Новые комментарии

Шахмагонов , спорил с вами по поводу своего творчества. Он не настаивал на идеях Маслова. Понимаете, дорогой  Зверобойник, дело в том , что такие писатели как Николай Федорович , остро нуждаются в продюсировании . Писать они начали в СССР , потом со всем своим багажом попали в новую Россию. И потом , вам же наверняка  известно  , что смутные времена в России , которые кстати продолжаются по сей день , всегда сопровождались расцветом различных экстрасенсов , колдунов , и прочей нечисти. 
В любом случае , стиль у Шахмагонова профессионален и великолепен. Я думаю , что после общения с вами идеи Маслова из произведений Николая Федоровича исчезнут. Что касается его исторических произведений.. Они не претендуют на учебные пособия. Как говориться - хош читай а хош и нет . Да и сам Николай Федорович их невысоко оценивает , поскольку периодически выкладывает на кладбище авторских произведений - Проза . рУ . Собственно . там я и прочитал его впервые после появления на нашем сайте. 

Вот до сюда дочитала и расплакалась.

Сентиментальный Зверобой тоже украдкой смахнул слезу.

И всё же, если не пользоваться эпитетами разными... просто, по человечески, что здесь не так?
9. Я предупреждал и предупреждаю Мир людей и все государства Мира сего о том, что “КТО С МЕЧОМ В РОССИЮ ПРИДЁТ, ТОТ ОТ МЕЧА И ПОГИБНЕТ”! Эти слова должны быть знакомы для всего Мира очень давно, эти слова всегда были ОБЕРЕГОМ, который был дарован Коренной цивилизации Самим ПЕРВОТВОРЦОМ, и эта ЗАЩИТА Бога всегда была и ЕСМЬ, ибо Народ от океана до океана ЕСМЬ Народ Бога!

Спасибо.

История вообще безумно интересная штука. Ни один автор, будь он хоть трижды гениальным, не сможет сочинить того, что в ней было. Ибо такие сюжеты выдавать может только сама жизнь.

Не самый удачный перевод Гейне?
Похоже на Мея.

Взошла на утесы крутые,
И села девица-краса,
И чешет свои золотые,
Что солнечный луч, волоса.

Их чешет она, распевая,
И гребень у ней золотой,
А песня такая чудная.
Что нет и на свете другой.

Но есть лучше -

Дохнуло прохладой,темнеет,
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне.
...
Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем ее золотым.

Помню, курсантом ещё собирал все переводы этого стихотворения, но помню только два перевода.

/ирина николаенко

Да Ира. Это самое сильное четверостишие , которое напел сердитый Машук. Похоже Н.Шахмагонов , в это время сидел на плане. Очень крепком плане.

Дорогая Ирина! Желая помочь Вам в критике моих произведений, в качестве образчика безобразий моего творчества, по словам Зверобойника, разлагающего молодежь, хочу привести один из образчиков такового изложения и "сладострастного" изображения любви, а уж Вы и Ваши читатели пусть оценят!!! Всего Вам доброго...
МЫ В СЧАСТЬЕ ВЕРИЛИ СВОЁ (ПОЭМА)
Вот и осталось пять минут,
Уж виден Кисловодский поезд
Ничто уж вспять не повернуть,
И с глаз не снять туманный пояс.

Уж помрачнел седой Бештау,
Зелёный потемнел Машук.
Иль за меня им стыдно стало,
Что всё никак я не решусь

Сказать тех самых слов прощальных,
Что в миг разлуки говорят?
Сквозь сумрак перегонов дальних
Слова те звёздами горят.

Но что же девочке беспечной
До этих слов и грёз моих?
Что до любви, до клятв ей вечных!?
…Но стук колёс вдруг сразу смолк,

И поезд замер у перрона,
Чтоб дать мне те слова сказать,
Пока железный плен вагона
Не скрыл ещё её глаза,

Пока ещё мы были рядом,
И что-то связывало нас.
Она ж пронзила гордым взглядом…
Но… слёзы брызнули из глаз.

Вот здесь бы мне презреть условность,
Вот здесь бы мне воскликнуть: «Стой!»,
Но вдруг застряло в горле слово,
И вдаль увёл событий строй…

О, сколько в жизни раз бывало,
Когда, порой, пяти минут
Нам так до счастья не хватало,
И жизнь меняла свой маршрут!

Когда её тот поезд скорый
В плену вагонном увозил
За долы, за леса, за горы,
Напрасно я судьбу молил

Вернуть мне глазок детско-взрослых
Столь поздно оценённый свет.
И отвечали мне колеса:
«Нет-нет, нет-нет, нет-нет, нет-нет!».

И таял, таял этот стук,
А в сердце боль уже вливалась.
Всё так же был сердит Машук,
Угрюм Бештау пятиглавый.

О, сколько раз на Машуке
И у подножия Бештау
Моя рука в её руке
Сердечка ритм её считала!

