скопилось! – удивился он.

       Посоветовавшись с медиками, Гринев приказал немедленно начать эвакуацию через линию фронта, используя разрывы в боевых порядках противника, – их в общем-то было немало: местность лесистая, сильно заболоченная.

 

       Действия десантников в районе Старая Русса – Демянск заставили врага снять часть своих сил с других участков фронта. Впрочем, гитлеровцы долгое время вряд ли могли чётко представить себе, где у них тыл, а где фронт.

       Гулякин писал в военных мемуарах:

       «Сражаться с врагом нам пришлось несколько дней, пока полностью не иссякла возможность эвакуации раненых по воздуху. Остался один путь – через линию фронта.

       И снова бои, теперь уже в заслонах. Подчас некогда было выполнить свои прямые обязанности, сменить автомат на скальпель.

       Нелёгким был тот прорыв к своим войскам, печально выглядела колонна с ранеными. Тяжелораненых тащили на волокушах, несли на носилках, причем идти было неимоверно трудно, вне дорог, сквозь лесные чащи, по болотам, часть которых оказалась незамерзшей.

       А враг бомбил нас с воздуха и обстреливал из орудий. Многие наши подопечные получали в пути вторичные ранения, которые зачастую оказывались смертельными.

      Шли мы около двух недель. Трудно описать усталость, трудно вообще представить то, что выпало на нашу долю. И всё-таки мы справились с задачей, доставили раненых в медицинские учреждения фронта, и я возвратился в свою бригаду».

      В этих боях Гулякин потерял своего однокашника по военному факультету. Об этом Михаил Филиппович рассказал в военных мемуарах:

       «В лесу были развернуты медицинские пункты. На одном из них я встретил своих однокурсников по институту Юрия Крыжчковского и Ивана Ежкова.

      – Значит, на помощь прибыл? – переспросил Крыжчковский. – Это хорошо. Помощь нужна, но не нам, а Георгию Мухе. Помнишь такого?

      – Конечно, – кивнул я.

      – А у нас, как видишь, все организовано. Справляемся сами. Он же там один.

      Георгий был обрадован моему приходу.

       – Как раз вовремя, – сказал он. – Наш батальон перебрасывается на другой участок. Я прямо не знал, что делать. И раненых не бросишь, и с батальоном идти нужно. Так что оставайся с ранеными. Передаю их в надежные руки. – Он улыбнулся и похлопал меня по плечу.

      Мы успели немного поговорить, вспомнить учебу на военном факультете. Георгий был отчего-то грустным, иногда мне даже казалось, будто он не слушает, что ему говорю. Спросил, в чём дело.

      – Скажу честно: у меня такое чувство, Миша, что видимся в последний раз, – признался он.

      – Ну уж выдумал, – старался успокоить я товарища. – Вот выполним задание и вернёмся домой. Тогда наговоримся вдоволь.

      – Хорошо бы! Но знаешь, всё-таки чувствую, что не вернусь...

      – Слушай, может, я пойду с батальоном, а ты здесь, с ранеными останешься?

       – Нет, с батальоном должен быть начальник санслужбы. К тому же неизвестно ещё, где безопаснее. Мы ведь не у себя в тылу.

       Он немного помолчал и заключил:

       – Да ты не думай, я не боюсь. Просто что-то не по себе...

       Георгий попрощался и ушёл. Не ведал я тогда, что вижу его действительно в последний раз».

 

      Да, шла жестокая война, и каждый день кто-то терял родных и близких. Ведь похоронки приходили не только в сёла и города, они приходили и на фронт… Снова вспомнилось личное горе, вспомнился брат Анатолий, о гибели которого сообщила сестра. Михаил Гулякин настроил себя на то, что нужно в первую очередь думать об общем горе, нависшим над страной, над всем советским народом, да и не только думать, а делать всё, чтобы поскорее отвести эту беду.

       Как и все части и соединения, участвовавшие в тяжелейших схватках под Старой Руссой, десантная бригада после окончания боевых действий была доукомплектована пополнением.

       Командование и штаб, пользуясь временной передышкой, подробно анализировали итоги боевых действий, готовили личный состав к выполнению новых боевых задач.

       Несмотря на напряжённую боевую учёбу, затишье на фронте нервировало и настораживало. Все мысли были о предстоящих боях, но каковы планы командования, никто не знал.

      Опытные воины могли лишь догадываться о том, что ждёт бригаду, по отрабатываемым темам боевой подготовки, по интенсивности занятий.

       И вот штаб фронта отдал распоряжение изучать район действий 2-й ударной армии и быть готовыми к выброске в полосе её наступления.

      Весть о предстоящем прибытии в бригаду командира корпуса генерал-майора Жолудева быстро облетела все подразделения и взволновала воинов.

      – Наконец-то, в бой! – говорили между собой десантники. – Засиделись в тылу. Пора в дело…

      Не дожидаясь указаний, проверяли оружие, снаряжение, парашюты – всё, что необходимо для боевых действий.

       Неопределённость и неизвестность давно уже всем надоели. Испытывал это и Гулякин. Всё реже ему удавалось посещать госпиталь, работу в котором возобновил после завершения боевой операции. Участие в работе хирургического отделения урывками его не очень устраивало, не приносило удовлетворения.

     

Готовясь к новым боям.

 

       Текли обычные заполненные учёбой дни. Гулякин рассказывал об оказании первой помощи на поле боя, показывал приёмы и способы этого важного действия. Приходилось начинать всё сначала, поскольку бригада пополнилась многими новыми десантниками, необстрелянными, неопытными.

       И вот в один из таких дней к нему прямо во время занятий неожиданно к нему подбежал посыльный и сообщил:

       – Товарищ военврач третьего ранга. Вас вызывают в штаб батальона.

       Гулякин поручил фельдшеру медпункта продолжить занятия и поспешил в штаб.

       Там уже собрались командиры рот и взводов.

       Жихарев был предельно краток:

       – Личный состав с оружием, снаряжением и неприкосновенным запасом вывести на западную окраину аэродрома. Дальнейшие указания получите на месте.

       Через час на лётном поле была построена вся бригада.

       Командир бригады подполковник Фёдор Степанович Омельченко расхаживал перед строем, внимательно следя за дорогой, что вела к лётному полю. Вот-вот должен был подъехать командир корпуса.

       Наконец, на лётное поле на большой скорости выкатила из леса легковая машина. Она остановилась перед строем, и из неё вышел высокий военный. Это был командир корпуса генерал Жолудев.

       Омельченко скомандовал:

       – Смирно! Равнение на середину!

       И пошёл, чеканя шаг, навстречу командиру корпуса. Доложил:

       – Товарищ генерал-майор, личный состав первой воздушно-десантной бригады для строевого смотра построен. Командир бригады подполковник Омельченко.

