Итак, мы установили (http://diletant.org/content/k-voprosu-o-suschnosti-deneg%E2%80%A6-i-predislovie-ono-zhe-rezyume ), что
денежная единица = доля (процент) от суммарных людских благ.

Логика изложения. Смысловое содержание глав

Почему такая простая общая идея до сих пор не осмыслена широкими массами?

Между тем я уверен, что озвученная выше суть денег известна сейчас и была известна задолго до нас значительному кругу людей, − в том числе тех, для которых отсутствует понятие банковской тайны. О них я скажу несколько слов в главе XI «Теория заговоров» (Именно «заговоров», а не «заговора»).

Если бы не конспирация, тайна, густой туман классических политэкономических учений, сущность денежного номинала давно стала бы ясна всем любознательным людям.

Было бы неправильным объяснять всё лишь заговорщицкими мотивами. От упорных, тщательных поисков истины людей отвлекает мельтешение денежных символов перед глазами и бьющие через край эмоции от жажды обладания ими. Из-за эмоций и любви к построению счастливых планов на будущее, то есть неотъемлемых от человеческого существа мечтаний, люди на мощном бессознательном уровне не хотят знать про законы сохранения (ни М. В. Ломоносова, ни тем более закон нулевой прибыли В.И. Ловчикова). На рассудочной, на позднеэволюционной, а потому слабенькой по своим сигналам коре головного мозга, этот закон как бы признаётся в теории, но сила силу давит. Об этом в главе Х («Закон, подрезающий мечты»). Тем более что именно заложенные в каждого из нас Создателем эмоции, психика являются движущей силой и энергией экономического развития. Только при наличии побудительных мотивов люди начинают ткать холсты, печь хлеб, публиковать книги и исполнять песни.

Заговоры заговорами, эмоции эмоциями, но основную роль в построении теорий играет наука. Попытаемся выделить те особенности современного научного процесса, которые, объединившись с коммерческой тайной и эмоциями, создали этот замечательный защитный туман, много десятилетий окутывающий сущность денежного номинала и скрывающий эту сущность от вечно суетящегося обывателя.

На первую особенность я уже обращал внимание в первой главе как на размытость, неопределённость данных. В ходе дальнейшего изложения я иногда буду называть это фундаментальное свойство мироздания «двуединством» параметров объектов и явлений. Двуединство, как всеобщее свойство материи, часто скрывает суть процессов. Оно побуждает закладывать в основу научной дисциплины вместо фундаментальных положений случайные явления, что и произошло с экономикой и политологией.

О свойстве двуединства подробнее будет сказано в главе IV («Фокусировка внимания на некоторых фрагментах научных дисциплин»). Там же затронуты и ещё некоторые аспекты научного поиска, играющие значительную роль при оценке значимости научной теории.

К этой же череде вопросов относятся и ощущения, от которых во многом зависит отношение к новым идеям и перспективы их дальнейшей проработки.

Хрестоматийные научные труды учат нас, что познание начинается с ощущений, то есть наука начинается с ощущений и теории начинаются с них же. Если человеку что-то нужно, то первым делом у него возникает ощущение нужности этого «чего-то». Потом идут (или не идут) конкретные действия.

Как говаривал Иммануил Кант, независимую от человеческого сознания сущность любой вещи, так называемую «вещь в себе», нам не узнать никогда, поэтому опора на ощущения как на фундамент неизбежны. Отсюда вывод: не следует стремиться к формализации любой ценой. Как бы мы ни старались всё строго «обнаучить» и формализовать, в основе любых фундаментальных научных построений будет лежать ощущение, художественный образ.

На мой взгляд, физики−теоретики и химики−теоретики, а также экономисты перегибают палку и пытаются говорить на языке математики там, где этот язык становится излишним, чтобы не сказать резче. Приведу пример из геометрии.

