кремль-арсенал

ПрологПрологПрологПрологПрологПрологПрологПрологПрологПрологПрологПролог

 

 

 

       Долго металось, отражённое от Кремлёвских стен, эхо пулемётных очередей. Юнкера стреляли в упор, с короткой дистанции, промахнуться с которой невозможно.

 Когда же пулемёты смолкли, и наступила тишина, нарушаемая лишь стонами раненых, из здания Арсенала вышел офицер, сопровождаемый юнкерами с винтовками наперевес.

       Осмотрев площадь, офицер скомандовал:

       – Все живые, выходи строиться к Арсеналу!

      Филипп Кузьмич Гулякин приподнялся над чугунным лафетом французской трофейной пушки*, за которым укрывался от пуль, и огляделся. Немногие уцелевшие его однополчане понуро брели к Арсеналу, обходя распластанные повсюду тела своих товарищей, сражённых пулемётным огнём.

      За пушками вместе с Гулякиным укрывались ещё три солдата из седьмой роты 56-го запасного полка.

 

       – Делать нечего, – сказал Гулякин своим товарищам, – придётся идти. Если не выйдем, и нас найдут, сразу расстреляют.

       Всех, кто собрался у Арсенала, построили и пересчитали. Немногие остались в живых из пяти рот полка – всего около сорока человек.

       – Отведите их в казарму и заприте там, – приказал юнкерам офицер. – Потом решим, что с ними делать.

       Заперли в полутёмном помещении, выставили охрану. Потянулись томительные часы ожидания.

       – Что им нужно от нас? – с отчаянием спросил один из солдат. – Для чего заперли?

       Гулякин повернулся на голос, но подавший его сидел в полутёмном углу, и лица его не было видно.

       – Расстреляют, – ответили ему.

       – Уж лучше бы сразу. Зачем мучить?

       В помещении воцарились уныние, подавленность и растерянность. Солдаты разделились на небольшие группы. Всё это были вчерашние крестьяне, призванные на жестокую мировую войну и оказавшиеся втянутыми в революционны события, не всегда до конца понятные им.

       Гулякин держался вместе с товарищами из седьмой роты.

        – Не отчаиваться, главное, не отчаиваться, – говорил он им полушёпотом, – Нужно искать выход. Попытаемся бежать. Учтите, мы им для чего-то нужны. Пока нужны. Но мы видели, что здесь было, и в живых нас не оставят.

        – Как убежишь? Выведут – и к стенке. И крикнуть «мама» не успеешь, – возразил ему пожилой солдат, который оставался спокойным, словно принимал всё, как неизбежность.

        Он больше молчал и о чём-то сосредоточенно думал.

        – Вряд ли сразу расстреляют, – возразил Гулякин. – Могли бы тогда на площади. Говорю же, мы им для чего-то нужны. Значит, есть шанс.

        Верил ли он сам в то, что говорил? И верил и не верил. Нестерпимой болью отзывались в сердце мысли о доме, о родных, о близких:

         «Неужели всё? Неужели больше не увижу отца, мать, жену, четырёхлетнего Алёшку?»

        Он крепился, стараясь не показывать товарищам, что мало верит в спасение. Одно знал твёрдо: бороться станет до последней возможности.

        А мысли снова и снова возвращали в родное село Акинтьево Чернского уезда, которое покинул несколько лет назад, отправляясь в Москву на заработки.

Не прелести цивилизации манили в те времена в город сельских тружеников, да и недоступны были им какие-то прелести. Нужда гнала из- под родного крова. Большая семья Гулякиных жила в бедности. Зимой, когда работать было негде, каждый едок много значил. Вот и решился Филипп Кузьмич попытать счастья в далёкой Москве.

        С грустью и тоской прощался с родными местами. Словно чувствовала, что покидает их на долгие годы. Здесь он родился, здесь прошло пусть нелёгкое, но всё же дорогое общением с родными и близкими детство. Здесь окончил школу, что была в селе Акинтьево. Сколько трудов стоило его матери, чтобы дать ему пусть самое небольшое образование.

         Учитель сразу отметил сообразительность Филиппа, его способности в учёбе и посоветовали родителям продолжить образование сына. За это взялась мать Аглаида Спиридоновна. В семье с ней считались, мнение её ценили. При решении любых вопросов она имела равное с мужчинами слово. Вот и в тот раз сказала твёрдо:

        – Повезу Филиппа в Спасское-Лутовиново, в церковно-приходскую школу.

        От Акинтьева до Спасского-Лутовинова не близко, километров тридцать. Но мать выбрала именно ту школу, потому что добрая слава о ней была в округе. Поговаривали, что и содержится она за счёт Тургеневых.

