романтика

 

Произведения, так или иначе касающиеся темы любви, всегда очень неоднозначны и каждым читателем трактуются по-своему. Кто-то готов принимать мнение автора, кто-то вставать ему в оппозицию. Все дело в собственном отношении как к данному чувству, так и к конкретной ситуации, описанной писателем.

 

В результате каждый остается при своем личном мнении. Наверное, и правильно, поскольку это дело интимное и все равно выбор остается лишь за самими действующими лицами. И это, пожалуй, единственное, в чем я готова согласиться с Николаем Шахмагоновым относительно «Романа ее жизни».

 

Уже на середине прочтения произведения я почувствовала явное намерение автора романтизации измены, но это были еще «цветочки» по сравнению со второй частью. Если вначале в основном лишь приводились выдержки из личных мемуаров Лидии Авиловой с описанием ее переживаний и надвигающейся «трагедии», все выглядело лишь как одна из многочисленных мелодраматичных историй, которыми как полны собрания классиков художественной литературы, так и в быту каждого из нас подобных историй сыщется немало.

 

Собственно, по этому вопросу я бы ничего и не писала, все давно сказано много раз, возьмите в пример всем нам известную мученицу Анну Каренину, которую многочисленные почитатели возводят чуть ли не в ранг святой. Хотя я никогда не понимала, чем же она заслужила столь высоконравственное звание, где итогом ее «совестливых» действий стало разрушение семьи, жизни сразу двух людей, это не считая сына. Если б Л. Толстой ни кинул ее под поезд в своем романе, чувствую, стоило бы ее отправить в дом отдых или санаторий, еще и молоко выдавать за то, как ей тяжело живется.

 

Но вернемся к Шахмагонову. Чтобы не быть голословной, приведу очень поверхностный анализ прочитанного, наталкивающий меня на мысль, что подобные публикации с явным желанием романтизации измены не просто не честны, они еще и губительны для всех ее читателей, как бы это не выглядело в нашем мире с тенденцией к свободным отношениям.

 

Путаница с понятием любви и сливание всех ее разновидностей в «одну кучу»

Очень много Николай Федорович пишет о своем понимании любви. Причем начинает от понятия родительского отношения к своим чадам, плавно переходит к чувствам к женщине и в итоге все заканчивает аж Любовью к Богу, тем самым, видимо, давая понять, что вот это самое чувство мужчины и женщины сможет научить наивысшему отношению к Всевышнему.

 

Не кажется ли, что это объяснение слишком общее и притянутое «за уши»? А уж особенно в рамках конкретного примера супружеской измены. Если руководствоваться логикой автора, то вот это великая любовь Авиловой к Чехову способна открыть для них высшую степень человеческого познания. Не хочется углубляться во всевозможные религии, но думаю, что даже при их поверхностном изучении понятно, что любовь к Богу явно находится совершенно на ином уровне, нежели плотское влечение людей к друг другу, или эгоистичное чувство или навеянное другими обстоятельствами, но в любом случае имеющая в корне причину, а любовь к Богу ничего не требует и не ждет. Если приводить выдержки из Библии, то хочется особо отметить слова «не ищет своего», «не радуется неправде», чего не скажешь об измене.

 

 

 

Измена – болезнь?

Не менее интересно логика Шахмагонова в том, что свойственные всем человеческим существам инстинкты, так сказать, даны от природы и осуждать их нельзя.

Когда автор говорит о стремлении лиц противоположного пола к друг другу с самых юных лет, все вроде выглядит нормалью и с этим не возникает вопросов. И вдруг неожиданное пылкое порицание автора, стоит ли считать грехом стремление обратить на себя внимание. Не вижу здесь абсолютно никакой взаимосвязи, как не стараюсь.

А дальше еще интересней: предлагается, раз уж грех разговаривать друг с другом, расселить по разным планетам. И тут же вопрос «Но как же быть с продолжением жизни на земле?». И снова путаница в логических рассуждениях и слишком общие формулировки.

 

Думаю, никто не будет спорить, что люди действительно созданы таким образом, что мужчин и женщин тянет друг к другу, итогом чего, конечно же, становится, брак и появление детей. Но вот как данные рассуждения вписываются в контекст измены, описывающейся между Авиловой и Чеховым?

