Николай Федорович Шахмагонов (от автора ...)

 Вот и настал момент, когда надо либо завершить повествование, либо коснуться тех моментов, которые прямо скажем, не очень выгодны автору исповедальной прозы, при воспоминании о коих не могу не думать о себе с укором, не могу не адресовать упрёка в свой адрес.

  

 Так что же делать, дорогие мои читатели? Как поступить? Уже в комментариях по поводу небольшого отрывка из этой исповеди отразились диаметрально противоположные взгляды… И самое интересное, что правы обе стороны, а вот повинен автор в том, что не показал причины измен. Да, увы, бывают причины, которые оправдывают измены… Но об этом позже. Сейчас я хочу всё же решить, продолжать ли писать с той же мерой искренности, с тем же уровнем откровения, с которым начинал эту исповедь, или сделать резкий поворот к жанру повести ли, рассказа ли, когда не только допустим, когда в основе повествования лежит художественный вымысел.

 Справедливо говорят, что лучший учитель – книга. Посмотрим, чему нас учат книги, точнее, чему учат нас авторы книг, вошедших в сокровищницу мировой литературы…

Константин Паустовский в предисловии к «Повести о жизни» писал:

       «Для всех книг, в особенности для книг автобиографических, есть одно святое правило – их следует писать только до тех пор, пока автор может говорить правду… По существу творчество каждого писателя есть вместе с тем и его автобиография, в той или иной мере преображённая воображением. Так бывает почти всегда».

       А Томас Манн о писательском труде высказал такие мысли:

       «Нам кажется, что мы выражаем только себя, говорим только о себе, и вот оказывается, что из глубокой связи, из инстинктивной общности с окружающим, мы создали нечто сверхличное… Вот это сверхличное и есть лучшее, что содержится в нашем творчестве».

       Ну и, конечно, прикоснулся к знаменитой «Исповеди» Жана Жака Руссо:

Исповеди Руссо». Поразила уже аннотация к книге. Там значилось: «Исповедь» – самое выдающееся произведение Руссо. Это не только автобиография, но и роман. Цель книги – "...показать своим собратьям одного человека во всей правде его природы", во всем его неповторимом индивидуальном своеобразии. С предельной искренностью и беспощадной правдивостью Руссо обнажает свое сердце, "...все свои сокровенные мысли...", не боясь рассказать "...о себе самом самые отвратительные вещи...". Рисуя жизнь, излагая мысли и описывая душевные состояния, Руссо раскрывает не только свой внутренний мир, но и систему взглядов на природу и общество. Чувству справедливости, непосредственности, любви к природе – вот чему можно научиться у французского философа».

       Научиться у философа?! Чему? Жизни? Нет… Учиться надо правдивому изображению жизни – вот что уяснил Масленников из «Исповеди».

      А писать, писать до тех пор, пока способен излагать правду.

      Что же дальше? Продолжать, как показалось некоторым читателям – они по-своему правы – идеализацию супружеской неверности? Нет, задача другая – попытаться воскресить идеализацию любви подлинной, всепобеждающей и всепоглощающей, даже, быть может, постараться воскресить идеализацию Женщины, да, именно Женщины с большой буквы. Впрочем, Женщину с большой буквы делает всё-таки мужчина.

      Что же касается самой психологии супружеская неверности, её истоков и причин, то об этом я попытался размышлять в повествованиях, названных «Моя любовь на курсе выпускном» и «Любовь лейтенантская». Там истоки моего дальнейшего поведения в жизни. Конечно, и за то, что происходило в те годы, ответственность ложится прежде всего не меня. Знаменитый философ Владимир Сергеевич Соловьёв доказал, что ответственность за воспитание жены лежит на муже. Но… как стать воспитателем, если сам не получил воспитания в сём важном вопросе.

      Сейчас много говорят о половом воспитании. Ну уж на это либерастическая демократия горазда – всё перепутали, всё опошлили и ни к чему не пришли. Точнее, своего добились. Появились книги, в которых описание высшего таинства отношений двух любящих существ сделано с помощью синтеза жаргона, матерщины и медицинских, а то и просто блатных терминов. Разве что матерные слова не выписываются целиком, а обозначаются буквой с отточием…

       Именно по-своему сражаясь с этакими площадными поделками я старался и буду стараться выписывать всё иначе, подбирая слова таким образом, чтобы эти описания сцен не резали слух, не заставляли души чистые краснеть от чтения безобразий.

       И что-то, возможно, получилось. Однажды мне позвонила читательница и стала благодарить за роман «Офицеры России. Путь к Истине». Ну и сообщила, что прочитала сама и теперь усадила читать дочь. Я поинтересовался, сколько лет дочери и, услышав, что 14 лет, почти в ужасе воскликнул: «А не рано ли, ведь там есть такие откровенные сцены!.. Я ведь писал офицерский роман, роман для взрослых!» Я ведь дочери, которая училась в Литературном институте, подобные эпизоды не давал читать – просто изымал страницы с откровенными сценами из вёрстки, которую она помогала вычитывать. Но тут услышал в ответ: «Нет, не рано – потом будет поздно. Они выписаны так, что многому учат и предостерегают от вольности в отношениях…»

       Нет… Это уже похоже на оправдания… Я увлекся размышлениями. Возвращаюсь к исповеди, а уж читатели решат, где прав я, а где и не очень или совсем не прав…

       Итак, волшебный искромётный роман развивался…

       Не прошло и года после нашей первой встречи, а мы уже побывали два раза в Поленово, один раз в Пятигорске (почти месяц), два раза в Ленинграде (первый раз – месяц, второй – два дня). Мы встречались очень часто, почти каждый день я встречал её с работы и провожал до безопасного рубежа. Ну и не реже одного раза в неделю мы уединялись для встреч ещё более приятных и ставших необходимыми как воздух.