Понадобилось делить землю, и как следствие появилось ощущение нужности науки геометрии, затем уже возникли аксиомы, гипотезы, теории. В основе геометрических построений лежат понятия точки, линии, плоскости. До середины ХХ века обучение школьников велось на основе создания ощущения этих понятий; а потом точке, линии и плоскости присвоили чудовищное по бессмысленности звание «неопределяемое понятие». Слава богу, в школе ученики этим термином не озадачиваются, а получают всё-таки ощущение линий и точек, благодаря доске и мелу.

Это не единственный пример профессионального изготовления математического тумана. Обычно «изготовление» тесно связано с «дыханием смыслов», то есть с необоснованным сужением или расширением толкований терминов. Возьмём, к примеру, «точку бифуркации». Красиво и точно звучит «бифуркация русла», то есть раздвоение русла реки. Есть ещё примеры удачного применение термина. Нормально работает точка бифуркации в своём первоначальном смысле, при формализации математических моделей сложных систем, но к чему усложнять этим термином историю, политологию, экономические дисциплины? Чтобы показать свой ум? Эрудицию? Дружа коллективами, а то и просто договорившись с кем-то симпатичным, сослаться на его фамилию, увеличивая ему и себе рейтинг? Это дело для жизни нужное, но для научной истины лишнее. Кроме того, бифуркация как бы разрывает ход истории, что неверно по смыслу: история непрерывна и логична. Просто смотреть на неё надо не как на мысленную бестелесную математическую линию в нашей голове, а как на дорогу, трассируемую этой линией (точнее сказать – коридор). Величина и качество этой дороги и дорожная сеть, куда она входит и есть исторический путь, а выбор пути – и искусство, и судьба каждого из нас и всех вместе.

Берём цитату: «Я убеждён, что мы приближаемся сейчас к такой же точке бифуркации, после которой человечество окажется на одной из нескольких вероятных траекторий». Ещё цитата: «Мы неоднократно подчёркивали, что источником инноваций и диверсификации является бифуркация, поскольку именно благодаря ей в системе появляются новые решения». Как с этими подходами изучать исторические и экономические научные дисциплины? Раньше революции или мировые войны рассматривались как процессы, пусть и переходные. А теперь это что: бифуркация, то есть точка на чём-то раздвоившемся? Что такой подход может дать? Зачем выхолащивать суть процесса усложнением терминов? И так каждому понятно, что после войны или революции возникнет что-то новое. Об этом даже Павел Кашин поёт: «И каждая точка – дыра в иной мир?».
Хотя, не буду уж слишком настаивать. В конце концов, если смотреть совсем уж сверху, математически, из кабинета, то события превращаются в точки. Так почему бы им не давать им точечных названий? Вопрос в другом: «Ну, прозвенели, затуманили восприятие наукообразным выражением, а дальше-то что делать будем»?

Максим Калашников и Сергей Кугушев в своей программной книге «Третий проект. Том I. Погружение» пишут: «… исторический процесс состоит из «русел» и точек бифуркации. В «руслах» он течёт мощно и устойчиво, и нет в мире силы, которая могла бы изменить его направление. Но в конце концов все приходит к точке бифуркации – к моменту выбора будущего. В этой точке всё становится неустойчивым, из неё можно проложить несколько «русел» в разных направлениях. И именно в этой точке можно определить судьбу народа, страны, а то и всего человечества на поколения вперёд – лишь подтолкнув ход событий в то или иное «русло».

С прискорбием соглашаюсь с этим синергетическим определением исторического процесса. С «прискорбием», потому что «нет в мире силы, которая могла бы изменить …». Замечу только, что если у людей нет сил для изменения хода исторического процесса в его эволюции (при движении в заданном русле), то где же взять силы на точку бифуркации? Ведь в этот момент придётся бегать в полутьме по всей точке и, толкаясь с собратьями по разуму, запихивать массу обжигающих деталей развалившегося общества в нужное русло, не зная при этом, что это за русло и где оно. Такая работа сродни поиску конфуцианской чёрной кошки в тёмной комнате. Большие и малые революции раз за разом это доказывают.

Но события в нашей жизни действительно совершаются. Некоторые из них со временем будут иметь историческое значение. В главе VII («Источник энергии, или живые силы») я попытался выделить энергию рождения таких событий, энергию, толкающую исторический процесс по заданному руслу. Параметрические маркёры этой энергии, этого энергетического потока – денежные номиналы.