        Выяснила, что для поступления туда необходима справка из Акинтьевской школы и метрическая выписка из местной церкви. Обратилась к священнику за выпиской, но получила отказ:

        – Филипп – крестьянский сын и должен заниматься обработкой земли, а учиться будут мои дети. Их у меня восемь человек…

        Никакие доводы и уговоры не подействовали. Не добившись метрики, Аглаила Спиридоновна взяла справку из Акинтьевской школы, собрала котомку и вместе с сыном отправилась пешком в Спасское-Лутовиново.

        Надолго запомнился Филиппу Гулякину тот путь. Мать рассказала ему, что идут они в знаменитые места, что в краях тех жил великий русский писатель Иван Сергеевич Тургенев, который воспел их в своих замечательных произведениях.

       Мало было в то время в деревне грамотеев, но книги Тургенева знали все. Их читали и перечитывали вслух.

      

       В Спасском-Лутовинове священник встретил доброжелательно. Посмотрел школьную выписку, расспросил о метрике, покачал головой и решил:

        – Завтра экзамены. Выдержит их ваш сын, оставлю учиться. А документы у отца Александра востребую сам.

        Потом он распорядился, чтобы Аглаиду Спиридоновну с сыном устроили на ночлег и накормили.

 Экзамены Филипп Гулякин выдержал успешно, и его оставили при школе. Позднее он вспоминал:

        «В моём развитии, формировании мировоззрения заметную роль сыграли книги писателя Тургенева. Дело в том, что моя деревня находилась по соседству с селом Спасское-Лутовиново – родовым гнездом Тургеневых. Мы, деревенские ребята, запросто ходили в усадьбу, читали и без конца перечитывали «Записки охотника». Каждая строка этого произведения была близка и понятна нам. Ведь это о наших дедах рассказывал писатель. А знаменитый Бежин луг я исходил вдоль и поперёк и в период учёбы выучил рассказ великого писателя почти наизусть» **

         Но детство у Филиппа Кузьмича кончилось очень рано, рано приобщился он и к нелёгкому крестьянскому труду, рано вылетел из родного гнезда, чтобы поискать счастья в большом, пугающем его городе.

         Москва встретила сурово. Не один месяц обивал он пороги фабрик и заводов, кустарных мастерских и купеческих лабазов в поисках работы. Приходилось браться за всё, что могло дать хоть какие-то гроши. Был чернорабочим, выполнял разовые поручения на предприятиях, связанные с тяжёлым физическим трудом, нанимался разгружать вагоны. Однако, этот изнурительный труд оплачивался скудно, и вырученных денег едва хватало, чтобы самому не умереть с голоду. А ведь ехал, чтобы заработать для семьи.

         Нелюдимой и чужой казалась Москва. Одно утешение было – возил с собой томик Ивана Сергеевича Тургенева. В трудные минуты открывал его и словно возвращался в родные края.

         Постоянной работы найти не мог. У другого бы, наверное, руки опустились, но родители сумели воспитать в Филиппе упорство, настойчивость, силу воли. Ему передались материнская напористость и твёрдость, всегда примером был и отец Кузьма Никанорович, потомственный земледелец, закалённый нуждой и тяжёлым крестьянским трудом.

         Филипп Гулякин гордился отцом, гордился тем, что тот уважаем в деревне, что нередко соседи приходили к нему за советом, ценили его мнение.

 Природа наделила Кузьму Никаноровича житейской мудростью, рассудительностью. Он всегда был открыт людям, старался помочь в беде. Прежде чем дать серьёзный и ответственный совет, внимательно выслушивал человека, поглаживая окладистую бороду, потом говорил неторопливо, но твёрдо и убеждённо.

 Также и сына своего напутствовал, немногословно, кратко, но запомнились на всю жизнь Филиппу Гулякину отцовские слова:

         – Труд рабочего, как и крестьянина, нелёгок. Ждут тебя тяжёлые дороги. Будь настойчив и терпелив, не падай духом. И ещё: люби людей, помогай, если помочь можешь…

        Труд воспитал Филиппа Кузьмича Гулякина, лишения закалили волю, пример отца помог выковать бойцовский характер.

 Настойчивость, терпение и выдержка вознаградились. В начале 1915 года ему удалось устроиться на один из Московских заводов.

         А Москва уже бурлила и кипела, возбуждаемая революционной пропагандой. Филипп Гулякин сразу оказался под опекой революционно настроенных рабочих. Крестьянин, трудяга. Он должен быть борцом на лучшую жизнь. Ну что ж, годы лишений заставили Филиппа Кузьмича примкнуть к тем, кто обещал свободу и светлой будущее рабочим и крестьянам.