       Генерал-майор Виктор Григорьевич Жолудев не спеша обходил подразделения, беседуя с бойцами и командирами. Проверял экипировку, снаряжение, но больше интересовался настроением, расспрашивал о нуждах десантников.

       После смотра начались тактические учения. Батальон капитана Жихарева получил задачу выдвинуться в северо-западном направлении от аэродрома. Начальник штаба на ходу раздавал командирам карты.

       В лесу на коротком привале Жихарев собрал командиров.

       – Товарищи, – начал он, – задача перед нами такая: совершить марш на девяносто километров, захватить аэродром «противника», разгромить два опорных пункта и блокировать важную автомагистраль.

       Учения продолжались трое суток. Проводя разбор, командир корпуса высоко оценил действия бригады, положительно отозвался и о медицинской службе. Несмотря на длительный переход по лесисто-болотистой местности, в батальонах не было потерь. Особенно отметил генерал работу начальников медицинских служб батальонов, военврачей третьего ранга Воронцова и Гулякина.

       После учений ожидали новых боевых задач. Гулякин в военных мемуарах вспоминал:

       «Было над чем поразмыслить... Я снова убедился, что всех сложностей, которые могут встретиться при действиях в тылу врага, не предугадать. Много, очень много вопросов обеспечения раненых так и не удалось решить. Медикаментов не хватало, продовольствия – тоже. Медицинское имущество вместе с продуктами нам пытались сбрасывать на парашютах, но в сложной, быстроменяющейся обстановке не всегда это получалось. Нередко парашюты с бесценным грузом спускались в расположении врага. Убедился я и в большом значении тщательной сортировки раненых перед эвакуацией. В первую очередь с помощью санитарной авиации надо было отправлять в тыл тех, кому требовалась срочная квалифицированная врачебная помощь в стационарных условиях, для кого каждый лишний день пребывания за линией фронта мог стать роковым.

      Анализируя опыт двух десантных операций, я думал, что он очень пригодится при дальнейших действиях в тылу врага, но судьбе угодно было распорядиться иначе...»

 

Глава десятая

Медпункт в тылу врага

(продолжение документальной повести "Золотой скальпель"       

 

Под утро диверсионная группа снова вступила в бой.

       Десантники атаковали отходящую вражескую колонну.

 

       Внезапным метким огнём были подожжены несколько машин, затем сапёры взорвали мост, и рота снова скрылась в лесу. Движение по дороге застопорилось надолго. Не так просто устроить переправу в лютый мороз, когда мост не подлежит восстановлению, а лёд вокруг взорван. Пока-то образуется покров, способный выдержать технику. Но и этого мало. Спуски к воде нужно сделать, а это уже невозможно без специальной техники. А где её взять, когда все бегут от наступающих частей и соединений Красной Армии? Оставалось искать обход. Но все дороги были заняты отступающими гитлеровскими войсками.

       В коротком бою у моста обошлось без потерь.

       Рассвело, но метель не утихала.

       Встретив в условленной точке ещё несколько групп своей роты, десантировавшихся на других направлениях, Семёнов увёл диверсионную группу глубже в лес, где устроил отдых.

       Выслал разведку к объекту, намеченному для ночной атаки. Вернувшись, разведчики доложили, что в большой деревне, как и предполагалось, дислоцируется штаб гитлеровского соединения.

       Собрав командиров взводов, Семёнов поставил боевые задачи, предупредил, что вечером отряд выступит к объекту атаки.

       В полночь в разных концах деревни завязалась перестрелка, вспыхнул склад с горючим за околицей, послышались разрывы гранат.

       Гитлеровцы, застигнутые врасплох, выскакивали из домов зачастую в одном нижнем белье и разбегались, кто куда, стремясь укрыться от пуль десантников.

        «Партизанен, партизанен», – кричали они в отчаяния, даже не предполагая, что здесь, как казалось им в глубоком тылу, действуют регулярные подразделения Красной Армии.

         Десантники забросали гранатами здание, в котором находился штаб, расстреляли в упор выпрыгивающих в окна офицеров, подожгли стоящие возле входа легковые машины и мотоциклы.

        Семёнов торопил. Он знал, что с минуты на минуту могут подойти подкрепления из соседних населённых пунктов. Хотя десантники нарушили проводную связь, но не исключено, что действовала радиосвязь, да и грохот боя разносился далеко.

       В небо взвилась красная ракета – сигнал к отходу.

       – Товарищ военврач третьего ранга, – подбежал к Гулякину усатый боец и сообщил:  – В первом взводе раненый. Он без сознания.

       Десантник указал на сарай, что темнел на околице.

       – Почему не вынесли в лес, в безопасное место? – на ходу спросил Гулякин.

       – Плох совсем. Трогать побоялись.

       А отдельные группы роты между тем отходили в лес. Сарай оказался как бы в ничейной зоне. Спасало лишь то, что гитлеровцы ещё не опомнились, не определили силы нападавших, и не решались на преследование.

        – Быстро за мной, – приказал Гулякин бойцу. – Прикроешь огнём.

        – Есть, – сказал боец, переводя автомат в положение наизготовку и одновременно поправляя ещё один, трофейный, заброшенный за спину.

        Возле сарая оказался санинструктор роты Сидоров. Он перевязывал легкораненых.

        – Да тут, гляжу, целый медпункт организовали, – сказал Гулякин и распорядился: – Быстро всех в лес.

        Десантник с забинтованной головой встал и побрёл пополю к опушке. Сержант с подвязанной рукой возразил:

        – Никуда я без друга своего не пойду.

        Он кивнул в глубину сарая, где лежал, слабо постанывая, десантник, видимо тяжелораненый.

         Гулякин шагнул к нему, пощупал пульс. Покачал головой, увидев белевшую из-под расстегнутой телогрейки повязку, опоясывающую живот.

         – Кто перевязывал?

         – Я, – доложил Сидоров. – Ранение в живот. Осколочное, – и прибавил чуть слышно: – Месиво там. – Не жилец.

         – Как же он так? – только и спросил Гулякин.

         – Гранатой его. Выскочил фриц в окно, да вот и бросил гранату. И бежать. Меня вон в руку, а его… Не ушёл гад. Срезал я его, с левой срезал. Да вот друган…

         Разглагольствовать времени не было. На раздумья тоже не оставалось ни минуты. Только и мелькнула мысль: «Удастся ли спасти? Нет, увы… Ведь и в стационаре это почти невозможно…»

         Но не оставлять же раненого? Этого никогда у десантников не было. Быстро проверил повязку. Она была наложена правильно. Сидоров сделал всё, что было возможно в таких условиях.

         Приказал:

         – Готовьте носилки!

         Этому десантники были обучены ещё в пункте формирования корпуса.

         Между тем враг опомнился. Завязался бой. А на большаке уже ревели моторы танков и бронетранспортёров. Заложенные мины задержали их, но ненадолго.

