Любовь и случайности

 

  Есть у меня один товарищ. Работает в области технической журналистики . На хлеб насущный зарабатывает статьями по внедрению свободного ПО в народное хозяйство. Основная задача , его творчества , -  отказ от MS WINDOWS и постепенный переход на операционную систему Linux . 

Почитал он все споры вокруг творчества Николая Федоровича Шахмагонова , искренне похохотал на определением "романтизация измены"  и решил для нашего сайта и по моей просьбе написать кроткий рассказ, в стиле Н.Ф , в том виде , в котором бы хотели его видеть  большинство читателей ДилетантЪ-а.



 

    

  Утро… Всё то же лёгкое волнение. Нет. Не нетерпение. Состояние некоторой отрешённости испытывал он, когда собирался, когда садился в машину, прогревал двигатель.

       И по-прежнему, как в калейдоскопе картинки, картинки, картинки.

       Он приехал за полчаса до срока, нашёл место, где остановиться, чтобы был хороший обзор. Нет, он не ждал, затаив дыхание. Он просто ждал, думая о всякой всячине и даже не о той, кого ждал.

       Познакомились почти два месяца назад. Были только звонки… И вот первая встреча.

       «Узнаю ли?»

       Узнал. Приоткрыл дверь, чтобы она обратила внимание на машину. Обратила. Подошла, села. И вот они вдвоём. Путь недолог, движение не очень интенсивное. О чём-то говорили. И опять никакого волнения. Годы меняют отношение к таким встречам. Но как же давно не было ничего подобного?

       «Грех ли это? Но кто из нас без греха? Не выполнять же совет одного фарисея в «спецодежде», не кощунствовать же, прося Отца Небесного, чтобы лишил возможности, мягко говоря, увлекаться прекрасным полом. Целитель сказал, что если «жить без греха» в данном вопросе, можно влететь в такую историю, которая отразится на здоровье – простатит и прочие беды.

       Впрочем, хорошо уже то, что стали посещать такие мысли, что стал задумываться над сутью отношения к женщинам.

       А дорога коротка. И, увы, не зимняя сказка, а слякоть, грязь на этой дороге. Стеклоочистители не выключишь.

       И вот уже растворились ворота. И вот уже знакомая стоянка.

       – Пойдём, прогуляемся? – спросил уже в номере.

       – Я так устала. Можно немного подремать?

       Подремала, не раздеваясь, перед телевизором. Потом пошли в бар. Бутылка вина и прочее. Сидели долго. Разговаривали. И снова он не волновался, не замирал от ожидания того, что должно состояться.

       По пути в номер спросил:

       – Зайдём на дискотеку?

       Она отказалась. Она явно торопилась в номер.

       О брудершафте напомнила сама. Он открыл Шампанское, наполнил бокалы. Они встали, выпили, скрестив руки. Последовал долгий поцелуй, и он почувствовал дрожь во всём её теле. Смело коснулся пышной, полной груди, нашёл верхнюю её точку. Рука скользнула под кофточку, освободила то, что уже томилось от ожидания. Прильнул губами к груди. Протеста не было, лишь усилился трепет во всём теле. Он нашёл пуговку на юбке, рука скользнула в запретные края… Всё длилось менее минуту с того момента, как они выпили, и он шепнул:

       – Погасим свет?!

       Разделись, словно по неведомо кем данной команде, причём, почти наперегонки. Ещё через несколько мгновений он ощутил всё её упругое, достаточно ещё молодое тело. Оно притягивало, и он не противился притяжению, как не противилась и она. Но волнений по-прежнему не было. Они сплелись в страсти, именно в страсти, ибо это конечно была только страсть, лишённая того высокого чувства, которое мы зовём любовью. Лёгкий стон вырывался из её полураскрытого рта, когда он выпускал её губы из своих губ, и касался груди, которую уже оценил особо – она была красивой, полной и удивительно упругой.

       Не опишешь в двух словах, как поразило его её тело. Он не спешил, и в какой-то момент она спросила его:

       – Мне уже бежать мыться?

       Вопрос мог прозвучать несколько грубо, если бы его задала другая женщина и в другой ситуации.

      – Нет, – возразил он.

       Он не спешил, он весь утонул в ней, он наслаждался формами её тела, которого было не так чтоб много, но не мало – вымученных  диетой «шкилетов» он не любил. То, что её тело не представляло собою некоего подобия обтянутого кожей скелета, только усиливало ощущение полноты обладания женщиной, именно женщиной, а не заморышем.

       – Теперь беги, – шепнул он через некоторое время с той же прозрачной откровенностью, которая в данном случае не разрушала восторг, а была естественна, как естественно всё, что происходило между ними.

       Потом был короткий отдых. Она приняла душ, слегка поднялась на подушках, и он увидел близко перед собою и упругий животик и аккуратный пушок, и показавшийся удивительно изящным манящий разрез.

