золотой скальпель

 

Глава вторая.

«…У Михаила – руки хирурга!»

У южных ворот здания Арсенала в Кремле, перед мемориальной доской, посвящённой памяти солдат 56-го запасного полка,

расстрелянных здесь в октябре 1917 года, остановились трое: мужчина средних лет, одетый скромно и опрятно, юноша лет восемнадцати и двенадцатилетний мальчик.

       Продолжая уже начатый раньше свой рассказ о чём-то особенно дорогом и памятном ему, мужчина говорил:

       – Вот у этой стены всё и произошло. Отсюда в нас стреляли юнкера и офицеры. Здесь же, перед аркой построили затем всех, кто уцелел.

       – Папа, покажи пушку, за который ты прятался, – попросил мальчуган.

       Филипп Кузьмич Гулякин повёл сыновей к трофейным французским пушкам, отыскал ту, лафет которой защитил его от пуль.

       – Здесь мы и залегли с товарищами из седьмой роты, – пояснил он.

       Много раз сыновья, Алексей и Михаил, слышали рассказ о событиях октября 1917 года, а вот сегодня впервые побывали в Кремле, увидели своими глазами Кремль, «Ивана Великого» и другие священные для каждого русского человека места.

       Мишу интересовало всё: через какие ворота ворвались в Кремль юнкера и как им это удалось; где потом, в начале ноября, входил в Кремль в составе одного из революционных отрядов отец; на каких постах он нёс караульную службу зимой 1917-1918 годов…

       Отец с удовольствием отвечал на вопросы, радуясь, и любознательности сына, и его стремлению постичь смысл событий тех лет.

       А потом они прошли мимо Собора двенадцати апостолов, колокольни «Иван Великий» и у Архангельского собора спустились вниз к Тайницкой башне.

       – Вот здесь мы перебирались через стену, – показал Филипп Кузьмич.

        – А Покровские казармы ты нам покажешь? – снова спросил Миша.

        – Да, конечно, сходим и туда.

        Впечатлений было в тот день много. Впервые побывали сыновья Филиппа Кузьмича в Москве. Весело звенели трамваи, гудели автомобили. Майская Москва была шумной и радостной. На широком плацу пред казармами бодро вышагивали под барабанную дробь красноармейцы.

        И вспомнил Филипп Кузьмич суровую зиму 1917 года, заснеженный плац, холодные помещения казармы, вспомнил, как уходил отсюда в ноябрьские дни на штурм Кремля.

       Здесь начались его суровые испытания в годы революции, и снова он побывал на этих местах перед важным жизненным рубежом.

       С гражданской войны он вернулся в родное Акинтьево закалённым в боях и сразу же включился в борьбу за новую жизнь в деревне. Вскоре возглавил кредитное товарищество, так называемую «смычку», а через некоторое время его избрали председателем сельского совета.

       А вскоре пришла в деревню коллективизация, и первым председателем колхоза в Акинтьево стал именно он, Филипп Кузьмич Гулякин. По делам своего колхоза он и приехал в Москву, взяв с собой сыновей.

       Его ждала работа ответственная, напряжённая, ждали новые испытания.

       Старший сын решил остаться в сельской местности. Он окончил сельскохозяйственный техникум в городе Богородицке, и скоро должен был приступить к работе. А вот младший, Михаил, мечтал о профессии строителя.

       Филипп Кузьмич сказал Михаилу по этому поводу:

       – Каждый труд в нашей стране почётен. Строителем можно быть и на селе. Теперь и на селе будет, что строить.

 

      Надолго запомнилась Михаилу Гулякину поездка в Москву, запомнились огромные городские здания, великолепные архитектурные памятники.

      По пути домой заезжали в Орёл. Миша уговорил отца показать ему строительный техникум. Постоял, посмотрел на здание, из дверей которого, как раз в тот момент, гурьбой выкатывались студенты, и сказал отцу и брату:

      – Окончу семилетку и поступлю сюда!

      Пока же надо было ещё учиться в школе.

      Быстро пролетело лето, закончились каникулы. Собственно, в те годы у сельских детей свободные деньки и в каникулы выпадали не часто. Приходилось помогать родителям по хозяйству, работать на огороде, ухаживать за различной живностью.

      Отца видели редко. С утра до вечера он был в поле, на ферме, выезжал в другие деревни, где долго не ладилось с коллективизацией.