         А командир роты требовал через посыльного немедленно отходить в лес. Сидоров вместе с легкораненым сержантом быстро соорудил носилки из двух жердей и шинели. Тяжелораненого положили на них и понесли в сторону леса.

         Гулякин и двое красноармейцев с автоматами отходили последними, в готовности немедленно вступить в бой. До опушки добрались благополучно.

        Подбежал Тараканов.

        – Есть ещё раненые? – спросил Гулякин.

        – Там они, в лесу, с Мельниковым.

        – Тяжёлых много?

        – Только лёгкие. Все перевязаны.

        – Хорошо! Показывайте, где они?

        Гулякин пошёл вслед за Таракановым. Нужно было самому осмотреть раненых. Скоро догнал двух бойцов, которые ковыляли по тропинке, поддерживая друг друга.

        Спросил:

        – Что с вами?

        – Ноги зацепило, – ответил один за двоих, – засел фриц в подвале и палил вдоль улицы. Пули низко шли. Вот и по ногам…

        – Давайте перевяжу, – предложил Гулякин. – Садитесь сломанное дерево…

       – Спасибо, товарищ военврач, только не треба уже. Сами управились, – сказал один.

       А товарищ его прибавил:

       – Не зря ж вы нас учили.

       – Давайте-ка проверю всё же, – с улыбкой сказало Гулякин.

       Осмотрев повязки, заключил:

       – Молодцы. Но после боя сразу ко мне. Перевяжу капитальнее. А пока нормально.

       «Итак, что мы имеем? – подытожил он. – Четыре легкораненых, и один тяжёлый. Даже безнадёжный. А убитые? Нужно спросить у командира о потерях.

       Подошёл Семенов и как бы угадав мысли военврача, сообщил:

       – Безвозвратных потерь нет.

       – Если удастся спасти тяжелораненого, – уточнил Гулякин.

       Семёнов спросил:

       – А если отбить деревушку какую. Операцию сделаете?

.       Гулякин покачал головой:

        – Нет, я бессилен. Ранение в живот. Всё иссечено осколками. Даже в клинике не справиться. А здесь… Здесь и подавно.

        Лейтенант Семёнов отвернулся, взялся рукой за ствол берёзки, помолчал, потом тихо сказал:

       – Славный парень, хороший боец, – он, видно, хотел сказать «был», но вовремя опомнился, ведь тяжелораненый был ещё жив. – Храбрый боец, – прибавил он. – Жаль. Очень жаль.

        Отряд скрылся в лесу. Ждали преследования. Семёнов назначил тыльную походную заставу, но противник не решился на преследование. Фашисты боялись леса ночью, но днём могли попытаться настичь десантников, а потому необходимо было уйти подальше от места ночного боя.

       Лейтенант Семёнов повёл роту по заранее намеченному маршруту к следующему объекту, предназначенному для атаки. Раненых несли с собой. Оставить их было негде. Спустя некоторое время Тараканов доложил Гулякину, что десантник, раненый в живот, скончался. Лейтенант Семёнов сделал привал, во время которого на небольшой поляне выдолбили в мёрзлой земле могилу, молча схоронили бойца, ну а салют решили дать в первом же бою. Шуметь и демаскировать себя было нельзя, да и патроны нужно было использовать с пользой.

       Место захоронения командир роты отметил на своей рабочей карте.

       На рассвете услышали впереди гул моторов.

       Лейтенант Семёнов раскрыл карту, посветил фонариком.

       – Вот и очередной объект близко. За шоссе – железная дорога. В километре отсюда – станция. За ней в пятистах метрах – железнодорожный мост.

       – Да, работы много, – заметил Гулякин.

       – Это хорошо, когда у нас работы много, – усмехнулся Семёнов. – Плохо, когда у вас её много. Будем стараться, чтобы у вас работы поменьше было. Но… На войне, как на войне.

       Он некоторое время изучал карту, затем распорядился:

       – Разведчиков ко мне.

       Тут же из-за деревьев появились несколько бойцов в маскхалатах.

       – Необходимо проверить интенсивность движения по шоссе и оценить возможность нашего перехода на ту сторону. Перейти нам нужно незаметно, без шума. Иначе гарнизон на станции насторожим.

       Разведчики скрылись в темноте. Хотя зимой, конечно, темнота относительна. Снег делает заметными передвижения не только по открытому месту, но и отчасти по лесу.

      Ждать пришлось недолго. Разведчики принесли с собой щит, на котором по-немецки было написано: «Achtung! Russische Fallschirmspringer!» («Внимание! Русские парашютисты!»).

      Стрела, начертанная ниже надписи, указывало на опасное направление, как раз на тот лес, в котором расположилась диверсионная группа лейтенанта Семёнова.

       – Разобрались, гады, что не партизаны их бьют, – усмехнувшись, сказал лейтенант Семёнов. – Теперь держитесь, ребята, спать фашисты не будут. Все гарнизоны ближайшие поставят на уши.

       – Ничего, справимся, – сказал старший из разведчиков и стал докладывать обстановку: – Движение на дороге интенсивное. Но бывают промежутки в движении колонн. В основном направление одно – бегут в тыл.

К фронту почти никто не выдвигается. Можно перебраться небольшими группами… Наиболее удобно за изгибом шоссе.

       – Понял, – сказал Семёнов. – Так, чтобы издалека не было нас видно. Командиров взводов – ко мне.

       Пока собирались командиры, поделился своим решением с Гулякиным. Рота выдвигается к дороге там, где лес подходит близко к ней. За поворотом – боковой дозор. Если заметит фары вдалеке, сразу сообщит. Ну и небольшими группами. Медпункт разместим… – он хотел показать на карте, но это было бесполезно, поскольку необходим для того очень крупный масштаб.

        Гулякин обратился в слух, и лейтенант Семёнов уточнил:

      – Медпункт пересекает дорогу сразу за вторым взводом. Третий – замыкающий.

      Гулякин оценил разумное решение. Если первый взвод пересечёт дорогу успешно, всё-таки будет рано переносить раненых. Вот когда и второй переберётся, тогда можно будет считать, что всё прошло успешно. И всё же, желательно, чтобы кто-то прикрывал раненых с тыла. Мало ли что.

      Когда собрались командиры взводов, Семёнов сообщил решение:

      – Поначалу хотел я атаковать станцию немедленно. Но… На исходе ночь, и, хотя рассветы пока ещё поздние, вряд ли мы успеем взорвать станцию, мост и отойти в лес на безопасную глубину. Так что объявляю дневной отдых до наступления темноты. Каждому взводу выставить охранение, секреты. Особое внимание к дороге. Ну а разведчикам придётся поработать. Необходимо разведать подступы к станции и постараться определить силы станционного гарнизона. Это одной группе…

       Семёнов назвал фамилию сержанта и тот, сказав «есть», скрылся в лесу. Второй группе разведчиков лейтенант Семёнов поручил разведать подступы к железнодорожному мосту, третье – к мосту автомобильному. Пояснил своё решение:

      – На захват станции сил у нас, конечно, не хватит. Но произвести диверсию, которая надолго устроит хаос, мы можем. Это задача первого взвода. Второму взводу – железнодорожный мост! Желательно, конечно, взорвать, когда будет проходить эшелон. Но это по обстановке… Автомобильный мост взорвать независимо от того, будут ли на нём в тот момент колонны врага. Боевой приказ будет отдан в шестнадцать ноль-ноль завтра, то есть как стемнеет. Ну а пока занимайтесь взводами. Ещё раз проверьте готовность к бою.