        Шла война, тяжёлая, кровопролитная, долгая. Для ненасытного фронта требовались всё новые и новые солдаты. В начале 1917 года в период очередной мобилизации был призван в армейский строй и Филипп Кузьмич Гулякин. Так он и попал в 56-ё запасной полк, который дислоцировался в Покровских казармах.

 Неуютным и холодным показалось Филиппу Гулякину трёхэтажное здание, построенное ещё в 1798 году. До начала войны в нём размещались два батальона лейб-гренадерского Екатеринославского полка и 7-й гренадерский Самогитский полк. Они ушли на фронт.

        Широкий плац *** перед казармами заметала пурга, свирепствовал мороз, но каждый день выходили на занятия роты, осваивая под грохот барабанов азы армейского строя, армейской службы. И готовили к отправке на фронт.

        К началу 1917 года боевой порыв, который сопутствовал первым месяцам войны, иссяк. Солдаты стали задумываться, за что воюют. Те, кто готовил революцию, торопились. «Руководящая и направляющая сила» прекрасно понимала, что, хоть и трудно России в этой войне, в которой её постоянно предают и продают подлые союзники, но русских дух не сломить – русских нельзя победить. Но русских можно обмануть, и обманом добиться некоторых успехов в борьбе с ними. В апреле уже планировалось грандиозное наступление, для которого и собирали по сусекам призывников вот в такие запасные полки. На них, эти полки, и было направлено острие пропаганды.

         Филипп Гулякин ещё на заводе частенько встречался с большевиками, бывал на различных легальных и даже нелегальных митингах и собраниях. Ему постоянно подсовывали запрещённую литературу. И в полку он оказался в гуще событий. Партийная ячейка там была невелика – всего человек двадцать. Но после февральских событий ни одно мероприятие не проходило без участия большевиков.

         К лету 1917 года 56-й запасной полк стал одним из самых революционных в Москве, а осенью большевикам удалось добиться направления нескольких его рот на охрану Арсенала в Кремле.

         В числе тех подразделений оказалась и седьмая рота, в которой служил Гулякин. По поручению партийной ячейки солдаты роты стали переправлять рабочим оружие и боеприпасы. Казалось бы, всё складывалось для большевиков благополучно, и Кремль постепенно оказался в руках революционных солдат.

         25 октября в 56-м запасном полку, как и во многих других частях Московского гарнизона, как на фабриках, заводах, в подмосковных сёлах состоялись собрания, на которых изложены требования предачи всей власти Советам.

          Но в конце октября юнкера, возглавляемые полковником К.И. Рябцевым, исполнявшим обязанности командующего Московским военным округом, ворвались в Кремль и разоружили там пять рот 56-го запасного полка.

          Солдат построили на площади перед Арсеналом. Неожиданно с одной из Кремлёвских башен ударил пулемёт. Защелкали пули, отбивая штукатурку на стенах Арсенала. Солдаты шарахнулись в сторону. Но пулемётчик стрелял не в них. Попадали сражённые свинцовым дождём офицеры и юнкера.

          Рябцев приказал немедленно уничтожить пулемётчика. Несколько юнкеров побежали к башне, стреляя на ходу. Очередь сразила их. Побежали другие, но их постигла та же участь.

          И тут пулемётчик замолк столь же неожиданно, как и начал стрельбу. На башне, откуда он вёл огонь, раздались револьверные выстрелы. Уже убитого пулемётчика сбросили с башни. А в следующую минуту пулемёт заработал снова. Теперь под свинцовым ливнем оказались солдаты 56-го запасного полка.

          – Быстро к пушкам, – крикнул Гулякин стоявшим рядом товарищам.

         Чугунные лафеты спасли от верной смерти. Но надолго ли спасли?

         И вот солдаты, чудом спасшиеся от свинцового ливня, сидели взаперти, ожидая решения своей судьбы.

        

         Когда стемнело, загремел засов, и дверь отворилась. Послышалась команда:

        – Выходи по одному!

        – Ну, кажется всё, – сказал кто-то из солдат.

       Филипп Кузьмич промолчал и шагнул в неизвестность, готовый ко всему.

       – Получить лопаты, – распорядился офицер, по распоряжению которого их заперли в казарме.

       Пленники облегчённо вздохнули. Впрочем, особых иллюзий никто не питал. Все понимали, что роковой для них час просто откладывается на неопределённое время.

 Офицер приказал рыть братские могилы и хоронить убитых.

        Работали до поздней ночи. Офицеры и юнкера торопили. Они внимательно следили за работой, и нельзя было даже подумать о том, чтобы отойти хоть на шаг в сторону.

        А Гулякин напряжённо думал: «Надо бежать, но как?»

        Он понимал, что все выходу из Кремля охраняются – мышь не проскочит.

