Военный роман

 (Глава первая - в разделе "История. Военный роман"). 

 

       Москва жила своей жизнью, но жизнью уже совершенно иной, незнакомой полковнику Урусова, покинувшему столицу два десятка лет назад. Ещё утром сын сказал:

       – Предложил бы отвезти тебя в управление кадров – ради такого случая мог бы и отпроситься с работы, да, к сожалению бессмысленно это. Москва теперь совсем иная. Пробки, пробки. Кругом пробки. Так что на метро раза в два три быстрее. К примеру, кто из Подмосковья на работу в столицу приезжают, оставляют машины на ближайшей к окружной дороге станции метро и далее – голубым экспрессом до места работы.

       Давненько Олег Николаевич Урусов не был в метро. Да, собственно, в метро-то как раз не столь уж всё и изменилось. Разве что рекламу всюду понатыкали к месту и не к месту. Меньше стало читающей публики, да и у тех, кто что-то читал в дороге, литература была несколько иного характера.

      Урусов с интересом поглядывал на пассажиров. Он ехал не в часы пик. Накануне, когда позвонил в управление, ему назначили на 11.00. На более раннее время кадровики встречи назначают редко. С утра обычно совещания, инструктажи и прочие внутренние мероприятия.

        Из метро вышел на станции Парк Культуры. Здесь уж изменений нельзя было не заметить. Конечно, Москва уже во второй половине восьмидесятых начинала приобретать несколько иной облик, но всё происходило не столь стремительно и резко. Да и вначале девяностых она всё ещё выглядела почти по-прежнему.

       Теперь же Москва поразила. Улицы стали темнее что ли, мрачнее… Переходя Комсомольский проспект у храма, Урусов понял, в чём дело. Прежде машин было меньше, да и были они более весёлых тонов. Красные, жёлтые, зелёные, синие «Волги», «Жигули», «Москвичи», «Запорожцы» заполняли улицы. Конечно, иномарок в Москве было уже тогда предостаточно, но теперь, казалось, машин отечественного производства и вовсе не было.

       Он долго ждал на тротуаре у перехода, когда загорится зелёный свет, а мимо проползали тяжёлые, угловатые, в основном чёрные мерседесы, БМВ, лексусы, тойоты и прочая, и прочая… Прошёл по набережной, с которой открывался вид на Центральный парк культуры. У знаменитого здания, в котором располагался главкомат Сухопутных войск в прежние времена выстраивались сплошь одни Волги, да изредка Чайки. Теперь все проулки и переулки были тоже заняты иномарками.

       Впрочем, что удивляться? Ведь и на Дальнем Востоке отечественных машин осталось теперь немного, быть может, в процентном отношении даже меньше, чем в Центральной России. Оно и понятно – Япония рядом.

       Здесь же это удивило скорее потому, что уезжал он из Москвы, когда ещё всё было иначе.

      Он приехал раньше времени и потому с удовольствием постоял несколько минут у скульптурной группы, изображающей яркий и памятный каждому военному эпизод из сразу полюбившегося фильма «Офицеры».

      Навечно застыли перед зданием Главного штаба Сухопутрных войск скульптуры главных героев фильма. Внук генерала Трофимова суворовец Ванечка Трофимов и настоящая офицерская жена с цветами в руках. Причём цветы в её руках живые.

      «Да, видно, многие из нас-офицеров хотели бы, чтобы рядом была вот такая, настоящая вторая половинка», – подумал Урусов.

      Он пожалел, что не знал об этой скульптуре, а то бы непременно тоже купил цветы.

      Мелькнула мысль о той, что с тревогой провожала его в эту поездку. Впрочем, только мелькнула. Сейчас он был сосредоточен на главном.

       Урусов выстоял небольшую очередь к окошечку в бюро пропусков, протянул удостоверение личности офицера и назвал управление. Через минуту ему протянули пропуск. Прошёл к указанному подъезду, поднялся на нужный этаж и оказался в длинном коридоре со множеством массивных дверей.

       Отыскав дверь с указанным на пропуске номером, постучал и, не дожидаясь ответа, открыл её с вопросом:

       – Разрешите?

       – Да, да. Проходите. – сказал молодой полковник, поднимаясь из-за стола. – Вы?..

       – Полковник Урусов, – упредил он вопрос, представившись.

       – Да, да… Я так и понял. Узнал вас, узнал. Проходите, садитесь. – И когда Урусов прошёл в кабинет и остановился у указанного ему кресла, прибавил: – А вы меня узнаёте? Немудрено. Я тогда в дивизии командиром взвода был. Год служил под вашим, так сказать, командованием.

       – Немудрено, – усмехнулся Урусов. – Ещё Константин Симонов писал, что полковник – это такое звание, получив которое, офицер ждёт, когда его догонят лейтенанты. Да, может, я вас и вспомнил бы, если бы увидел в лейтенантской форме, но теперь… Годы и звания меняют людей, во всяком случае, их внешность меняют сильно. Наверное, и вы бы меня не узнали, если бы не пригласили в этот кабинет, а встретили бы где-то в иной      обстановке, не служебной, как говорится.

       – А вот вы мало изменились, – возразил полковник.

        Урусов усмехнулся:

       – Законсервировался в Забайкалье.

       – Я не преставился, – сказал полковник, переходя к делу. – Володин

Сергей Александрович.

       Урусов кивнул и приготовился слушать.

       – Вы, конечно, удивлены внезапным приглашением в управление кадров? Ну и, наверное, тем, что не сообщили вам о причине этого приглашения.

       – Да, признаться, удивлён. В штабе округа никто ничего не мог объяснить. Такие вызовы были характерны в канун войны...

       – В данном случае речь не о войне и даже не о горячих точках. Но задача очень важная. Сами знаете, какой смерч пронёсся над нашей армии в минувшие годы, знаете, сколько порушено, уничтожено, испорчено. Не будем об этом. Говорено, переговорено уже. Речь идёт о восстановлении разрушенного. В частности, о восстановлении дивизий.

       – Знаю. Но не пойму…

       – Подождите, пожалуйста, не спешите… Вы хотели спросить, причём здесь вы? Наверное, подумали и о том, что возраст у вас уже почти что предельный? В запас, пора. Подумали?

       – Подумал, – согласился Урусов.