 

Прямо-таки и хочется пожалеть несчастных влюбленных, они ж не виноваты, что их такими сделали, что им упорно хочется, не взирая на окружающих людей, которым они принесут глубокую боль, так сказать воссоединится и может даже продолжать человеческий род. Я б тогда предложила рассматривать подобную тягу как некое заболевание, независящее от желания самих людей и прописывать им лечение, скажем отправлять в дом отдых или санаторий.

 

Как я уже отмечала, делать или не делать шаг к измене – дело каждого и глубоко личностное. Я бы не осуждала ни Чехова, ни многих других классиков, которым были свойственны такие слабости.

 

Идеализация подобного выбора, возведение в ранг высокодуховного, оправдание присущей человеку «греховностью», вот что пугает и заставляет задуматься, как может поступить человек после прочтения подобного произведения, если сам в своей жизни столкнется с подобной ситуацией? Не будет ли для него поданная Шахмагоновым романтизация измены предлогом оправдать себя и разрешить искалечить жизни близких людей?

 

Каковы же последствия?

Ничего не говорит автор, чем же все закончилось у Чехова и Авиловой. Но нужно ли, когда примеров вокруг нас предостаточно? Каков бы ни был итог: уход из семьи или решение остаться, душевные раны, нанесенные близкому человеку в лице мужа, вряд ли когда-то заживут окончательно. Да и не зря же сказано «Не прелюбодействуй», ведь в данном случае человек идет против собственной совести, нанося вред не только другим людям, но и в первую очередь себе.

 

Особенно печально, когда подобная трагедия затрагивает маленьких детей. Стоят ли минуты, дни, месяцы влюбленной эйфории Лидии Алексеевны страданий ее собственного ребенка? Все, что приходит в голову, это у сына не будет отца, а каково ему будет делать выбор между одинаково любимыми ему людьми, как повлияют столь глубокие переживания на детскую неокрепшую психику, не станут ли они в дальнейшем комплексами во взрослой жизни?

 

 

Вернемся к причинам

Совсем не затрагиваются истинные причины Авиловой встать на путь супружеской измены. Николай Федорович дает короткое объяснение - любовь. Хотя, на мой взгляд, существует как минимум несколько возможных вариантов объяснений ее тяги к Чехову.

 

К примеру, не был ли Антон Павлович просто созданным еще до знакомства идеалом, навеянным прочитанными его книгами? И если б они в итоге остались вместе, ни увидела бы Лидия Алексеевна в нем совсем другого, незнакомого ей человека? Чем бы тогда закончилась такая история и приходилось бы тогда ждать “хеппи энда»?

 

Еще одна приходящая на ум причина – обычное женское эгоистическое желание подтверждения своих чар над мужчинами, особенно над столь выдающимся, как Чехов? Не делали такие отношения ее на ступеньку выше всех прочих, не удостоенных его внимания?

 

Одним словом, гадать можно много, но утверждать лишь то, что это была любовь как минимум нелогично и совсем не научно.

 

В заключение хочется провести цитату из всем известного романа А. Пушкина «Но я другому отдана и буду век ему верна». Не стоит ли делать упор на силе духа, ответственности и, не побоюсь этого слова, любви, выраженной в заботе и уважении своего мужа, на которое стоит ориентировать современное поколение, вместо того, чтобы создавать зыбкий романтизированный образ измены?

правка текста SEO ©Прима

«– Вы помните знаменитый Бунинский «Солнечный удар»?

С этого вопроса начал свой разговор со мною мой собеседник, человек уже немолодой, с проседью в висках, придававшей ему некоторый колорит. Он, очевидно, нравился женщинам и знал это.

 

     

       – Да, конечно, помню.

       – А я от него просто в восторге… Я много раз перечитывал его и, поверите ли, мечтал как мальчишка  о том, чтобы со мной, хотя бы раз в жизни приключилось подобное. Н-да, мечтал, – повторил он, глядя в окно на однообразный и унылый дорожный пейзаж  – дорога шла лесом, и лишь мачты электропередач мелькали, словно верстовые столбы, ибо самих верстовых столбов разглядеть было трудно – для того, чтобы их увидеть, надо было пристально смотреть в окно.