       И не сдержался…

       Он гладил её ноги, ровные и полные, её колени, целовал бёдра, он замирал, отстраняясь от неё и любуясь всем тем, что открывалось взору…

       Свет фонаря за окном освещал по касательной комнату, свет давал и не выключенный телевизор. А он любовался всем тем, что столь притягивало взор, и снова целовал то, что так хотелось целовать. И шептал:

       – Я хочу запомнить эту ночь всю, до мелочей.

       – Пора спать, – томно отвечала она.    

       – Нет. Едва заснёшь, и сразу будет утро. Я хочу, чтобы ночь тянулась как можно дольше.

       – Я уже не могу. Я уже без сил, – говорила она.

       Он чувствовал, что она даже не может объяснить своего состояния. А он снова и снова любовался ею и тем аккуратным и привлекательным, что скрывалось под мягким пушком.

       Он же был потрясён. И мелькнуло… Вот о чём или о ком слова песни, до сих пор казавшейся нелепой: «ты затмила всех».

       Впрочем, действительно у него не было ночей, подобных этой. Их не было уже, по крайней мере, лет пять или даже больше. И всё прошло как-то просто, ладно, гладко. И наступило утро, и они ходили завтракать и о чём-то говорили, совершенно незначащем.

       А потом она всё же рассказала кое-что о себе: муж погиб в автомобильной катастрофе одиннадцать лет назад… Сама растила детей. Они погодки. О себе не думала.

       Заключила серьёзно:

       – Священник сказал, что замуж нельзя – муж ждёт там. И я не могла переступить этот рубеж. До сего дня не могла. А мама сказала, что вдовий век долог.

       – Неужели ни разу и ни с кем?

       – А ты этого не почувствовал? – спросила он, пристально посмотрев ему в глаза.

       И тут он вспомнил её отказ от дискотеки, вспомнил, как спешила в номер, как сама напомнила про брудершафт – наиболее лёгкий повод к началу того, что она ждала, видно, с более сильным нетерпением, чем он. Ждала и чувствовала, что он почему-то медлит, видимо, несколько смущаясь.

       – Я постараюсь скрасить твой вдовий век! – молвил он вместо ответа на её вопрос.

       Трудно сказать, насколько верил в сказанное. Упоминание о том, что говорил ей священник, озадачило. Озадачило уже только одним: кому вред оттого, что произошло? Никому. А как без этого жить? Невозможно.

       Он довёз её до дома. Прощаясь, спросил, когда удастся увидеться вновь.

       – Звони, – ответила она неопределённо.

       Он поехал медленно – внимание было рассеяно. Он думал о происшедшем и не знал, как поступить дальше.

      «Да, это не любовь, это даже не влюблённость. Но тогда что же? Ведь было очень хорошо. Быть может, так хорошо было оттого, что всё спокойно, с добрым настроем… Быть может, оттого, что её молодое, пышущее здоровьем и пронзительной женской силой тело истосковалось по мужским ласкам?! – подумал он и даже улыбнулся, когда мелькнула мысль: – Ещё не известно, кто на кого набросился… Она набросилась на меня с жадностью, как изголодавшаяся тигрица».

       Он стал вспоминать всё то, что произошло минувшей ночью, и почувствовал бурное волнение во всём своём существе. А ведь казалось, что он вчера отдал все силы. Но стоило представить её всю под пробивающимся сквозь занавески светом фонарей, как он словно бы ощущал то же, что было под этим светом, и всё существо взывало к повторению случившегося.

       Она объяснила, что часто вырываться из дома не может, что дети требуют постоянного внимания, хотя уже и подросли, а родители, которые живут с ней, уже старенькие. И всё же она не отказывалась от новых встреч.

       И вскоре он наметил очередную поездку, теперь уже в один из подмосковных санаториев. Тоже на сутки – на более длительный срок она не могла вырваться из дома. Ждал с нетерпением, ждал в предвкушении новых удовольствий. Именно удовольствий от прикосновения ко всем её прелестям, удовольствий от её страстного и неутолённого желания, которое она не скрывала, и которое не могло не быть ему приятным.

       Но за три дня до поездки заболел её сынишка. Причём, не просто заболел – температура была высокой.

       – Да, да, конечно перенесём поездку – сказал он. – Конечно, нельзя уезжать…

       Когда сынишка выздоровел, они снова договорились о встрече. И снова неприятность. Теперь заболела дочь. И тоже болезнь проходила при нехарактерно высокой температуре.

       Ну что ж, дети болеют часто. Он терпеливо ждал. И вот, лишь полтора месяца спустя показался свет в конце тоннеля. Он договорился о номере, он ждал, уже в весьма подогретом ожиданиями состоянии.

       Встречу назначили на субботу, но накануне, в пятницу, машина сбила её отца, который попал в реанимацию…

      Вот когда вспомнились слова священника.

        Он не стал резко обрывать знакомства. Он довольно долго ещё звонил ей, и они даже планировали встречи, правда уже не конкретно, а так, в общих чертах: «надо бы» или «может, в следующем месяце», или «когда дети сдадут экзамены».