       – Да, это так. Мало, очень мало осталось в армии офицеров вашей закалки. Кого изгнали, кто по возрасту ушёл. Вы на высокие должности вышли в трудах, делом доказывая свои способности. Не случись всех тех событие начала девяностых, наверное, в середине девяностых дивизией бы точно командовали. Так я говорю?

       – Как знать? Но вполне возможно.

       – То есть, можно сказать, что вы уже почти полтора десятка лет назад были готовым комдивом! Догадываетесь, к чему клоню. Принято решение предложить вам должность заместителя командира дивизии, которая будет развёрнута в ближайшее время из бригады, то есть, по сути, восстановлена. Спросите, почему вы? Да потому что на минувших учениях бригада, которой вы командуете, одна из немногих получила высокую оценку. И это ваша заслуга, ибо вы, несмотря на все превратности судьбы, служили по-настоящему. Но вот настало новое время, поистине время возрождения нашей армии. А кто будет возрождать? Кто знает, как и что было, кто помнит это? Кто вообще представляет собой, что значит, скажем, полковые учения с боевой стрельбой? А вы всё это прошли ещё в советское время, когда были заместителем командира полка. И вам всегда везло. С командирами везло. Как учения или проверки какие, они исчезали.

       Полковник Володин усмехнулся, но потом вдруг посерьёзнел и сказал:

       – Кстати, один из таких вот ваших командиров и предложил вашу кандидатуру. Командир бригады, который немного побыл у вас и дальше пошёл. Но вас запомнил.

       Урусов понял о ком речь и понял также, что полковнику, видимо, некорректно называть имя генерала, который шёл наверх быстро, потому что вели его на этот самый верх очень продуманно.

       Володин, видимо, оценил такт, оценил, что Урусов не стал уточнять имя того своего бывшего командира, и закончил вопросом:

       – Словом, предложение ясно?

       – Ясно и понятно!

       – Вам нужно время подумать?

       – Когда вступать в должность? – спросил Урусов.

       – Иного ответа я и не ожидал. Ну а теперь. Теперь для вас небольшой сюрприз. Ну, то, что вы не запомнили командира взвода, то есть меня, это не удивительно. А вот комбата вы, наверняка, вспомните. Собственно он, ваш комбат, и приглашал на беседу, да его самого внезапно вызвали к высокому начальству. Вот и поручил мне вас встретить. А сейчас, наверное, он уже на месте. Нынче надолго от дел не отрывают. Если вызывают, то по конкретным вопросам, не терпящим отлагательств.

       Полковник потянулся к телефонному аппарату, набрал номер, спросил:

       – Генерал вернулся? Вернулся… Доложите обо мне.

      Он продолжал разговаривать с Урусовым, прикрыв рукой микрофон телефонной трубки. Наконец, услышал, что сказали на другом конце провода и ответил:

       – Мы идём.

       Они прошли по коридору, полковник открыл дверь в приёмную и пропустил вперёд Урусова. Дежурный офицер встал из-за стола и, указывая на дверь, сказал:

       – Генерал ждёт вас.

       Кабинет был просторным, несколько вытянутым вдоль окон. Из-за массивного стола вышел моложавый генерал-лейтенант и сделал несколько шагов навстречу.

       – Рад, рад видеть своего командира и учителя. Рад, очень рад, дорогой Олег Николаевич.

       Он взял правую руку Урусова двумя своими руками и крепко сжал ими.

       – Алёша, Алексей....

      Урусов сделал паузу, пытаясь вспомнить отчество, но генерал перебил:

      – Для вас всегда Алёша, всегда, – повторил он и предложил сесть в кресло, перед столом.

       Сам опустился напротив. Полковник продолжал стоять. Генерал сказал ему:

       – Спасибо, что встретили моего командира, спасибо, что проводили ко мне. Если вопросов нет, свободны.

       – Вопросов нет. На наше предложение получил ответ: когда принимать должность. Так что разрешите идти…

      – Да, да, конечно.

      Когда полковник вышел, генерал повернулся к Урусову и сказал:

       – Ну вот, наконец-то появилась возможность найти и для вас настоящее дело. Я как-то потерял вас из виду, а тут после учений читал материалы разбора и глазам своим не поверил. Впрочем, я, наверное, не совсем правильно выразился. Назначение, которое вам предлагаем, Олег Николаевич, возможно, важнее для нас, чем для вас. Надо возвращать в армию старые, добрые традиции, а на кого в этом деле опираться, как не на таких, как вы?!

       – Эх, Алёша, Алёша...

       Урусов хотел что-то сказать, но несколько смутился и попросил:

       – Всё же как-то неловко вот этак, на «ты», да и без отчества. Мы ж люди военные. В домашней обстановке ещё куда ни шло, а на службе.

       – Я не возражаю. В строю, на смотре строевом или там на совещании, при подчинённых, конечно. Ну а сейчас то что? Мы одни. Ну а отчество напомню: Михайлович. Вы, Олег Николаевич, расскажите мне лучше, как жили эти годы. Помню, досталось вам.

       – Что рассказывать Алёша? О чём? Много я думал над тем, что тогда произошло, в девяносто третьем. Ой, много! С одной стороны, мы ведь присягали не просто Отечеству, а Социалистическому Отечеству и долг наш был: отстаивать это своё Социалистическое Отечество, не жалея крови и самой жизни. Но вот вопрос? С кем бы нам пришлось схлестнуться в боях? Да ведь с такими же, как мы. Хитро всё провернули враги России – не своими руками жар загребали. Ну, успел бы я вас повести на защиту Совета Народных депутатов. И схватились бы мы насмерть с таманцами или кантемировцами. А ведь всё за нас уже было давно решено. Мы ведь не понимали тогда, что спектакль разыгрывается – для всего мира спектакль. Чем Хасбулатов с Руцким были лучше Ельцина? Одного поля ягоды. Так что меня своевременно остановили, да к тому же и от расправы спасли.

       – Одного поля ягоды?

       – Конечно. Кстати, лет десять назад об этом проговорилась Наина Ельцина в телевизионном интервью. Ненароком проговорилась. Рассказывала, каким уж хорошим, ну прямо пушистым, был её муженёк. И привела пример. Через несколько лет после событий, в которых пролили столько крови, Хасбулатов позвонил Ельцину и попросил поставить его на учёт в поликлинику при администрации президента. И Ельцин дал добро на особые льготы самому своему, так называемому врагу, и его семье. Меня как током ударило. Ну а в те дни, когда события происходили, в суворовское училище, где учился мой сын, приехал мой однокашник по МосВОКУ военный писатель. У него тоже там сын учился. Ребята его обступили, как мне потом рассказали, ну и вопрос один. За кого быть – за Ельцина или за Хасбулатова с Руцким. Телепередачи тогда впечатляли!

