история

Мы предлагаем увлекательное путешествие в прошлое и настоящее, чтобы познакомиться с нашим миром и расширить свои знания. Dilentant.me – это место, где вы найдете оригинальные статьи и аналитику, созданные опытными журналистами, профессиональными историками и культурологами, а также эксклюзивные материалы, исследования и документальные фильмы.

Мы глубоко уважаем исследования и критическое мышление, и наша цель – помочь вам развиваться и расширять свой кругозор вместе с нами. Наши ключевые слова – это история, культура, образование, наука, искусство, литература, философия, религия, архитектура, античность, средневековье, возрождение, новое время, русская и мировая история, культурология, музеи, исследования и документалистика.

Мы приглашаем вас присоединиться к нам на этом увлекательном путешествии, чтобы открыть для себя множество новых знаний и впечатлений. Dilentant.me – ваш проводник в мир знаний!

Главы: "1941. Первое утро войны" и "Бездарность или измена"

 

       Те, кто 22 июня 1941 года оказался на улицах Москвы примерно в районе шести утра, собираясь на работу или торопясь на первую электричку, чтобы отправиться на дачу, не мог не заметить одну странность.

 

В ясное, солнечное утро слишком много чёрных, явно служебных, автомобилей мчалось к центру Москвы. Слишком много, ведь утро-то воскресное. Не могли не обратить внимания на эти автомобили и водители поливальных машин, вышедших на улицы города точно по графику и зашуршавших своими водомётами. Не могли не подивиться этому обстоятельству и многочисленные дворники, зашумевшие своими мётлами примерно в то же самое утреннее время. Служебные автомобили мчались со всех концов Москвы и чем ближе они оказывались к центру, тем выше была их удивительная для воскресного раннего утра концентрация. Москва просыпалась, готовилась к выходному, готовилась к мирному, счастливому дню. Москвичи же – те, кто собирался на дачу, уже были на ногах и тоже с удивлением смотрели на автомобили, мчавшиеся совсем в ином для выходного дня направлении.

       Впрочем, все удивления были минутными, ведь впереди – отдых, впереди встреча с природой, с лесом, с подмосковными речками и озёрами, в ту пору сплошь пригодными для купания, для рыбалки, для всех радостей, которые они могли дарить уставшим за рабочую неделю москвичам, причём, неделю, несколько более спокойную, нежели предыдущие – спокойствие придало Заявление ТАСС, прозвучавшее по радио 13 июня и опубликованное в субботу 14 июня во всех центральных газетах.

        Автомобили мчались к Старой площади, на которой находился рядом с ЦК ВКП(б) Московский городской комитет партии.

         Руководители Москвы кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК и первый секретарь Московского горкома ВКП (б) Александр Сергеевич Щербаков и председатель горисполкома Василий Прохорович Пронин, получившие сообщение из Кремля о начале войны, назначили на 6 часов 30 минут утра расширенное совещание, на которое в срочном порядке вызвали ответственных руководителей города и районов, а также НКО, НКВД и директоров крупнейших предприятий.

       Раннее воскресное утро, а почти все стояночные места перед знанием Горкома оказались занятыми уже в начале седьмого. Впрочем, Старая площадь окружена в основном административными зданиями, а потому такое скопление машин вряд ли было слишком заметно. Разве что с верхних этажей домов, что на противоположной стороне, за бульваром можно было всё это различить. Но до того ли москвичам, чтобы рассматривать в такую рань то, что происходит на улице.

      Те, кто не спешили за город, отсыпались, ведь даже магазины с товарами самой первой необходимости – с молочными продуктами и хлебом, где вкусно пах свежевыпеченный хлеб – открывались значительно позже, чем началось совещание.

      Рано было ещё пробуждаться и тем, кто собирался отправиться на праздники – детский в «Сокольниках», который должен был начаться в 11.00, и спортивный, на стадионе «Динамо». Тот был назначен на 12.00.

      В Киеве, Риге, Каунасе, в Бресте и других приграничных городах уже два часа гибли люди, на аэродромах Западного особого военного округа горели выстроенные по линеечке самолёты, а в столице о том, что началась война знали только руководители партии и правительства в Кремле и вот теперь сообщение об агрессии должно было прозвучать на совещании, большинство участников которого недоумевало по поводу столь раннего вызова. Лишь руководители районов Москвы всё поняли уже в тот самый момент, когда получили распоряжение Горкома прибыть на Старую площадь в столь ранний час.

        Заметили неладное, разве что верующие, спешившие на утреннюю службу в немногочисленные действующие храмы Москвы. Им, этим прихожанам, суждено было узнать о страшной беде, нависшей над страной, раньше, чем большинству москвичей.

 

       В 6.30 по Московскому времени Щербаков вышел на трибуну, окинул взглядом зал, замерший в ожидании и объявил:

       – Товарищи, сегодня в четыре часа утра германские войска атаковали наши границы. Вражеская авиации нанесла массированные бомбовые удары по приграничным районам и по многим городам, в том числе по Минску и Киеву. Это война, товарищи, жестокая война… Нам предстоит сегодня, сейчас выработать важнейшие направления работы, определить первоочередные мероприятия по переводу городского хозяйства на военные рельсы.

        Щербаков потребовал немедленно усилить охрану метрополитена, систем водоснабжения, тепловой и электрической энергии, транспорта, продовольственных складов, холодильников, канала имени Москвы, железнодорожных вокзалов, оборонных предприятий и других важнейших объектов. Поручил разработать концепцию маскировки Москвы, срочно организовать изготовление макетов и муляжей, с помощью которых изменить контуры исторических памятников, правительственных зданий.

       Важнейшим был и вопрос пропуска в столицу. Право въезда в Москву оставалось только для тех, кто имел московскую прописку. А как быть с теми, кто работал в Москве, а жил в Подмосковье? Щербаков дал указание посторонних в город с 23 июня не пускать, но и здесь возникли подводные камни, ведь не пускать рабочих заводов и фабрик, столичных учреждений, означало парализовать работу многих предприятий, которые и так должны были лишиться значительного числа работников в связи с объявленной мобилизацией.

        В конце концов приняли решение учредить специальные пропуска, причём не только для иногородних, но и для москвичей, которые выезжали на дачи и в леса за грибами и ягодами. Предупредили: выехал за город – назад без пропуска не попадёшь.

       Завершая совещание, Щербаков объявил:

       – Товарищи, в двенадцать ноль-ноль будет передано важное правительственное сообщение. Нужно объявить о том людям, как можно большему количеству людей.

       Между тем страна перестраивалась на военные рельсы. В 9 часов тридцать минут Михаил Иванович Калинин подписал по поручению Сталина указы о введении военного положения, об образовании Ставки Главного командования, о военных трибуналах и о всеобщей мобилизации, которой подлежали все военнообязанные с 1905 по 1918 года рождения.

 

        В 10 часов позвонили из Киева и сообщили о новом налёте германской авиации. После окончания налёта пришло сообщение о том, что бомбили

железнодорожный вокзал, завод «Большевик», авиазавод, электростанции, военные аэродромы, жилые дома.

        Но Минск по-прежнему молчал.

        Пришло сообщение о том, что после утренней службы прозвучало «Послание пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви», сделанное местоблюстителем Патриаршего престола митрополитом Московским и Коломенским Сергием (Страгородским).

        Митрополит, получивший ранним утром из Кремля сообщение о начале войны, сам, не имея возможности привлечь машинистку, напечатал послание, с которым выступил сам и которое отправил в храмы Православной церкви. Он заявил:

        «В последние годы мы, жители России, утешали себя надеждой, что военный пожар, охвативший едва не весь мир, не коснется нашей страны, но фашизм, признающий законом только голую силу и привыкший глумиться над высокими требованиями чести и морали, оказался и на этот раз верным себе. Фашиствующие разбойники напали на нашу родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят ещё раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему Отечеству.

Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божиею помощью, и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении потому, что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы – православные, родные им и по плоти, и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить Отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, учёным, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы и искусства. Вспомним святых вождей русского народа, например Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и родину. Да и не только вожди это делали. Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов, безвестные имена которых русский народ увековечил в своей славной легенде о богатырях Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче, разбивших наголову Соловья Разбойника.

       Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг.

       Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя». Душу свою полагает не только тот, кто будет убит на поле сражения за свой народ и его благо, но и всякий, кто жертвует собой, своим здоровьем или выгодой ради родины. Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда Отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх того, молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится ещё и лукавыми соображениями насчёт возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена родине и своему пастырскому долгу, поскольку Церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно «ради Иисуса, а не ради хлеба куса», как выражался святитель Димитрий Ростовский. Положим же души своя вместе с нашей паствой. Путем самоотвержения шли неисчислимые тысячи наших православных воинов, полагавших жизнь свою за родину и веру во все времена нашествий врагов на нашу родину. Они умирали, не думая о славе, они думали только о том, что родине нужна жертва с их стороны, и смиренно жертвовали всем и самой жизнью своей.

      Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины.

      Господь нам дарует победу».

      Разосланное послание было подписано: «Патриарший местоблюститель смиренный Сергий, митрополит Московский и Коломенский.

Москва

22 июня 1941 года».

       Вероломное, подлое нападение фашистской нечисти на Советский Союз, в умах и сердцах всех честных людей мира существующий как Россия, заставило по-новому взглянуть на взаимоотношения Церкви и государства, представлявшего собою Державу Российскую, а послание местоблюстителя патриаршего престола отозвалось в первых строках обращения Сталина, прозвучавшего 3 июля 1941 года.

 

      А между тем, утром 22 июня в Кремле продолжалась подготовка к важнейшему и ответственному правительственному сообщению.

        На заседании Политбюро было принято решение сделать заявление по радио по поводу нападения фашистской Германии на Советский Союз. Конечно, все полагали, что с таким заявлением должен выступить Сталин и только он один. Сталин сказал твёрдо: выступить должен Молотов.

      Члены Политбюро пытались настаивать на том, что народу СССР будет непонятно, почему со столь важным заявлением выступить не он – глава партии и правительства, а Молотов. Сталин настоял на своём. Выступить должен Молотов.

       Он не стал разъяснять причины своего отказа. Он просто принял волевое решение, с которым никто не мог не согласиться, быть может, впервые не получив точного пояснения. Лишь много лет спустя Молотов сделал те пояснения, которых так и не добились члены Политбюро:

       «Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход. Он, как автомат, сразу не мог на всё ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек – это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик, он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень чёткая, а сразу сориентироваться, дать чёткий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождёт несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах».

       По радио уже было объявлено о том, что в 12.00 будет сделано важное правительственное заявление. Подавляющее большинство советских людей не знали, о чём пойдёт речь, хотя тревожность обстановки, несколько сниженная Заявлением ТАСС, конечно оставалась.

       Текст выступления, как и все важнейшие документы того времени, был подготовлен под руководством Сталина, если не сказать – практически продиктован им самим. Молотов несколько раз прочитал готовый текст.

        Ну, с Богом! Быть может именно так мысленно проводил его Сталин, когда Вячеслав Михайлович в 12.05 вышел из его кабинета.

        До Центрального телеграфа – рукой подать. В 12.15 была включена аппаратура и голос Молотов разнёсся на всю советскую страну, по всем городам и весям, его услышали во всём мире все, кто имел возможность и хотел услышать Москву в этот тяжёлый для советского государства день.

        Молотов настроился на выступление. Голос звучал спокойно, твёрдо:

        – Граждане и гражданки Советского Союза!

        Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление:

        Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек. Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории.

        Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено, несмотря на то, что между СССР и Германией заключён договор о ненападении, и Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Нападение на нашу страну совершено, несмотря на то, что за всё время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей.

       Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что Германское правительство решило выступить с войной против Советского Союза в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.

       В ответ на это мною от имени Советского правительства было заявлено, что до последней минуты Германское правительство не предъявляло никаких претензий к Советскому правительству, что Германия совершила нападение на Советский Союз, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной.

       По поручению Правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы и поэтому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчёт несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.

       Теперь, когда нападение на Советский Союз уже свершилось, Советским правительством дан нашим войскам приказ – отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины.

        Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.

        Правительство Советского Союза выражает непоколебимую уверенность в том, что наши доблестные армия и флот и смелые соколы Советской авиации с честью выполнят долг перед родиной, перед советским народом, и нанесут сокрушительный удар агрессору.

       Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом. В своё время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил отечественной войной и Наполеон потерпел поражение, пришёл к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны. Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную отечественную войну за Родину, за честь, за свободу.

      Правительство Советского Союза выражает твёрдую уверенность в том, что всё население нашей страны, все рабочие, крестьяне, интеллигенция, мужчины и женщины отнесутся с должным сознанием к своим обязанностям, к своему труду. Весь наш народ теперь должен быть сплочён и един, как никогда. Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом.

       Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, ещё теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина.

      Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!

      После выступления Молотов вернулся в кабинет Сталина.

      Едва Молотов вошёл в кабинет, как поступило новое сообщение. Германские войска захватили Гродно и начали бомбить Минск. Из Киева и Севастополя тоже поступили данные о бомбардировках.

         Выслушав данные о налётах вражеской авиации, Сталин велел срочно вызвать к нему руководство Москвы.

       Вскоре в его кабинет снова, уже второй раз за этот день – первый раз они были ночью – прибыли Щербаков и Пронин. Нужно было согласовать некоторые вопросы, которые Щербаков предполагал поставить на заседании, назначенном в Горкоме партии на 15.00.

        – Товарищ Сталин, – начал Щербаков, – учитывая то, что Германия располагает самолётами, способными достичь Москвы, предлагаю немедленно установить на всех высотных точках зенитные батареи.

       – Это правильное решение, – согласился Сталин. – Согласуйте его с руководством Красной Армии. – Средства противовоздушной обороны будут выделены немедленно.

       Решив ещё ряд важных вопросов, Щербаков и Пронин уехали на Старую площадь.

        Сталин связался с наркомом обороны Маршалом Советского Союза Тимошенко, чтобы выяснить обстановку на фронтах. С началом войны все округа становились фронтами. И лишь Одесский военный округ стал армией, вошедшей во вновь созданный ещё накануне Южный фронт.       

        Тимошенко отвечал на вопросы невнятно. Уточняем, мол, связываемся с командующими.

        – Докладывать мне об обстановке на фронтах каждый полчаса! – приказал Сталин.

       Но докладывать наркому обороны было не о чем. Лишь командование Южного фронта полностью сохранило управление войсками, и блицкриг забуксовал в полосе фронта уже в первый день войны. Командующий Западным Особым военным округом генерал армии Павлов вообще не владел обстановкой в полосе своего фронта. Связь с армиями фронта была полностью потеряна. Вражеские танковые клинья совершали глубокий обход и охват основной группировки войск, и Павлов не имел данных о том, каких рубежей и на какое время они достигли.

       Ну, допустим, Гродно в 15 километрах от границы, допустим внезапным ударом его удалось захватить врагу. Но дальше-то, дальше насколько продвинулись наступающие германские войска?

        Сталина прежде всего, конечно, интересовала обстановка на западном направлении, но именно на здесь, на традиционном пути агрессоров на Москву, была полнейшая неясность.

        Как было приказано Сталиным, Тимошенко через полчаса сделал первый доклад, но он снова касался Южного фронта.

        – Измаил обороняется стойко! Пресечено до пятнадцати попыток врага переправиться через Прут и Дунай. Пограничников успешно поддерживает артиллерия пятьдесят первой стрелковой дивизии генерала Цирульникова.

        В последующие дни в своих докладах Тимошенко всё больше напирал на данные, получаемые с Южного и даже с Юго-Западного фронтов.

        Там действительно дела шли неплохо. Измаил стоял твёрдо. Даже наши войска захватили плацдарм на правом берегу Дуная. Перемышль был захвачен немцами 22 июня, но уже утром 23 июня части 99-й стрелковой дивизии Николая Ивановича Дементьева во взаимодействии с батальонами Перемышльского укрепрайона и пограничниками освободили город и прочно удерживали его вплоть до 27 июня 1941 года. Государственная граница СССР на этом участке была полностью восстановлена. Причём захваченный плацдарм на правом берегу Дуная дивизия удерживала вплоть до 19 июля. И лишь по приказу командования отошла на левый берег. Но всё это было позже, а 23 июня, выслушав доклад о действиях 99-й стрелковой дивизии, Сталин сразу дал указание наградить отличившихся бойцов и командиров, а дивизии вручить орден Красного Знамени. Перемышль стал первым городом, освобождённым от захватчиков в годы войны, а дивизия первым награждённым соединением.

        Но всё это явилось, хотя и знаковым, и очень важным, но всего лишь частным успехом. В целом нарком обороны Маршал Советского Союза Тимошенко и начальник Генерального штаба генерал армии Жуков обстановкой не владели и руководством фронтами практически утратили.

        Сталин вновь потребовал от Тимошенко доложить обстановку в первую очередь на Западном фронте. Тимошенко стал что-то нести несуразное, и Сталин призвал его к порядку. Тимошенко в ответ надерзил…

         Выслушав всё это, Сталин сказал Молотову:

         – Правильно, что выступал сегодня ты, – видимо всё же и у него оставались некоторые сомнения, но теперь он убедился, что был прав, что и отметил: – Я звонил сейчас командующим фронтами, они не знают даже точной обстановки, поэтому мне просто нельзя было сегодня выступать, будет ещё время и повод, и мне придётся выступать не раз.

       Он помолчал и заговорил о первоочередных задачах:

       – Сейчас важно упорными боями сдерживать продвижение противника, а тем временем организовать силами стрелковых и механизированных корпусов, составляющих наш второй эшелон, прочную оборону в глубине полосы действий фронта.

 

       Не добившись ничего путного по телефону Сталин неожиданно для Тимошенко и Жукова приехал в наркомат обороны.

        В кабинете наркома находился Жуков. Оба ощетинились, понимая, что ничего хорошего от подобного визита ждать не стоит.

        Сталин, поначалу демонстрировавший удивительной спокойствие и уравновешенность, не получив никакой информации от находившихся в полной прострации наркома и начальника Генерального штаба, назвал их слепыми котятами.

        Жуков, желая хоть как-то оправдаться, стал что-то говорить о заранее продуманных контрударах Юго-Западного фронта во фланг группировки врага, рвавшейся к Москве по традиционному маршруту: Брест – Минск – Смоленск… Об уничтожении наступавшего врага.

        – Вот и вылетайте в качестве представителя Ставки к Кирпоносу. Он сейчас Тернополе? Заберите в Киеве Хрущёва и езжайте в штаб фронта. Организуйте мощный контрудар!

        Наступила тишина. Что это – смещение с должности начальника Генерального штаба? Жуков встревожился. Его отрывали от руководства войсками Красной Армии. Тимошенко молчал потому, что хоть и стремился лишиться должности наркома и получить что-то тихое и незаметное, не знал, чем всё это может окончиться.

       – Но как же Генштаб? – наконец спросил Жуков.

       Сталин повернулся к нему и, вероятно, хотел сказать прямо, что от вас тут в любом случае толку нет, но сдержался и проговорил мягче:

       – Мы здесь как-нибудь без вас справимся.

       Больше в наркомате обороны делать было нечего. Сталин вернулся в Кремль, в свой кабинет, где в приёмной его уже ждали многие и многие посетители из разных ведомств.

       Войну выигрывают не только на полях сражений, войну выигрывают в конструкторских бюро, научно-исследовательских институтах, на самолетостроительных и танковых (они в основном именовались тракторными) заводах и прочих оборонных предприятиях, войну выигрывают на колхозных полях, на фабриках по пошиву одежды, словом везде, где существует производство, необходимое фронту. Сталину предстояло руководить всем, что служило обеспечением ведущих бои войск. И вот, как оказалось, предстояло руководить войсками, поскольку и этого он пока, увы, не мог поручить в полной мере никому.

 

Бездарность или измена

          

      По приказу Сталина Жуков прибыл на Юго-Западный фронт. Ему предстояло выполнить то, о чём он не раз говорил на совещаниях, что закладывал в стратегические планы – мощными контрударами подсечь основания вражеских клиньев, врезавшихся в советскую землю. Он не раз заявлял о возможности окружения и уничтожения врага путём нанесения мощных танковых контрударов, встречных контрударов. Ну что ж, настала пора перейти от слов к делу. Численное превосходство было на данном направлении на стороне Жукова и Кирпоноса.

   

        Действиями наших войск руководил представитель ставки генерал армии Жуков, который не сумел организовать и провести единое и организованное наступление соединений, позволив тем самым уничтожать их по частям.

       Прибыв в штаб Юго-Западного фронта, он, как водится, узурпировал власть, как обычно стал грубить, угрожать расстрелами и изводить противоречивыми указаниями командующих и командиров всех степеней.

      В распоряжении Жукова было пять мехкорпусов, имевших 2803 танка и подоспевшая танковая дивизия, имевшая 325 танков. Всего 3128 танков, причём весьма значительное количество новых образцов – Т-34 и КВ. Против него действовала 1-я танковая группа в составе четырёх танковых дивизий вермахта, имевшая 585 танков и переданную в распоряжение Клейста ещё одну танковую дивизия, в которой было 143 танка. Итого – 728 танков и 71 штурмовое орудие.

        Именно под командованием Жукова «действия советских мехкорпусов свелись к изолированным контратакам на разных направлениях».

        Как отметили впоследствии историки: «Соединения Красной армии, имевшие на данном участке фронта подавляющее техническое превосходство, не смогли нанести противнику существенных потерь в живой силе и технике, а также оказались не в состоянии перехватить стратегическую наступательную инициативу и изменить ход боевых действий в свою пользу. Тактическое превосходство вермахта и проблемы в Красной армии (плохо налаженная система снабжения танковых корпусов, отсутствие прикрытия с воздуха и полная потеря оперативного управления) позволили немецким войскам выиграть сражение, в результате чего Красная армия потеряла огромное количество танков».

       На 30 июня потери составили 2648 наших танков или 85 процентов всего танкового парка, а немцы потеряли 260 машин.

       Ну и поскольку поле сражения осталось за немцами, то им удалось впоследствии восстановить и вернуть в строй 222 танка. Все подбитые советские танки остались на захваченной врагом территории…

      В целом же Юго-Западный фронт, которому усердно помогал гениальный генерал Жуков, и настрой, которому он создал на последующие дни, за 15 суток войны потерял 4381 танк из 5826 имевшихся на момент начала войны.

       Это было потрясение. Жуков попытался откреститься от всего того, что произошло, обвиняя командование Юго-Западным фронтом и грозя всеми бедами и страстями, которые обрушатся на их головы. После разноса член Военного совета Киевского особого военного округа, теперь уже Юго-Западного фронта, корпусной комиссар Николай Николаевич Вашугин (1900-1941)28 июня 1941 года застрелился.