       Они ни разу не говорили о странной цепи случайностей, не говорили о последовавших одна за другой болезнях сына и дочери, и в довершении – о несчастье с отцом, которого хоть и выписали, но не смогли вернуть к прежнему его состоянию.

       Ждал, что она обратит внимание его внимание на эту цепь не случайных случайностей, но она даже намёком не упоминала о них, хотя, конечно, не могла не думать.

       И всё же, почему так устроен мир? За что ей такие испытания серьёзные – ведь растить детей одной – дело нелёгкое. Работать приходилось, не жалея себя. Но и этого мало. Она была живой, здоровой женщиной – женщиной, лишённой тех качеств, которые доставляют столько приятного при общении с нею.

       Неужели ей так и придётся коротать долгий вдовий век? Неужели не имеет права на мужскую ласку, на то необыкновенное, порой волшебное, что даёт соединение мужчины и женщины, пусть даже и не полюбивших ещё друг друга, но, безусловно, испытывающих взаимные симпатии? Никто не может предугадать, каким будет итог подобных взаимоотношений.

       Он не знал ответов на эти вопросы, потому что по-прежнему исходил из того, что их личные отношения, если они не приносят никому вреда, но приносят радость вступающим в них людям, вовсе не могут быть порицаемы.

       Он никак не мог принять душой то, что всё, что было у него с нею – грех. Слышал об этом много раз, слышал и от священнослужителей и просто от верующих своих знакомых. Слышал, но не принимал. Уж больно виртуальным был этот грех в его представлении.

       Он часто думал о ней. Ему говорили, что женщина после рождения второго ребёнка с особой силой испытывает тягу к тем самым, именуемым грешными, отношениям с мужчиной. И вот она осталась одна именно после второго ребёнка. Но за что же ей такое наказание? Ведь с темпераментом у неё, что понял он даже за столь короткую встречу, всё нормально, даже более чем нормально.

       Порою задумывался не только о ней – задумывался о многих, очень многих женщинах, которые оказывались в аналогичных положениях. Ведь сколько их, лишившихся мужей и коротавших свой вдовий век? Каково им? Да и вообще женщин значительно больше, нежели мужчин. И уходят мужчины раньше, а порой, по известным обстоятельствам, в раннем возрасте, особенно теперь в период разнузданной демократии – источника войн и конфликтов.

       «Нет, нельзя, не моги!» Так говорят священнослужители. Почему? Кому же вред? Кому? Да, конечно: если жена изменяет мужу, вред мужу. Если муж изменяет жене, вред жене. Правда, относительный, скорее, виртуальный вред. Да и, как говорится, «ноне мало кто не изменяет». И всегда ведь можно определить причину, почему эту случается.

       А если организм требует, если желание невыносимо, если оно пожирает огнём? Он снова и снова вспоминал ту встречу, которая, чем дальше уходила во времени, тем больше высвечивала моментов, оставшихся в памяти, но неоценённых сразу. Он вспоминал её поведение «до того», вспоминал некоторую нервозность, когда они только вошли в номер, а он посчитал неприличным сразу начать то, ради чего, собственно, они и приехали. Она отказалась идти гулять. Нехотя согласилась на буфет, и во время разговора в голосе появлялись какие-то нервозные нотки, словно электрический разряд нет-нет да пронзал всё её тело. Вспомнил, как отказалась от дискотеки… Да, она торопилась… Можно бороться с собой в обычной обстановке, но когда ясно, для чего приехали, и что ждёт впереди, вероятно, бороться уже невозможно. Оттого, вероятно, менее чем через минуту после того, как он открыл шампанское, они уже соединились в жарких объятиях, и объятия эти были с её стороны пронзительно-пламенными.

       И какой же успокоенной, удовлетворённой и даже посвежевшей она была наутро!

       Так какой же вред они принесли людям, стране, миру? Какой, наконец, вред принесли Вселенной? И, уже с осторожностью, подумал: в чём провинились перед Богом?

       Да, во всём этом была какая-то тайна, которую он не мог разгадать. Он чувствовал, что священники намеренно или по незнанию скрывают что-то такое, что должно прояснить самое простое: для чего Бог создал человека именно таким, каким создал? Для чего Бог создал то волшебное великолепие, которое принято называть прекрасным полом? Если мужчина и женщина созданы лишь для продолжения рода, то к чему красота? Ведь связь для этих целей может иметь место два, три, реже четыре, ещё реже пять, шесть и более раз. А остальное блуд? Остальное похоть?

       И он нашёл ответ… Да, он был не во всём прав и далеко не во всём безгрешен. Но он и не был грешен настолько, насколько пытались его убедить в том многие сторонники аскетического образа жизни человека.

 

  

 


А вот такой вам рассказ понравится? Волнуюсь, даже не отважился админу показать - сперва вам. Поругаете - поругаете, форумчане, а нет, та рнет. Ну так, что, спасибо Назарову, сказал, что решиться надо - решусь...