       – И что же он им ответил?

       – За физику и математику!

       – То есть? – не понял генерал.

       – Очень просто. То есть ни за кого. И пояснил. Вот, мол, сейчас постреляют, народу побьют, потом даже на время кого-то посадят для виду. Но вскоре выпустят и притеснять не будут. Мой сын потом удивлялся, как это писатель смог всё предвидеть, что вскоре произошло. А что удивляться? Это ведь не февральская революция и не октябрьский переворот – это была революция пальцем деланная, для проформы, поскольку мощь социализма уже была сокрушена, руководители социалистического государства либо куплены, либо сами Западу продались, а потому некому было отстаивать советскую власть.

       – Да. Впрочем, всё это дела давно минувших дней. А перед нами теперь задачи стоят важнейшие! Только армия стала крылья расправлять при Сергее Борисовиче Иванове. Расправлять крылья после долгих лет травли. И вдруг свалилось нам на голову этакое чудовище! Н-да. Сколько теперь усилий потребуется! А где кадры взять, поруганные, изгнанные, униженные. Да ведь и подготовка уже два десятилетия совсем не так проводилась, что прежде. Вот и скребём по сусекам!

       – И меня, стало быть, наскребли, – усмехнулся Урусов.

       – Таких, как вы остались единицы. Ещё немного, и вы бы, наверное, в запас ушли, ну а из запаса возвращаться не каждый захочет – слишком много мороки ради нескольких лет службы. Знаете, идёт служба и идёт, как по расписанию. Человек втянулся, привык. Кажется, что и нет уж иной жизни. А тут вдруг всё иначе. Месяц не в счёт – в отпуске месяц, а то и полтора. Не успевает человек привыкнуть. Возвращается и быстро втягивается в службу. А если полгода? А если год или два? Захочется ли возвращаться? Только зажил в круг семьи, тем более теперь и пенсии приличные. И снова в поле, снова в казармы, на полигоны, снова практически без выходных, снова любимый личный состав… Может, кто-то и вернётся, но эти кто-то буквально единицы. Да и смогут ли после такого перерыва работать в полную силу?

       – Не знаю. Не думал об этом.

       – Наверное, потому, что и жизни другой не видели?

       – Пожалуй.

       – Так что проблему я обрисовал. Ну а теперь о деле. Решено предложить вам должность заместителя командира гвардейской мотострелковой дивизии Западного военного округа.

       Генерал назвал номер дивизии и место дислокации.

       – Дивизия прославленная. Кстати, гвардия, поруганная Сердюковым, как вы знаете, восстанавливается.

       – В каком состоянии дивизия сейчас?

       – К счастью, хоть и подготовили к продаже и полигоны, и стрельбища, и военные городки, продать их не успели. Казармы уцелели. Так что сейчас их ремонтируют, и уже поступает личный состав, уже направляется новая боевая техника. Вам необходимо как можно быстрее рассчитаться с делами на прежнем месте службы, и прибыть в дивизию, чтобы возглавить развёртывание и боевое сколачивание частей и подразделений. Да, командиром, увы, назначить не удалось. Мало должностей таких теперь. Ну, да не будем обсуждать, что как да почему.

       – Задача ясна. Готов приступить к выполнению, – сказал Урусов, давая понять, что эти обсуждения ему не нужны

       – Ну что же, Олег Николаевич, не смею задерживать. Рад был встрече. Можно бы, конечно, вас и не приглашать сюда, а всё оговорить по телефону, но мне показалось, что это будет не совсем правильно. Учёл, что вы комдивом должны были стать ещё в девяностые. А вот и теперь только замом предлагаем. Считаю, что вы всё правильно поймёте. Ну а вызов… Считайте, что не отказал себе в удовольствии повидать вас и лично сделать это вот предложение.

       – Большое спасибо, Алексей Михайлович. Спасибо, Алёша, – сказал Урусов, с чувством пожимая руку, своему бывшему подчинённому, а теперь прямому начальнику высокого ранга.

       Генерал проводил до комнаты дежурного по управлению, сам отметил пропуск. Распрощались они у лифта. Урусов пообещал позвонить, как только приедет в Москву после сдачи дел и должности у себя в Восточном военном округе. Предстояли ещё какие-то встречи, беседы с руководством, а потом, потом в штаб Западного военного округа, который расположен в Санкт-Петербурге. Ну и там тоже всякие беседы, представления перед тем, как получить предписание в дивизию.

       Непривычно было то, что нет более Московского военного округа, но что же делать – ко многому пришлось привыкать после крушения Советской Империи. Но, наверное, к гораздо большему приходилось привыкать старшим поколениям, после крушения Империи Российской.

       В Москве было полуденное время, когда машин поменьше и пробок не так много. Конечно, они возникают и среди дня то здесь, то там по совершенно неведомым причинам. Одно дело, если дорожно-транспортное происшествие – тогда вполне понятно, но порой заторы образуются ни с того ни сего. Собственно, Урусов всего этого ещё не знал – он покидал центральную часть России, когда пробки, конечно, уже случались, но ещё не слишком сильно мучили москвичей и многочисленных гостей столицы.

         Он дошёл знакомым маршрутом до метро Парк Культуры и решил проехать в центр, побывать на Красной Площади, столько дорогой и памятной ему военными парадами, в которых участвовал он сначала суворовцем Калининского СВУ, затем Курсантом Московского высшего общевойскового командного училища и, наконец, слушателем Военной академии имени Фрунзе.

        Вспомнилось, как переживал он, когда парады были прекращены вовсе, затем, когда удалили из парадного расчета его родное Калининское, позже ставшее Тверским суворовское военное училище, а затем и совсем убрали суворовцев и нахимовцев. Теперь узнал с радостью, что суворовцы и нахимовцы возвращены на парад.

       Вышел на Манежную площадь. Это была уже не площадь, а что-то непонятное. Фонтаны, конечно, украсили её. Но вот на месте ли многочисленные дорогущие торгашеские лавочки? Такое впечатление, что страна помешалась на торговле. И удивительно то, что, сколько бы ни строили всё новых и новых торговых точек, они каким-то образом не оставались без покупателей. Это было загадкой.