       Член РКП(б) с 1918 Вашугин добровольно вступил в Красную Армию в 1919 году, начал службу политработником, а в июле 1928 года стал командиром и военным комиссаром стрелкового полка, в 1933 году окончил Военную академию имени Фрунзе в 1933, затем в 1937 был направлен на Высшие стрелково-тактические курсы «Выстрел», после окончания которых был в августе 1937 года назначен командиром 43-го стрелкового полка, а в октябре 1938 года стал сразу членом Военного совета Ленинградского военного округа. Участвовал в советско-финской войне (1939-1940) годов в должности был члена Военного совета 7-й и 15-й армий. После окончания войны вернулся на пост члена Военного совета Ленинградского военного округа. Осенью 1940 года был назначен членом Военного совета Киевского Особого военного округа, с 22 июня – Юго-Западного фронта. Сорокалетний военачальник, деятельный, храбрый, обладавший несомненным опытом, награждённый Орденом Ленина, не мог перенести катастрофы, связанной с потерей огромного количества танков, и покончил с собой. Нельзя оправдать такое решение воина, орденоносца, командира в недавнем прошлом и политработника высокого ранга. Но, наверное, можно объяснить те ужасные переживания, которые свалились на него после страшного и ничем не оправданного разгрома.

      О чём думал он, принимая такое ужасное нечеловеческое решение? Быть может о том, что за несколько дней было потеряно то, что создавалось годами. Прежде всего люди. Невосполнимы людские потери, невосполнимы потери в первую очередь людей, советских людей, одетых в военную форму красноармейцев и командиров танковых войск, предназначенных «гремя огнём, сверкая блеском стали» крушить иноземного ворога, посмевшего перейти границы Советской Родины. А ведь это были не просто советские люди, это были воины, подготовленные к управлению танками, к ведению огня из танковых пушек, к командованию танковыми подразделениями. Насколько подготовлены? Нет, это поражение не давало ответа на такой вопрос. Виновные не командиры взводов, рот, даже комбаты и командиры полков – виновны командиры и начальники повыше, даже много выше.

       Титанический труд народа, обеспечивший обучение и совершенствование мастерства этих воинов, пропал даром. Титанический труд, который заставлял советских людей во многом себе отказывать в предвоенные годы, чтобы подготовить Красную Армию. Всё уничтожено росчерком пера, решением военачальников, наделённых правом командовать, управлять массами войск. Но если на первом месте сама человеческая жизнь, а на втором – высокая подготовка экипажей, подразделений, то есть и третий элемент. Сама боевая техника. Она ведь не упала с неба, она создавалась опять-таки годами и создавалась тоже самоотверженным трудом советского народа, отказывающего себе во многом ради могущества армии.

      И вот, когда эта техника должна была своим количеством, да и качеством тоже, поскольку немало было в советских танковых корпусах новейших танков Т-34 и КВ, принести победу, ибо самые лучшие и храбрые воины, не вооруженные против до зубов вооружённого врага не могут обеспечить этой победы, боевая техника либо ни в чём не уступающая, либо превосходящая вражескую, осталась на поле боя разбитой и сожжённой. 2648 наших танков, то есть 85 процентов от общего количество, имевшегося в распоряжении Жукова и Кирпоноса, руководивших сражением, была утрачена. И всё это против 260 уничтоженных танков врага.

         А ведь превосходство у Жукова и Кирпоноса над Клейстом было колоссальным – 3128 советских танков против 728 танков и 71 штурмовых орудий. Четырёхкратное превосходство! Четырёхкратное! О таком можно только мечтать!

       Как можно такое пережить человеку честному, человеку разумному! Сложно пережить, очень сложно. Не смог он бравурно рапортовать, как это сделал Жуков, возвратившись в Москву, что хотя и не достигнуто полной победы над Клейстом, значительно задержано продвижение его войск! Оставалось только добавить, что за эту задержку подарено Германии, нуждавшейся в любом сырье для ведения войны, 2648 танков на металлолом, на переплавку.

       Задержка продвижения врага?! Что ж, это, конечно, очень важно. Но Сталину далеко не сразу стала известна цена таковой задержки. Соотношения потерь Тимошенко с Жуковым, вполне естественно, постарались скрыть.

 

                                                          ***

      Вот тут так и напрашивается авторское отступление. И не просто, а с публикацией отрывка из воспоминаний настоящего, боевого танкиста, который едва не попал под военный трибунал из-за потери танков.

      С 1982 по 1992 год мне посчастливилось проходить службу в Военном издательстве, в военно-мемуарной редакции и отредактировать свыше 50 книг серии «Военные мемуары» и значительное количество брошюр серии «Рассказывают фронтовики», и воспоминаний, помещаемых в военно-мемуарный сборники «На земле, в небесах и на море». А это общение с десятками авторов-фронтовиков. Среди многих, самых различных рассказов о войне, зачастую по цензурным соображениям не попадавших на страницы выходивших книг, были и такие, которые касались суровых наказаний, предусматриваемых за утрату боевой техники, даже в жестоком бою.

        Предлагаю рассказ полковника Маламуж, который в годы войны воевал и стрелком радистом пикирующего бомбардировщика Пе-2, и стрелком радистом командирского танка в печально известной Харьковской операции, предательски проваленной Тимошенко и Хрущёвым, и командовать взводом в Прохоровском сражении, ещё будучи курсантом танкового училища, и затем командиром взвода и роты до конца войны.

       Отрывок из воспоминаний, который хотелось бы привести, касается того времени, когда лейтенант Леонид Григорьевич Маламуж командовал танковым взводов и за пять дней потерял три танка Т-34, но потерял по вполне объективным обстоятельствам:

       «Наша 4-я танковая бригада 2-го Тацинского танкового корпуса двинулась на Гумбинск, успешно продвигаясь вперёд, так как противник не ожидал прорыва, и к исходу дня остановилась перед Каукеменом для дозаправки и пополнения боеприпасами. Командир батальона поставил мне задачу прикрыть вводом правый фланг батальона, а с рассветом, когда бригада возобновит наступление, занять своё место в боевом порядке.

       Я решил занять позицию на высоте с немецким кладбищем. Послал два танка на высотку с расстояния 150 метров танк от танка, но они не успели дойти и до середины высоты, как оба загорелись и покатили вниз. Кто стрелял, и откуда не засекли. Что делать? Задача поставлена. Надо выполнять.

         На высоте виднелся большой дуб, а кладбище освещалось луной – октябрь.

       Говорю механику водителю:

       – Дуй к дубу!

       А сам дрожу, как бобик зимой – жду удара, но тихо. Стал под дубом. Тихо. Задаю себе вопрос, почему не стреляли?

       Вдруг докладывает наводчик орудия, что впереди уступом стоят два Т-34 фронтом на батальон, а к нам бортом, а на башне сидят танкисты.

       Что делать? Бить по своим – расстреляют. Почему же они подожгли мои два танка, если свои? Если свои, то почему стоят фронтом на своих? Почему не подожгли меня? Сто почему, и ни одного ответа. Докладываю по радио – комбат молчит.

       Решаю сам пройти пешком метров 500 – 600 по кладбищу, подкрасться к этим танкам и разобраться, что к чему. Экипажу приказываю зарядить орудие бронебойным снарядом. Если после моего окрика танкисты спрячутся в танк, то стрелять по танкам без моей команды.

       Подкрадываюсь к танкам и «ласково» окликаю их. Они прячутся в танки, и тут же мой наводчик выстрелил. Один из танков загорелся. А пока я добежал до своего танка, были сожжены оба немецких танка. Оказалось, что это были две немецкие «Пантеры», которые были с виду почти точной копией нашей тридцатьчетвёрки, скопированной гитлеровцами.

       Докладываю командиру батальона – опять молчит. Потом уж я узнал, что танкисты сгоревших танков взвода, оставшиеся в живых, доложили командиру батальона, что сгорели все, в том числе и командирский танк, а командир взвода Маламуж, то есть я, погиб. Когда же я утром вернулся в батальон, то вся моя рота кричала «Ура!». Все любили меня за доброту, юмор и балагурство.

       Вот такие бывают случаи на войне. В этой же Гумбининской операции был и такой случай».

 

      Отвлекусь! Как видим, лейтенант Маламуж уничтожил два немецких танка! Это отличный результат! Если бы каждый даже не танк, а взвод танков из той танковой армады, которую посылали в бой генералы армии Жуков и Кирпанос уничтожили по два немецких танка, успех был бы на советской стороне…

      Но и с лейтенантом Маламуж едва случилась беда…

 

       «Часа через два наступления, в очередной атаке мой танк подбило, танк не сгорел, но был не боеспособен, и меня пересадили на другой танк, где погиб лейтенант Шишов Коля.

       Около 16 часов, встретив ожесточённое сопротивление Герингской дивизии немцев, мы остановились. Подъехал командир бригады полковник Лосик, остановился возле меня и говорит:

       – Ну ка, атакуй-ка на большой скорости впереди лежащую рощу.

       А я ему:

       – А немцы там есть?

       Он:

       – Вот я тебя и посылаю, чтобы узнать, есть ли они, и разведать огневые точки противника.

       Я на танке проскочил метров 100 – 150 и получил два снаряда – один в лоб, другой в гусеницу. Выскочили из башни все, но механик-водитель Горбушин остался в танке. Танк с механиком-водителем сгорел».

 

      Вот так… Один танк потерян в бою, а второй – второй по приказу полковника Лосика вызвал, можно сказать, огонь на себя и заставил врага обнаружить свои позиции.

 

       «К вечеру дали третий танк. Даже не знаю, вместо кого.

       У нас в бригаде была такая поговорка:

       – Танкист, чего смеёшься?

       – Танк сгорел?

       – А почему плачешь?

       – Другой танк дали!

       Так и со мной случилось. Не успел убыть в тыл бригады, как получил очередной танк...

      Я выполнял задачу по поддержке пехоты нашей мотострелковой бригады. Получив распоряжение возвратиться в свою роту, повёл взвод кратчайшим путём и попал под минометный огонь врага. Одна из мин упала на трансмиссию танка, разворотила защитную сетку и пробила правый радиатор. Вентилятор двигателя гнал воду, но я до роты добрался.

       Я доложил командиру роты, что дальше двигаться не могу. Танк можно было только буксировать или взорвать. Ротный послал к комбату, который выслушал, но ничего не решил, а направил к заместителю командира бригады по бронетанковой технике.

       Все разводили руками, а колонна, между тем, уже приготовилась к движению, так как вся авиация фронта уже начала бомбить немцев, обеспечивая наш выход. Вижу, что всем не до меня, все отводят виновато глаза и уходят на прорыв, оставив мой танк с экипажем. В танке осталось 7 снарядов, 3 пулемётных диска, автомат и 5 гранат Ф-1.

       Ситуация же для меня сложилась такая: если танк подобьют немцы, а я как-то выйду из окружения, то меня расстреляют, а остальных членов экипажа отправят в штрафбат, посчитав, что мы взорвали танк. Оставалось одно – драться до последнего снаряда и умереть, к животу приложив гранату.  

       Страшно не было, а было обидно, что так обошлись со мной. Но командиров моих тоже можно было понять – каждый спасал свою жизнь, а война ожесточила сердца, многих сделав бессердечными.

       В голове промчалась короткая жизнь, промелькнули лица родных и близких. Так, наверное, и у членов экипажа. Вдруг докладывает наводчик оружия:

       – В прицел вижу пехоту противника.

       Я командую:

       – Осколочным! Без колпачка!

       Это чтобы больше поразить пехоты.

       А, между тем, уже тщательно прицелившись, наводчик докладывает, что это наша пехота.