       Когда командиры взводов разошлись, лейтенант Семёнов заговорил с Гулякиным, попросив его задержаться ещё на несколько минут. Видимо была потребность поговорить с кем-то, с кем можно было порассуждать, посоветоваться. Собственно, он просто поделился своими мыслями.

      – Я не спешил с атакой станции и взрывами мостов потому, что сегодня и завтра у меня ещё будут сеансы связи с командованием. Вопрос принципиальный – взрывать или не взрывать железнодорожный мост. Если наступление развевается успешно, то, может статься, мост будет более нужен нашим, нежели гитлеровцам. Станция – другое дело. Сжечь паровозы, повредить выходные стрелки необходимо. Ну а мост… Послушаем разведчиков, насколько он сейчас используется гитлеровцами. Ведь если эта станция окажется ближайшей к Москве, то и важность её потеряется, а что касается моста, то его напротив нужно будет сохранить для наших наступающих войск. Но решение должно принять командование.

       Гулякин сходил на опушку небольшой поляны, где разместился медпункт, осмотрел раненых, наложил уже более, как он любил говорить, капитальные повязки, поговорил со своими помощниками, ориентировал их на дальнейшие действия, а затем снова вернулся к Семёнову, чтобы быть в курсе событий.

       Когда уже немного развиднелось, вернулись одна за другой с небольшими разрывами разведгруппы. Те, что ходили к железнодорожному и автомобильному мостам, доложили, что подходы разведаны, они достаточно удобны. Можно легко подобраться к самим мостам. Это в так называемых партизанских краях гитлеровцы со временем пришли к необходимости расчищать подступы к мостам, а затем и просто к полотну железной дороги на значительные расстояния, чтобы всё хорошо просматривалось. А под Москвой партизанские отряды практически не успели начать действовать. В тылу работали в основном армейские разведгруппы и диверсионные группы. Ну а в ходе контрнаступления к диверсионной деятельности подключились десантники. Да и не успело гитлеровское командование организовать должную охрану важных объектов и путей сообщения.

        – Отлично. Благодарю за выполнение задачи, – сказал лейтенант Семёнов старшим разведгрупп. – Завтра пойдёте со взводами в качестве проводников. Ну а что у нас на станции?

       Сержант, ходивший к станции, доложил:

       – Идёт погрузка вагонов. Носят фрицы какие-то ящики, мешки. Готовят, гады, к отправке награбленное. Кругом усиленные посты. А возле вагонов часовые в чёрных шинелях. Эсэсовцы.

        – Силы гарнизона? – спросил лейтенант Семёнов.

        – В настоящее время на станции до роты охраны, три лёгких танка, два бронетранспортёра и несколько легковых машин возле станционного здания. В пристанционном посёлке дислоцируется инженерная часть, – доложил сержант. – Языка брать не стали, чтобы не насторожить. Нельзя сказать, что они уж очень настороже. Часовые довольно спокойны и беспечны, – и добавил: – На мой взгляд. Здание станции охраняется более серьёзно. Ну и машины легковые…

       – Видно важна птица драпать собирается, – предположил лейтенант Семёнов.

       – Сжечь бы этот эшелон, – сказал старший разведгруппы. – Подобраться к нему можно. Сначала по берегу реки. Там густой кустарник. Дальше по овражку, что от берега к станции ведёт. А там броском метров двадцать-тридцать.

        – Сжечь, говоришь? – Семёнов задумался. – А у моста железнодорожного охрана сильная? – спросил он у другого разведчика.

        – Не больше отделения.

        – Тогда так… Нужно уничтожить паровоз. Эшелон без него никуда не денется. Наши успеют эшелон отбить. Ну а мост… Решение приму завтра. В крайнем случае подорвём рельсы в нескольких местах. А мост, может, и не подрывать его придётся, а напротив, взять под охрану, чтоб немцы, отступая, не подорвали.

       Но впереди был день, правда по зимнему времени короткий. Темнеть начинало уже после шестнадцати часов, а к семнадцати сумерки переходили в ночную тьму.

       – Отдыхайте, – обращаясь к разведчикам, распорядился лейтенант Семёнов. – Трудная ночь предстоит нам. Да и ты, Михаил Филиппович, отдохнул бы.

       Он долго выбирал наиболее оптимальное обращение к своему временному подчинённому военному медику, который был старше по воинскому званию. Обращаться товарищ военврач третьего ранга? Слишком официально. Звать по имени? Несколько фамильярно. Стал звать по имени и отчеству, но на «ты». Гулякин принял это обращение.

        – Задержусь до сеанса радиосвязи, – сказал Гулякин. – Успею отдохнуть. Целая ночь, то бишь целый день впереди.

        Уже окончательно развиднелось, когда радист доложил о том, что связь установлена. Лейтенант Семёнов доложил о результатах действий своей роты, назначенной в разведывательно-диверсионную группу, сообщил об обстановке в районе железнодорожной станции.

        Как и предполагал, его мысли относительно моста, заинтересовали командование. Решено было определить его судьбу в 16.00, когда прояснится обстановка на фронте на том направлении, на котором действовала группа. Разговор краток, лаконичен. Конечно, по тем временем достаточного количества средств для перехвата радиопереговоров у немцев не было, или по крайней мере, не было серьёзных. Но тем не менее, многие сообщения передавались с помощью различных кодов. Координаты не назывались. Ну для пеленга передатчика в прифронтовой полосе специальных машин конечно не было. Во всяком случае, если и были, то на главных направлениях, где решались судьбы стратегических операций.

        Следующая передача, как и было условлено, проведена была, когда начали быстро густеть ранние зимние сумерки.

        Сразу после сеанса связи окончания лейтенант Семёнов собрал командиров взводов. Подошёл и Гулякин.

        – План по разгрому станции одобрен, – сообщил Семёнов. – На станцию направляются первый и второй взводы под моим командованием. Третьему взводу боевая задача – взорвать автомобильный мост, железнодорожные пути в ста метрах западнее железнодорожного моста. Сам мост взять под охрану, уничтожив гитлеровский караул. Мост скоро будет нужен нашим войскам, которые успешно развивают наступление. В последующие дни нам предстоит рейд по тылам врага.

       Задачи были поставлены, и лейтенант Семёнов отдал распоряжение приступить к их выполнению.