      В Акинтьево всё проходило более или менее мирно. Правда, несколько раз отца всё же поднимали за полночь, словно по боевой тревоге. Однажды кто-то поджог животноводческую ферму, в другой раз вывели из строя трактора.

      Старший брат уже работал в одном из колхозов агрономом, и Мише частенько приходилось быть за старшего. Он помогал делать уроки брату Александру и сестре Ане, нянчил младшего братишку Анатолия.

      Ну а если выпадали свободные минутки, садился за книги. С детства пристрастился к чтению.

      Незаметно шли годы. Позади осталась школа колхозной молодёжи. В 1932 году он поступил в Орловский машиностроительный техникум. Правда, здесь и ожидало первое разочарование – строительный факультет закрыли. Пришлось идти на машиностроительный.

      Год отучился успешно. Неожиданно выбранная специальность постепенно стала даже интересовать.

       Лето 1933 года провёл в деревне. Снова помогал матери, работал в колхозе, занимался с братьями и сестрой.

       Следующий год круто изменил его судьбу. Зима 1933-1934 годов выдалась суровой, морозной. К тому же накатился голод…

       Если в деревне ещё какие-то припасы были, то в городе стало особенно трудно. На помощь родителей Михаил рассчитывать не мог: знал, что семье и без того трудно. Трое малых детей подрастали. Надо было самому заботиться и об одежде, и о питании.

      Тогда-то и принял решение уйти из техникума. Но учёбу не бросил. Устроившись на работу в совхоз «Спартак» в Чернском районе, стал посещать вечерний рабфак, который закончил экстерном.

      Отец в то время работал в Чернском райземотделе, но вскоре получил новое назначение – возглавил крупное лесничество под Тулой.

       В те годы в гостях у Гулякиных часто бывал тульский врач-хирург Павел Федосеевич Федосеев. С большим интересом слушал Миша его рассказы о сложных операциях, о спасении, казалось бы, безнадёжных больных.

       Медицина для Михаила была областью незнакомой.

       И вдруг, однажды, неожиданно для всех, Федосеев сказал Филиппу Кузьмичу:

        – Сдаётся мне, что из Миши может получиться очень хороший врач.

        – С чего ты взял? – удивился Филипп Кузьмич. – Он у меня строителем мечтает быть. В институт собирается поступать.

        – Это, конечно, хорошо, – вроде бы согласился Федосеев, – да только Миша больше подходит для профессии врача. Характер уравновешенный, говорит спокойно, обстоятельно, да и руки. – Он взял руки юноши в свои, внимательно осмотрел их и прибавил: – У Михаила руки хирурга!

       Михаил задумался над словами Федосеева, стал ещё внимательнее прислушиваться к рассказам о работе хирурга.

        Любовь и расположение к людям всегда были в его характере. Теперь же он стал понимать, как важно для врача, к которому идут несчастные, поражённые недугами пациенты с надеждами на спасение, быть внимательным и способным к сочувствию. Пройдут годы и уже будучи знаменитым хирургом, Михаил Филиппович Гулякин скажет фразу, которая станет крылатой в госпитале: «Душа хирурга должны быть с больным вместе».

        Как-то летом 1937 года к Михаилу пришли его друзья по рабфаку Константин Гостеев и Михаил Шерстнёв.

       – Мы решили поступать в мединститут! – сказал Костя. – Едем в Москву. Давай с нами!

       У Михаила перехватило дыхание. Он подумал: «А что если попробовать? Вдруг действительно стану хирургом?»

       Съездили в Москву, подали документы во 2-й Московский медицинский институт и засели за учебники. Всё лето занимались. И вот пришло время экзаменов. Не было у Михаила в жизни до этих пор столь серьёзных испытаний.

       Первым был письменный экзамен по математике. В большом, просторном актовом зале стояла мёртвая тишина. Лишь поскрипывали перья ручек.

       Просмотрев задание и осмыслив его, Миша Гулякин успокоился. Он знал решения всех примеров и задач. Сказались недели напряжённых занятий летом. Да ведь и в школе колхозной молодёжи он был далеко не последним учеником.

       Огляделся. Неподалёку от него склонились над столами Гостеев и Шерстнев.

       «Как-то у них дела?» – с беспокойством подумал о товарищах.