       К танку подошли 6 человек автоматчиков и спрашивают:

       –  Товарищ лейтенант, вы ждёте нас?

       Оказалось, что они ночью были в боевом охранении, а когда роты и батальон ушли, их забыли – потом спишут, как боевые потери.

         В это время мой взгляд остановился на бидонах для молока, которые стояли у коровника, так как у каждого фольварка были у местных хозяев коровы, гуси, свиньи и озеро.

        Мелькнула дельная мысль… Приказал пехотинцам взять каждому по бидону и бегом к озеру, чтобы набрать воды и к танку, а наводчику развернуть башню и открыть люк над мотором. Залили 3 бидона воды в радиатор и заполнили бидоны снова по три на каждый борт. Автоматчики сели на броню, и мы двинулись вперёд, догонять бригаду. Механику-водителю приказал, как будет 100 градусов воды сразу останавливать машину.

       Так, непрерывно подливая воду, и ехали, пополняя бидоны водой по пути в попадающих ручейках, болотцах. По дороге встретили несколько подбитых танков противника и раздавленных орудий и миномётов. Немного оживились. Каждую минуту готовы были открыть огонь из пушки. Десант тоже приготовился для ведения огня из автоматов. Так ко второй половине дня я и догнал свои главные силы, которые готовились к прорыву закрытой немцами нашей бреши.

       Увидев у меня на танке чёрных и мокрых автоматчиков, командир роты капитан Белезий поприветствовал меня сжатием рук, а потом показал большой палец. Остальные экипажи роты виновато приветствовали меня, так как для них я уже был покойник. 

       В прорыве я уже не участвовал. Позже танк отбуксировали в ремонт, и на следующее утро я уже занял свой боевое место в обороне. Но противник нас не беспокоил. Дня через два за мной приехал на мотоцикле старшина из особого отдела бригады (СМЕРШ) и повёз меня в тыл за 6 километров к «контрикам».

       Помнится, захожу в землянку и вижу: сидят три морды и девка писарь. Спрашивают:

       – Ну, лейтенант, доложи нам, как ты умудрился за пять дней сжечь три танка? А один танк ведь стоит полмиллиона рублей!

       Меня этот вопрос взмутил до глубины души, и я вспылил. Заявил:

       – Прежде чем такие вопросы задавать, надо побывать там, где бой идёт и умирают люди, а не прятаться за 5 – 6 километров в землянках. Я горел на глазах у командира бригады.

       Высказав всё это, послал их, этих «вояк», на три буквы, с пристуком повернулся и пошёл к выходу. Этот короткий путь для меня показался вечностью, так как я ожидал пулю в спину – от этой сволоты можно было ожидать, что угодно, но обошлось, и я пешком потопал до района обороны батальона.

       Дело в том, что «контрики» искали виновных, то есть стрелочников, так как задачу корпус и бригады не выполнили, а технику и личный состав потеряли. Всего в корпусе расстреляли человек двенадцать, в том числе и моего товарища лейтенанта Гришу Закордонца. Его танк подбило, но танк не сгорел, а экипаж и раненый Закордонец его покинули.

       Вскоре после «встречи» с «контриками» во фронтовой газете «За славу Родины» появилась статья Ильи Эренбурга – фронтового в ту пору корреспондента: «Как воюет комсомольский экипаж», и ещё спустя некоторое время за эту операцию мне вручили орден Отечественной войны».

 

      Спасло чудо! Но ведь чудо случалось не всегда.

      Вот уж поистине можно перефразировать известную поговорку: убийство одного человека – преступление, убийство миллионов – статистика. Так и здесь: потеря одной машины в бою – преступление. Потеря 2648 танков – неудача в сражении.

Отход

   

     Два дня удерживал свой район обороны стрелковый батальон капитана Теремрина, как удерживали свои районы и другие батальоны, потрёпанные ещё во время бомбёжки военного городка, два дня удерживал участок обороны стрелковый полк полковника Рославлева. Два дня удерживал свой участок обороны и полк – сосед слева. Но враг ударил в стык со стрелковой дивизией, полоса обороны которой проходила севернее. Ударил сильно, используя большое количество танков. Соседняя дивизия, поднятая по тревоге, когда уже сыпались бомбы и рвались снаряды, так и не успела прочно занять позиции, понесла значительные потери и не сумела сдержать натиск врага.

      Мало того, в этом соединении в большинстве своём были призывники из прибалтийских республик, призванных после их присоединения к СССР. Там, увы, далеко не все были сторонниками такого присоединения. Доходило до того, что в некоторых подразделениях красноармейцы, к которым можно было вполне применить термин «так называемые», убивали командиров и разбегались под ударами немцев.

       Гитлеровцы обошли дивизию Овчарова справа и пришлось выдвигать полк второго эшелона на угрожаемое направление, чтобы прикрыть полки первого эшелона и обеспечить им возможность вести бой с противником, наседающим с фронта.

       Овчаров провёл ряд контратак и восстановил положение в полосе дивизии, но часть сил пришлось отвлечь на занятие круговой обороны, поскольку враг был уже в тылу дивизии. По предвоенным тактическим нормативам стрелковая дивизия оборонялась в полосе 8-12 километров по фронту и 4-6 километров в глубину.

       Враг рвался вперёд, в его задачу входило продвижение на большую глубину с целью глубокого охвата и обхода основной группировки Западного Особого военного округа, превратившегося с началом боевых действий в Западный фронт. Тем не менее атаки на позиции дивизии не прекращались, а потому и потери множились, и боеприпасы расходовались, а пополнить их было неоткуда. Склады дивизии подверглись авиационным и артиллерийским ударом и значительно пострадали.

       На третьи сутки натиск не ослабел, хотя было ясно, что основные силы врага уже глубоко в нашем тылу и что ударные танковые и моторизованные соединения рвутся на восток. И вот именно в эти третьи сутки боёв сначала к командирам полков, а от них к командиру дивизии пошли доклады о том, что боеприпасы на исходе.

       Рославлев понимал, что настала пора принимать сложное решение, пора брать на себя огромную ответственность – оставить позиции и пробиваться к своим. Дивизия поредела, поредел и штаб. Ещё при бомбёжке погиб начальник штаба дивизии, тяжёлое ранение при налёте уже на командный пункт получил начальник политотдела. Пришло сообщение и о гибели двух командиров полков. Погибли комбаты, ротные, взводные командиры…

       Истекал день 24 июня – третий день войны. Опускалась ночь, которая давала передышку. Уже было замечено, что гитлеровцы укладывались на ночной отдых. Но начинали боевые действия рано.

       Перед фронтом дивизии всё стихло.

       Вот уже исчезли из глаз деревья на взгорке, лишь силуэты проступали на фоне светлого неба.

        Овчаров попросил позвать к нему своего заместителя полковника Круглова. Одновременно велел отправить связного к полковнику Рославлеву, которого тоже вызвал к себе на командный пункт дивизии. А пока заговорил с заместителем:

        – Вот что, Иван Анисимович, принимаю решение прорываться к своим. Всю ответственность за оставление позиций беру на себя. Иначе завтра к исходу дня мы останемся без боеприпасов и тогда… Ну сам понимаешь!

       – Согласен с вами, товарищ генерал. Похоже, что немцы прорвались глубоко. Час назад подобрали раненого лётчика. Сбили над нами. Он сказал, что сегодня немцы вышли на подступы к Минску. Я как раз собирался вам доложить об этом.

        – К Минску! Не может быть. А город?

        – Ну город-то им, конечно, не взять! – уверенно заявил Круглов. – Всё ж столица Белоруссии!

        – Ну что ж, видно в ближайшее время контрудара на нашем направлении не будет, – сказал Овчаров. – Значит, решение правильное. Будем прорываться. А я смотрю с фронта натиск ослабили. Думаю, что завтра нас будут утюжить снарядами и бомбами. Словом, надо немедленно уходить в леса!

        Он подошёл к карте, пригласил к ней Круглова.

        – Поезжайте, Иван Анисимович в полк второго эшелона. Его назначаю в авангард. В арьергарде будет полк Рославлева. Ну а в полку второго эшелона командир погиб, заместитель у него молодой, только назначили, начальник штаба – тоже недавно выдвинут. Помоги им. На все сборы четыре часа! В два часа ночи начинаете движение. Вряд ли немцы будут ожидать удара. Отдыхают по ночам.

        Он посветил фонариком на карту. Отдых отдыхом, но кто знает, не пролетит ли ночной разведчик. В палатке полумрак.

         – Участок прорыва: развилка дорог – угол леса Хвойный. После прорыва выдвигаться по маршруту развилка лесных дорог, домик лесника, – карандаш замер на обозначении железнодорожной станции, с которой должны были уезжать семьи командных кадров дивизии, в том числе и его супруга с маленьким сыном и дочерью. – Нет, станцию лучше обойти. Тут обозначены лесные тропы…

       – А как же машины?

       – Автотранспорт вывести из строя. До развилки лесных дорог можно использовать, а дальше… Дальше по проходимости. Там, где не пройти, там и вывести из строя. И организуйте разведку. Самую тщательную! Возьмите с собой в полк наших дивизионных разведчиков. Выберите самых лучших. Снабдите радиостанцией. Но радиостанция только для экстренной связи, для доклада о внезапной встрече с крупными силами противника. Все доклады связными. Мы должны знать всё, что делается впереди. Всё! Моё место в колонне основных сил дивизии.

       Уточнили ещё целый ряд важнейших моментов и стали прощаться.

        – Если бы хоть примерно знать, где наши, – сказал полковник Круглов. – Сколько нам идти до них…

        – Вы уже поняли, что я выбрал направление на расположение командного пункта нашего стрелкового корпуса, – сказал Овчаров. – Вдруг они ещё на месте, ещё держатся…

        Проводив Круглова, генерал Овчаров вышел из палатки. Тишина. Такая тишина, что не верилось, что идёт война. Не где-то идёт, а здесь, именно здесь, что совсем недалеко проходят позиции гитлеровских войск, обложивших дивизию и, как видно, готовящихся приступить к её полному уничтожению.

        Посмотрел на часы. Сколько потребуется Рославлеву, чтобы добраться верхом по ночной дороге. Рославлев был отличных наездником – сказывались годы и первой империалистической и гражданской войн.

        Задача полку Рославлеву предстояла едва ли не самая сложная. Если полк, назначенный в авангард, вполне мог вырваться из кольца и углубиться в лес – а леса в этой местности глухие и бесконечные, – то Рославлеву нужно было идти уже по растревоженному муравейнику, а то, быть может, и подвергаться артобстрелам и авиационным ударам, если они действительно назначены на завтра.

        Прискакал Рославлев, легко спрыгнул с коня, отдал поводья ординарцу и доложил:

        – Товарищ генерал, по вашему приказанию прибыл!

        – Ну, здорово дружище, – по-братски, по-кадетски, обняв его и прибавив: – Рад видеть живым и невредимым.

        – Что нам, старикам, сделается!? Почитай вторую войну в этих краях встречаем. Чувствую, звал не случайно?

        – Да, дорогой мой, немцы на подступах к Минску. Мы в их глубоком тылу. Боеприпасы на исходе! Если ещё сутки простоим, то и воевать будет нечем. Словом, принял решение прорываться к своим! Круглова отправил в полк второго эшелона – он пойдёт в авангарде. Тебе самое сложное – прикрывать отход дивизии. Арьергард!

        – Есть, товарищ генерал! Будем прикрывать!