       Медпункт решено было не выдвигать за шоссе – слишком невелико расстояние между шоссейной и железной дорогой. К тому же здесь, на месте дневного отдыха, удалось как-то облагородить одну поляну, построить небольшой шалаш из елового лапника. Тем более после атаки станции первому и второму взводам удобнее всего было отойти именно в этот район, поскольку он не был демаскирован. Да и продолжать рейд удобнее было отсюда. Здесь и определил лейтенант Семёнов пункт сбора для всех групп, кроме той, что должна была захватить предмостные укрепления врага и оборонять их до подхода наших передовых подразделений.

        Гулякин принял решение оставить с легкоранеными Тараканова. Сам же отправился с первым и вторым взводом к железнодорожной станции.

        Когда вышли на исходные позиции, Семёнов подал сигнал атаки.

        Десантники броском достигли станционного здания и перрона, возле которого стоял железнодорожный состав. Специальная группа атаковала депо, где по данным разведчиков было ещё два паровоза, кроме того, что уже был прицеплен к эшелону. Схватка была короткой. Гитлеровцы не ожидали такой дерзости. Их предупреждали об опасности нападения парашютистов на лесных дорогах, а тут атака целого подразделения.

       Вскоре запылало депо, вспыхнул и паровоз прицепленный к составу. Загорелись и несколько вагонов. А вот эсэсовцы, охранявшие классный вагон, стояли насмерть. Стойко оборонялись и те, что охраняли станционное здание. Но они были как на ладони, а десантники действовали из укрытий. Они подбирались к станции, укрываясь в кустарниках, используя какие-то постройки, и забрасывали врага гранатами. Вскоре бой был окончен за полным истреблением эсэсовцев. Остальные гитлеровцы разбежались кто куда. Собирать их времени не было. Да и не было нужды в пленных, которые ничего не могли знать, кроме того, что десантники сами уже увидели на станции. Вот взять бы офицеры, который был в курсе общей обстановки. Но этого сделать не удалось. Все, кто был в здании, либо погибли от взрывов гранат, либо сгорели в охватившем станцию пламени.

       Но вскоре станция, как растревоженный улей, загудела двигателями танков и бронетранспортёров, заполнилась гортанными командами офицеров. Это ринулась на выручку гитлеровская часть, стоявшая в предместьях.

       Впрочем, дело было сделано. Паровозы сожжены, станционное здание вместе с находившимися в нём какими-то высокими чинами, взорвано, и лейтенант Семёнов подал сигнал к отходу в лес.

      На железнодорожных путях остались десятки трупов в чёрных мундирах. Догорали паровоз и вагоны, а в числе их и классный вагон, предназначенный для каких-то важных птиц или птицы.

      Для десантников так и осталось загадкой, кого они забросали гранатами в станционном здании и вагоне. Не успели узнать и о том, что сгорело в товарных вагонах. Ясно было одно: состав уже никогда не уйдёт со станции и не увезёт награбленное. А через некоторое время громыхнуло вдали, на западе. Это третий взвод взорвал рельсы сразу в нескольких местах, чтобы не удалось быстро восстановить железнодорожный путь.

       Вскоре прогрохотало несколько севернее.

       – Автомобильный мост взорван! – определил лейтенант Семёнов. – теперь в лес. Думаю, для обороны моста третьего взвода хватит. Если что, командир даст сигнал ракетой и пошлёт связного. Задерживаться у моста всей ротой мы не можем – впереди ещё много задач.

 

       Основные силы роты отошли в лес. На этот раз без потерь не обошлось: погибли четыре десантника.

       Когда благополучно пересекли дорогу, Гулякин велел санинструктору выяснить, есть ли раненые. Видел издалека, что кому-то товарищи помогают передвигаться по глубокому снегу. К счастью, тяжёлых не оказалось.

       Санинструктор доложил, что легко раненые перевязаны и остались в строю. Некоторые даже скрывают, что получили ранения. Уже на месте Гулякин лично проверил, как наложены повязки и поправил, где нашёл нужным. Но в целом он был доволен качеством оказания первой помощи на поле боя. С радостью подумал, что не зря обучал людей. Удалось убедить в том, что умение оказать первую помощь при ранении на поле боя зачастую спасает жизнь.

       И снова рейд по тылам. Рота лейтенанта Семёнова шла на запад, стараясь оторваться от бегущих арьергардных гитлеровских подразделений и частей. На одном из привалов догнал третий взвод. Мост был уже в руках передовых подразделений наших войск. Всё было проведено стремительно и дерзко. Взвод соединился с двумя другими своевременно. Гитлеровское командование, обеспокоенное дерзкими действиями десантников, бросило против них значительные силы. Карательные отряды прочёсывали лес, пытались блокировать роту Семёнова. Уходить от этих облав становилось всё сложнее. Лишь с помощью нескольких грамотно организованных засад удалось оторваться от врага.

        Гитлеровское командование вынуждено было выделять для борьбы с десантниками значительные силы, которые были так необходимы для сдерживания стремительного наступления подразделений и частей Красной Армии.

       Карательные отряды постоянно пополнялись. А где было взять подкреплений десантникам? Каким образом пополнять боеприпасы? У многих уже висели за плечами трофейные автоматы. Для них патронов – изобилие. Собирай не хочу после каждой удачной стычки. Тем и спасались. Волновало другое. Редели ряды десантников. Немало уже было и безвозвратных потерь, росло число раненых. Многим раненым срочно требовалась квалифицированная хирургическая помощь. Гулякин способен был оказать её – опыт проведения хирургических операций он приобрёл ещё в институте на военном факультете. Но для того нужны были стационарные условия, хотя бы мало-мальски оборудованная операционная, пусть даже с минимальным ассортиментом медикаментов.

       А лейтенант Семёнов получал всё новые и новые задачи, выполнение которых способствовало стремительному наступлению наших подразделений и частей.

       Десантники уже выбивались из сил. Не легче было и Гулякину с его помощниками. Работы хоть отбавляй. Приходилось делать перевязки, организовывать транспортировку раненых, которые не могли сами передвигаться. По мере того, как сокращались активные штыки, увеличивалось число тех, кто оказывался в медпункте.

       Лейтенант Семёнов постоянно справлялся о самочувствии раненых, интересовался, кто может вернуться в строй.

       Наконец, он подвёл итог:

       – Наша диверсионная группа теряет мобильность и ударную силу. Буду докладывать, что пора возвращаться.

       Но сидеть сложа руки, дожидаясь, когда придут наши подразделение и части, было не в правилах десантников. И лейтенант Семёнов во время очередного доклада, сообщив о трудностях, свалившихся на роту в результате потерь и большого количества раненых, доложил о своём решении, дерзком и рискованном, но одобренном командованием. Он собрал командиров взводов и отделений, чтобы сообщить дальнейший план действий. Гулякин тоже присутствовал на постановке задач.