       Работу Миша завершил одним из первых. Снова посмотрел на товарищей. Гостеев обернулся и подмигнул, мол, всё в порядке. Справился с заданием и Шерстнёв. Сразу стало легче на душе.

       После экзамена долго делились впечатлениями, снова и снова проверяя себя, разбирали решения задач. Этот день решили отдохнуть, а уж с утра взяться за подготовку к устному экзамену по математике.

       – Погуляем по Москве, – предложил Шерстнёв.

 

 

       Михаил уже мог кое-что показать друзьям и немного рассказать о Москве, в которой им теперь, в случае поступления, предстояло учиться.

       А потом были математика устная, основы ленинизма, физика, химия… Михаил всё сдал успешно. Оставалось сочинение. Он выбрал свободную тему и начертал на чистом листе бумаги: «Иной судьбы не желаю!»

       Он писал об отце, о его участии в революции, об организации колхозов в Акинтьево. И главное – о том, почему выбирает профессию врача. Рассказал о мечте помогать людям, научиться избавлять их от болезней, о том, как понимает долг врача.

       Писал и удивлялся, как же это мог раньше мечтать о какой-то другой профессии. Писал и проникался всё большим убеждением, что медицина – его призвание. Впрочем, пока ещё в этих его словах было много юношеской восторженности и увлечённости, ведь он ещё не познакомился тогда ни с анатомией и анатомичкой, ни с латынью и фармакологией, ни с гистологией и микробиологией – то есть с самыми сложнейшими предметами, без знания которых не может быть врача.

       Первый курс медицинского института не напрасно считается рубежным для каждого студента. На первом курсе самые сложные предметы. Приходится изучать строение человеческого тела, функции органов и тканей, биохимические процессы в организме. Тут уж подлинная проверка на прочность. Не каждый выдерживал её и не каждый мог преодолеть страх и брезгливость, заходя в анатомичку.

       Нельзя сказать, что Михаил Гулякин преодолел всё без труда, но ему удалось собрать в кулак свою волю, когда настал час знакомства с этим особым предметом.

      Конечно, к этому готовились не только студенты, но и преподаватели. Группе Михаила Гулякина повезло. Студентов, осторожно и робко переступивших порог анатомички, встретил немолодой уже, опытный преподаватель.

       – Побыстрее, товарищи, – поторопил он деловым, строгим голосом, – программа насыщенная. Нельзя терять ни минуты. Подходите к столу…  

       Михаил сделал шаг вперёд, стараясь не смотреть на стол. Его товарищи тоже прятали взгляды, делая вид, что их больше интересуют потолок, стены и окна секционного зала.

      Но это всё скоро пришлось отставить, поскольку преподаватель начал объяснение учебного материала почти без паузы. Он предупредил, что первое занятие – ознакомительное, а вот в следующий раз будет спрашивать и выставлять оценки.

      Напоминание о том, что придётся отчитываться за свои знания, заставило несколько по-иному взглянуть на предмет, который предстояло освоить.

       А потом от занятия к занятию студенты стали привыкать к анатомичке. На одном из занятий у преподавателя спросили, почему все анатомические обозначения даются в латинской транскрипции. Тот посмотрел на часы и сказал:

       – Ну, хорошо, несколько минут у нас есть. Поясню…

 

 

       Первокурсники в тот день услышали много интересного и нового. Оказалось, что медицинскую терминологию разработали ещё римляне в древние времена, а названия болезней ввели древние греки. Прошли столетия. За это время врачи многих стран пытались выработать свою национальную терминологию, но ни у кого ничего из этой затеи не вышло. Так и осталась латинская и греческая терминология международным языком медиков. Потому и приходилось первокурсникам заучивать наизусть множество различных названий и терминов на латинском и греческом языках.

      Михаил постепенно втянулся в занятия, появились у него и свободные минутки, которые он использовал на знакомство с Москвой, на походы в музеи, в театры. В институте работало много различных кружков, спортивных секций, а однажды появилось объявление о наборе в аэроклуб.

      Михаил долго смотрел на него. Казалось бы, для чего медику нужно прыгать с парашютом? Между операционным столом и небом дистанция огромного размера.

      Подошёл Виктор Гостеев. Прочитал и спросил:

      – Хочешь записаться?

      – Не знаю. А ведь здорово, наверное. Читал я о парашютистах, но сам не видел, как с парашютом прыгают.