       Урусов прошёл на Красную площадь тем путём, которым когда-то выходили туда перед парадом батальоны Московского ВОКУ. Постоял перед Покровским Собором и памятником Минину и Пожарскому. Вернулся на Манежную площадь, чтобы прогуляться по Тверской, когда-то носившей имя Горького. Кругом рекламы, рекламы, рекламы. Толпы людей на тротуарах, припаркованные машины, забитые потоками машин улицы. Гулять по Москве расхотелось, да и некогда было особенно прохлаждаться. Надо было брать билет и вылетать назад, сдавать бригаду.

       С билетами тоже теперь были проблемы. Службу Военных сообщений и комендатуры вокзалов вместе с воинскими кассами великий деятель мебельной торговли разогнал. Билет взять удалось, благодаря тому, что время не отпускное.

        Вылететь решил на следующий день утром. Вечер провести у сына. Когда вылетал в Москву, планировал позвонить многим друзьям и знакомым, но теперь не очень хотелось делать это – удручало то, что увидел вокруг. Решил позвонить только одному своему однокашнику – Булатову, тому самому Булатову, который совершенно точно спрогнозировал исход октябрьских событий девяносто третьего года и то, что будет с его участниками, а точнее с руководителями проигравшей стороны.

       Урусов порылся в старой записной книжке, которую специально взял с собой. Сколько за это время книжек таких истрепалось! Эта осталась потому, что после переезда в дальний край нужда в ней надолго отпала. Нашёл номер телефона, подумал:

       «Интересно, поменялся или нет? И что теперь набирать вначале: «495» или «499»?

       Начал наугад. В трубке послышались гудки. Наконец ответил мужской голос. Сколько лет прошло, а он сразу узнал его:

       – Булат? Ты? Привет, привет. Узнаёшь?

       Андрея Булатова звали между собой Булатом.       

       На другом конце провода некоторое замешательство.

       – Неужели? Поверить не могу? Олег? Ты? Олег Урусов? – на всякий случай уточнил он.

       – Узнал, узнал, дружище.

       – Ты откуда звонишь? Ты в Москве? – спросил Булатов.

       – Да, представь, нежданно-негаданно оказался в столице. Вызвали по поводу нового назначения.

       – Да что ты говоришь? Неужели ещё служишь? Ну, молодец, ну молодчина. А я вот уже в запасе.

       – И давно?

       – Да уж давненько. Но ты то как? Надолго?

       – Завтра улетаю сдавать дела, – ответил Урусов.

       – Ну, так, может, сегодня ко мне заглянешь? Сколько не виделись! – предложил Булатов.

       – Не будем торопить события. Скоро приеду уже надолго, теперь уж, вероятно, до увольнения в запас.

       – В Москве служить будешь?

       – Не совсем. Но не так далеко. Слышал, наверное, что дивизии восстанавливают? Вот по этому поводу и вызывали. Придётся потрудиться, – сказал Урусов и назвал город.

       – Да что ты говоришь?! Вот здорово! На ловца и зверь бежит! Я задумал роман как раз на эту тему. Так что сразу приеду к тебе, чтобы весь процесс, так сказать, увидеть своими глазами. Ну а пока, может, всё же повидаемся?

       – Я у сына остановился. Сколько не виделись!? С внуками только вчера познакомился. Привык я там, вдалеке, а вот теперь приехал и такое впечатление, что в ссылке был.

       – Сын твой, кажется, по твоей линии пошёл, – сказал Булатов.

       – В училище нашем служит. Я младшего имею в виду. К нему сейчас еду, – поспешно сказал, перебивая приятеля, Урусов, поскольку ему не хотелось касаться старшего сына, да и не только его, но и жены.

       Тем не менее, Булатов, не знавший всех тонкостей семейных перипетий Урусова, спросил:

       – Как супруга? Поклон ей.

       – Да, да, спасибо, передам, – с той же поспешностью ответил Урусов и попытался перевести разговор на самого Булатова: – Ты о себе расскажи. Где сейчас трудишься?

       – Где тружусь? А где я могу трудиться? Там, где есть стол – верстак писательский. То в Москве, то на даче. Чаще, конечно, да даче, поскольку там лучше работается. Конечно, труд писательский ныне иной, нежели при советах.

       – Это почему же? Мне казалось, что уж писателям то жаловаться нечего – ни тебе цензуры, ни идеологических заморочек, – сказал с удивлением Урусов.

       Булатов усмехнулся:

       – Это всё, конечно, так, но тиражи-то, тиражи мизерные, а отсюда и гонорары смешные. Да и темы у меня неугодные демократам. Впрочем, верю, что ещё придёт время. Есть что тебе рассказать. Жаль, что не сможешь заехать, очень жаль. То, что сейчас пишу, и тебя касается, ну то есть не касается впрямую, но будет интересно. Я подружился с одним человеком, интереснейшим человеком. Кстати, наш выпускник, кремлёвец. Он командовал соединением, танки которого привлекались к событиям октября девяносто третьего.

       – Вот как? Действительно интересно.

      – Но не по телефону, не по телефону. Так, может, заедешь?

       Урусов некоторое время колебался, но всё же отказался:

       – Мне сейчас не до того. Так сегодня озадачили… Я ведь уже в запас собирался, а тут… Нужно, чтобы всё как-то улеглось в голове. Извини. Тоже рад был бы повидаться, поговорить, вспомнить… Но… Нет-нет. Завтра снова в полёт, а перелёт, как понимаешь, долгий. Ну и там всё надо завершить как можно быстрее.

       – Ну что ж, ещё раз привет внукам, детям, супруге…

       – Да, да. Взаимно… Ну что, Булат. До встречи…

       Урусов, не спеша, направился к метро, подумал:

       «Н-да… Вот так: привет супруге. А где она теперь, супруга, что делает, с кем она?»

       Он вспомнил, как она восприняла известие о его переводе в дальние дали. Возмущалась, упрекала в том, что не подумал о семье, о детях, когда вылезал со своими патриотическими амбициями. Она не сразу увидела простого решения вопроса, она поначалу полагала, что должна ехать в ним, а ехать не хотелось. Только лишь сравнительно недавно в Москве обосновались. А тут… Вечером всё дошло до точки кипения. И тогда он сказал:

       – Ты можешь не ехать. Я поеду один!