ГОРЯЧАЯ НАТУРЩИЦА

Когда открывается синяя, точно обрисованная чарующей краской, алым дальним ликующим ярким звенящим востоком едва расцвеченная, облаками белыми объятая й неба йскрящимся кружевом алеющая панорама, возвращаюсь я обычно домой с рыбалки с удочками и мольбертом в руках.
Так вот иду с утренней рыбалки, а редкие утренние купальщики вышагивают. А среди них нет-нет да попадается мне навстречу дамочка одна питерская. Первый раз в этом году у нас появилась – раньше не видел.
А тут как-то раненько на самом пляже её встретил. Лодку привязал, да только идти собрался, а она, заметив в руках моих, кроме удочек, мольберт, заговорила:
– Вы художник?
– Можно и так сказать.
– Ой, как мечтала давно, чтоб вот так на фоне пейзажа нарисовал меня кто…
– Написал, – поправил я. – Картины пишут, портреты пишут.
– Так вы напишете? – спросила она, глядя мне в глаза прямо, с улыбкой.
Была она стройна, красива. Залюбуешься. Так вот и залюбовался я ненароком.
А она с нетерпением:
– Так напишете?
Я молчал, продолжая разглядывать её довольно откровенно – откровенная просьба, откровенное изучение.
– Я заплачу. Я женщина не бедная…
Правильные черты лица, глаза голубые, волосы пшеничные, брови тоненькие, придающие лицу слегка удивлённое выражение. Ресницы пышные – они легко меняют выражение лица. Вот не получила ответа и удивление в обиду преображается.
– Платить не надо. Я не профессионал. Я только учусь.
Тяну я, тяну со своим решением, а она мне всё больше нравится.
– Так вы согласны?
Напористая, гляжу дамочка, ой напористая.
– Ну что ж, можно подумать.
– Да, да, вот бы здесь, на берегу, у воды, или в воде, у края, – заговорила она, и лицо снова приняло выражение не обиженное.
А у меня уже кое какой план созрел.
– Здесь, говорите, на песочке или даже в воде? Нет, здесь нам не дадут работать, не дадут, – я сделал вид, что задумался.
– А где же? – спросила она, приближаясь ко мне и изучающе меня оглядывая. – Да вы молодой человек… Я издали думала, что де… – она видимо хотела сказать дедушка, возможно, борода смутила, но на ходу поправилась, – дядя какой-то бородатый и угрюмый. А вы…
– Ну уж не молодой, конечно, поправил я, но есть ещё порох в пороховнице, есть… Ну а где поработаем – сделал ударение именно на «поработаем» – Да вот хотя бы там… На острове. Видите островок. До него от нас километра два. Пловцы туда не заплывают, ну а рыбаки, рыбаки разве по выходным. Пустынный островок. Необитаемый. Вот там никто не помешает.
– А как туда доберёмся? На этой лодке? – спросила она, кивнув на мою плоскодонку, которая выглядела непрезентабельно – водичка на дне, рыбная чешуя.
– Зачем же? Есть у меня катерок, та сказать, парадно-выходной. На нём и отправимся. Приличный, приличный катерок, – успокоил я, заметив недоверие во взгляде.
– И когда? – спросила она.
– Да когда скажете.
– И сегодня можно?
Я усмехнулся, снова осмотрел женщину и проговорил:
– Можно, можно и сегодня. Только вот снасти брошу, да кисти нужные и краски возьму. Через часок можем и отправиться.
– Я буду ждать, буду ждать… Хотя, хотя, купальник другой возьму, да и ещё кое что. Быстро сбегаю. Через час буду здесь.
Придя домой, первым делом покормил пса своего сердитого. Настоящий сторожевик – лучше держать на привязи. Зверь пёс. Бросил ему косточку сладкую из щей суточных. Набросился, радостно урча, изголодался по сахарной косточке.
Уходя, потрепал его, почесал за ухом:
– Ух, псина ты, псина – зверушка ты моя злобная… Охраняй, охраняй хозяйство.
И пошёл. Женщина уже ждала в полной готовности. Ясно, что сбегала пёрышки почистить, прихорошиться немного.
– Мы ж так и не представились.
Я назвал себя.
– Ирина, – ответила она, жеманно протянув ручку.
– А отчество?
– Ну не надо, не надо отчества… А вообще – Николаевна.
– Ирина Николаевна? Ну, поедем, Ирина Николаевна, – и подал руку, чтобы помочь сесть в катер.
Гладь ласковая озёрными далями, елями манила здоровенными, возле елей расположились и костры зажгли люди отдыхавшие, берега наши искрились кострами.
Катер стремительно нёс нас от берега.
А остров – просто чудо остров. Причалил я к берегу, укрыл катер в нависших над водой кустарниках, подошёл к борту и уже без церемоний взял на руки свою натурщицу. Пушинкой была она в моих руках, но какой пушинкой! Всё моё тело встрепенулось, весь я загорелся работой, невероятно замечательной.
Нёс её лёгкую, прокалённую солнцем и не хотел из рук выпускать. Вот и берег. А выпускать не хочется. И тут, будто бы споткнулся. Упали мы в воду. У самой кромки берега, обнял я её и впился губами в её губы. Она охнула и обвила меня руками крепче, чем когда нёс её.
Сорвал я с неё верхнюю часть купальника, освободил грудки упругие, твёрдые с окаменевшими сосочками. Схватил губами один, потом второй, задрожала она вся в моих руках, провела ладонями по моей спине.
В катере то у меня все условия были, ну для того, чтобы как-то так по приличному. Но уж какой там катер. Прямо на кромке берега рванулся я вниз и стал стаскивать уже нижнюю часть купальника. Она только ноги слегка согнула, чтобы облегчить мне мои старания.
Опустился я между стройными, ровными ножками, уже слегка охлаждёнными озёрною водой, хоть и не прогретой по всему озеру, но у бережка не холодной, а освежающей.
Сбросил и я свои тесные плавки, едва не порвавшиеся от сильного натиска изнутри. И направил этот натиск туда, куда положено направить, где ждали его глубины неизведанные моей прекрасной натурщицы.
Вода забурлила у бережка. Мы перекатились туда, где глубже, и выбрались на небольшой, укрытый кустарником с двух сторон пляжик.
Она долго не могла ввести дыхание своё в ритм, когда говорить можно. А выражением лица приняло ещё более удивлённый, но и уже довольный вид.
Я снова долго целовал её в губы и всюду, куда так хотелось целовать после столь великолепного начала работы над островным пейзажем. И не скоро я пошёл в катер за мольбертом, но всё же пошёл.
Эх, вот так бы всегда легко и приятно писались полотна живописные…
Ветерок освежающий тронул заигравшие волосы, едва распустила она море очарованья, нежное, а хохотнула как ласковое юное, будоражащее, яркое творение. Вновь обнял её ненаглядную, нежную, мысленно её называя ласковыми словами. А потом они прорвались у меня, слагаясь в стихи.