      – Ну, так пошли. Вот и адрес. Арбат. Это где-то недалеко от Смоленской площади. От нас – рукой подать. Ребята уже там побывали.

      – Это что же, аэроклуб в городе. А как же прыжки? – удивился Гулякин.

      – Не беспокойся, прыгать будем на аэродроме за городом. Ну что, после занятий пойдём?

      – Заманчиво! – задумчиво сказал Гулякин и прибавил решительно: – Идём!

      С того дня они с Гостеевым несколько раз в неделю сразу после занятий спешили в аэроклуб, который находился в небольшом здании внутри квартала. Там царила необычная, непохожая на институтскую атмосфера.

      Даже манера поведения у тех, кто работал в аэроклубе, была совсем не такая, как у остальных. Держались несколько вольнее, ходили вразвалочку, вели себя чуточку развязно, но без бравады. Были они людьми простыми, весёлыми, любили шутку, умели беззлобно подтрунивать друг над другом.

        А до прыжков оказалось очень и очень далеко. Сначала теория. Доскональное изучение устройства парашюта, затем в классе на подвешенной к потолку парашютной системе отрабатывали управление парашютом, приземление, отделение от него.

      И у каждого на языке был один вопрос – когда же прыгать? А инструкторы только посмеивались. Не спешите, мол. Прыгать надо тогда, когда всё, что надо выполнить в небе, будет доведено до автоматизма на земле.

      После занятий в классе, тренировались во дворе на небольшой вышке. Там просто нужно было прыгнуть и опуститься на тросах, чтобы отработать приземление. Наконец, вывезли на прыжки с вышки, где над головой уже трепетал купол парашюта.

       И вот выезд на подмосковный аэродром.

       – Ты хоть на самолёте-то летал? – спросил у Михаила Виктор Гостеев, хотя, конечно же, знал ответ.

       – Откуда ж? – пожал плечами Гулякин.

       – И я не летал. А так хочется. Вот хоть сейчас бы в лётчики ушёл. Я просился, да не взяли.

        – А как же медицина? – удивился Михаил.

        – Так я ж учусь и неплохо.

         – И правильно, что не взяли, – рассудил Михаил. – Умение прыгать с парашютом может пригодиться врачу. А вот летать? Летать не его дело. Разные профессии.

       Ровное поле аэродрома, покрытое снегом, искрилось в лучах солнца. Мороз слегка пощипывал нос и уши, в воздухе стоял гул моторов, особый гул, не похожий на тот, что в городе.

      – Повезло вам, ребята, зимой прыгать мягче, – подбадривали инструкторы.

      Михаил думал, что они шутят и лишь годы спустя узнал, что сугробы иногда даже спасают парашютистов при неудачном приземлении.

        Первый раз в жизни поднялся он на борт самолёта, пусть лёгкий, одномоторный, но настоящий. Взревел двигатель, самолёт разбежался по взлётной полосе и оторвался от земли.

        Что испытывал он в те мгновения? Радость? Да. Но и робость – тоже немного.

       Команда «пошёл» прозвучала неожиданно. Михаил сделал шаг и провалился в сияющую и сверкающую бездну – день выдался солнечным, ясным, слепило глаза от яркого света, от голубизны неба, от белизны снежного покрывала.

       С лёгким щелчком раскрылся парашют, и купол его вспыхнул над головой. Тревоги, опасения, робость всё осталось позади. Сердце наполнилось радостью, гордостью. Не столь ещё привычным был парашютный спорт, и далеко не каждый мог похвастать причастностью к этому делу настоящих, сильных и мужественных людей.

      Не думал тогда Михаил, что причастность к этому делу через несколько лет сыграет значительную роль в его судьбе.

 

      Как-то отец сказал ему, ещё бывшему тогда школьником:

      – Ты родился в восемнадцатом, стало быть, ровесник Красной Армии… Знаешь, что мне заявил фронтовой комиссар, когда узнал о твоём рождении?

      – Что буду военным.

      – Угадал.

      Тогда Миша задумался, но заявил решительно:

      – Нет, я мечтаю строить дома, хорошие, большие, светлые, чтобы людям там жилось хорошо и радостно.

     Давно это было, а Михаил нет-нет да вспоминал о разговоре, хотя выбрал профессию совершенно, как ему думалось, мирную.