       Поезд Москва – «Санкт-Петербург» – был действительно скорым и даже именовался экспрессом, потому что летел стремительно, обгоняя, казалось, само время.

       – И что же, мечта так и не сбылась?

       – Если б не сбылась, речи не заводил.

       Он помолчал, и вдруг оживлённо продолжил:

       – Однажды, знаете ли, такое почти случилось. Причём давно, ещё до перестройки  – в те старые добрые времена, когда любой офицер мог свободно взять путёвку в санаторий и ехать на море, да хоть бы даже в Крым. В санатории «Крым» и приключилась со мной одна занятная история. Вам приходилось бывать в этом санатории?

       – Приходилось, правда, всего один раз. Я любил Пятигорск…

       – Да и я ездил в тот санаторий лишь однажды. Условия по тем временам были хоть куда, да вот скучновато.

       – Это точно. Одному там делать было нечего. Танцы – сплошная пародия. На пляже одни солидные дамы, гордые самой принадлежностью к этому раю и давно забывшие о биении сердца на тайном свидании.

       – Правда, одна отдушина была – санаторий «Фрунзенское», тоже наш военный, только рангом поменьше. Но и там я никого не нашёл. Разве что на вальс или медленный танец. Но, делая ежедневные заплывы от пирса, что близ горы «Медведь», до «Медвежонка», небольшой такой горочки, выпирающей со дна моря, чуть восточнее «Фрунзенского», я обратил внимание на милую мордашку в шляпке. Один раз мы встретились совершенно случайно, затем второй… А плавал я по пять-шесть раз в день. Конечно, видел её не каждый раз, но часто. Мы даже стали приветствовать друг друга. Я не знал, как её имя – мы не представлялись друг другу. Плавала она всегда одна, и это наводило на мысль, что одна и отдыхает. Я, конечно, подумывал о том, как бы перенести наши встречи на сушу, даже решился, что при очередной встрече предложу ей, скажем, сходить на танцы или просто прогуляться по набережной – арсенал развлечений, как помните, там был очень не велик. И вот, когда решение это созрело у меня, она меня опередила. Подплыла и стала жаловаться на мужа, который третий день пил и играл в карты, на неё никакого внимания не обращая. Нужно, наверное, очень допечь женщину, чтобы она вот так бросилась жаловаться постороннему человеку.

       Мой собеседник на некоторое время замолчал, улыбаясь чему-то своему, видимо, приятному. Потом продолжил:

       – Чтобы вы сделали?

       – Назначил бы свидание.

       – Я попытался, но сам понимал, что это нелепо – в номер пригласить было тогда невозможно, ведь на входе в корпус сидели такие церберы, что мышь не проскользнёт. И всё же я попытался назначить встречу.

       – Когда, где? Мы ж не в Москве, молодой человек. Я здесь на виду. Да и мстить надо сразу, – шутливо прибавила она, уже собираясь отплывать от меня, когда меня вдруг осенило.

       – Вы можете продержаться здесь, на этом месте, на плаву минут пять, максимум десять.

       – А что?

       – Есть идея… Я за лодкой.

       – Хорошо, подожду. Но если задержитесь, ищите меня в глубинах морских, – пошутила она.

       Я быстро доплыл до берега, добежал до лодочной станции, шепнул лодочнику, что позарез нужно сплавать до горы «Медведь», чтоб не тревожился и не задумал меня вернуть, и, напирая на вёсла, направил лодку к тому месту, где оставил свою незнакомку.

       – Ну и что, она не утонула? – шутливо спросил я.

       – Нет, что вы. Ждала. Я помог её забраться в лодку, сесть на корму, и вот тут-то действительно был ослеплён, словно яркими лучами солнца, которые исходили от неё. Нет, я не шучу. От неё действительно исходили лучи. Капельки морской воды искрились на её великолепном загорелом теле. Была она удивительно стройна. Полусогнутые ноги, сведённые вместе и кокетливо прислонённые ею к левому борту, поразили меня изумительной стройностью. Изгиб талии требовал действий. Хотелось ринуться вперёд и обнять её. Под купальником угадывались красивые и упругие груди, прищур глаз мешал установить их цвет, но ресницы были длинными, а брови выдавали сосредоточенность. Она рискнула, но, видимо была не уверена в том, что сделала правильно.