        – Пойдём к карте! Поставлю задачу и поспеши в полк. Авангард выходит через четыре часа, в два ноль-ноль. Прорваться надо на рассвете, пока они ещё не очухались. Ну а тебя хочу предупредить… Не нравится мне поведение немцев. Натиск ослабили, чего-то ждут. Как думаешь, чего? Начнут нас утюжить?

        – Полагаю, что уже подтянули тяжёлую артиллерию и приготовили авиацию, чтобы завтра устроить молотилку и покончить с нами, так что решение верное. Придётся отходить.

        – Вот-вот! Против бомб мы бессильны! Что мы там можем зенитными пулемётами в полках, да двенадцатью зенитными пушками дивизионными. Командный пункт прикрыть? А при массированном налёте? Когда будут утюжить нас? Так что прорываемся к своим. Твоя боевая задача…

        Сделав необходимые пометки на своей рабочей карте командира, полковник убрал её в планшет и, попрощавшись, поспешил в своей стрелковый полк, по-прежнему твердо занимавший участок обороны.

       Овчаров отдал распоряжения комсоставу штаба дивизии, приказал оповестить все подразделения о том, что завтра начинается выдвижение в тыл.

       Поговорил и с заместителем начальника политотдела, исполняющего должность начальника. Ведь нужно было разъяснить решение, поставить задачи активу. А то ведь как же так? Стояли насмерть, да и приказы были одни – стоять насмерть. И вдруг…

        Как же жалко было покидать прекрасно оборудованную полосу обороны, как жаль оставлять подготовленные заранее участки обороны полков, прекрасные батальонные районы обороны. Вон ведь – четыре дня стояли. И хотя крупные силы танков прорвались и ушли на восток, но пехоту сдержали. Где уж там танкисты себе пехоту нашли, кто знает. Может с других направлений подмогу эту им перебросили, но через дивизию Овчарова враг не прошёл.

        Да, прорыв был невероятной силы. Одновременная атака по всему фронту полосы дивизии. Давление примерно равное на все участки полков. А с большака – танки. Масса танков. Сколько их было? Никто даже не сосчитал. Развернулись в предбоевой порядок и даже не перестраиваясь в линию пошли вперёд, смяли оказавшийся на пути опорный пункт, снова выстроились в походные колонны уже в тылу дивизии и ушли в глубь нашей территории.

       Как тут считать? Выполнила дивизия задачу или не выполнила? Она остановила такие силы, которые по своим штатным нормативам не могла остановить, но остановила. Но танки? Их было слишком много! Слишком! Они настоль рвались вперёд, что их даже не интересовали ни тылы дивизии, ни лежащий чуть в стороне полуразрушенный дивизионный городок. Вперёд и только вперёд. Почерк Гудериана? Может быть. Овчаров не знал, чьи танковые силы наступали на этом направлении. Просто он читал теоретические стать и книги этого танкового генерала Вермахта.

       Изучил он и историю прорыва армады немецких танков через Бельгию и другие лоскутные страны Европы во Францию.

       И вот стало известно, что враг уже у стен Минска!

       Ну что ж, скорость, не многим уступающая скорости движения грузового транспорта по магистралям. Не единичных автомобилей, а именно колонн грузовых машин. Это что же? Нигде и никакого сопротивления? Не хотелось в это верить. Но раненый лётчик утверждал, что немцы вышли на подступы к столице Белоруссии.

       Овчаров ждал хоть каких-то известий от старшего командования, ждал какого-то чуда – мощного танкового контрудара, например, но ожидания оказались напрасными.

       Истекали третьи сутки, и в полосе дивизии была тишина. Он понимал, что тишина перед грозой. Не станут же немцы мириться с тем, что у них в тылу твёрдо стоит на позициях целая красная дивизия.

       Его окликнули из темноты. Он услышал знакомый и родной голос. Это была дочь Людмила. Она пришла вся в походной экипировке. Через плечо – сумка с красным крестом. Проводил её военврач из медсанбата, располагавшегося неподалёку от командного пункта.

        – Товарищ генерал-майор, командир медсанбата приказал фельдшеру Людмиле Овчаровой быть во время прорыва при вас.

       Фельдшеру? Сказала именно фельдшеру, а не военфельдшеру, ибо военфельдшер – воинское звание. А Людмила – она ещё и не врач, но уже и не просто студентка, а почти выпускница. Значит, может считаться фельдшером. Ну не медсестра же.

       – Хорошо! – кивнул Овчаров.

       Он отправил Людмилу в медсанбат сразу после того, как она вернулась в дивизию. Понимал, что в медсанбате каждые руки медика скоро будут на вес золота. Ну а на марше? Что ж, пусть будет при нём. В штабе тоже могут появиться раненые. В таком виде боя, который предстоял, нет тыла, и все равны перед ранением и смертью.

       – Отдохни перед дорогой, – сказал он дочери. – Скоро выступаем.

       – Как скоро? – попыталась уточнить она.

       – Примерно через три-четыре часа выступаем.

       Точное время назвать не мог. Никому не было известно, сколько его, этого времени, потребуется полку второго эшелона, чтобы прорвать фронт окружения. Надеялся, что потребуется немного, но… Надо ведь предстояло ещё и выставить заслоны, чтобы гитлеровцы не могли снова замкнуть кольцо.

      Такой вид боя сложен, сам бой непредсказуем. Нужно прорвать фронт, а затем начать вывод под прикрытием с фланга не только боевые, но и тыловые подразделения, в том числе и медсанбат, заполненный ранеными за четыре дня боёв, ранеными, которых некуда было эвакуировать, ведь в обычном виде боя после оказания квалифицированной медицинской помощи, согласно разработанной тактике действий немногие раненые остаются на лечение в медсанбате. Большая часть эвакуируется по установленным этапам сначала в госпитали армейские, а затем и в тыловые военные госпитали.

        – А ты что не отдыхаешь? – спросила Людмила.

        – Мне, доченька, не до отдыха. Особенно в эту ночь. Ещё очень много дел, очень много. Ступай, приляг на мою походную кровать. Не хотелось бы думать об этом, но, увы, и тебе работы в ходе прорыва хватит!

        – Будут бои?

        Генерал горько усмехнулся:

        – Теперь всегда бои. Война! Ну иди, отдохни.

        Овчаров оставался на командном пункте вплоть до самого доклада своего заместите, который сообщил через делегата связи о начале выдвижения к хорошо разведанным вражеским заслонам:

        – Разведчики доложили, что у немцев тишина. Часовые выставлены, но остальные спят. Приказал без шума снять часовых и уничтожить противника на участке прорыва.

        Пока связной добирался до командного пункта, прошло какое-то время. И вдруг с того направления, в котором выдвинулся полк, раздались выстрелы. А через минуту уже загрохотало всё на довольно широком фронте, на всём фронте прорыва.

        Удивительно, но, когда послышался шум боя, как-то сразу стало спокойнее на душе. Началось, началось! А ведь ожидания – тяжелей, неизмеримо тяжелей!

       

       Грохот боя, приглушённый расстоянием, услышал и Теремрин, уже спешивший на командный пункт полка по срочному вызову полковника Рославлева.

       Рославлев был немногословен:

       – Товарищи командиры! Нам приказано прикрывать отход дивизии. Вы слышите шум боя?! Это полк второго эшелона, прорывая фронт окружения. Полк второго эшелона – авангард. Мы с вами – арьергард. Слушайте боевые задачи…

        Батальону капитана Теремрина полковник Рославлев приказал замыкать колонну полка.

        – Вам необходимо выделить тыловую походную заставу. Назначьте наиболее подготовленную роту с наиболее грамотным командиром! Думаю роту.., – Рославлев сделал паузу…

       Теремрин назвал роту и фамилию командира.

       Рославлев после небольшой паузы кивнул:

       – Согласен. Командир достойный. Вы понимаете всю ответственность и сложность, стоящих перед ним задач.

        – Так что, понимаю…

        На этом краткая постановка задач закончилась.

        – Все свободны. По местам! – приказал Рославлев. – Выступаем через час. Нужно успеть до рассвета. С рассветом может начаться артобстрел, ну и авианалёт.

 

       Утро очередного дня марша на восток батальон Теремрина встретил в движении по едва заметному просёлку в лесном массиве. Где-то в километре южнее почти параллельно пролегал большак. Но и идти по большаку было опасно. Велика дивизия, всё ещё велика, несмотря на значительные потери в боях, но и леса на пути немалые, бесконечные леса. Прорвались, вырвались из окружения, добрались до лесов сплошных и вынуждены были расстаться с техникой. Не пройти ей по лесным дорогам, да и горючее закончилось. Выручали лошадки, выручал самый обыкновенный и проверенный гужевой транспорт. Тут и «горючего» – корма для лошадей – везде вдоволь.

       Шли за своим полком, прикрывшись тыловой походной заставой и высылая на угрожаемые направления боковые походные заставы. Теремрин требовал поддержания постоянной связи посыльными.

       Двигались преимущественно ночь, да вот только ночи в конце июня совсем короткие. Много не прошагаешь. Помогало то, что немцы воевали в первые дни строго по расписанию. И подъёмы устраивали не так уж и рано. Конечно, по лесным чащобам можно было двигаться и днём, но нет-нет да появлялись немецкие воздушные разведчики. Так что лучше было не рисковать. Днём всё замирало. Части и подразделения ощетинивались сторожевыми заставами. А в тот день незадолго до дневного отдыха командир боковой заставы, передвигающейся вдоль большака, прислал связного.

       Красноармеец был взволнован. Доложил довольно эмоционально:

       – Товарищ капитан, по большаку немцы колонну пленных наших гонят. Большую колонну. Примерно до батальона. А конвой невелик. С десяток автоматчиков с собаками на полках по обе стороны, да человек десять на двух подводах за колонной едут. Третья подвода, видимо, с разным имуществом.

       Доклад обстоятельный. Теремрин выслушал и, подвинув планшет, раскрыл рабочую карту. Нужно было прикинуть, что там у этой колонны впереди, на маршруте. Посмотрел… дорога делала дугу, загибаясь на север и пересекала речку с обозначенным на карте деревянным мостом.

       – Отбить бы их, товарищ капитан. Командир взвода с тем и послал. Разрешите?

       – Нет, взводом здесь не справиться. Своих же перебьём. Тут нужен чёткий план…

       Замысел боя сложился быстро. Используя изгиб дороги по хорде быстро выдвинуться к посту и там устроить засаду.

        – Командиру взвода передай. Ничего не предпринимать. Выполнять поставленную задачу. Я возьму одну роту и решу этот вопрос.

        Продумав ещё раз всё до деталей, отправил донесение командиру полка. Этакое серьёзное без его разрешения предпринимать нельзя.

         Связной ускакал на лошади к командиру полка, а Теремрин вызвал единственного оставшегося в строю штатного командира роты – остальными ротами уже командовали взводные, заменившие погибших ротных.

         Растолковал замысел: быстро выдвинуться к мосту, замаскироваться и приготовиться к бою. Одновременно поставил задачу сапёрам приготовить всё необходимое для подрыва моста.

         – Всё! Задачи уточню на месте.  

         Оставалось дождаться связного, посланного к командиру полка. Вскоре тот прискакал и протянул тот же самый листок, на котором Теремрин написал свою докладную. Рославлев ответил коротко:

         – Утверждаю! Связь посыльными держать со штабом полка постоянно.

         Броском выдвинулись к мосту. Прежде всего Теремрин уточнил задачу сапёрам, предупредил:

         – Постарайтесь рвануть так, чтоб свои не пострадали, но, чтобы повозки с их резервом полетели в реку. С вами пойдёт пулемётчик. Он довершит дело. Сигнал для взрыва не устанавливаю. Рванёте, как колонна пройдёт мост. Теперь вам задача, старший лейтенант, – обратился он к командиру роты и уточнил всё, что необходимо.