       Лейтенант Семёнов сказал:

       – Товарищи, в нескольких километрах отсюда на пути наступления наших войск гитлеровцы оборудовали сильный опорный пункт. Для нашего командования моё сообщение оказалось неприятной новостью. Опорный пункт тщательно замаскирован. Спасибо нашим разведчикам за то, что обнаружили его. Я принял решение атаковать его внезапно, с тыла, откуда противник не ожидает удара. Наша задача: овладеть опорным пунктом и удерживать его до подхода наших войск.

         Командиры одобрительно загудели, послышались возгласы, мол, правильно. не отсиживаться же в лесной части.

        – Михаил Филиппович, – продолжал меж тем лейтенант Семёнов, – вы и ваши помощники должны остаться здесь, поскольку раненых брать в этот стремительный переход просто невозможно. Выделю в ваше распоряжение несколько хорошо подготовленных к бою в лесистой местности бойцов. Много дать не могу – впереди бой.

        – Санитаров, видимо, целесообразно отправить с вами, – предложил Гулякин. – Ведь в бою могут быть раненые. А здесь я один вполне справлюсь. Конечно, хотелось бы с вами…

      – Не думайте, что оставаться здесь безопаснее, нежели идти в бой, – возразил лейтенант Семёнов. – Потому и оставляю вас. Быть может придётся принять бой. Словом, так будет лучше. Как распределить силы, решите сами. Теперь слушай боевой приказ…

        Семёнов приступил к постановке боевых задач командирам взводов.

        Ещё раз осмотрев раненых, Гулякин разъяснил им задачи, стоящие перед ротой, затем собрал своих подчинённых и назначил часть из них состоять при раненых, а часть распределил по подразделениям.

       Поразмыслив, он всё же решил, что здесь для него работы нет. Все раненые были перевязаны надёжно. Ну а что касается опасений Семёнова относительно того, что придётся обороняться от гитлеровцев, решил, что они напрасны. Рота находилась в густом лесу, вдали от дорог и населённых пунктов. Враг прекратил преследование. Не до того было. Уже слышались не только разрывы снарядов, но порой доносилась трескотня пулемётных и автоматных очередей. Наши приближались стремительно. А в бою? Мало ли что там может быть, мало ли какие ранения ждут десантников. А что если санинструкторы не со всеми справятся?

      Нет, сидеть в глубине леса, в полной безопасности он не мог. А потому сообщил о решении:

       – Здесь вполне справится Тараканов. Я пойду с отрядом. Мельников и Сидоров – со мной.

       Лейтенант Семёнов, услышав мнение Гулякина, на мгновение задумался. Спросил:

       – Считаете, что Тараканов справится? Что ж, хорошо. Ну а относительно того, что гитлеровцы очень вряд ли сюда доберутся, пожалуй, вы правы. Хорошо, одобряю. Пойдёте с нами.

      С опушки леса, куда скрытно вышел отряд, до высоты, на которой был оборудован опорный пункт с ходами сообщений и окопами полного профиля, с позициями миномётной батареи на обратных скатах, боевой порядок врага хорошо просматривался. Но издалека позиции обнаружить было сложнее, особенно с фронта. Важно было и то, что хоть и оборудован опорный пункт для круговой обороны, окопы на обратных скатах высоты заняты не были. Враг атаки с тыла явно не ожидал.

       И всё-таки лейтенант Семёнов решил дождаться темноты. Десантники – мастера ближнего боя, особенно рукопашной. Тут уж им вообще равных нет. Гитлеровцы же напротив, только на русской земле начали учиться воевать в ночное время. Прежде по западной Европе они шествовали победными маршами в светлое время суток.

      И вот лейтенант Семёнов подал команду – вперёд.

      Маскируясь в редком кустарнике, десантники в маскхалатах, совершенно незаметные даже на близком расстоянии, подползли к подножию высоту, бесшумно сняли часовых и захватили позиции миномётной батареи. В опорном пункте по-прежнему было тихо.

      «Может, и вообще обойдётся без выстрелов», – с надеждой подумал Гулякин.

      При виде каждого нового раненого, которому здесь, в тылу врага, помощь толком оказать нельзя, сердце у него кровью обливалось.

      Особенно было обидно, что ведь с некоторыми даже тяжёлыми ранениями он был в состоянии справиться в стационаре. Но. Где же здесь взять стационар.

      Лейтенанту Семёнову, как видно, тоже очень хотелось провести бой без потерь. Он собрал самых сильных и сноровистых десантников…

       – Ты, Василий, – говорил он плечистому сержанту, – бери с собой двоих и ползи вдоль траншеи до блиндажа правофлангового взвода. Снимешь часового – и пару гранат в дымоход. Когда начнут выскакивать, кто останется в живых, в упор по ним очередями. – Семёнов повернулся к другой группе десантников, поставил задачу на уничтожение остальных взводов, потом предупредил всех: – Не исключено, что в траншеях у них пулемётчики и автоматчики дежурят. Смотрите, не наткнитесь в темноте. Сигнал давать не буду. Начало действий через сорок минут. Вопросы есть?

      Вопросов не было.

      Минуты ожидания были томительны, десантники стыли в снегу, в любую минуту готовые поддержать товарищей, ушедших вперёд, на высоту. С тревогой прислушивались к отдалённой канонаде. Каждый думал об исходе операции, о том, успеют ли наши прийти на помощь роте, или она подвергнется атакам врага со всех направлений.

      Хорошо ещё, что удалось захватить несколько исправных миномётов с полным боекомплектом: миномёт, который был придан роте для действий в тылу, давно уже стал обузой – все мины израсходованы.

       Несмотря на то, что все напряжённо ждали начала боевых действий, взрывы, прогремевшие в опорном пункте врага, показались неожиданными. Спустя секунды там, откуда они донеслись, загрохотали автоматные очереди.

       «Чьи? Свои, чужие? Сразу и не поймёшь, кто берёт верх», – думал Гулякин, ведь у многих десантников трофейные автоматы – к своим патроны закончились.

        Скоро всё стихло. Можно было с большой долей уверенности предположить, что стреляли десантники, и задача выполнена успешно.

       Высота была очищена от гитлеровцев, и десантники быстро заняли опорный пункт. Гулякин подошёл к лейтенанту Семёнову. Спросил:

       – Хочу посоветоваться. Как лучше поступить с ранеными? Сюда заберём из лесу. Или оставим пока там? С одной стороны, там надёжно, а здесь? Что будет здесь поутру, если наши не успеют подойти?

       – Так. Вопрос важный, – задумчиво проговорил лейтенант Семёнов. – Высоту мы не сдадим. Будем стоять насмерть. До света управимся? Успеем перевести их сюда?

       – Должны. Час туда, час обратно. Всё спокойнее, если при нас будут.