        Разве всё опишешь?! Нет, не потому, что всё вошло в обыденное русло – нет, такие отношения никогда не могут стать спокойными, проходить с рутинным регулярством. Всё на высшей точке кипения, всё на гребне амурных волн, всё, подобно огненной лаве незатухающего вулкана.

       Есть ли наивысшая точка любви, есть ли на свете тот рубеж, который нельзя преодолеть и есть ли какой-то предел в волшебстве любви? Такого предела нет… Если бы он был, наверное, достижение его становилось начало конца таких отношений. И всё же жизнь диктовала нам свои правила. Мы стремились быть вместе, вместе и навсегда. Мы, порой, забывали, что это почти невозможно в тех обстоятельствах, которые нельзя сбрасывать со счёта, но мы не задумывались ни о чём.

       Вот тут бы и поставить точку. И завершить повествование красиво, не бросая тень на самого себя…

       Вскоре после одной из поездок она почувствовала в себе те изменения, к которым не могут не привести забвения осторожности. Забвение не случайно. Я кажется уже упоминал, что она мечтала о втором ребёнке, но ничего не получалось с мужем. Решив, что дело в ней, она и потеряла осторожность…

      И вот стало ясно. В ней зародилась новая жизнь, и это событие требовало решений. А мы собирались в Пятигорск, снова в Пятигорск, который полюбился нам – мне уже очень давно, а её – минувшей осенью.

       Мы были как во сне. На этот раз уезжали, даже не заботясь о вариантах посадки в вагон. Я взял билеты в «СВ» на третий поезд и мы благополучно сели в него, поскольку муж её опять пропадал в каких-то постоянных отъездах, причины которых давно уже её не интересовали.

       Когда вошли в тот же номер Пятигорского военного санатория, она воскликнула: «Надо же, как и не уезжали!»

       И снова впереди 26 дней путевки, да ещё чуть более суток дороги. И снова терренкур на горе Машук, снова парк Цветник, снова танцы, снова неповторимая природа Кавказских Минеральных Вод. Только уже никаких запасных номеров в городской гостинице мы не брали. Начальство входило в моё положение, ну а медсёстры, коридорные, уборщицы ничего удивительного не видели в том, что в двухместно номере живут двое. Данные об отдыхающих им были без надобности. Отдыхают и отдыхают. Сколько номеров на этаже! Разве что разница в возрасте могла смутить, но ведь «чем дальше нас уносят в зрелость годы, тем меньше разница в летах видна». Подумаешь, полтора десятка лет, когда мне 41, а ей 26! Бравый, подтянутый, спортивного вида полковник вполне мог быть женат и второй раз. Разве мало таких случаев?!

        Всё начиналось хорошо, всё начиналось великолепно. Мы были счастливы как прежде, но постепенно её настроение стало меняться, ведь она носила в себе новую жизнь. Это всё более и более тревожило её, ведь мы так ещё ничего и не решили окончательно и бесповоротно. На нас обрушивались проблемы, проблемы и проблемы, которые неминуемо возникали при исполнении наших замыслов. А как решать их в стране, которая пока ещё незримо, но катилась в пропасть. Мы гнали от себя неприятные мысли, но как прогонишь, когда всё это видно, видно. Когда природа посылает знаки, может, даже знамения…

      Я запомнил тот день 17 июня 1989 года. Не случайно запомнил. Он стал для меня знаменательным, поскольку ровно пятнадцать лет спустя 17 июня 2004 года я начал писать роман «Офицеры России. Путь к Истине». А до этого все попытки почему-то были тщетны. Несколько раз брался, печатал на машинке несколько страниц, а затем рвал их в мелкие кусочки. Пытался начинать от руки, но результат оказывался тем же.

 Мы были в номере и вдруг он, выйдя в лоджию, почти закричала:

       – Ой, скорее иди сюда… Посмотри что творится!

 Она стояла в лоджии стройная, аккуратная, в цветастом халатике, облегающем красивую, словно выточенную большим мастером фигуру. Она даже чуточку поднялась на цыпочки, и я, ступив в лоджию, не удержался, обнял её. Но она осторожно отвела мою руку, повторив:

        – Смотри же, смотри…

 Из лоджии открывалась широкая панорама города, лежащего в долине, дальше виднелись небольшие зелёный шапки гор, за ними снова горы, горы, горы. В ясную погоду можно было полюбоваться Эльбрусом, а иногда и далёкой величественной грядой Кавказских гор, уходящей к знаменитому Казбеку.

 Но сейчас всё выглядело тревожно, даже зловеще. Всё небо было в тучах, а над нами нависал, медленно надвигаясь на город, тяжёлый клубящийся клин, сползавший с отрогов Машука и уже достигший остриём своим ближайшей горы, что виднелась за городом.

Зловещими казались даже отблески солнечных лучей на горизонте. Лучи не пробивали наслоение облаков, перераставших в тучи, они словно застревали и дробились в тёмно-серой массе, кое-где подсвечивая её кромки тревожным светом.

 Правее горы, в которую упирался клубящийся клин, горизонт уже был исполосован изгибающимися на ветру сплошными линиями – там уже обрушились на землю струи дождя, напоминавшие издали серый частокол.