      Быстро замаскировались в мелколесье на берегу. Стали ждать.

      «Только бы какая-нибудь часть не показалась на дороге! – думал Теремрин. – С этими-то легко справимся и без потерь среди пленных».

      Вскоре появилась колонна. Она двигалась медленно. Конвоиры особо и не подгоняли, видно, и самим не хотелось спешить. Чем не прогулка на природе! Пленные брели спокойно, уныло. О побеге и не помышляли. Во всяком случае, не видно, чтоб помышляли. Вот и лес. Немного насторожились, но немного. В первые дни войны лес немцев ещё не пугал, ещё не познакомились с партизанами.

        Голова колонны втянулась на мост. Впереди шествовал рослый белобрысый головорез с автоматом на шее и с засученными по локоть рукавами. По-хозяйски шествовал, как по своей земле. Но нет, не была и не могла быть эта земля его землёй…

      Понуро брели наши бойцы и командиры. Было им о чём подумать. Только война началась – и сразу в плен попали. Что там ждёт, в германской неволе?

       Поскрипывал мост, а под мостом манила река своей свежестью. В такую-то жару она особенно привлекательна. Но куда там. Всё кончено. Надолго, если не навсегда.

      Наконец замыкающий ряд колонны пленных ступил на землю. И вот на мосту оказались первые две повозки. Расслабились немцы, даже дистанцию не выдерживали. А и то?! Какая дистанция? Вряд ли она для повозок предусмотрена. Для танков и бронетранспортёров – другое дело. Да и шли то по захваченной земле, шли, ещё не зная, что не их эта земля и никогда не будет ихней.

       Теремрин вскочил на ноги и твёрдым шагом на опушку. Остановился и поднял руку, призывая ко вниманию. Немцы сразу и не поняли – в плен что ль сдаётся?! А почему одна рука? Так может ранена вторая. Колонна продолжала движение, но три конвоира отделились от неё и взяв автоматы наизготовку, направились к Теремрину.

       И тут он громогласно скомандовал:

       – По моей команде всем лечь!

       У хорошего комбата голос, что мегафон, должен быть на километры слышен!

       Немцы даже остановились, не поняв, что он сказал. И тут же новая команда:

      – Ложись!

      Теремрин тут же прыгнул в ложбинку, на ходу выдернув пистолет из кармана – не с кобурой же идти на немцев – и выстрелил в одного из конвоиров.

       Тут же, как и было условлено с сапёрами, прогремел взрыв. Повозки с немцами полетели в реку. Их мгновенно выкосил пулемётчик, специально для того и назначенный. Стреляй не хочу. Наших то в реке под разрушенным мостом нет. А вот по конвоирам стреляли в основном снайперы. Дружный залп мог и своих задеть.

        Всё было закончено в считанные минуты.

       Теремрин встал и скомандовал:

       – Всем в лес! Сейчас на ходу разобьём на подразделения…

       К нему подбежал капитан. Петлицы на месте. Видно, в плен попал недавно:

       – Не нужно разбивать. Здесь почти весь строительный батальон.

       И громко скомандовал:

       – В лесу разобраться по ротам и взводам. Всем слушать приказы капитана…

       И после этого на ходу – потому что и Теремрин и его подчинённые уже были в лесу на дороге, которая вела к основным силам батальона и полка, –объяснил:

       – Мы же строители. Возводили укрепления на новой границе. Нас и взяли тёпленькими. Мы ж без оружия работали. Эх, было бы оружие, разве дались в руки!

       – Будет оружие! – сказал Теремрин. – Кто у вас старший?

       – Я, начальник штаба батальона капитан Стрельцов. А комбата и других старших командиров немцы сразу отделили и куда-то увезли.

        Вот так… Появившиеся впоследствии сплетни о том, что бойцов посылали в бой с лопатами и кирками, просто извращение фактов. Их никто в бой не посылал, просто по той же причине, что о нападении не было сообщено, даже линейным частям, ничего не сообщили и строителям. А они

«были вооружены» только шанцевым инструментов, а потому сразу оказались в плену у гитлеровцев.

        А ребята оказались боевыми. Не робкого десятка. Многие из них не кинулись сразу в лес спасаться, а собрали оружие конвоиров.

       Рославлев, получив доклад Теремрина о быстротечном победоносном бое, сам прибыл в батальон, расспросил о том, как провели освобождение, поговорил с командиром строителей.

       – Батальон ваш вооружим, только сначала хотел бы побеседовать с командирами. Соберите-ка мне их… Нет, не сейчас, а во время привала. Сейчас надо уходить поглубже в лес.

        Выяснилось, что немцы, захватив в плен строителей, ещё не успели проверить документы, чтобы выяснить, кто есть кто. Срочно заинтересовали их только старшие командиры. Фортификация! Наверное, были вопросы по оборонительным сооружениям. А остальных отправили на сборный пункт. Даже конвой назначили не слишком большой. Не привыкли ещё к советским военнопленным, не поняли, что это не европейские вояки, спешивший поскорее сдаться и уцелеть.

       У всех были на месте и командирские книжки и солдатские и даже партбилеты.

      – Отдельным подразделением вас ведь, наверное, использовать нельзя, – сказал он капитану. – Вы ж воевать-то не учились.

      Капитан усмехнулся:

      – Только самую малость. Начальное упражнения стрельб, подъём по тревоге, правила пользования противогазом, ну и всё…

      – Придётся распределить по батальонам. У нас как раз нехватка людей. Потери! Война!

      – Разрешите лично мне в батальон к капитану, который освободил нас из плена?

      – Нет. Вас я направляю в распоряжение инженерной службы полка! – решил Рославлев. – Отберите наиболее подготовленных к сапёрным делам. Есть такие?

       – Так точно, конечно, есть.

       Капитан говорил вот с этакими полувоенными дополнениями. Там, где достаточно сказать «есть», обязательно прибавлял что-то дополнительно. Ну и так далее. Было ясно, что он хоть и военный, да не совсем – оно слово строитель. Но и таковые специалисты ох как были нужны армии, да и дивизии при выходе из окружения они не раз могли пригодиться, ведь впереди реки, множество рек. А кто как не военный строитель может быстро соорудить переправу!?

       Капитан-строитель тепло попрощался с Теремриным, крепко обнял его со словами:

       – Век не забуду! Даже представить страшно, что с нами было бы?

       Впрочем, чтобы было бы на самом деле, в ту пору никто ещё себе до конца не представлял. В те дни ещё не все знали, как гитлеровцы проводили обработку пленных.

       Подъезжали к колонне эсэсовцы. Останавливали, поворачивали направо или налево. И начиналось:

       «Выйти из стоя комиссары и евреи!»

       Обычно в ответ – тишина.

       Тогда начинался обход с собаками, рвущимися с поводков. Эсэсовцы сами выбирали евреев, ну и угадывали комиссаров, даже если те успевали сорвать с рукавов красные звёзды. Следы-то оставались.

       Всех, кто был отобран, отводили в сторонку и на глазах строя пленных расстреливали.

       Лишь 1 августа 1941 года было внесено изменение в ношение формы одежды. Звёзды на рукавах были отменены как демаскирующие. И снайперам они подарок, да и в плену сложнее затеряться среди красноармейцев. А между тем, комиссары, вот этак затерявшись, зачастую организовывали побеги из лагерей военнопленных, особенно на начальном этапе, когда пленных собирали в пока ещё необорудованных лагерях. Даже не лагерях вовсе. Огораживали колючей проволокой участок местности, ставили вышки с пулемётами. И всё. Не кормили, не поили, никуда не выпускали. Морили голодом и летним зноем.

       

      

Глава двадцать пятая. Кремль. 28 июня 1941 года

 

       С утра 28 июня 1941 года Сталин не получил ни одного вразумительного доклада из наркомата обороны об обстановке на Западном фронте. По другим фронтам доклады становились всё более понятными и вразумительными, а с Южного фронта шли даже добрые вести, столь необходимые в это сложное время.

      По поводу обстановки на Западном фронте, Тимошенко отвечал путанно.

       – Что происходит на Минском направлении? Вы хотя бы это знаете? – конкретно спрашивал Сталин.

      Тимошенко отвечал:

      – С юга к Минску рвётся сорок седьмой моторизованный корпус второй танковой группы. Двадцать шестого июня он занял Барановичи.

       Сталин перебил:

       – Барановичи!? Это всего полтораста километров до Минска! Почему вы до сих пор молчали? Какие меры приняты?

       Тимошенко запинался. Он не знал, как отвечать. Предстояло доложить ещё более неприятное:

       – Меры принимаются… Но двадцать седьмого июня немцы захватили Столбцы, а сегодня утром – Дзержинск!

      От Столбцов до Минска по шоссе было 78 километров, а по прямой – 72! От Дзержинска до Белорусской столицы – 40 километров.

      Тимошенко поспешил доложить:

      – Я отдал приказ Минск ни в коем случае не сдавать, даже при угрозе окружения. Севернее Минска контратакует немцев, захвативших Остошицкий городок, сотая стрелковая дивизия!

      – Остошицкий городок в двадцати пяти километрах от Минска! – резко бросил Сталин: – В двадцати пяти!

      Тимошенко молчал. Что он мог ещё добавить, если уже поступило сообщение о том, что контратака дивизии отбита и городок остался в руках немцев. Там уже находилась 24-я танковая дивизия вермахта.

       Будучи проницательным, тонко чувствующим, когда человек лжёт, а когда говорить правду, Сталин понял: что-то не так на Западном фронте, да что уж там – с самого начала войны всё было не так, но теперь произошло что-то из рук вон…

       Прекратив разговор с Тимошенко, Сталин посмотрел на часы. Было уже восемнадцать тридцать. Он позвонил генералу Лаврову. Лавров ответил:

       – Товарищ Сталин, я собирался докладывать. Зарубежные станции – все в один голос сообщают, что немцы только что, в семнадцать часов, взяли Минск. Жду подтверждения от разведки.

      – Что вы такое говорите, товарищ Лавров? Вы не допускаете, что это ложь и провокация? Шестой день войны! Какой Минск?! – раздражённо переспросил Сталин.

      – Вот сейчас. Извините. Мне докладывают об обстановке в районе Минска, – сказал Лавров. – Да, да… Понял, – сказал он кому-то и тут же Сталину: – Да, товарищ Сталин, немцы в Минске!

       – Благодарю вас, товарищ Лавров, за то, что хотя бы от вас получаю твёрдую и объективную информацию, каковой бы она ни была!

       Сталин некоторое время сидел молча. А подумать было о чём. Шестой день войны, шестой! И немцы в Минске! Это триста с лишним километров от границы: 328 километров по прямой или 351 – по трассе. Когда в истории России было такое?! Да, война моторов, да, война мобильная, да, немцы создали численное превосходство на фронте, но ведь и Красная Армия имела достаточно танков, самолётов, причём Белорусский Особый военный округ был и оснащён особо. Что же происходило? Танков то, танков побольше, чем у немцев!

       Он вспомнил разговор с наркомом обороны в начале месяца. Сталину только что доложили о сообщении советского агента, который занимал высокую руководящую по линии железных дорог должность в Берлине. Он передал полученный пакет с надписью: «Вскрыть по объявлении мобилизации». Пакет вскрыли и прочитали приказ агенту-железнодорожнику прибыть на пятые сутки войны в Минск и возглавить там железнодорожную станцию.

        Сталин задал только один вопрос:

        – Такое возможно?