        Во время короткой передышки поделился мыслями о побеге со своим товарищем по роте. Но и вместе ничего придумать не могли. И тут пожилой солдат, потомственный рабочий, покрутив ус, предложил:

        – А если попробовать через стену?

        – Это как же? – спросил приятель Гулякина.

        – Найдём верёвку, по ней поднимемся на боевой ход, а там и спрыгнуть можно, – пояснил он.

        Гулякин покачал головой:

       – Где же мы возьмём верёвку? – и тут же сам предложил: – А если связать полотенца? В нашей казарме их вполне достаточно.

       Так и порешили. Улучив момент, когда юнкера, их охранявшие, отвлеклись, крадучись пробрались в казарму, где размещалась седьмая рота, собрали полотенца и пустились в опасный путь. Предстояло незаметно дойти до кремлёвской стены, тянувшейся вдоль набережной Москвы-реки.

        Риск? Конечно, риск. Но все понимали, что это единственный шанс. После захоронения убитых всех расстреляют.

 Дважды едва не нарвались на юнкеров. Чудом удалось затаиться.

        – Нужно спешить, – говорил Гулякин. – Если хватятся нас, прочешут всё.

        К стене вышли возле Тайницкой башни. Быстро связали полотенца. Получился длинный каната с петлёй на конце. Забросили на стену, петля зацепилась за что-то. Гулякин опробовал канат и радостно сообщил:

        – Держит…

       На боевой ход стены поднялись успешно. Отдышались и тут услышали шум. Очевидно, их отсутствие было замечено.

        – Прыгаем, – сказал Филипп Гулякин.

        Сам прыгнул последним. Всё следил, нет ли погони. Приземлился неудачно – ударился грудью о землю. Его подняли на ноги, поинтересовались, может ли идти.

        – Могу, конечно, могу, – ответил он через силу.

        А за стеной уже гремели выстрелы. Что там было? Неужели, расстрел их товарищей.

        Непроглядная темнота ночи надёжно скрывала беглецов. Однако в любую минуту можно было нарваться на патруль. Что тогда делать невооружённым?..

       – Куда теперь? – вполголоса спросил приятель Гулякина. – Ты же знаешь Москву.

       – В Покровские казармы. Надо рассказать, что случилось в Кремле и попытаться спасти тех, кто там остался.

      По городу пробирались осторожно. Никто не знал, кем и какие районы контролируются. И вдруг оклик из темноты.

       «Патруль!» – мелькнуло в голове.

       Гулякин шепнул своим, чтобы оставались на месте и молчали. Сделал несколько шагов вперёд. И позвал товарищей:

       – Идите сюда. Свои!

       Это были красногвардейцы из Замоскворечья. Они помогли добраться до Покровских казарм.

       Весть о том, что случилось в Кремле, мгновенно облетела казармы. Многие рвались в бой. Но штурмовать Кремль вот так с ходу было бессмысленно. Нужна была подготовка.

      А между тем революционные события в Москве набирали обороты. В ночь на 31 октября (13 ноября) Московский военно-революционный комитет поднял войска на штурм Кремля. Когда 3 (16) ноября Гулякин и бежавшие вместе с ним из Кремля солдаты вступили туда вместе с войсками, они не нашли в живых своих товарищей. Все были расстреляны.

       В революционные дни Филипп Кузьмич Гулякин сумел вырваться в родные края, чтобы повидать родных, а потом всю зиму нёс службу по охране Кремля до тех пор, пока туда 11 марта 1918 года не переехало из Петербурга Советское правительство.

       Затем был фронт. Филипп Кузьмич Гулякин ушёл защищать родную землю от интервентов, жадной сворой бросившихся на ослабленную революционными битвами русскую землю. Летом почта принесла радостную весть – 22 июля 1918 года в далёком Акинтьеве родился второй сын, которого назвали Михаилом.

 Комиссар, поздравляя счастливого отца, сказал:

       – Родился у тебя ровесник Красной Армии. Быть ему красным командиром.

       Он ошибся лишь в воинской профессии сына Филиппа Кузьмича – Михаил Филиппович Гулякин стал не командиром, а замечательным, уникальным военным хирургом, полковником медицинской службы, Героем Социалистического Труда.

       О его славном боевом пути, о фронтовых подвигах и уникальных операциях в послевоенные годы, за которые и получил высокое звание Михаил Филиппович, ставший главным онкологом главного военного госпиталя страны, эта книга.

 --**--

        *С середины XIX века вдоль стен Арсенала были выставлены 875 пушек, отбитых русскими войсками у банды Наполеона во время Отечественной войны 1812 года. Они и послужили укрытием для солдат 56-го запасного полка.