       Я снова приналёг на вёсла, направив лодку с обход пирса.

       – Куда мы плывём? – без особого беспокойства спросила она.

– Мы мчимся в открытое море! – воскликнул я. – Мчимся мстить! Она приняла за шутку и рассмеялась. Даже сказала, мол, путь поволнуется, поищет… Впрочем, если проснётся. Он спит в тени под навесом. Я же спешил… Я знал, куда везу её. Эту тенистую, безлюдную лагуну у подножия горы, обращённого в открытое море, я заметил как-то сверху, когда прогуливался по отрогам горы. Подумал ещё тогда, что это, наверное, единственное место на пляже, где можно уединиться. Кругом берег был забит отдыхающими, а до лагуны, видно, посуху добраться нельзя. Я спешил, я старался изо всех сил, не сводя с неё глаз, любуясь ею и лишь изредка оборачиваясь, чтобы сверить курс. Наконец, показалась заветная лагуна. Она, как я и ожидал, была пуста, сверкала золотистым песком и изумрудной волной слегка тревожившей её кромку. – И что же ваша пленница? – Не могу сказать, что она испугалась или хотя бы насторожилась. Она, как я заметил, не без удовольствия смотрела на меня, даже сказала, что давно уже обратила на меня внимание на берегу. Намёк, что я ей понравился. После этого намёка я удвоил силы. Лодка с размаху врезалась в берег и моя пленница, слегка перед этим привставшая, оказалась в моих объятиях. О, какие невообразимые чувства, какой прилив страсти испытал я в этом момент. Просто передать не могу. Я прижал её к себе до хруста в косточках, я ощутил её всю, наши уста слились в поцелуе, а моя рука оценила достоинство её груди. Я поднялся, чтобы перенести её на берегу и тут же, не разбирая ничего, взять всё, что даровала мне судьба в эти мгновения. Но оказалось, что дарует она мне очень и очень немногое. В тот момент, когда я уже ступил одной ногой на дно, а её ноги и руки – всё обвило меня, передавая необыкновенную, лихорадочную дрожь страсти, я услышал какой-то шум, не сразу от волнения определив его природу… Но скоро всё понял. Это были пионерские горн и барабан. Я обернулся. По тенистой, а потому невидимой сверху, откуда я изучал лагуну, тропке спускался отряд артековцев. Не знаю, кто из нас с ней был более разочарован. Мы сели в лодку сконфуженные. Наш порыв, оборвавшийся столь внезапно, лишил нас всяких моральных и физических сил. Я ещё что-то говорил о номере, о возможности снять комнату, но она только отрицательно мотала головой. Затем устало сказала: – Верните меня туда, откуда взяли. Неровен час, действительно муженёк обнаружит отсутствие и поднимет тревогу. Подумает ещё, что утонула… Я уже без всякого рвения взялся за вёсла. Она всё также сидела на корме, ещё более желанная от невозможности исполнить это желание. Я придумывал и тут же отбрасывал десятки вариантов. Все не годились. Я сидел задом наперёд и с раздражением наблюдал, как пионеры готовят на пляже лагуны что-то вроде своего пионерского костра. А она дразнила, и я даже потянулся к ней, чтобы ещё раз обнять, коснуться её тела, но она прошептала, словно нас могли услышать: – Всё, всё, всё… Пошутили и хватит… Тем более, я отомстила… Я уже была вашей… По крайней мере, виртуально. Ведь ещё немного и…А такой порыв, разве не измена? Просто помешали обстоятельства, оказавшиеся выше моего порыва. – Мы встретимся в Москве? – А нужно ли? – Конечно. – Запоминайте рабочий телефон… Через минуту я высадил её, а точнее вывалил аккуратно из лодки в море почти в том месте, где и взял на борт. Весь день я был сам не свой. Вечером бродил на набережной в надежде встретить её, бродил, сам не зная зачем. Но так и не встретил. – А в Москве? – В Москве встретились. Сходили в кино, посидели в кафе, и я проводил её до метро. Ведь солнечные удары не продолжаются долго». ________________________________________