Как было на душе светло,
Но становился скромным, робким,
Когда на Малое Седло
Мы поднимались в Кисловодске!

Весь мир готов я был объять,
В мечтах не ведая предела,
А вот её не смел обнять.
Вы спросите: «Так в чём же дело?».

Я был свободен, полон сил
И танцевал совсем не дурно.
В тот день партнёршу проводил,
И вечер весь стоял понуро.

И пусть курортные романы
Известны лёгкостью своей,
А всё же оставляют раны
За чередой счастливых дней.

Вдруг взгляда трепетная нить
Мне в сердце заглянула смело,
И я услышал: «Пригласить
Позвольте вас на танец белый!».

Но что же это? Предо мной
Была совсем ещё девчонка.
Коснулся талии рукой
И вновь услышал голос звонкий:

«Просила маму разрешить
Хоть раз, хоть танец скромный самый,
И вот на белый пригласить
Лишь вас позволила мне мама.

Ей, видно, показались вы
И симпатичным и надёжным…».
«А вам?». Но спрятала свои
Глаза в улыбке осторожной.

Ну а потом её глаза
В восторге детском отражали
Огни волшебные и зал,
В котором с нею танцевали.

Кружили в танцах долго с ней,
Затем, её вручая маме,
Сказал, что можно верить мне –
Партнёром буду скромным самым.

Партнёром стал, а позже – гидом,
Ведь жизнь сама брала своё.
Какие в Пятигорске виды!
И ей хотелось видеть всё.

Не раз вступали с ней одни
Мы в полумрак аллей тенистых,
Где даже в солнечные дни
Уютно за стеной из листьев.

Там, робко руку взяв её,
Стук сердца слушал учащённый,
Но дерзких грёз моих полёт
Взгляд прерывал её смущённый,

Доверчивый и дерзкий взгляд.
Так смотрит в мир родник таёжный;
В нём звёзды даже днём горят,
И замутить его – как можно!?

Не мог я в двадцать восемь лет,
Когда ей было восемнадцать,
Закрыв собою звёздный свет,
В её святой родник ворваться.

На фонаре, как на цветке,
Свивались мошки лёгким шарфом,
Когда в чарующей тоске
Эолова нам пела арфа.

Свет фонаря, за ним – стена
Мятежной пятигорской ночи,
И тишина.., и тишина..,
Лишь сердце яростно клокочет!

В канун отъезда – не до сна.
Мы до утра не расставались,
И пела, пела арфа нам
О неизведанной печали.

И жизнь взяла: рубеж из стали
В ту ночь не выдержал огня,
И сами мы не осознали,
Как вдруг расплавилась броня.

Тот чудный миг! Он был, иль не был?!
Сквозь годы он манил огнём –
Её огнём – огнём волшебным,
С годами, обращаясь в сон.

Я осознал свою печаль,
Лишь стоя на пустом перроне,
А скорый поезд мчался вдаль,
Не зная, что увёз в вагоне.

И я не знал, хотя считал,
Что прочитал ответ тот главный
В её глазах, и написал
Письмо, наполненное лавой

Моей любви и грёз моих,
Но, словно вылили ушат
Бездушных строчек ледяных
В ответе: «Выбыл адресат!».

А ночью сон: «Ты не любим!» –
Мне птицы чёрные кричали.
И я один, совсем один
В туннеле заперт, на «Провале».

Над Машуком гремит гроза,
И арфа не поёт, а стонет,
Но вместо слёз в её глазах
Надменный смех на том перроне.

И я решил: её слеза
Была лишь искоркой беспечной:
Так на цветке, порой, роса
Сверкнёт на миг под солнцем вечным,

Сверкнёт и высохнет, и вот
Цветок подсохший повернётся
К тому, кто вновь его польёт –
Ему, как солнцу, улыбнётся.

Текли, меж тем, потоки лет,
Как будто серой прозы строки.
Один ли был? Конечно, нет.
И всё же был я одиноким.

О ней не раз напоминал
Мне Кисловодский поезд скорый,
И, осаждавшие вокзал,
Сердитые, как прежде, горы.

Да, там не раз ещё бывал,
И сквозь иные впечатленья,
Стал понимать, что потерял
Я в ней Небес благоволенье.

И я искал, искал, искал,
Но больше не нашёл такую.
Под звуки арфы я мечтал
О тех далёких днях впустую.

Но, в прозе продолжая жить,
Кружился в вальсах также смело,
И вдруг услышал: «Пригласить
Позвольте вас на танец белый!»

И тот же глаз волшебный свет,
И голос, будто тот же самый…
Но!.. Те же восемнадцать лет!?
«Вас пригласить просила мама!» –

Немой вопрос мой уловив,
Произнесла она беспечно.
Я о такой судьбу молил,
Но юность не бывает вечной.