       Она опешила сначала, хотела возразить, но вдруг осознала и оценила всю выгоду для себя его заявления. Правда, сначала всё попыталась обыграть гладко:

       – Да, да, ты прав. Наверное, это целесообразно. Нельзя детей срывать с учёбы.

       Но потом начала понимать, что решение ведь кардинальное. Нет особых надежд на то, что ему удастся возвратиться из дальнего-далека, поскольку вряд ли скоро забудется то, что он пытался совершить в октябрьские дни девяносто третьего.

       И настал момент, когда ей предстояло принять это кардинальное решение: если она останется, то останется навсегда, поскольку он уж точно уедет, если и не навсегда, то очень надолго, быть может, даже до самого увольнения в запас. И она решила остаться, тем самым поставив крест на их отношениях, на их семье.

       Они не оформляли развода. Для него в том не было нужды, ну а для неё тоже пока такой необходимости не возникло.

       «Что же теперь? – снова подумал он. – Спросить у сына? Нет, не буду. Что есть, то есть. Да и не воротишь».

       Сын в письмах, затем в посланиях по электронной почте избегал известий о матери, понимая, что отцу это лишние уколы.

        Но что же теперь? Теперь предстояло как-то разрубать гордиев узел, ведь если все эти годы пользовался служебными квартирами, то теперь нужно было получать свою. Если и не сразу, то, по крайней мере, через несколько лет, когда всё же придёт время уволиться в запас. А для этого надо было освободиться от той, которую он получил на семью в период службы в столице.

       Впрочем, об этом думать не хотелось. Сейчас все мысли были о том, что ожидало в дивизии, точнее в будущей дивизии, поскольку, как он понял, её ещё, по сути, и не было.

       Он спустился в метро и отправился к сыну на улицу Головачёва.

       Сын отпросился пораньше – шутка ли, отец приехал, которого не видел много лет, да не просто отец, а выпускник училища.

       Встретил накрытым уже столом.

       – Ну что, отец? Рассказывай!

       – Предложили должность заместителя командира дивизии! – и Урусов вкратце изложил суть разговора.

       – Ну и ты?

       – Я не привык раздумывать. Раз надо, значит, надо! Завтра вылетаю к себе. Сдам дела, ну и вперёд, с песней.

       – Замечательно, просто замечательно! – воскликнул сын. – Значит, ещё повоюем! Послужим ещё!

       – Да, похоже, отдыхать рано!

       Лишь вечером, уже собираясь ложиться спать, Урусов подумал о том, что на месте, теперь уже скоро прежнем месте службы, ждёт его не одна лишь привычно решаемая задача сдачи дел. Он подумал о той женщине, которая уже не один год скрашивала его одиночество, и которая с особой тревогой – словно что-то предвидела заранее – провожала его в эту поездку.

       Они никак не оформляли своих отношений, поскольку препятствием являлось то, что в Москве у него осталась супруга, продолжавшая если и не быть, то, по крайней мере, супругой числиться.

      Как это всё получилось? Первые годы службы на Дальнем Востоке Урусов не заводил серьёзных отношений. Он бы, хоть и не являлся аскетом, и вообще бы их не заводил, если бы знал, что жена всё же соберётся к нему. Но он понял, что этого не случится, а раз так, чего ж держаться, на что надеяться. К тому же то, что мужчина не может быть без женщины, не просто аксиома, это непреложный факт. Воздержание от близости с женщиной никогда и никому не шло на пользу. Хотя, конечно, такие вот связи и считаются греховными. Но что же делать, если зачастую случается, что человек не по своей воле не может обрести вторую половину.

        Урусов оказался в весьма сложном положении. Должность у него была достаточно высокой. Он – на виду. В советское время быстренько бы вычислили партийно-политические органы и в покое бы не оставили. Но после их ликвидации за «этим делом» следить уже было некому, да и перестали обращать на всё это внимание.

        Впрочем, он был осторожен в связях и скрывал их тщательно. Так продолжалось долго. Приходили в его жизнь и уходили из неё женщины тихо и незаметно. Но однажды случилось – увлёкся, да и влечение оказалось взаимным, быть может, даже с её стороны более сильным, быть может, даже с её стороны это было не увлечение, не влюблённость, а настоящая любовь.

        Урусов продолжал попытки скрыть это от окружающих, но вскоре понял бесполезность затеи, да и прошли годы, и всем стало ясно, что у него за семья, и никто уже не осуждал его. Он даже как-то подумал, что в такой ситуации и политорганы вряд ли бы смогли его серьёзно осудить... Последующие главы - на авторской странице сайта проза. ру, где уже выставлены третья, четвёртая и пятая главы. Роман является продолжение серии произведений автора о суворовцах, курсантах, о службе молодых офицеров. Там же можно найти и первые тридцать глав книги "Суворовский алый погон" и первый 26 глав книги "Слово о кремлёвцах". Просто на данном сайте такие объёмы разместить сложно.

        Читатели встретятся с героями "Возрождения гвардии" в те временя, когда они только начинали свой армейский путь.

       

      

        (Продолжение следует)

Николай Шахмагонов

 

ВОЗРОЖДЕНИЕ ГВАРДИИ

Роман

«Хочешь мира – готовься к войне».

Корнелий Непот (94-24 гг. до н. э.):

Глава первая

 Пока собирался, пока получал предписание, думал о том, зачем же это понадобился, да ещё столь срочно? В штабе округа никто ничего сказать по этому поводу не мог.

       Причины же для тревоги были, поскольку отправили его в своё время из гарнизона, что близ Москвы, в дальнюю даль, в незаменяемый, как тогда называли, район не просто так. Те, кто спешно удалял его из столицы суровой осенью девяносто третьего, тем самым по существу спасали его от вполне вероятной расправы победившей клики ельциноидов.

       «Неужели это связано с теми давними событиями?» – мелькнула мысль, хотя Урусов тут же и прогнал её, поскольку прошло слишком много времени.

       Впрочем, знал он и о том, что многие участники событий октября 1993 года до сих пор связаны обязательствами хранить правду о них, полную правду.

         Собственно, его правда была опасна теперь, скорее всего, лично ему и никому другому. Это он в начале октября, когда чаша весов замерла на нулевой отметке, готовая склониться в одну из сторон, когда уже были подняты части и соединения для разгрома тех, кто забаррикадировался в здании на набережной, по обезьяньи наименованном «белым домом», он, оставаясь за командира полка, находившегося в отпуске, поднял полк по боевой тревоге.

       Он решил вести его в столицу на помощь народным депутатам, взывавшим о поддержке.