        ** Ф. Гулякин. За власть Советов! «Вопросы и ответы», 1967 г. № 11, с. 17 – 18.

        *** В 1954 году на месте плаца разбит бульвар (часть Покровского бульвара).

 Расстрел с Кремлёвской башни

 Долго металось, отражённое от Кремлёвских стен, эхо пулемётных очередей. Юнкера стреляли в упор, с короткой дистанции, промахнуться с которой невозможно.

 Когда же пулемёты смолкли, и наступила тишина, нарушаемая лишь стонами раненых, из здания Арсенала вышел офицер, сопровождаемый юнкерами с винтовками наперевес.

 Осмотрев площадь, офицер скомандовал:

 – Все живые, выходи строиться к Арсеналу!

 Филипп Кузьмич Гулякин приподнялся над чугунным лафетом французской трофейной пушки*, за которым укрывался от пуль, и огляделся. Немногие уцелевшие его однополчане понуро брели к Арсеналу, обходя распластанные повсюду тела своих товарищей, сражённых пулемётным огнём.

 За пушками вместе с Гулякиным укрывались ещё три солдата из седьмой роты 56-го запасного полка.

 – Делать нечего, – сказал Гулякин своим товарищам, – придётся идти. Если не выйдем, и нас найдут, сразу расстреляют.

 Всех, кто собрался у Арсенала, построили и пересчитали. Немногие остались в живых из пяти рот полка – всего около сорока человек.

 – Отведите их в казарму и заприте там, – приказал юнкерам офицер. – Потом решим, что с ними делать.

 Заперли в полутёмном помещении, выставили охрану. Потянулись томительные часы ожидания.

 – Что им нужно от нас? – с отчаянием спросил один из солдат. – Для чего заперли?

 Гулякин повернулся на голос, но подавший его сидел в полутёмном углу, и лица его не было видно.

 – Расстреляют, – ответили ему.

 – Уж лучше бы сразу. Зачем мучить?

 В помещении воцарились уныние, подавленность и растерянность. Солдаты разделились на небольшие группы. Всё это были вчерашние крестьяне, призванные на жестокую мировую войну и оказавшиеся втянутыми в революционны события, не всегда до конца понятные им.

 Гулякин держался вместе с товарищами из седьмой роты.

 – Не отчаиваться, главное, не отчаиваться, – говорил он им полушёпотом, – Нужно искать выход. Попытаемся бежать. Учтите, мы им для чего-то нужны. Пока нужны. Но мы видели, что здесь было, и в живых нас не оставят.

 – Как убежишь? Выведут – и к стенке. И крикнуть «мама» не успеешь, – возразил ему пожилой солдат, который оставался спокойным, словно принимал всё, как неизбежность.

 Он больше молчал и о чём-то сосредоточенно думал.

 – Вряд ли сразу расстреляют, – возразил Гулякин. – Могли бы тогда на площади. Говорю же, мы им для чего-то нужны. Значит, есть шанс.

 Верил ли он сам в то, что говорил? И верил и не верил. Нестерпимой болью отзывались в сердце мысли о доме, о родных, о близких: «Неужели всё? Неужели больше не увижу отца, мать, жену, четырёхлетнего Алёшку?»

 Он крепился, стараясь не показывать товарищам, что мало верит в спасение. Одно знал твёрдо: бороться станет до последней возможности.

 А мысли снова и снова возвращали в родное село Акинтьево Чернского уезда, которое покинул несколько лет назад, отправляясь в Москву на заработки.

 Не прелести цивилизации манили в те времена в город сельских тружеников, да и недоступны были им какие-то прелести. Нужда гнала из- под родного крова. Большая семья Гулякиных жила в бедности. Зимой, когда работать было негде, каждый едок много значил. Вот и решился Филипп Кузьмич попытать счастья в далёкой Москве.

 С грустью и тоской прощался с родными местами. Словно чувствовала, что покидает их на долгие годы. Здесь он родился, здесь прошло пусть нелёгкое, но всё же дорогое общением с родными и близкими детство. Здесь окончил школу, что была в селе Акинтьево. Сколько трудов стоило его матери, чтобы дать ему пусть самое небольшое образование.

 Учитель сразу отметил сообразительность Филиппа, его способности в учёбе и посоветовали родителям продолжить образование сына. За это взялась мать Аглаида Спиридоновна. В семье с ней считались, мнение её ценили. При решении любых вопросов она имела равное с мужчинами слово. Вот и в тот раз сказала твёрдо:

 – Повезу Филиппа в Спасское-Лутовиново, в церковно-приходскую школу.

 От Акинтьева до Спасского-Лутовинова не близко, километров тридцать. Но мать выбрала именно ту школу, потому что добрая слава о ней была в округе. Поговаривали, что и содержится она за счёт Тургеневых.