А в чем собственно смысл этого произведения ?  Что тут необычного и более того - интересного ? Нового слова автор тут никакого не сказал . Так... слюнявый бред старого эротомана.  На мой взгляд , хватит бы этого дерьм... на сайте. Неочем писать больше , кроме как о каменных сосках ?  

О, какая женственная речь = прямо язык Зверобойника, я ошибся - не безголового, а двухголового, ибо Зверобойник и Ирина Никеолаенко-Гаврилова одно и тоже лицо. Язык эдентичен совершенно. ппочитал, почитал - слюнявчики, истерики, и прочая... и прочая... Будьте так любезны!!! Покритикуйте, как литератор, а не как... знаете кто. А у кого "слюнявый бред" по Ирине - у Дачника или друга Примы? Как же забавно на сайте. БЕСПЛАТНЫЙ ЦИРК ДВУХ АКТЁРОВ - ПИСАТЕЛЬ=СТРЕЛОК И ИРИНА ЗВЕРОБЛОЙНАЯ

Покритикуйте, как литератор, а не как... знаете кто

А что критиковать-то ? Железобетонные соски ?  Тесные плавки ? Мощный натиск изнутри вовремя перенаправленный в "неизведанные глубины" ? Вот это критиковать литературно ?  Все познается в сравнении.. Н.Ф со своей безобидной "романтизацией" просто неполовозрелое дитя  рядом с вами. Вам бы полечиться уважаемый дачник. Пройти консультации серьёзного сексопатолога . 