Чем больше скорость потока, тем быстрее мы доплывём до точки бифуркации. Русские же и едут, и плывут быстро: не дай нам бог стать тут мировыми чемпионами. Замедлить бег очень просто: высокоранговые товарищи должны умерить свою корысть и уменьшить карманы своих ретивых подчинённых, включая «олигархов» и мелких бизнесменов. Как в сердцах вырвалось однажды у крупного чиновника Российского правительства Александра Лифшица в адрес богатых соотечественников: «Не надо вредничать, надо делиться!».

 Здесь хотелось бы ненадолго остановиться, так как читатель может подумать, что Лифшиц в вольном стиле излагает мысль Шарикова из повести М.А. Булгакова «Собачье сердце»: «Взять всё, да и поделить… <…> – дело нехитрое». Нет, дело это настолько «хитрое», настолько безнадёжное, что именно эта безнадёжность и заставила меня дать третье название данной книге – «Книга скорби». Думаю, что к концу книги неотвратимость этой безнадёжности совсем прояснится.
По излагаемой мной теории причина этих будущих катастроф – поведение людей в рамках системы:

денежный номинал = доля людских благ.

каждая инвестиция должна окупаться и приносить прибыль.

В малых коллективах справедливое деление прибавочного продукта возможно довольно продолжительное время, но не вечно. Это я знаю по своему личному опыту, когда после выполненной «халтуры» наш бригадир доставал пачку денег и спрашивал: «Ну, как делить будем: поровну или по справедливости?». Делили всегда по справедливости, но были и недовольные. Из-за недовольных состав бригады менялся, но бригада как функционирующее целое оставалась. Оставалась, пока недовольство бригадиром не начали выражать два матёрых специалиста. Бригада распалась, то есть перестала существовать.

Бригада – это подобие «минигосударства». Так «валятся» действительные государства, если там влиятельные люди на самых верхних этажах начинают считать существующее распределение благ несправедливым и у них появляется возможность, пусть даже воображаемая, менять систему распределения.

Как может думать о системе распределения хорошо обученная и честная кухарка, по воле случая получившая власть и успешно одолевшая ускоренные курсы по управлению государством?

– Почему же нам, господам, надо делиться? – думает она. – Потому что общество – это система, некоторое целое, состоящее из единиц, из людей. И каждый из нас обладает своими способностями, дополняя в сообществе других. Иными словами, король не может без свиты, свита и король нуждаются в генералах, генералы – в солдатах, и все – в учителях, сапожниках, ткачах, врачах, учёных, инженерах, пекарях, дворниках … и все – в крестьянах, выращивающих хлеб, овощи и фрукты и все – в защите! Но на армию, на ликвидацию аварий, на полёты к Луне нужны дополнительные ресурсы, значит, нужна определённая производительность труда. Всё это у нас есть, значит, если все будут жить без крайних излишеств, но в достатке, по справедливости, всё будет хорошо: общество здорово, государство крепко.

И она тысячу раз права! И все грамотные высокопоставленные экономисты это хорошо знают. Почему же в своих докладах на конференциях и форумах, а также на следующих за ними пресс-конференциях эти «тяжеловесы» так мямлят, «смотрят в сторону», как не выучившие урок школьники? Потому что они не могут без ущерба для себя сказать своим начальникам, и даже своим знакомым и самим себе простые слова: «Делиться надо!». Эти простые слова произнёс высокопоставленный чиновник. И всех среднеранговых как прорвало. Все начали цитировать эту фразу, мимикой и вербальными жестами будто иронизируя над ней и одновременно подтверждая её правильность. Да, некоторое время, пока в воздухе ещё дрожит эхо сказанного, они могут без опаски цитировать А.Я. Лифшица.