       – Тем более, в тёплом блиндаже, – прибавил ротный. – Хорошо, что в этом бою обошлось без потерь.

       Он выделил в распоряжение Гулякина нескольких десантников. Гулякин сам отправился за ранеными. К счастью, все было сделано быстро и незаметно для врага.

       Как и предполагал лейтенант Семёнов, подразделения гитлеровцев появились под утро на дороге, что огибала высоту и вела в лес.

        Не зря фашисты разместили на высоте опорный пункт, отбитый теперь десантниками. Обзор с его позиций был прекрасный, сектор обстрела – тоже. А вот подобраться к позициям по открытой местности, к тому же изрезанной какими-то овражками, большими и малыми, совсем не просто. Для техники подступы неудобны. Не пройти ни танкам, ни бронетранспортерам.

        Лейтенант Семёнов приказал приготовиться к бою. Сначала на дороге появились тыловые подразделения. Шли гружёные до отказа грузовые машины, за ними тянулись гружёные сани.

       – Огонь по моей команде! – приказал Семёнов. – Подпустим ближе.

       Колонна шла беспечно. Видимо никто не предполагал, что опорный пункт захвачен. Думали, что там свои.

       Когда колонна свернула, подставив борта машин, лейтенант Семёнов подал команду, и загрохотали автоматные и пулемётные очереди. Разорвалось на дороге несколько мин, выпущенных из трофейных миномётов. Вспыхнули автомобили, заметались лошади, опрокидывая в кювет сани. Гитлеровские солдаты залегли на дороге, пытаясь отстреливаться, но вскоре предпочли скрыться на опушке леса. В считанные минуты колонна тыловых подразделений была ликвидирована.

        Но вслед за тылами показались на дороге боевые подразделения гитлеровцев. Артиллерия на конной тяге, бронетранспортёры. Автомобили, по-видимому, с боеприпасами. Догадка вскоре подтвердилась, потому что при попадании мины в автомобиль, раздался мощный взрыв. Сдетонировали снаряды.

      Судя по реакции гитлеровцев, их не успели предупредить о том, что опорный пункт захвачен русскими. Но враг быстро оправился от внезапного огневого удара. Из бронетранспортеров высыпала пехоты, артиллеристы стали разворачивать орудия прямо на дороге. А обгоняя остановившиеся машины уже спешили к высоте два лёгким танка.

       Противотанковых средств в роте лейтенанта Семёнова не было. Это осложняло дело. Если минометным огнём расчёты орудий были уничтожены, а путь бронетранспортёрам преградили факелы горящих машин, обходить которые было опасно – никто, видимо, точно не знал, в которых из них находятся боеприпасы, то танки развернули орудия в сторону высоты и открыли огонь. Достать их из опорного пункта было невозможно, а миномёты были против них бессильны.

       Поначалу орудия лёгких танков особого вреда не причиняли, да и атаковать опорный пункт враг не имел возможности по недостатку сил.

      Но вот появились на дороге средние танки и грузовики с пехотой. Это уже отступало крупное подразделение, возможно даже хоть и потрёпанная, но достаточно боеспособная часть.

      Танков было примерно до роты. Возможно даже потрёпанный батальона оказался перед высотой. Трудно в той молотилке, которую устроили гитлеровцам войска Красной Армии, определить по числу машин, что за воинское формирование улепётывает от передовых наших частей.

      С десяток танков развернулись в боевую линию и двинулись на высоту. Под сугробами не видны были складки местности, и вскоре один из танков ткнулся носом в овраг. Остальные остановились. Если бы у Семёнова была хотя бы одна противотанковая пушка, такая остановка дорого обошлась бы гитлеровцам, но в данной обстановки они чувствовали себя в полной безопасности.

       Пехота попыталась продолжить атаку без танков, с трудом пробираясь по глубокому снегу, но меткий огонь десантников заставил её залечь.

      – Будем стоять насмерть! – передал по траншее лейтенант Семёнов. Отходить нам некуда, к тому же в блиндажах раненые товарищи.

       Танки открыли огонь. Снаряды ложились всё точнее – пристреливались наводчики танков. Да и снаряды у средних танков были более высокого калибра. В роте появились раненые и убитые.

       Гулякин взял автомат у убитого десантника и стал стрелять по фигуркам в серой шинели, перебежками приближавшимся к позициям.

       И вдруг что-то произошло в боевых порядках врага. Танки стали сдавать назад, к дороге и едва оказавшись на ней, мчались к лесу, что начинался за высотой. Солдаты бросились к своим машинам, но многие из них уже горели. Это открыли по ним огонь советские танки, мчавшиеся по дороге.

       Наступающие наши подразделения, не задерживаясь, продолжили преследование врага. Вслед за ними ушли и охваченные боевым азартом бойцы роты лейтенанта Семёнова.

        Михаил Гулякин остался с ранеными. Их было восемнадцать. Сразу возник вопрос: «Где разместить их? Как найти хоть какое-то медицинское учреждение».

        Желательно, конечно, медсанбат дивизии или хотя бы полковой медицинский пункт.

        Особенно беспокоили тяжёлые. Их было трое. У двух – ранения в живот, у третьего – обширное ранение таза. Вот ведь как получалось. Гулякин не запомнил, просто физические не мог запомнить имена и фамилии своих подопечных, а вот ранения их, состояние их врезались в память намертво.

       Пришлось послать в разведку санинструктора Тараканова. В своеобразную разведку. Гулякин поручил своему помощнику отыскать медсанбат или полковой медицинский пункт. Он даже согласен был и на батальонный. Нужно было немедленно оказать помощь, и пусть в батальонном медпункте оказывается по положению помощь доврачебная, он то сам на что?! Хоть какие-то более или менее стационарные условия и модно провести операцию. Ну как в оставшейся без врачей больнице в районе формирования корпуса. Тогда в одном из немногих случаев даже фамилия десантника, упавшего с высоту комом с нераскрытым парашютом запомнилась. Ведь то была первая операция хоть и не в боевых, но уже в приближенных к боевым условиях.

      Вернулся из своеобразной разведки Тараканов и сообщил, что неподалёку от опорного пункта, в блиндажах которого по-прежнему находились раненые, расположена небольшая деревушка.

      – Это вон там, за лесом, – говорил санинструктор. – Но медучреждений там нет. Наверное, отстали от своих подразделений и частей.

      Немудрено. Продвижение наступающих войск было стремительным. Необходимо было лишить противника возможности закрепиться на каком-то выгодном рубеже и подготовиться к бою.

       Но как доставить в деревушку раненых? Помогли бойцы какого-то тылового подразделения. Гулякин обратился к их командиру, и тот охотно пошёл на встречу. К раненым на фронте всегда отношение трепетное. И не только из одного лишь добросердечия и милосердия. Каждый понимал, что в любую минуту может сам оказаться на месте раненого.