       Батальоны и другие подразделения едва успели выйти в район сбора, когда примчался из отпуска командир полка и, отменив решение Урусова, вернул их в казармы.

       Казалось бы, инцидент исчерпан, но ведь шила в мешке не утаишь. Командир полка понимал, что о подъёме по тревоге будет доложено. Дивизию, в состав которой входил полк, не трогали, поскольку было достаточно соединений и частей, которые дислоцировались гораздо ближе к столице.

        Урусов же вывел полки в район сбора. Для чего? Собственно, он и не скрывал этого.

       Объяснения с командиром полка, а затем с командиром дивизии были краткими. Генерал говорил на повышенных тонах:

       – Ты с ума сошёл! Провокаторы только и ждут, чтобы мы вцепились друг в друга. Ты решил противодействовать войскам, которые уже вошли в Москву? Ты хотел, чтобы наши солдаты убивали солдат другой дивизии, а солдаты той дивизии убивали наших солдат?

       – Я считал долгом выполнить свою клятву, которая, как помните, называется Военной присягой! – и Урусов прочитал, выделяя слова «советский», «советскому»: – «Я клянусь… до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому правительству… Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины Союза Советских Социалистических республик и как воин Вооружённых Сил я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинство и честью», не щадя своей крови и самой жизни… Если же я нарушу эту торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа».

       – Я отлично помню эти слова, – со вздохом резюмировал комдив. – Об этой клятве нужно было вспоминать в августе девяносто первого. А теперь у нас нет Советского правительства. Но у нас есть люди, мальчишки в серых шинелях, которые призваны защищать Россию. Нам их доверили их родители. А мы этих мальчишек в мясорубку против таких же как они?!

        Урусов понимал, что командир дивизии прав, но прав, как тогда ему казалось, лишь отчасти. Ведь если считать преступным выступление народных депутатов против «законно избранного» П-резидента, то преступен и роспуск П-резидентом законно избранного Совета народных депутатов. Так что же получалось? Поскольку защита Совета Народных Депутатов может вызвать кровопролитие, надо отдать победу тёмным силами зла, безусловно, управляемым Западом.

       Командиру дивизии было не до того, чтобы вдаваться в долгие размышления. Он принял решение, возможно, единственное верное в тот момент:

        – Немедленно в отпуск!

        – Но я же его отгулял…

        – Пишите рапорт по семейным обстоятельствам на десять суток и… потом в госпиталь. За десять суток решите, в какой и по какому поводу. И что б ноги в дивизии не было. Попробую всё как-то уладить.

        И когда Урусов уже встал, чтобы выйти из кабинета, прибавил более мягким тоном:

        – Думаю, что целесообразно вас где-то спрятать.

        – Спрятать? – удивился Урусов. – Как это?

        – Отправить подальше от Москвы. В другой округ.

        – Ну что ж, если надо, значит поеду.

        С этой новостью Урусов пришёл домой. С мыслями о будущем переводе он провёл десять суток в отпуске и несколько недель в госпитале. Что происходило в дивизии, он так и не узнал, потому что предписание комдив прислал ему домой с офицером штаба. Там указывалось, что он направляется в распоряжение командующего Забайкальским военным округом.

       Так окончилась его служба близ столицы. Собственно, довелось ему послужить и в самой Москве, в мотострелковой бригаде, которая дислоцировалась в город. Он успел получить квартиру, а потом был переведён с повышением в не очень отдалённый гарнизон.

       Жена, правда, ехать туда отказалась, а потому он жил в офицерском общежитии, хотя был заместителем командира полка.

       Ну а уж в Забайкалье ехать жене он даже не предлагал. Отчасти, он понимал её – помотались они по гарнизонам, а когда оказались, наконец, в столице, он сам и лишил семью возможности жить там.

       Урусов не считал себя виноватым. Осталась с тех пор уверенность, что обязан был принять хотя бы какие-то меры для защиты справедливости, во всяком случае, там, где полагал справедливость. Однако, жена сразу заявила, что он должен был подумать о семье, прежде чем принимать рискованные решения, которые могли всем дорого стоить.

       Старший сын встал на сторону матери. Он готовился к поступлению в МГИМО, и ему совсем не хотелось уезжать в глушь. Правда младший заявил твёрдо, что поедет с отцом. Урусов напомнил ему – не за горами поступление в суворовское военное училище, о котором тот мечтал с ранних лет. Сын заявил, что будет поступать в Уссурийское. Из Москвы ведь кажется, что от Читы до Уссурийска рукой подать. Впрочем, совсем не обязательно Урусов мог оказаться в Чите – военный округ велик.

       Едва уговорил сына поступать в Калининское СВУ, как и решено было прежде.

       И вот теперь младший сын служил в Московском высшем общевойсковом командном училище, которое и окончил в своё время, а старший… Старший где-то работал по линии МИДа, причём не очень успешно. В своих неудачах он считал повинным отца.

       Выйдя в зал аэропорта Домодедово, Урусов достал мобильный телефон и задумался. Кому звонить? Старшему сыну? Нет, ему звонить не хотелось. У того уж давно семья. Правда, живут они вместе с матерью в той квартире, которую Урусов безоговорочно оставил им, покидая столицу. Младшему? Младший сын получил квартиру близ училища на улице Головачёва.

       «А может отправиться в гостиницу? В ту, что не успели загнать смердяковцы?»

        Бывшего министра обороны он иначе, как смердяковым не называл.

       Позвонил младшему сыну. Давненько не видел его. Сын первое время частенько приезжал на каникулы к нему в Забайкалье, но времена менялись, менялись возможности, и вскоре не по карману стали такие поездки.

       Сын ответил радостно. Забросал вопросами: где он и откуда звонит? А узнав, что из аэропорта, пожурил, что не дал телеграмму, чтобы встретил. Посоветовал ехать на аэроэкспрессе до Павелецкой, а затем уже до ближайшей к училищу станции на метро. Там и обещал ждать у входа.

       Урусов посмотрел на часы. В Министерство обороны он в любом случае не успевал. Сказал сыну:

        – Встречай! Еду к тебе…

        Двадцать лет… Без малого двадцать лет не был он в Москве. В Забайкалье его назначили на равную должность – заместителя командира полка. Он понял, что на должности этой ему сидеть не пересидеть. И не ошибся. О продвижении нужно было забыть. Что ж, он знал подобные примеры.