        Нарком обороны от души посмеялся и заверил:

        – Как бы нам не пришлось назначать начальника станции Варшава на пятый день.

        Вспомнив этот разговор, Сталин снова позвонил в наркомат обороны. Вопрос задал нейтрально. Может где-то в глубине души ещё теплилась надежда, что зарубежные радиостанции лгут? Впрочем, ведь их сообщение подтверждены разведкой. Но ведь бывает и так: ворвался неприятель на окраину города, да и раструбил о захвате, а его тут же и выбили. С таковой надеждой Сталин и задал вопрос наркому:

       – Товарищ Тимошенко, что нового в районе Минска?

       – Уточняются данные для доклада вам!

       – Повторяю, что с Минском?

        Тимошенко ответил не сразу, и снова повторил:

        – Жду доклада командующего Западным фронтом Павлова.

        – Зарубежные радиостанции сообщают о взятии немцами Минска. Они лгут?

        Было слышано, как Тимошенко тяжело и учащённо дышит в трубку.

        – Я вас слушаю, – повторил Сталин.

        – Похоже, что нет, товарищ Сталин.

        – Что «нет»?

        – Похоже, что не лгут!

        – Так что же вы молчите, почему не докладываете?

        – Необходимо разобраться, необходимо…

        Но Сталин, напомнив об обещании назначить на пятый день советского начальника станции Варшава, положил трубку. Взятие врагом Минска – как гром среди ясного неба.

        Что это – измена? Заговор генералов? Некоторой части генеральского корпуса? В чём дело, ведь только 21 июня во время телефонного разговора Павлов убеждал его, Сталина, в том, что никакого увеличения сосредоточения германских войск на границе нет, что разговоры о том, будто война на пороге, есть слухи, распускаемые врагами… Убеждал, ещё как убеждал, уверяя, что разведка округа работает прекрасно.

       Минск взят! Меньше чем за неделю взят Минск! Наполеон дольше шёл, а кайзер и вовсе не дошёл до Минска! Лишь с августа 1915 года Минск считался прифронтовым городом и в нём дислоцировались штабы Западного фронта, Минского военного округа и 10-й армии. Тогда же Минск стал подвергаться бомбардировке германскими аэропланами и дирижаблями.

Но взять Минск не смогли. А здесь… На шестой день войны….

       Как же так?

       Сталин вспомнил, как руководство наркомата пыталось разубедить его, Сталина, в том, что война невозможна в ближайшее время, что она не начнётся ранее того, как будет полностью разгромлена Англия. Вспомнил обстоятельный доклад начальника генерального штаба генерала армии Жукова от 11 марта 1941 года, в котором говорилось:

       «... докладываю на Ваше рассмотрение уточнённый план стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и на Востоке ... Сложившаяся политическая обстановка в Европе заставляет обратить исключительное внимание на оборону наших западных границ ... При условии окончания войны с Англией предположительно можно считать, что из имеющихся 260 дивизий ... до 200 дивизий, из них до 165 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных, будут направлены против наших границ ... Германия вероятнее всего развернёт свои главные силы на юго-востоке от Седлец до Венгрии с тем, чтобы ударом на Бердичев, Киев захватить Украину...».

       Во-первых, генерал Жуков уверял, что война до победы Германии над Англией не начнётся, а о победе Германии пока не могло быть и речи, а, во-вторых, уверял, что главной целью вермахта будет оккупация Украины и захват Донецкого угольного бассейна.

       Вспомнил, как совсем недавно – 18 июня – продавливал через упирающихся Тимошенко и Жукова, приведение войск в боевую готовность, да, собственно, почувствовал тогда, что не убедил и что они будут исполнять его указание из-под палки.

      Вспомнил как в те дни, когда уже стало известно время нападения Германии на Советский Союз и поток шли сведения, подтверждающие, что оно произойдёт 22 июня в 4 часа утра, снова под нажимом Сталина был отправлен в войска приказ наркома обороны Союза ССР от 19 июня 1941 года за номером № 0042. Да вот только время его исполнения Тимошенко указал весьма странное – 1 июля 1941 года. вот строки из этого приказа:

       «Совершенно секретно

       СОДЕРЖАНИЕ: О маскировке аэродромов, воинских частей и военных объектов.

      По маскировке аэродромов и важнейших военных объектов до сих пор существенного ничего не сделано. Аэродромные поля не все засеяны, полосы взлёта под цвет местности не окрашены, а аэродромные постройки, резко выделяясь яркими цветами, привлекают внимание наблюдателя на десятки километров. Скученное и линейное расположение самолетов на аэродромах при полном отсутствии маскировки и плохая организация аэродромного обслуживания с применением демаскирующих знаков и сигналов окончательно демаскируют аэродром.

       Аналогичную беспечность в маскировке проявляют артиллерийские и мотомеханизированные части: скученное и линейное расположение их парков представляет не только отличные объекты наблюдения, но и выгодные для поражения с воздуха цели…»

       Фраза «до сих пор ничего не сделано» свидетельствует о том, что таковые распоряжения отдавались неоднократно и прежде, да вот только не все командующие приграничными округами их выполнили, как и то, что предписано было директивой от 19 июня, то есть за два дня до начала нашествия:

       «ПРИКАЗЫВАЮ: К 1.7.41 засеять все аэродромы травами под цвет окружающей местности, взлетные полосы покрасить и имитировать всю аэродромную обстановку соответственно окружающему фону.

       Аэродромные постройки до крыш включительно закрасить под один стиль с окружающими аэродром постройками. Бензохранилища зарыть в землю и особо тщательно замаскировать.

       Категорически воспретить линейное и скученное расположение самолетов; рассредоточенным и замаскированным расположением самолетов обеспечить их полную ненаблюдаемость с воздуха».

       Сталин приказал сделать это немедленно, но нарком обороны, зная о том, что нападение Германии возможно 22 июня отдал распоряжение сделать это к 1 июля, мол раньше просто невозможно, слишком много работа. Что означат такой приказ? Да то, что 19 июня четверг, а значит, скорее всего, работы начнутся с понедельника, с таким расчётом, чтобы успеть к 1 июля 1941 года – ко вторнику, который будет аж через неделю с лишним.

      Окраску танков в защитный цвет Тимошенко тоже приказал произвести к 1 июля 19141 года!

      Тем не менее в войсках Одесского военного округа, ориентируясь на строгую директиву о приведении войск в полную боевую готовность, всё сделать успели в оставшиеся два дня и практически не понесли потерь от вражеских бомбардировок.

       Вспомнил Сталин и о том, как 21 июня вынужден был пригасить на совещание военно-морского атташе капитана 1 ранга Воронцова, опытнейшего разведчика, специально вызванного из Берлина, чтобы убедить наркома и начальника генерального штаба в том, что война на пороге. Наконец, снова вспомнил, как командующий войсками Западного особого военного округа генерал Павлов уверял, что никакой активности на сопредельной стороне в полосе округа нет и ни о каком нападении Германии на СССР речи быть не может – всё слухи, слухи, слухи.

      Что происходило с руководством Вооружёнными Силами? 23 июня 1941 года Постановлением Совета народных комиссаров и ЦК ВКП(б) была образована Ставка Главного Командования под председательством наркома обороны Маршала Советского Союза Тимошенко.

       И тут Сталин заметил удивительную и несвоевременную изворотливость наркома, который перестал даже приказы и директивы подписывать впрямую своим именем, а выдумал осторожную для себя форму: «От Ставки Главного Командования Народный комиссар обороны С. Тимошенко», мол, не я и лошадь не моя. Вроде, как и отдаю приказ, да не сам или не совсем сам, а отдаёт его некая Ставка, к наличию которой в войсках ещё не привыкли и не знали, нужно ли к исполнению распоряжений относиться с тем же рвением, с каким относились к приказам непосредственно наркома.

        Сталин понял: настала пора разработать более совершенную систему управления государственной машиной и армией. Весь день 28 июня он продумывал до мельчайших подробностей эту систему, а 29 июня 1941 года подписал Директиву Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей о развёртывании партизанского движения. В тот же день 29 июня он дважды побывал в наркомате обороны и Генеральном штабе, но чего-либо путного от наркома и начальника генштаба добиться не мог – они фактически почти не имели никаких рычагов управления войсками.

       В эти дни Сталин был особенно собран, рассудителен, выдержан, он, как и прежде, внимательно выслушивал дельные предложения и отметал словоблудие.

        30 июня Сталин собрал на «ближней даче» членов Политбюро и поставил вопрос о создании Государственного комитета обороны. Совместным постановлением Президиума Верховного Совета СССР, Совета народных комиссаров СССР и Центрального комитета ВКП(б) был образован чрезвычайный высший орган управления Державой – ГКО, решения которого были обязательны не только для военных, но и для всех советских людей. Председателем стал Сталин, заместитель председателя – Молотов,

членами ГКО – Ворошилов, Маленков, Берия.

         В тот же день был отстранён от командования Западным фронтом генерал армии Павлов. Он был вызван в наркомат обороны. Но вопрос об аресте пока не стоял. Напротив Тимошенко и Жуков собирались назначить его командующим армией. Но Сталин своего согласия на это назначение не дал, и с Павловом встречаться не пожелал. Памятным было лживое заявление генерала армии о спокойствии на границе, сделанное 21 июня во время телефонного разговора.

       О замене Павлова Сталин ни с кем не советовался. Он уже знал, кто может спасти положение, кто в состоянии в невероятно сложных условиях наладить управление войсками.

       Это – генерал-лейтенант Андрей Иванович Ерёменко. Назначенный в июне 1938 года командиром 6-го кавалерийского корпуса, сформированного из частей Первой Конной армии и дислоцированного в Белорусском военном округе, Ерёменко принял самое активное участи в освободительном походе в Западную Белоруссию.

        Когда поход завершился, встречался с Гудерианом и даже успел поспорить с ним о применении танковых соединений в современной войне. Сталину было доложено об этом разговоре со всеми подробностями и по инициативе Сталина Ерёменко был назначен командиром 3-го механизированного корпуса, дислоцировавшегося в Белоруссии, так что театр военных действий ему был знаком. Хотя, когда потребовалась твёрдая рука и организаторские способности командующего, в декабре 1940 года Ерёменко, снова по инициативе Сталина, был назначен командующим войск Северо-Кавказским военного округа, но даже не успел вступить в должность, потому что усложнилась обстановка на Дальнем Востоке. Сталин перенаправил Ерёменко на Дальний Восток, где он в январе 1941 года принял под своё командование 1-ю Краснознамённую армию на Дальнем Востоке.

        Округ и армия – большая разница. Сталин отдавал себе отчёт в том, что в какой-то мере ущемляет Ерёменко этим переназначением, но он так же знал, что этот генерал поймёт, потому что он способен понимать – бывает так, что приходится поступать не так как правильно, а так, как надо! Затем, Ерёменко был назначен командующим 16-й армией, но армия, по известным причинам, оказалась не у дел, перемещалась где-то в эшелонах, а потому Сталин посчитал целесообразным поручить генералу новую, важнейшую задачу. На Московском направлении, на том самом направлении, которое было традиционным для всех нашествий европейских гнид, образовалось в обороне огромное окно. Сталину было важно понять, сколь рукотворно это окно, понять, чтобы постараться упредить в будущем подобные действия других негодяев, стремящихся предать Родину и открыть дорогу врагу.