Лично ИРИНЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ

ЛЮБОВЬ С АВАРЕЛЬКАМИ

Мне позвонил мой приятель и предложил:
– Знаю, ты в свободном поиске. Не хочешь с девушкой одной познакомиться, подругой моей пассии?
– Отчего ж нет, – ответил я. – Можно.
– Тогда давай после работы погуляем в парке, а там видно будет – и он сообщил, куда я должен подойти.
Познакомиться, так познакомиться. Действительно, отчего ж и нет. В конце концов, простое знакомство ни к чему не обязывает. Тем более, что был я как говорят «холост второй раз».
В назначенный час я пришёл в парк с двумя букетами цветов. Вскоре появились они – мой приятель и две молодые дамы, одна из которых мне ещё издали приглянулась, но, как и предполагал, не мне она предназначалась. Очень милая дама в расцвете лет, стройная, не сказать, что худощавая, скорее плотно скроенная, но хороша, хороша. Ничего не скажешь. А вот подруга её, увы, увы. Ну и правильно – где это видано, что красавицы себе подруг красивых выбирали.
Но это была не просто не красавица, это была дама с лицом, отталкивающего вида. Да и фигура не то, что у подруги. Словом, рассердился на товарища. Стоило время тратить.
Букеты я вручил, ну и пошли по аллее. Куда-то в ресторан там или кафешку желание пропало идти. Напротив, я подумывал, как этак под благовидным предлогам улизнуть от них. Но пока предлога этого не находил, подразнивал товарища, проявляя особые знаки внимание именно к его барышне.
Он обижался, она же сразу приняла игру, и я понял, что понравился ей. Знал, что женщина эта не замужем, точнее разведена, одна растит сына. Ну вот и познакомилась с моим приятелем, с которым отношения сложились постоянные, не слишком бурные, а спокойные, уравновешенные.
А тут перед ней оказался весьма бойкий молодой человек, который сыпал стихами и комплиментами. Она отвечала радостными возгласами, поддерживала шутливый тон разговора и подтрунивала над моим приятелем со всею охотою.
Наконец, мы расстались, я сослался на то, что срочно надо домой, потому что приехали в гости родители и как-то не очень здорово бросать их одних в выходной день
Телефона я естественно от предназначенной мне дамы не взял, да и имя вскоре забыл. Дольше помнил имя пассии моего приятеля, да тоже вскоре весь этот эпизод стёрся в памяти.
Прошло какое-то время. Не знаю уж теперь – год или более. Вдруг позвонил приятель и сообщил, что его отправляют служить в Группу Советских войск в Германии. Ну а это, как известно, было в то время – 5 лет.
Поговорили о том, о сём. И вдруг он попросил:
– Ты бы не посмотрел акварели моей Ирины? Представляешь, сделалась рисовальщицей. Боюсь сказать художницей, но, поверь, что-то получается.
– Какой ещё Ирины?
– Ну той, что глянулась тебе. Помнишь?
Я вспомнил, но несколько удивила просьба, хотя, впрочем, отчего бы и нет – начинающие хоть в литературе, хоть в поэзии, хоть в живописи часто нуждаются в том, чтобы труды их посмотрели люди доброжелательные. Что бы не спугнули сразу, не оттолкнули от творчества, измазав его своими злобными соплями. Критики – это те кто сами не умеют, но советуют. Помните анекдот: можно ли занимать «делом» с дамой на людной улице – нет, импотенты советами замучают. Так вот и тут критики эти самые, на пол шестого которые. Сами не могут, а других учат. Потому и обращаются люди к своим, к тем, кому доверки бывают.
Я спросил безразлично, действительное вовсе безразлично и равнодушно:
– Хорошо. Когда это сделать?
– Не так чтоб спешно. Через месячишко, а то сейчас она занята очень. По работе занята.
А ведь перед этим, в начале разговора, сообщил мне, что отбывает в ГСВГ через месяц. Впрочем, на эту деталь я внимания не обратил. Ну через месяц, так через месяц.
Он продиктовал, а я записал телефон. Напомнил он и то, что зовут её Валентина.
Прошёл месяц, может, больше, и я однажды всё-таки вспомнил о просьбе. Позвонил, поговорили немного, конечно же, о приятеле, который уж пару недель как уехал. Она сетовала, что и попрощаться толком не смогла – он всё время был занят, занят, да и с семьёй, видно, хотел побыть, ведь офицеры наши обычно ехали сначала туда без семей, а потом уж семьи вызывали.
Я сказал, что готов посмотреть акварели. Она пригласила в гости, не поддержав разговора о новом своём увлечении. Ну что ж, в гости, так в гости – не тащить же ей свои работы куда-то в город.
Условились, что приеду к ней в субботу вечерком.
Ну а далее – далее самое главное и не простое…
И вот наступила суббота. Решительно отправился я к назначенному часу в микрорайон, что близ метро Площадь Мужества. И, конечно, прикупил по пути торт и бутылку шампанского. Но всё-таки бутылку положил в портфель. Ежели не нужна будет, чтобы не бросалась в глаза.
Но уж коли понадобится, достану. И как иначе-то – пассия моего приятеля. Как же это я с бутылкой? Он ведь конкретно о помощи в творчестве. Легко взбежал по лестнице. А вот дверь нужная. Есть особая прелесть в таком моменте! Нужно только осознать это. Как же великолепно ожидание?! О, нет, я ничего ещё не ожидал.
Просто шёл смотреть акварельки. Очень интересно это иногда бывает. Сколько раз помогал тем, кто просил. В этом суть человеческих отношений. Я позвонил в дверь. Щёлкнул звонок. А через мгновение яркий свет брызнул из прихожей. Её я сразу узнал. Такая же яркая. Стояла в лёгкой кофточке и юбочке, весьма короткой, обнажающей её ноги выше округлых притягательных колен. Я ещё с первой встречи помнил, что она – кровь с молоком.
