И снова Татьяна

Мысли прервал осторожный стук в дверь. Теремрин вышел в холл, со словами:

       – Открыто, заходите.

       И тут же на пороге появилась Татьяна.

       Мгновение он смотрел на неё, порывистую, стремительную, словно решившуюся на что-то важное в своей судьбе, а затем, слегка отстранив, повернул ключ в двери, подхватил Татьяну на руки и, прижав к себе, понёс в свою комнату. Их губы тут же нашли друг друга. Всё было без слов. Он положил её на кровать, присел на одно колено и стал снимать красивые блестящие сапожки. Она в ответ потянулась к нему и прижала к себе его голову.

       – Что ты? Что ты хочешь? – прошептала она, хотя этот вопрос был совершенно излишним.

       Да он и не стал отвечать, словно лишившись дара речи. Его тянула к ней неодолимая сила, копившаяся всё это время, пока они накануне пили чай, пока шли до проходной «Клязьмы», пока гуляли нынешним утром по живописным даже в промозглое время года аллеям пансионата. И вот эта сила, уже ничем не сдерживаемая, ничем не ограничиваемая, рвалась наружу, и не было, наверное, такой преграды, которую бы не преодолела она.

       Теремрин приподнял Татьяну, чтобы спрятать под одеяло. В хорошо проветренном номере было прохладно.

       – Я пришла поговорить, я хотела сказать, – шептала Татьяна, видимо, желая объяснить свой неожиданный, незапланированный визит. – Я сказала Даше, что разболелась голова и хочу пройтись, а её попросила последить за мальчишками, – продолжала пояснять она. – А потом попросила сводить их в буфет, куда и мы придём за ними.

       Пока она всё это шептала, Теремрин освободил из плена её великолепные стройные ноги, снова приподнял, чтобы снять блузку, из которой рвались к нему навстречу два ещё находившихся в ажурном заточении холмика. И при этом ухитрялся вырывать на волю и своё разгорячённое неутолимой жаждой существо.

       Он не ведал, что сейчас говорить, хотя, конечно, знал, что обычно говорится в подобных ситуациях. Но то, что происходило с ним сейчас, не укладывалось в обычные рамки. Сколько переживаний доставило ему то, что произошло с Татьяной летом в его номере, сколько размышлений обрушилось, когда она слишком уверенно сказала, что он, именно он сделает её МаТЕРью, что именно с ним она становится женщиной. И какой удар обрушился, когда, в результате раздумий, пришёл к выводу, что она его двоюродная сестра. И вдруг нежданно, в самый необыкновенный момент пришло освобождение от всех этих нравственных пут, от мыслей, доходивших до самоедства, к которому он, по характеру, никогда не был склонен.

      Она была перед ним, прелестная в своей наготе, раскрывшаяся для чего-то такого, чего не выразить словом, ни пером описать – да, случаются в жизни такие моменты, описание которых, самое изящное, блекнет перед их всепобеждающей силой. Наступил тот сумасшедший миг, когда он словно упал в её объятья, когда рванулся вперёд в неистовстве своих чувств, столь накалённых, что, казалось, закипит кровь в жилах. Он растворился в ней, растворяя её в себе. Татьяна, слабо охнув, ещё крепче обвила его руками, стараясь быть ещё ближе, чем это возможно. Они превратились в единое целое, их сердца бились совсем рядом, их души ликовали в необыкновенной, сияющей гармонии. Татьяна ничего не говорила – у неё не было сил ни на слова, ни на объяснения. Он же наслаждался необыкновенными минутами близости с ней, уже не думая ни о чём, кроме этого волшебного существа, которое волновало, будоражило, словно унося в Поднебесье.

       О, Боже мой! Разве возможно описать те неподражаемые ощущения, когда два великолепных, ещё совсем девичьих холмика вонзаются в твою распалённую грудь! Разве можно выразить словами соединение на всю глубину твоего сознания двух существ, когда все ощущения сосредотачиваются в одной распалённой точке твоего тела, проникающего в волшебный родник, в тот родник, в котором, при известных условиях, когда этого угодно Всевышнему, зарождается новая жизнь. Но ведь и в тех случаях, когда не совершается это зарождение, разве бесполезны эти невероятные всплески чувств и эмоций двух любящих сердец, двух любящих душ? Нет, не бесполезны, ибо излучают животворящую, светлую энергию, которая напитывает всё вокруг, очищает окружающий мир от скверны и вырывается в атмосферу.

       Сколь же невероятно высоко над пропастью похоти поднимается это волшебное соединение двух существ. Сколь чище подобное волшебное соединение, чем то, что распространяет демократическая свора в кинофильмах известного рода! В кинофильмах, где уродливые обезьяны, размахивают уродливыми предметами, втыкая их в столь же обезображенные отверстия особей с искаженными до уродства лицами, а с экрана несутся несуразные звуки, словно там, за экраном, скрываются непроходимые джунгли с агрессивным, голодным, пожирающим всё прекрасное чудовищем. Наверное, гораздо большим грехом надо считать просмотр этого упражнения питекантропов, нежели совершать то, что свершается в возвышенном и восторженном состоянии, когда пылают сердца двух любящих половинок, когда эти две половинки словно соединяются в одну, когда поют их души.

       На какое-то время Теремрин и Татьяна забыли обо всём – их существа настолько проросли друг в друга, что, казалось, нет силы, способной оторвать их друг от друга. Теремрин чувствовал её всю, до тех самых прелестных глубин, в которые, по удивительной особенности Земного Мира, стремятся мужчины. Но это стремление опошляется, осуждается теми, кто не способен понимать, что ощущения полной, невероятной, волшебной близости любимого с любимой невозможно купить ни за какие миллионы бумажек, условное обозначение которых «S» с двумя продольными шпалами, не что иное, как первая буква обозначения главы тёмных сил. Змеиной главы сил, которые пытаются сокрушить всё на Земле и в первую очередь опошлить, принизить, пустить в распродажу на пресловутый «рынок» высокое слово Любовь. Эти силы веками стремились извратить великое это чувство, но они не понимали и не понимают того, что есть – «Гармония», а потому и не могут извратить его, а следовательно не смогут никогда добраться и до волшебного Божественного, то есть дарованного человечеству Самим Создателем, ощущения и состоянии, именуемого «Гармонией Любви».

       Ни Теремрин, ни Татьяна не знали в тот момент этого понятия в теории, но они ощутили его в жизни.

       – Нам надо идти, – робко сказала она, даже не пытаясь освободиться из его объятий, и сама крепко обнимая и стараясь вжаться в него, раствориться в нём ещё более, чем уже растворилась. – Представление, наверное, завершилось, и дети ждут в буфете.