      И вдруг в 1939 году, когда он оканчивал второй курс, стало известно, что в их 2-м Московском медицинском институте, самом, казалось бы, мирном учебном заведении, открывается военный факультет.

      По-разному восприняли это известие студенты. Время наступало суровое. В Европе набирал силу фашизм, порабощая страны, кое-где осторожно, больше подкупом и обманом, как в Чехословакии, а кое-где и открыто, как в Испании.

       Весной 1939 года начался отбор слушателей на военный факультет. Перед студентами, заканчивавшими второй курс, выступали преподаватели. Они не агитировали. Просто разъясняли задачи, которые предстоит решать тем, кто свяжет свою жизнь со службой в Красной Армии.

        Студентам рассказали, что военные факультеты образованы не только при 2-м Московском, но и при Харьковском, Саратовском медицинских институтах. Красной Армии нужны были врачи. Те, кто решал перейти на военный факультет, зачислялись в кадры Красной Армии.

       – Не такая уж мирная, выходит, у нас профессия, – сказал после одной из бесед Виктор Гостеев. – Ещё Гомер в своей «Илиаде» называл воинов врачей Махаона и Подалирия. Они уже тогда оказывали помощь раненым, – напомнил он.

        А рассказал об этом студентам выступавший перед ними военный врач. Поведал он и о зарождении военной медицины в России.

       В 1654 году при Аптекарьском приказе* была организована подготовка военных лекарей, а в 1658 году 13 выпускников уже отправились в полки.

       Первые сведения о штатных полковых лекарях в русской армии относятся к 1711 году, а в «Уставе воинском 1716 года уже предусматривались в дивизиях должности дивизионных докторов и штаб-лекарей, занимавшихся главным образом хирургией. В полках вводились полковые лекари, в ротах – цирюльники.

       Русские военные врачи в XVIII-XIXвеках нередко становились новаторами в делах медицинских. Ведь они по существу шли дорогами, не проторенными.

       К примеру, П.З. Кондоиди ** впервые в России разработал план медицинского обеспечения войск, инструкцию для руководящего состава армии, создал первый подвижный походный госпиталь, что позволило резко снизить смертность среди раненых.

       В 1793 году штаб-лекарь Е.Т. Белопольский *** составил «Правила медицинским чинам», в которых значительное место было уделено мерам по предупреждению болезней.

       По распоряжению Александра Васильевича Суворова эти правила немедленно ввели в действие в подчинённых ему войсках. Ну а затем они стали обязательными для всей русской армии.

       Студентам рассказали и о наиболее знаменитых мастерах своего дела, о Николае Ивановиче Пирогов и Николае Ниловиче Бурденко, об участии в совершенствовании военной медицине Сергея Петровича Боткина ****.

       В 1855 году Боткин добровольцем поехал в Крым, в действующую армию и в течение трёх месяцев работал ординатором Симферопольского госпиталя под руководством Пирогова. Впоследствии он стал одним из основоположников военно-полевой терапии.

       Во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов, будучи врачом штаб-квартиры, занимался совершенствованием организации терапевтической помощи в боевых условиях. Он указывал, что военный врач должен быть не только хирургом, но и терапевтом, умеющим лечить, а главное предупреждать болезни среди личного состава. Он организовал изучение характера заболеваний и заболеваемости во время войны, занимался вопросами противоэпидемической службы, передислокации госпиталей, эвакуации больных и раненых воинов.

       Быть военным хирургом, оказывать помощь раненым под огнём врага, как это делал Николай Иванович Пирогов во время знаменитой Севастопольской обороны и в ходе русско-турецкой войны, как Николай Нилович Бурденко, Георгиевский кавалер, участник русско-японской войны 1904-1905 годов и 1-й мировой войны – это ли не ответственно и почётно.

       Михаил Гулякин без колебаний решил стать военным медиком и написал впервые уже не заявление, а рапорт с просьбой направить его для дальнейшего обучения на военный факультет 2-го Московского медицинского института.

--__---

  * Аптекарьский приказ – высший орган медицинского управления, существовавший в Московском государстве в XVI – XVIIвеках

** Павел Захарович Кондоиди (1710-1760) – русский врач, организатор здравоохранение и военной медицины в России в середине  XVIIIвека.

*** Ефим Тимофеевич Белопольский – русский военный врач.

****Сергей Петрович Боткин (1832-1889) – классик русской медицины, выдающийся терапевт, создатель русской школы терапии.