 Выяснила, что для поступления туда необходима справка из Акинтьевской школы и метрическая выписка из местной церкви. Обратилась к священнику за выпиской, но получила отказ:

 – Филипп – крестьянский сын и должен заниматься обработкой земли, а учиться будут мои дети. Их у меня восемь человек…

 Никакие доводы и уговоры не подействовали. Не добившись метрики, Аглаила Спиридоновна взяла справку из Акинтьевской школы, собрала котомку и вместе с сыном отправилась пешком в Спасское-Лутовиново.

 Надолго запомнился Филиппу Гулякину тот путь. Мать рассказала ему, что идут они в знаменитые места, что в краях тех жил великий русский писатель Иван Сергеевич Тургенев, который воспел их в своих замечательных произведениях.

 Мало было в то время в деревне грамотеев, но книги Тургенева знали все. Их читали и перечитывали вслух.

 В Спасском-Лутовинове священник встретил доброжелательно. Посмотрел школьную выписку, расспросил о метрике, покачал головой и решил:

 – Завтра экзамены. Выдержит их ваш сын, оставлю учиться. А документы у отца Александра востребую сам.

 Потом он распорядился, чтобы Аглаиду Спиридоновну с сыном устроили на ночлег и накормили.

 Экзамены Филипп Гулякин выдержал успешно, и его оставили при школе. Позднее он вспоминал:

 «В моём развитии, формировании мировоззрения заметную роль сыграли книги писателя Тургенева. Дело в том, что моя деревня находилась по соседству с селом Спасское-Лутовиново – родовым гнездом Тургеневых. Мы, деревенские ребята, запросто ходили в усадьбу, читали и без конца перечитывали «Записки охотника». Каждая строка этого произведения была близка и понятна нам. Ведь это о наших дедах рассказывал писатель. А знаменитый Бежин луг я исходил вдоль и поперёк и в период учёбы выучил рассказ великого писателя почти наизусть» **

  Но детство у Филиппа Кузьмича кончилось очень рано, рано приобщился он и к нелёгкому крестьянскому труду, рано вылетел из родного гнезда, чтобы поискать счастья в большом, пугающем его городе.

 Москва встретила сурово. Не один месяц обивал он пороги фабрик и заводов, кустарных мастерских и купеческих лабазов в поисках работы. Приходилось браться за всё, что могло дать хоть какие-то гроши. Был чернорабочим, выполнял разовые поручения на предприятиях, связанные с тяжёлым физическим трудом, нанимался разгружать вагоны. Однако, этот изнурительный труд оплачивался скудно, и вырученных денег едва хватало, чтобы самому не умереть с голоду. А ведь ехал, чтобы заработать для семьи.

 Нелюдимой и чужой казалась Москва. Одно утешение было – возил с собой томик Ивана Сергеевича Тургенева. В трудные минуты открывал его и словно возвращался в родные края.

 Постоянной работы найти не мог. У другого бы, наверное, руки опустились, но родители сумели воспитать в Филиппе упорство, настойчивость, силу воли. Ему передались материнская напористость и твёрдость, всегда примером был и отец Кузьма Никанорович, потомственный земледелец, закалённый нуждой и тяжёлым крестьянским трудом.

 Филипп Гулякин гордился отцом, гордился тем, что тот уважаем в деревне, что нередко соседи приходили к нему за советом, ценили его мнение.

 Природа наделила Кузьму Никаноровича житейской мудростью, рассудительностью. Он всегда был открыт людям, старался помочь в беде. Прежде чем дать серьёзный и ответственный совет, внимательно выслушивал человека, поглаживая окладистую бороду, потом говорил неторопливо, но твёрдо и убеждённо.

 Также и сына своего напутствовал, немногословно, кратко, но запомнились на всю жизнь Филиппу Гулякину отцовские слова:

 – Труд рабочего, как и крестьянина, нелёгок. Ждут тебя тяжёлые дороги. Будь настойчив и терпелив, не падай духом. И ещё: люби людей, помогай, если помочь можешь…

 Труд воспитал Филиппа Кузьмича Гулякина, лишения закалили волю, пример отца помог выковать бойцовский характер.

 Настойчивость, терпение и выдержка вознаградились. В начале 1915 года ему удалось устроиться на один из Московских заводов.

 А Москва уже бурлила и кипела, возбуждаемая революционной пропагандой. Филипп Гулякин сразу оказался под опекой революционно настроенных рабочих. Крестьянин, трудяга. Он должен быть борцом на лучшую жизнь. Ну что ж, годы лишений заставили Филиппа Кузьмича примкнуть к тем, кто обещал свободу и светлой будущее рабочим и крестьянам.

 Шла война, тяжёлая, кровопролитная, долгая. Для ненасытного фронта требовались всё новые и новые солдаты. В начале 1917 года в период очередной мобилизации был призван в армейский строй и Филипп Кузьмич Гулякин. Так он и попал в 56-ё запасной полк, который дислоцировался в Покровских казармах.