Идею «всё разделить по справедливости» я считаю безнадёжной, потому что случаев массового справедливого «дележа» я в истории земных цивилизаций не нашёл. Остаётся пожелать нашим высокоранговым и не очень товарищам хотя бы менее энергично тянуть на себя одеяло, которое для всех нас одно. Есть, конечно, мнение, что XXI век уникален и у нас много «одеял»: всем хватит. Но лучше всё же вспомнить, что и раньше были не менее уникальные времена, поэтому не надо обольщаться.

В те легендарные времена тоже жили люди, и надо думать, суть денег и железная основа законов экономики с тех времён не изменились. В главе ХII («Исторические параллели») мы посмотрим, как вертит колёса человеческих судеб криво – косо сколоченный кривошипно–шатунный механизм цивилизационного развития. Для этого в упомянутой главе мы приведём несколько примеров из истории человечества.

В общем, чувствуя приближение мощной точки бифуркации (всякие мелкие точки бифуркаций гудят вокруг постоянно, как мошкá в тайге), я выкладываю в печать ещё одну, может инновационную, а может и уже известную гипотезу про деньги. При этом, уважая великий язык математики, при молитве на математические методы лоб себе постараюсь не разбивать.

Оставим пока математику в покое и возвратимся к объективной реальности как к «вещи в себе», как к источнику и причине наших ощущений. Рассудок упорядочивает наши ощущения, то есть строит свою модель необъятной и навек загадочной объективной реальности. Выберем и мы свою модель экономического процесса.

Современная наука сопрягает экономическую модель с неким домохозяйством, что, на наш взгляд, слишком широко и, хуже того, расплывчато. В данной работе мы ограничимся центральной частью домохозяйства – очагом.

В «очаговой» модели экономики находят себе место два значения этого понятия. Первое - очаг как место для огня, или, в более современном понимании, как система для приготовления пищи (пища в этой модели есть людские блага). Второе значение – очаг как источник распространения благ – идей и вещей (история знает множество таких очагов – центров цивилизации).

Об этом в главе VIII «Рабочие схемы экономической системы», где попробуем показать, что вид очага и количество очагов – дело случайное, а вот природа и поведение огня – это модель, отражающая не только суть денежного движения, но и источник цикличного развития истории: огонь-то не только разгорается и горит, но и гаснет.

Анонсирую ещё один момент последующего изложения, на который я старался обращать внимание почти в каждой главе. Мир един. Единое мироздание есть объект всех наук. Каждая наука выбирает свой кусочек единого объекта, свой предмет изучения, исходя из ощущения нужности этой части мироздания для каких-то людских целей. Поэтому для каждого рассматриваемого случая я буду стараться приводить примеры как из гуманитарных, общественных, так и технических дисциплин. То есть я буду стараться ненавязчиво, как бы между делом, вычленять эти примеры из различных научных дисциплин, а также нормативов, романов и мифов, считая, что все эти примеры относятся к одному и тому же объекту – к мирозданию, в котором мы с вами живём и с которым составляем одно целое.

Наши попытки локально подсветить фрагменты бытия, как бы случайно выхваченные из вселенского целого, временами могут походить на уход от темы денег к чему-то абстрактному и даже другому; временами могут казаться повторением уже сказанного, но на самом деле это один и тот же герменевтический круг, где все частности текста соответствуют целому, способствуя его пониманию.

Одним из многочисленных примеров движения по такому кругу может быть работа «Отмена коммерческой тайны» (Ленин В.И., 1975), где вождь революции, используя метод последовательных приближений к истине, доказывает своим соратникам невозможность контроля над буржуями без отмены института коммерческой тайны. С этой целью он циклично переходит от освещения мирового капитализма в целом, к казнокрадству и финансово-торговыми операциями вообще, затем к опыту Великой французской революции и далее ссылается на знакомый каждому человеку образ мелкого торговца, совершая это понятийное круговое движение несколько раз.

А рассуждения мы начнём с человека как с единственного известного нам живого существа, придумавшего деньги.

Первоисточник
Виногоров Б.Г. К вопросу о сущности денег, или Грустно, господа, или Книга скорби. М.: [б.н.], 2017. – 159 с. ISBN 978-5-600-01953-9.