Пригласила в гостиную. Очень вежливо усадила на диванчик. Сама села рядом. Легко так стало, просто. Едва устроились, стала угощать. Должен сказать, что стол был накрыт скромно, но со вкусом. У меня глаза разбежались. Юбочка несколько задралась. Щечки зарумянились. Едва справился с волнением. Ещё бы…
Понятно, чай, кофе, бутерброды, фрукты… О чём говорить? Всё, что можно было найти в те времена в магазинах. Едва найти… Спас торт. Тут же дополнил стол. Вина на столе не было. Отчего же? Вряд ли случайно. А и я не спешил доставать. Нужно было понять, где же акварельки? И где картины? Если уж их смотреть приглашён.
Преамбулу завершим…
Мы заговорили о моём приятеле, а не о её работах. Вспомнила она ту давнюю встречу и мои шутки, которые она поддержала.
– Зря вы так. Девушка-то очень хорошая.
– На вашем фоне, увы, не смотрелась, – обтекаемо возразил я, не желая называть подругу её страшненькой и так далее.
Разговор не очень клеился. Я уже хотел перевести его на акварели, но едва начал, она воскликнула:
– Ой, о вине то я забыла. У меня есть хорошее вино.
– Нет, нет, не надо. Я принёс неплохое шампанское и вот тоже забыл.
Открыл, да неудачно – жара, облил её слегка, и машинально провёл рукой по мокрому краю юбочки, да и по ноге. Юбочка задралась слегка. Ирина неожиданно встала и сказала:
– Я пойду, разберу кровать. В той комнате. Умыться можно вот тут, – и указала на дверь.
Меня удивила такая стремительность. Я встал, умылся, зашёл в комнату. Кровать была уже разобрана, откинуто одеяло, и она на моих глазах уже сбрасывала немногочисленные летние одежды.
Я немного поколебался и последовал её примеру, вспомнив почему-то анекдот – «девушка, одевайся и сопротивляйся – такая у меня дома есть».
Но у меня дома никого не было, а такой подход для разнообразия мог представлять интерес. Темперамент у всех различный. Какую-то даму надо долго заводить и раскручивать, а какая-то и сама, кого хочешь заведёт. Ну а для кого – романтика человеческих отношений сопли одни ненужные.
Верно сказал один писатель, чем слабее плоть, тем сильнее нравственность.
Ирина легла на спину и протянула ко мне руки, словно торопила. Чертовски красива она была в этом удивительном своём великолепии. Ноги, чудные, стройные ноги, сами разошлись в стороны, выставляя пред моими глазами тёмный пушок уже немного повлажневший от предвкушения его хозяйкой событий, почитаемых аскетами и импотентами безнравственными.
Я хотел коснуться его губами, но вспомнил о том, что делать этого никак нельзя, на сайте заругают, очень пристыдят, как каменотёса негодного.
А она звала к себе, она торопила, и я утонул в ней в мгновение, ощутив её дрожь, её встречное движение. Стальные соски её сахарных грудей – чудо.
Девственные. Лучшие в мире. Яркие. Зачем ещё что-то. Вот оно. Едва ли не волшебное. Разве можно порицать? О, как притягивали они! Быть или не быть! Об том вопрос. Й-й-й-й! Навалился я всею силушкой. И был поглощён ею. Какое необыкновенное существо!? А в ушах звучало – сайтовское: не-зя-яяя!
Она была активна и неумолима. Казалось, она хотела взять всё что можно, как можно больше, ведь когда ещё-то такое представится. Подобной ей женщине не трудно найти такого, кто захочет быть с нею, но, видимо, сложно найти такого, с кем захочет быть она. Особенно, ежели в плавках ничего нет и сами не знают, что у кого-то бывает.
На отдых времени много не давала. Едва я лёг рядом с ней на спину, как она сама бросилась на меня, захватила в себя то, что ей требовалось, взялась руками за спинку кровати и… Пожалуй, доселе меня никто не утюжил с таким яростным азартом, с такой безудержной страстью.
Я не помню, почему не остался на ночь. Была какая-то причина. Кажется, сына должна была мама её привести домой. Иначе бы к утру от меня мало что осталось бы.
Прощались молча, долго целовались в дверях, и первая попытка завершилась возвращением на дымящееся от азарта ложе. Наконец, я всё-таки ушёл. Время! Выйдя из подъезда, поднял голову и увидел её в лоджии.
Она стояла и молча провожала меня взглядом. Я помахал ей, но тут рядом остановилось такси, которому сделал знак.
А потом завертели дела, да и наступала осень, а осенью я обязательно уезжал на море, чтобы застать бархатный сезон.
Более мы не встретились, хотя несколько раз я звонил и получал приглашения. Что-то всё время мешало, да и не было у меня недостатка во встречах…
Одно мне долго не давало покоя. Почему мой приятель придумал все эти акварельки? Догадка была. Он уезжал, бросая её на пять лет. Пять лет – срок немалый. Конечно, она была ещё молодой женщиной, оставалась бы молодой и через пять лет, но… Думаю, что он, конечно, волновался, переживал, оставляя её. И тут, возможно, она сама предложила – хочешь, чтоб дождалась, передай на это время своему приятелю, которому приглянулась. Не скрывала, наверное, что и приятель этот – то есть я, тоже понравился ей.
А что, догадка вполне имела право на существование. Уж для него лучше так – в свои, надёжные руки оставить, нежели потом думать, сколько и с кем она бывала. Ну а то, что без этих, на взгляд многих, порочных отношений она не могла прожить, он хорошо знал, коли уж я за один раз убедился в этом.
Так уж это или не так, не знаю. Видел этого приятеля однажды после его возвращения из ГСВГ, но во-первых и спросить было неловко, а во-вторых, у него умерла жена, и он очень, очень горевал. Быть может, она ещё скрасила его одиночество, а быть может, всё-таки за пять лет, пока он служил за границей, вышла замуж.
Таковы вот превратности любви.