«Так, где ж она?» – «Да, там она –
Вон, перед залом, на площадке».
«Что это? Миг волшебный сна,
Иль шутка?» – я искал разгадку.

Из зала вышел вслед за ней.
Она ж вернулась в зал гремящий,
Лишь указав мне средь огней
Огонь так много лет манящий.

«О, Боже! Ты?» – В ответ мне: «Да!»
Я ж: «Встретив, не узнать так можно!»
Тут улыбнулась, и звезда
Сверкнула в роднике таёжном!

Как даль с вершины Машука,
Как солнце на скале Бештау,
Ту звёздочку из родника
С восторгом трепетным узнал я.

Всё тот же взгляд неповторимый,
Но ближе стала мне она:
Чем старше возраст у любимой,
Тем меньше разница видна.

Мы вышли в ночь, и снова пела
Нам арфа с прежнею тоской,
Я ж талии её, несмело,
Коснулся робою рукой.

Она руки не отстраняла,
Молчала трепетно она.
И кто она теперь, не знал я:
Жена ли чья, иль не жена?

И я спросил: «Откуда дочка
Узнала фразу ту твою?»
«Ужель ты помнишь?» – «Даже очень…»
«И я ту тайну не таю,

Поскольку есть на то причина,
Не знаю, правда, как сказать?
А, впрочем, разговор тот длинный
Сегодня может подождать.

Скажи, как ты?.. Женат?» – «Угодно ль,
Ответил я: – Теперь уж нет.
А ты?» – «Теперь и я свободна:
Дочь выросла и вышла в свет!»

«Как на тебя она похожа,
Лицо родное…». Мне ж в ответ:
«Ты ошибаешься, возможно:
Она ведь – вылитый отец!»

Я уточнить хотел, но странно:
Вопрос, незаданный, застыл.
Коль уж ответила туманно,
Я о ином заговорил:

О том, как в жизненном потоке,
Что мчался бурною рекой,
Я оставался одиноким,
Так и не встретившись с такой.

«Тебя искал, но сообщили,
Что адрес поменяла ты…
Подумал, что тебя женили» –
«Да нет. Отца перевели…

Писала, но в ответ не строчки».
«По свету колесил и я,
Сражался и в горячей точке,
И побывал в госпиталях».

«Так ты был ранен?» – «Раны лечат,
И многих подняли со дна.
И мне в глаза глядела вечность…
С тех пор вот я и неженат.

И хоть достались мне невзгоды,
Я убеждался вновь и вновь:
Ни поезда, ни пароходы
Не могут одолеть любовь.

Ведь лишь она нам светит вечно,
И лишь она тот райский сад,
В тот, что я к девочке беспечной
Стремился столько лет подряд.

Спешил, порой, не сознавая,
Как силой высшею ведёт
То, что любовью называем,
Что всё равно своё возьмёт».

Я ж всё хотел, да не решался
Задать мучительный вопрос,
С которым я не расставался,
Тот, что в меня занозой врос.

Она ж по-прежнему молчала
Про жизнь и про любовь свою,
Но с первым светом показала
Мне фотографию мою!

«О, Боже мой! Мой Ангел милый! –
Воскликнул я, обняв её: –
Ты столько лет её хранила?».
«Я в счастье верила своё!».

***
Вот тут бы и поставить точку,
Ведь счастье я свой нашёл,
Но из волшебной давней ночи
Ответ негаданный пришёл.

Она как будто ворожила,
Копаясь в сумочке своей,
И фото дочки подложила
Вдруг к фотографии моей.

И замер я, и сердца стук
Восторг разлил горячей лавой,
И улыбнулся мне Машук,
А с ним Бештау Пятиглавый.

ТАЙНОЕ известно, а вот об ОЧЕВИДНОМ, они понятия не имеют.

))))))))))  

Вот именно дорогой gadfly !

Квантовый переход из земного существования в астрал , мечта коммунистических атеистов. Но мечта тайная. 

Прочитал . Неплохо . Если бы не разговоры с камнями и квантовые переходы , было бы все нормально. 

показал в своих художественных работах простого человека, показал его великие мытарства и воззвал к защите его судьбы

На мой взгляд  это было лишне . Я в свое время (очень давно ) почитал свидетельства очевидцев , при которых строилась железная дорога Москва- Петербург . Оказалось , что те кто работал на строительстве и не бухал , зарабатывал приличные деньги. Все деревни , большинство из которых сохранилось по сей день в новгородской и тверской обл , были построены одновременно с дорогой ,  на которой как известно "грабили богатеи десятники" и терпилами выступали "божьи ратники" .

наверное, всё же по разделу квантовой физики.

gadfly

Действительно, всё вроде было ясно, но после Ваших слов опять сомнения.

Браво Мика! У вас здоровое восприятие мира. Вот только Николая Михайловича зовут Николай Федорович. А так все верно.