 Неуютным и холодным показалось Филиппу Гулякину трёхэтажное здание, построенное ещё в 1798 году. До начала войны в нём размещались два батальона лейб-гренадерского Екатеринославского полка и 7-й гренадерский Самогитский полк. Они ушли на фронт.

 Широкий плац *** перед казармами заметала пурга, свирепствовал мороз, но каждый день выходили на занятия роты, осваивая под грохот барабанов азы армейского строя, армейской службы. И готовили к отправке на фронт.

 К началу 1917 года боевой порыв, который сопутствовал первым месяцам войны, иссяк. Солдаты стали задумываться, за что воюют. Те, кто готовил революцию, торопились. «Руководящая и направляющая сила» прекрасно понимала, что, хоть и трудно России в этой войне, в которой её постоянно предают и продают подлые союзники, но русских дух не сломить – русских нельзя победить. Но русских можно обмануть, и обманом добиться некоторых успехов в борьбе с ними. В апреле уже планировалось грандиозное наступление, для которого и собирали по сусекам призывников вот в такие запасные полки. На них, эти полки, и было направлено острие пропаганды.

 Филипп Гулякин ещё на заводе частенько встречался с большевиками, бывал на различных легальных и даже нелегальных митингах и собраниях. Ему постоянно подсовывали запрещённую литературу. И в полку он оказался в гуще событий. Партийная ячейка там была невелика – всего человек двадцать. Но после февральских событий ни одно мероприятие не проходило без участия большевиков.

 К лету 1917 года 56-й запасной полк стал одним из самых революционных в Москве, а осенью большевикам удалось добиться направления нескольких его рот на охрану Арсенала в Кремле.

 В числе тех подразделений оказалась и седьмая рота, в которой служил Гулякин. По поручению партийной ячейки солдаты роты стали переправлять рабочим оружие и боеприпасы. Казалось бы, всё складывалось для большевиков благополучно, и Кремль постепенно оказался в руках революционных солдат.

 25 октября в 56-м запасном полку, как и во многих других частях Московского гарнизона, как на фабриках, заводах, в подмосковных сёлах состоялись собрания, на которых изложены требования предачи всей власти Советам.

 Но в конце октября юнкера, возглавляемые полковником К.И. Рябцевым, исполнявшим обязанности командующего Московским военным округом, ворвались в Кремль и разоружили там пять рот 56-го запасного полка.

 Солдат построили на площади перед Арсеналом. Неожиданно с одной из Кремлёвских башен ударил пулемёт. Защелкали пули, отбивая штукатурку на стенах Арсенала. Солдаты шарахнулись в сторону. Но пулемётчик стрелял не в них. Попадали сражённые свинцовым дождём офицеры и юнкера.

 Послышались команды. Рябцев приказал немедленно уничтожить пулемётчика. Несколько юнкеров побежали к башне, стреляя на ходу. Очередь сразила их. Побежали другие, но их постигла та же участь.

 И тут пулемётчик замолк столь же неожиданно, как и начал стрельбу. На башне, откуда он вёл огонь, раздались револьверные выстрелы. Уже убитого пулемётчика сбросили с башни. А в следующую минуту пулемёт заработал снова. Теперь под свинцовым ливнем оказались солдаты 56-го запасного полка.

 – Быстро к пушкам, – крикнул Гулякин стоявшим рядом товарищам.

 Чугунные лафеты спасли от верной смерти. Но надолго ли спасли?

 И вот солдаты, чудом спасшиеся от свинцового ливня, сидели взаперти, ожидая решения своей судьбы.

  Когда стемнело, загремел засов, и дверь отворилась. Послышалась команда:

 – Выходи по одному!

 – Ну, кажется всё, – сказал кто-то из солдат.

 Филипп Кузьмич промолчал и шагнул в неизвестность, готовый ко всему.

 – Получить лопаты, – распорядился офицер, по распоряжению которого их заперли в казарме.

 Пленники облегчённо вздохнули. Впрочем, особых иллюзий никто не питал. Все понимали, что роковой для них час просто откладывается на неопределённое время.

 Офицер приказал рыть братские могилы и хоронить убитых.

 Работали до поздней ночи. Офицеры и юнкера торопили. Они внимательно следили за работой, и нельзя было даже подумать о том, чтобы отойти хоть на шаг в сторону.

 А Гулякин напряжённо думал: «Надо бежать, но как?» Он понимал, что все выходу из Кремля охраняются – мышь не проскочит.

 Во время короткой передышки поделился мыслями о побеге со своим товарищем по роте. Но и вместе ничего придумать не могли. И тут пожилой солдат, потомственный рабочий, покрутив ус, предложил:

 – А если попробовать через стену?