Ну и куда вы эту хренотень отправите для печати ? Или вы графоман ? Если вам интересно мое мнение - убого.. очень неинтересно и убого. Поверьте , я вам пишу это не испытывая к вам никакого негатива. 

Не видете что ль? Он пишет на ВЕКА!

Милейшая Ирина! Вы действительно Зверобойник? Ну откуда у вас, прекрасной женщины, в лексиконе "сопли", "Гаврила", "хренотень", если бы вы не брызнули на меня соплями, я бы и не стал Вам это посвящать. ну как-то надо, чтоб отвратить от неженского языка. Ну будьте любезны, перейдите на изящную словесность. ну поучитесь у Авиловой Лилии Алексеевне, о которой, только что подглядел, уже прочитали повесть писателя около 2 тысяч человек! а я и не собираюсь в писатели - просто рассказываю ей-ей как было. Где ещё расскажешь? А пишу я картины. пригласил бы Вас на выставку, да вы далеко от Питера. а секрет повествования своего покажу - ну пошутил малость. сежу на бережку с мольбертом. Отвлекусь. чуток, по буку почитаю, отвечу и опять за работу. Русской природе равных нет!!! и русским женщинам - тоже. Но средь них столько одиноких! вы же знаете, что весь мир только и мечтает как бы побольше вдов у нас сделать. вы же знаете это. нет, я не кощунствую, но в отличие от НФ, я к замужним не прилаживаюсь - один мой приятель сказал "ох, на свете столько несчастных женщин, отчего ж не сделать приятное", правда он делает неприятное жене своей, а я может и женат, да может именно может - только формально. Всё у меня есть, озеро, домик о двух этажах, лодка, катерок, тачка, чтоб до Питера доехать, да вот зимой скучновато. Приезжайте - рад буду. А теперь. Мой секрет.

Ну а далее – далее самое главное и не простое…
ПРОЧТИТЕ ТЕКСТ ПО ПЕРВЫМ БУКВАМ С КОТОРЫХ НАЧИНАЮТСЯ ПРЕДЛОЖЕНИЯ.

И вот наступила суббота. Решительно отправился я к назначенному часу в микрорайон, что близ метро Площадь Мужества. И, конечно, прикупил по пути торт и бутылку шампанского. Но всё-таки бутылку положил в портфель. Ежели не нужна будет, чтобы не бросалась в глаза.
Но уж коли понадобится, достану. И как иначе-то – пассия моего приятеля. Как же это я с бутылкой? Он ведь конкретно о помощи в творчестве. Легко взбежал по лестнице. А вот дверь нужная. Есть особая прелесть в таком моменте! Нужно только осознать это. Как же великолепно ожидание?! О, нет, я ничего ещё не ожидал.
Просто шёл смотреть акварельки. Очень интересно это иногда бывает. Сколько раз помогал тем, кто просил. В этом суть человеческих отношений. Я позвонил в дверь. Щёлкнул звонок. А через мгновение яркий свет брызнул из прихожей. Её я сразу узнал. Такая же яркая. Стояла в лёгкой кофточке и юбочке, весьма короткой, обнажающей её ноги выше округлых притягательных колен. Я ещё с первой встречи помнил, что она – кровь с молоком.
Пригласила в гостиную. Очень вежливо усадила на диванчик. Сама села рядом. Легко так стало, просто. Едва устроились, стала угощать. Должен сказать, что стол был накрыт скромно, но со вкусом. У меня глаза разбежались. Юбочка несколько задралась. Щечки зарумянились. Едва справился с волнением. Ещё бы…
Понятно, чай, кофе, бутерброды, фрукты… О чём говорить? Всё, что можно было найти в те времена в магазинах. Едва найти… Спас торт. Тут же дополнил стол. Вина на столе не было. Отчего же? Вряд ли случайно. А и я не спешил доставать. Нужно было понять, где же акварельки? И где картины? Если уж их смотреть приглашён.
ВОТ ДО ЭТОГО МЕСТА. Я ОБОЗАЧИЛ
МНЕ ПО БАРАБАНУ ПИСАТЕЛЬ И ДО ЛАМПАДЫ КРИТИКА НА НЕГО, НО... ТАКИЕ МЕРЗОСТИ В АДРЕС ЧЕЛОВЕКА ОТКРЫТОГО СО СТОРОНЫ - НЕТ, НЕ ВАС,ХОТЯ И ВЫ ПОКУСЫВАЛИ - А ТЕХ, КТО ИЗ-ЗА ШТОРКИ ЭТАК ПУКАЕТ. НУ НЕ ПРОТИВНО ЛИ? ОН ЖЕ ПРОСИЛ - ОТКРОЙТЕСЬ, ВОЗЬМУ НАЗАД, ЧЕМ ОБИДЕЛ. НЕТ. СЛОВНО И НЕ СЛЫШАЛИ.
Преамбулу завершим…

Ну и споры.