       Сидел спокойно. Как всегда старательно делал своё дело. Сколько лет прошло! И вдруг, в тот период, когда Министром обороны был Сергей Борисович Иванов, сделали-таки Урусова командиром полка. Отлегло от души – забыто всё…

       Слышал, что уже собирались писать представление на повышение, в штаб округа на генеральскую должность, но вдруг новый министр ворвался в жизнь армии с новыми бесчеловечными драконовскими методами. С ненавистью к генералам и офицерам. А ещё через некоторое время дивизии стали переформировывать в бригады. Кого-то из комдивов выдвигали, да выдвигать было некуда, поскольку в вышестоящих штабах шли сокращения, да и мало того, округа укрупняли… Где должностей взять? Пошли повальные увольнения в запас.

        Неожиданно Урусова назначили заместителем командиром бригады.

        Командующий армией даже на беседу по этому поводу приглашал. Поговорили по душам, хорошо поговорили. И объяснил командующий, что командира бригады прислали из Москвы. Молодого, неопытного. Попросил наладить дело в бригаде. Каждое переформирование отражается на дисциплине и боевой готовности. А тут ведь опыт-то какой!

        Стал налаживать дело, сделал бригаду игрушкой… А тут вдруг внезапные учения, а командир бригады – в госпиталь. Заранее. Словно знал. Мало ли что.

        Но на учениях бригада проявила себя превосходно. Похвалили на разборе, в пример поставили, а вскоре московский залётный командир ушёл на повышение, и Урусов на полном основании  занял его место.

       И вдруг этот внезапный вызов.

       «Нет, на то, что дела давно минувших лет вспомнили, совсем не похоже. Но тогда что же? Или где-то что-то на границах назревает?»

       Так размышлял Урусов, сидя в вагоне аэроэкспресса, мчавшегося к Павелецкому вокзалу.

       «Но тогда почему же ни в первую, ни во вторую чеченские кампании не трогали? Ведь за плечами опыт Афганистана?! Видно, слишком свежо было в памяти тогда происшедшее в октябре девяносто третьего. А теперь? Теперь уже, небось, и не осталось во властных структурах тех, кто хотел бы свести счёты….»

       Сын встретил у метро. Урусов издалека увидел его стройного, подтянутого, в ладно сидевшей на нём форме с погонами подполковника.

       – Ну, почти догнал отца! – воскликнул Урусов, обнимая сына. – Молодец, что не стесняешься в военной форме ходить! Молодец!

      – Не то, что не стесняюсь. Люблю форму! Я ж как и ты, суворовец и кремлёвец!

       – Рад, рад за тебя, товарищ подполковник! Скоро отца обгонишь!

       – Ну, теперь с этим сложно. Сократили многие должностные категории, очень многие. Догнать бы и то хорошо!

       – Плох тот солдат, который не мечтает быть генералом! Хотя, конечно, мои мечты мечтами и остались… Ну, вези, вези меня в родные пенаты. Училище то покажешь? Страсть как соскучился.

       Сын нахмурился:

       – Знаешь, пока и показывать нечего. Всё в запустении. Да, да, всё в запустении. В этом году выпускаем чуть более шестидесяти человек, а в будущем и вовсе около тридцати. Курсантам учиться некогда. То уборка территории, то караул и внутренний наряд.

        – Да что ты говоришь?!

        – Увы, увы. Бывший министр всё готовил к продаже, вот и сокращал, что мог. Но… Не горюй. Шойгу оценил училище. В этот году набираем свыше трёхсот человек – полнокровный курс. А пока. Представь себе курьёз. На парад девятого мая не можем даже одной коробки выставить. Прислали к нам сто пятьдесят человек из Новосибирского училища. Они так сказать, кремлёвцев будут обозначать! А ведь в твоё время два батальона ходило на парад…

       – Два батальона ходили всегда, а бывало, даже три выставляли. Так-то. Ну что ж, просто пройдём по территории, воздухом хочу подышать кремлёвским.

       – Это можно. Ну а так, что ещё могу сказать. Обещают вывести училище из подчинения центра научного, вернуть Боевое Знамя, которое в чулане сейчас пылится. Технику прислать, а то сейчас всего несколько разбитых броников осталось. Слава Богу, не успел этот урод окончательно добить училище, и продать Ногинский учебный центр. Там ведь у нас всё по последнему слову оборудовано было. Восстановим.

       – Да, сколько ж мы не виделись? А, скажи! – проговорил Урусов-старший.

       – Это ты упрямился. Не хотел приезжать. Ну а мне после известных решений и возможности не было. Мы здесь в училище за десятерых пахали. Кого выгнали, кто сам ушёл. Служить-то невозможно было. Ущерб нанесён колоссальный. Я ведь иногда задумываюсь, а если вот так же точно как училище его команда чёрных амазонок разгромила и всё остальное? Страшно делается! Непонятно почему не хотят усмотреть в его действиях самый натуральный шпионаж в пользу иностранных государств.

       Они подъехали к дому на улице Головачёва.

       Сын предложил подняться в квартиру, поздороваться с невесткой, с внуками, которых ведь и не видел ни разу. Ну а потом уж отправиться в училище.

        Урусов вглядывался вдаль. Где-то за забором кипела жизнь училища, хотя, наверное, теперь и не скажешь, что «кипела». Кипеть-то некому – курсантов раз-два и обчёлся.

       …Вечером, после ужина Урусов неожиданно спросил сына:

        – Скажи, у тебя есть книга Лажечникова? А если точнее, не взял ли ты её с той квартиры, от матери. Помнится, ты читал её с удовольствием.

       – Взял, конечно, взял. Мне много книг досталось из той нашей библиотеки. Брат не очень классикой интересовался. Он всё больше по части дипломатии.

       – Ну, так принеси, пожалуйста. Хочу кое-что прочесть. По аналогии, пришедшей на ум.

        Сын встал и вышел в другую комнату. Урусов прислушался к разговору в детской. Внуки расспрашивали свою маму о нём, о том, почему такой славный дедушка не появлялся у них раньше.

        Вот и книга. Сын положил её на стол перед Урусовым. Это были «Походные записки русского офицера», принадлежавшие Ивану Ивановичу Лажечникову, участнику Отечественной войны 1812 года.