      Заняли два крайних дома. Хозяева приняли радушно, не знали, куда положить лежачих раненых, как устроить ходячих.

      Весть о том, что привезли раненых, мгновенно облетела деревню. Стали собираться сельчане, стали предлагать помощь.

       – Накормить бы их, – сказал Гулякин. – Давно уж горячей пищи не видели.

      – Окруженцы? – спросил кто-то.

      – Десантники, – пояснил Гулякин. – Совершали рейд по тылам врага. И вот, наконец, вышли к своим.

      Это пояснение вызвало особый энтузиазм. Женщины тут же принесли нехитрую крестьянскую пищу – щи, горячую картошку, молоко.

      Легкораненые оживились, повеселели, но тяжёлые таяли буквально на глазах.

      – Вот что, Тараканов. Новая задача. Идите на большак. Попробуйте остановить любую автомашину. Тяжёлых надо немедленно доставить в медсанбат. Именно в медсанбат. Иначе будет поздно.

     И в этот момент со стороны леса загрохотали автоматные очереди.

      Гулякин насторожился: «Неужели немцы?». Достал пистолет, попросил легкораненых тоже приготовиться к бою.

      Десантник, у которого была рука на перевязи, подошёл к Гулякину и попросил, представившись:

      – Красноармеец Никитин! Разрешите, разведаю? Стрелять, если что, смогу.

      – Одного не пущу. Вот что. Идите вместе с санитаром Титовым.

      Через несколько минут снова послышались выстрелы, но теперь уже модно было различить скороговорку автоматов Никитина и Титова, а вскоре и они вернулись, повеселевшие, даже гордые свершённым, о чём доложили Гулякину:

       – Это фрицы из окружения пробивались. Их там с десяток было. Мы лупанули по ним и двоих срезали, остальные бегом в лес.

       Попутную машину удалось найти только к вечеру. Всё автомобили шли только к фронту. В машине были три красноармейца и сержант. Они вызвались помочь погрузить раненых, которых осталось пятнадцать. Трое тяжёлых скончались. Гулякин, конечно, был очень огорчён, что не удалось их спасти, но в то же время понимал, что и в стационарных условиях это было практические невозможно.

       Сержант сообщил Гулякину, что знает, где находится ближайший полковой медицинский пункт.

       Гулякин отправился в путь вместе с ранеными. Выехали на большак с большим трудом. К фронту непрерывно шли автомобили, боевая техника. Недавно ещё пустая дорога была заполнена до отказа. В тыл же путь был свободен, но свободен относительно, поскольку то и дела на встречку выскакивали особенно спешившие к фронту автомобили и бронетранспортёры.

      Километрах в двенадцати от деревни увидели указатель с красным крестом. Повернули и вскоре на опушке леса нашли передовое подразделение медсанбата одной из наступавших стрелковых дивизий, наступавших на этом направлении.

      Молодой военврач второго ранга встретил Гулякина с недоверием.

      – Какие ещё десантники? Откуда здесь десантники?

      Поблизости от передового отряда медсанбата находилась тыловая часть.

        Гулякина чуть ли не под конвоем, во всяком случае, в сопровождении двух красноармейцев, проводили к комиссару. Тот расспросил. Откуда раненые и кто таков Гулякин, и тут же связался с начальством. Получив разъяснения по телефону, сказал Гулякину:

        – Извините. Уточнения необходимы. Немцы отставляют диверсантов. Могут и под раненых замаскировать. Ну а в медсанбате уже есть ваши однополчане. Сейчас дам сопровождающего, и он покажет дорогу.

       Гулякин вернулся к тому месту, где оставил машину с ранеными, но не нашёл там ни раненых, ни машины.

       Разумеется, встревожился. Но из ближайшей палатки показался санитар и успокоил:

       – Товарищ военврач третьего ранга, все раненые, которых вы привезли, осмотрены, кому необходимо, оказана помощь.

       – А где же машина?

       – Машина ушла. Но вам сейчас дадут другую, санитарную, чтобы доставить в медсанбат.

       К исходу дня Гулякин лично передал всех раненых в медсанбат, и за их осмотр взялся опытный хирург. Сначала провели сортировку. Гулякин с интересом наблюдал за методикой работы медсанбата. Когда всех раненых осмотрели, собрался в путь. Но куда? Пока было неясно, и его устроили отдыхать. Лишь утром, выяснив, где дислоцируется бригада, он вместе с Таракановым и Титовым отправился к месту назначения.

        Его встретили как героя. Выяснилось, что действия подразделений корпуса, выполнявших боевые задачи в тылу врага, высоко оценено командованием. Отмечена и работа медиков, которые в невозможных условиях сумели сохранить жизни многим раненым – всем, кому можно было сохранить жизни.

       Но радость возвращения в бригаду была омрачена письмом из дома.

       Михаил с волнением распечатал конверт. Как же долго он ждал весточки от своих близких!

     Сестра сообщила горькую весть. Акинтьево оказалось в оккупации. Недолгой была она, но успела унести жизнь младшего брата Анатолия. Читал Михаил, и комок подкатывал к горлу, читал и чувствовал, как щиплет глаза.

       Анатолий вместе с друзьями, такими же сельскими мальчишками, как и он сам, решил взорвать гитлеровский склад боеприпасов. Склад они уничтожили, но были обнаружены врагом. Гитлеровская пуля сразили Анатолия буквально за несколько дней от освобождения деревни.

        Аня писала:

        «После гибели Толика мама слегла. Чувствует себя очень плохо».

        А дальше в письме была обычная и часто повторяющаяся в то время просьба:

       «Береги себя, Миша. Хватит горя на мамин век, да и на наш век тоже.»

       В своих мемуарах Михаил Филиппович отметил, что несмотря на то, что действия были оценены высоко, «лейтенанту Семенову крепко досталось за то, что он, увлёкшись боем, вместе со стрелковыми подразделениями бросился преследовать противника. Но таким уж он был человеком — горячим, напористым, решительным. Десантники любовно звали его между собой «наш Чапаев».

       Ну и далее он рассказал о главном:

       «Начальник санитарной службы бригады военврач 2 ранга Кириченко, выслушав подробный доклад, долго ещё расспрашивал меня о том, как приходилось оказывать помощь раненым в тылу противника.

       – Это ведь наш первый опыт, – говорил он. – Надо собраться всем, кто действовал в десанте, поделиться с товарищами своими впечатлениями, подумать, как в будущем избегать ошибок.

       Подумать действительно было над чем. Готовясь к выступлению на совещании, я как бы снова прошёл весь трудный и опасный путь по вражескому тылу. Да, опыт приобрели немалый. Убедились, сколь необходима оперативная эвакуация раненых в медучреждения. Надо было найти ее наиболее удобные способы. Ведь не всегда наступающие с фронта части могут идти следом за десантниками, выброшенными в тыл противника. Не исключено, что придётся действовать в отрыве от них не одну неделю».