  – Это как же? – спросил приятель Гулякина.

 – Найдём верёвку, по ней поднимемся на боевой ход, а там и спрыгнуть можно, – пояснил он.

 Гулякин покачал головой:

 – Где же мы возьмём верёвку? – и тут же сам предложил: – А если связать полотенца? В нашей казарме их вполне достаточно.

 Так и порешили. Улучив момент, когда юнкера, их охранявшие, отвлеклись, крадучись пробрались в казарму, где размещалась седьмая рота, собрали полотенца и пустились в опасный путь. Предстояло незаметно дойти до кремлёвской стены, тянувшейся вдоль набережной Москвы-реки.

 Риск? Конечно, риск. Но все понимали, что это единственный шанс. После захоронения убитых всех расстреляют.

 Дважды едва не нарвались на юнкеров. Чудом удалось затаиться.

 – Нужно спешить, – говорил Гулякин. – Если хватятся нас, прочешут всё.

 К стене вышли возле Тайницкой башни. Быстро связали полотенца. Получился длинный каната с петлёй на конце. Забросили на стену, петля зацепилась за что-то. Гулякин опробовал канат и радостно сообщил:

 – Держит…

 На боевой ход стены поднялись успешно. Отдышались и тут услышали шум. Очевидно, их отсутствие было замечено.

   – Прыгаем, – сказал Филипп Гулякин.

 Сам прыгнул последним. Всё следил, нет ли погони. Приземлился неудачно – ударился грудью о землю. Его подняли на ноги, поинтересовались, может ли идти.

 – Могу, конечно, могу, – ответил он через силу.

 А за стеной уже гремели выстрелы. Что там было? Неужели, расстрел их товарищей.

 Непроглядная темнота ночи надёжно скрывала беглецов. Однако в любую минуту можно было нарваться на патруль. Что тогда делать невооружённым?..

 – Куда теперь? – вполголоса спросил приятель Гулякина. – Ты же знаешь Москву.

 – В Покровские казармы. Надо рассказать, что случилось в Кремле и попытаться спасти тех, кто там остался.

 По городу пробирались осторожно. Никто не знал, кем и какие районы контролируются. И вдруг оклик из темноты.

 «Патруль!» – мелькнуло в голове.

 Гулякин шепнул своим, чтобы оставались на месте и молчали. Сделал несколько шагов вперёд. И позвал товарищей:

 – Идите сюда. Свои!

 Это были красноармейцы из Замоскворечья. Они помогли добраться до Покровских казарм.

 Весть о том, что случилось в Кремле, мгновенно облетела казармы. Многие рвались в бой. Но штурмовать Кремль вот так с ходу было бессмысленно. Нужна была подготовка.

 А между тем революционные события в Москве набирали обороты. В ночь на 31 октября (13 ноября) Московский военно-революционный комитет поднял войска на штурм Кремля. Когда 3 (16) ноября Гулякин и бежавшие вместе с ним из Кремля солдаты вступили туда вместе с войсками, они не нашли в живых своих товарищей. Все были расстреляны.

 В революционные дни Филипп Кузьмич Гулякин сумел вырваться в родные края, чтобы повидать родных, а потом всю зиму нёс службу по охране Кремля до тех пор, пока туда 11 марта 1918 года не переехало из Петербурга Советское правительство.

 Затем был фронт. Филипп Кузьмич Гулякин ушёл защищать родную землю от интервентов, жадной сворой бросившихся на ослабленную революционными битвами русскую землю. Летом почта принесла радостную весть – 22 июля 1918 года в далёком Акинтьеве родился второй сын, которого назвали Михаилом.

 Комиссар, поздравляя счастливого отца, сказал:

 – Родился у тебя ровесник Красной Армии. Быть ему красным командиром.

 Он ошибся лишь в воинской профессии сына Филиппа Кузьмича – Михаил Филиппович Гулякин стал не командиром, а замечательным, уникальным военным хирургом, полковником медицинской службы, Героем Социалистического Труда. О его славном боевом пути, о фронтовых подвигах и уникальных операциях в послевоенные годы, за которые и получил высокое звание Михаил Филиппович, ставший главным онкологом главного военного госпиталя страны, эта книга.

 --**--

 *С середины XIX века вдоль стен Арсенала были выставлены 875 пушек, отбитых русскими войсками у банды Наполеона во время Отечественной войны 1812 года. Они и послужили укрытием для солдат 56-го запасного полка.

 ** Ф. Гулякин. За власть Советов! «Вопросы и ответы», 1967 г. № 11, с. 17 – 18.

 *** В 1954 году на месте плаца разбит бульвар (часть Покровского бульвара).