        Урусов полистал книгу, нашёл нужное место и стал читать:

        – «Это ли столица белокаменная? – спрашивал я себя со вздохом, подъезжая к Москве. – Где златые купола церквей, венчавшие столицу городов русских? Где высокие палаты, украшение, гордость её? Один Иван Великий печально возносится над обширной грудой развалин, только одинокие колокольни и дома с мрачным клеймом пожаров кое-где показываются. Быстро промчалась буря разрушения под стенами Московскими, но глубоки следы, ею оставленные! Подъезжаю к Таганской заставе… Здесь стоят стены без кровель и церкви обезглавленные; там возносятся одинокие трубы; тут лежат одни пепелища домов, ещё дымящиеся и наполняющие улицы тяжёлым смрадом: везде следы опустошения, везде памятники злодеяний врагов и предметы к оживлению мщения нашего! Ужасно воет ветер, пролетая сквозь окна и двери опустошённых домов, или стонет совою, шевеля железные листы, отрывки кровель. Вокруг мрак и тишина могил!..»

       Урусов сделал паузу, и сын, воспользовавшись ею, спросил:

       – Не улавливаю… К чему это ты? Москва стоит! Да ещё как строится! Небоскрёбы, небоскрёбы… А дороги, а мосты, а развязки… Ты не узнаешь Москвы.

       – Я же сказал. Прочитал, чтобы провести аналогию. Мысленно замени Москву – на армию, а разрушителей Москвы французов на разрушителей армии смердяковцев. Это ли наша непобедимая и легендарная? Где славные гвардейские соединения, где непревзойдённые в мире военно-учебные заведения? Одно белое здание генштаба возвышается над разорённым воинством. А тут, смотри… Как похоже! Быстро буря промчалась… Разве не так? Сколько натворила эта вражья свора, что наделала? Да ты сам только что говорил, что выпускаться будет не три сотни человек, а шестьдесят, а на будущий год и того меньше? Разве не глубоки следы преступной деятельности этой клики? Мы не будем уточнять, что натворили эти враги Державы нашей. Что повторять?! Достаточно прочитать написанное Лажечниковым и перевести на армию нашу непобедимую и легендарною.

       – Я верю в возрождение! – твёрдо сказал сын.

       – И я верю! И всё, что в моих силах, сделаю для возрождения.

       – Думаю, что тебе ещё предстоит поработать. Ещё как предстоит. Не зря же вызвали с такой срочностью. Не открою тебе большого секрета, если скажу, что новый министр стремится найти опору в старых, проверенных кадрах, а таковых, как ты знаешь, не так уж много. Слышал, слышал, что ты отличился на недавних учениях. Это, знаешь, ли визитная карточка.

       – Я и раньше лицом в грязь не ударял, но обо мне словно забыли. Никто не замечал, – со вздохом заметил Урусов.

       – Время такое было. Всё падало в тартарары. Замедлялось падения при Родионове, при Иванове, но лишь замедлялось, потому что даже эти глубоко уважаемые и порядочные люди не могли по объективным причинам что-то серьёзно переменить. Не могли, пока не настало время. Знаешь, есть другая любопытная аналогия. В канун революционного семнадцатого Распутин предрёк гибель гвардии, когда гвардейцы истязали его перед жестоким убийством. Предрёк её забвение на двадцать пять лет! Вспомним, когда возродилась гвардия? В сорок первом, как раз через предречённое количество лет. Ну а теперь? Скажем так, на рубеже восьмидесятых и девяностых гвардия наша формально перестала существовать. Ну а смердяковщина окончательно расправилась с нею. И что же… через двадцать с лишним лет началось возрождение! Началось, началось, – остановил он возражения отца. – Трудное это будет возрождение, очень трудное. Но оно произойдёт. Вот увидишь! И от нас оно пойдёт – от кремлёвцев. Ты мне кажется пересказал слова одного твоего начальника, которому представлялся по случаю первого своего назначения? Кремлёвцы все со знаком качества!

       – Было такое. Было. Да, нелегко, наверное, и училище будет восстанавливать. Помнится, только на кафедре тактики было несколько циклов, а преподавателей – несколько десятков. А сейчас? Сколько сейчас преподавателей?

       – Осталось шесть человек. Но не только это плохо. Категории должностные снизили. Вот что неправильно. У нас-то ведь как было: преподаватель – подполковник, начальник кафедры – полковник. Потом и начальники циклов полковниками стали. Это позволяло закрепить профессорско-преподавательский состав. Люди спокойно служили, зная, что папаху получат обязательно. А теперь? Искать будут, куда бы перевестись, чтобы получить папаху. Но и не это, или не только это большой минус. Много и других минусов. Где сейчас удастся сразу найти такое количество преподавателей, чтобы обеспечить двенадцать взводов, которые собираются набрать на первый курс? Вот уже необходимо двенадцать преподавателей тактики, если делать всё так, как было. Ведь преподаватель тактики, как второй командир взвода, старший, опытный… Помнишь ведь?

       – Да, это я помню отлично! – сказал Урусов.

       – Но ведь это только тактика! А другие предметы? Ну хорошо, со всякими там точными науками ещё можно справиться, но ведь тактика или огневика, или специалиста по боевой технике сразу не подготовишь. Тут знаний мало, тут педагогическое мастерство или хотя бы элементарные навыки необходимы.

       – Ну а если возвратить тех, кто ушёл в запас?

       Сын вздохнул, ответил не сразу:

       – Кого-то, может, и удастся вернуть. Но кто-то обижен, а кто-то нашёл себе работу полегче, чем в училище, где тактики днюют и ночуют в Ногинском учебном центре. Самые толковые, конечно же, востребованы на гражданке. И всё же этот вариант не сбрасывается со счёта. Знаешь, тут как-то праздновали юбилей выпуска одного, твоего, кстати выпуска. Меня твои друзья-однокашник увидели и затащили в зал. Поразил меня один тост. Поднялся молодой генерал. Грудь в орденах. И в Афгане побывал, и в Чечне. И вот он сказал, обращаясь к Вадиму Александровичу Бабайцеву, который вёл в их взводе тактику. С благодарностью обратился. Прямо сказал, что жив благодаря его науке. Жив остался, потому что получил высочайшую подготовку по тактике, получил знания, которые очень и очень пригодились в горячих точках.

       – Ну что ж, на сём пока прервёмся. Думаю, ещё будет время поговорить. У меня, как представляется, завтра нелёгкий день.

      

       (Продолжение следует).

 

 

 

 

  

 

     

     

 

      

 

 

     

--
Николай Шахмагонов