       Он ещё не решил, что делать с Павловым. Арестовать? Или всё-таки посмотреть на его поведение. Сталин не был сторонником скорых, поголовных арестов, Сталин был сторонником воздействия на тех, кто ещё быть может готов исправиться и положить свой опыт командира, командующего на алтарь Отчества, кто был сбит с толку троцкисткой группировкой, готовившей переворот в стране. И кто одумается и встанет в строй защитников страны.

        Интересны были и связи Павлова. Ну а то, что он предатель, становилось яснее и яснее с каждым новым фактом, получаемым пока ещё при расследовании дела.

       Но сейчас важно другое, важно спасать положение…

       З0 июня Сталин произвёл и ещё одно важное, по его мнению, и не особенно замеченное окружающими перемещение. Командующим войсками Московского военного округа в этот день 30 июня был назначен вместо генерала армии Тюленева генерал-лейтенант Павла Артемьевич Артемьева. Главная причина в том, что гораздо больше доверия вызывали военачальники, вышедшие из рядов пограничных войск, а Артемьев начинал именно на границе, а затем проходил службу в войсках НКВД. Стойкость пограничников, их мастерство в оборонительных боях явно превышало в тот период способности некоторых военачальников, уже показавших себя в том числе и в организации обороны Минска.

          Не так много было в Красной Армии генералов, которым Сталин верил безоговорочно. Таких, к примеру, как генерал-лейтенант Андрей Иванович Ерёменко. Именно ему Сталин счёл возможным доверить главнейшее в тот момент направление.

        Он приказал ему срочно выехать поездом до одного из крупных городов за Уралом, из которого его можно было забрать самолётом.

        З0 июня Ерёменко прибыл в Москву и получил приказ возглавить Западный фронт. В тот же день Ерёменко вступил в командование фронтом и стал восстанавливать самые главные вопросы – вопросы управления войсками.

        И снова случилось то, что могло случиться только в отношении Ерёменко. 2 июля командующим Западным фронтом был назначен Тимошенко. Однако вылетел в штаб фронта лишь 4 июля.

       С 24 июня штаб Западного фронта находился в Могилеве, но в связи с приближением немцев, уже 2 июля был срочно переведён в Гнездово, что в 14 километрах западнее Смоленска.

       Всё это время в должности командующего трудился в поте лица Ерёменко. По прибытии Тимошенко он стал заместителем командующего. Но Сталин отчётливо понимал, что руководить фронтом будет по-прежнему он, боевой, энергичный генерал, способный выполнить задачу.

       Видимо, в столь ответственный момент с политической точки зрения нужно было поставить всё же «свадебного генерала» в лице Маршала Советского Союза и наркома обороны, хотя в том, что происходило на фронте, была вина не только Павлова и Кирпоноса, но и Тимошенко с Жуковым.

        1 июля Павлов, прибывший в Москву накануне, встретился с начальником Генерального штаба генералом армии Жуковым. Говорили недолго. Обстановка не позволяла. Жуков позвонил Сталину и доложил, что у него Павлов. Он полагал, что Сталин вызовет отстраненного командующего к себе на беседу, но услышал глухо произнесённое:

        – Пусть возвращается туда, откуда приехал.

        Жуков пожал плечами и сказал:

        – Ну что ж, Сталин говорить с тобой не хочет. Дела плохи… велел отправляться, откуда прибыл. Так что думай.

        Павлов встал и тут краем глаза увидел на столе небольшой листок бумаги. Ордер, это был ордер на его арест, подписанный Жуковым.

        Жуков ничего не сказал и быстро убрал ордер в письменный стол.

       – Разрешите отбыть в штаб фронта, в Гнёздово? – спросил Павлов.

       Жуков махнул рукой, мол, убирайся с глаз долой.

       Населённый пункт Гнёздово, располагался в 14 километрах к западу от Смоленска на правом берегу Днепра чуть в стороне от Витебского шоссе. От Москвы до Смоленска 395 километров по шоссе, да от Смоленска до Гнёздово ещё 14. Расстояние невелико, на машине даже с учётом военного времени езды-то уж никак не больше полусуток. Стало быть, уже 1 июля, ну в крайнем случае 2 числа, нужно прибыть в штаб фронта. Вот только зачем? На этот вопрос Павлов не находил ответа.

        Тем не менее, он вышел из здания Генерального штаба и сел в автомобиль.

 

Глава двадцать шестая. Под перестук колёс…

 

      Едва очнувшись, Посохов услышал странные, но до боли знакомые звуки. Что это, что? Сознание возвращалось медленно, будоража память. Боже, да это же перестук колёс, ровный, монотонный и какой-то очень мирный и спокойный.

      Открыл глаза. Поразила белизна вокруг. Он лежал на койке… Нет, не на койке, он лежал на вагонной полке, правда, устроенной так, чтобы не мог свалиться с неё, неосторожно повернувшись или под действием инерции при резком торможении. В вагоне было белым бело. Белые простыни, белые пододеяльники, а под ними люди, люди в белых повязках. У кого были забинтованы руки, у кого голова. И ещё что-то белое – да это же медицинские сёстры. Они ходили между рядами коек, видно разнося лекарства.

        – Ну, старший батальонный комиссар, проснулся, – услышал Посохов хрипловатый голос с полки-койки, расположенной по другую сторону вагонного прохода, – сколько дней уж едем, а ты все в забытьи. Крепко тебя шарахнуло. Давай знакомиться. Начальник стрелкового полка подполковник Матвеев.

       Посохов назвал фамилию. Звание называть не стал, поскольку полковник, судя по обращению, и так его знал. Тут же спросил:

       – Где это мы?

       – В санитарном поезде.

       – Это уже понял. Я имею в виду, где проезжаем? До Одессы далеко?

       Подполковник даже присвистнул:

       – Какая Одесса. Киев проехали. Нас с тобой, братец, в полевом армейском госпитале прооперировали и в Москву отправили. Так-то вот. Серьёзно потрепало, но мне обещали, что в строй вернусь, правда подлечиться придётся. Да не где-нибудь, в самом главном госпитале Красной Армии.

       – А обо мне не слышал? Может, что говорили?

       – Мы об одних раненых с другими не говорим, – раздался мягкий добрый голос и возле койки Посохова остановился мужчина в белом халате, через который просматривался только краешек петлицы, а потому определить звание было невозможно. – Военврач второго ранга Тулинов – представился он. – Ну, слава богу, очнулись.

       – Что у меня, доктор? – спросил Посохов. – Что со мной?

       – Ничего уж очень страшного теперь нет – своевременно помощь оказана и первая врачебная и квалифицированная врачебная. Но всё же решено отправить в главный госпиталь. Не столько из-за ранения, сколько из-за контузии.

       – И надолго? Когда смогу вернуться в строй? Наши уж небось румын к Бухаресту гонят…

       – Э-э, братец, – проговорил подполковник Матвеев. – Ты ведь и не знаешь ничего.

       – Как не знаю?! Мы в первые же дни крепко дали немчуре и румынам.

       – Мы то дали! Мы вон и вовсе Перемышль отбили у них и удерживали до приказа об отходе. Не удивляйся. Я с Юго-Западного фронта. В Киеве уже в один вагон-то попали. Собрали всех, кого в Москву решили направить из разных госпиталей. Так вот…

       – А Измаил? – спросил Посохов.

       – Измаил стоит! Да и вообще ваш Одесский военный округ, на базе которого Южный фронт сформирован, споро врага встретил.

       – Ну так что же тогда? Отчего не наступаем?

       Подполковник вопросительно посмотрел на военврача, продолжавшего стоять рядом с койкой Посохова. Тот кивнул, мол, говорили, что уж там…

       – На Московском направлении дела плохи, очень плохи. Двадцать восьмого июня немцы Минск взяли…

       – Минск? Да не может такого быть. Шутите, подполковник?

       – Какие уж тут шутки. Да и не шутят таким вот образом, не шутят – с горечью проговорил он. – Прёт немец на Москву, в центре прёт, да и на Ленинградском направлении – тоже. На юге меньше ему удаётся, но тоже продвигается к Киеву.

        – Вот так, товарищ старший батальонный комиссар, – негромко сказал военврач. – Невесёлое у вас пробуждение. Так что лечитесь, а войны вам с лихвой хватит. Не получилось малой кровью и на чужой территории. Но ничего, Молотов в обращении точно выразился – победа будет за нами. А вы пришли в себя вовремя, очень вовремя. Сейчас, вот уж через несколько минут, будет обращение Сталина по радию. Запомните этот день, запомните – сегодня третье июля…

         – Сколько же дней я был в беспамятстве?

         – Немало, – проговорил военврач. – Но в рубашке родились, да, да, в рубашке. Думали, что и вовсе сознание не вернётся, но…

         – А как в строй?

         – Сказать точно не могу. Но вот теперь есть надежда!

         К военврачу подошла медицинская сестра и что-то шепнула. Он вышел на середину вагона и громко проговорил:

         – Товарищи, включаем радио. Сейчас будет выступать Председатель Государственного Комитета Обороны товарищ Сталин.

         Через минуту зашипели чёрные тарелки репродукторов, и все услышали такой знакомый, хрипловатый, с незначительным акцентом голос Сталина. первые слова были необычны, проникновенны, доверительны. Они брали за душу:

         – Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота!

К вам обращаюсь я, друзья мои!

        Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, – продолжается. Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения, враг продолжает лезть вперёд, бросая на фронт новые силы. Гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины. Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилев, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь. Над нашей Родиной нависла серьезная опасность.

       

       Посохов, который до сих пор слышал лишь о том, что оставлен Минск, был поражён перечислением территорий, захваченных врагом. «Боже мой, германцы бомбят Одессу, а ведь в первые дни было только в районе Измаила уничтожено 36 их самолётов.

        А Сталин продолжал сурово и доверительно:

        – Как могло случиться, что наша славная Красная Армия сдала фашистским войскам ряд наших городов и районов? Неужели немецко-фашистские войска в самом деле являются непобедимыми войсками, как об этом трубят неустанно фашистские хвастливые пропагандисты?

Конечно, нет! История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало. Армию Наполеона считали непобедимой, но она была разбита попеременно русскими, английскими, немецкими войсками. Немецкую армию Вильгельма в период первой империалистической войны тоже считали непобедимой армией, но она несколько раз терпела поражения от русских и англо-французских войск и наконец была разбита англо-французскими войсками. То же самое нужно сказать о нынешней немецко-фашистской армии Гитлера. Эта армия не встречала еще серьёзного сопротивления на континенте Европы. Только на нашей территории встретила она серьёзное сопротивление. И если в результате этого сопротивления лучшие дивизии немецко-фашистской армии оказались разбитыми нашей Красной Армией, то это значит, что гитлеровская фашистская армия так же может быть разбита и будет разбита, как были разбиты армии Наполеона и Вильгельма.

       В вагоне была тишина. Даже раненый, который постанывал с утра где-то через пару вагонных полок от Посохова, вдруг замолк, вслушиваясь в слова Сталина. Слова вождя успокаивали, наполняли верой в то, что успехи врага – временный. Действительно, сколько раз бывало, что враг глубоко вклинивался на священную Землю Русской Державы, и всякий раз терпел полое поражение. Но почему же, почему такой успех у врага в первые дни войны? Да, успех, как говорил Сталин, оплаченный большой кровью. Но почему? Посохов снова и снова вспоминал, как встретили нашествие в Измаиле и окрестностях этого знаменитого города, как было организовано взаимодействие стрелковых частей, пограничных застав, кораблей Дунайской         флотилии. Как сбросили врага, форсировавшего Дунай, в воду, как сами зацепились за правый берег и быстро расширили плацдарм.

       А Сталин продолжал говорить о причинах отступления Красной Армии, и чувствовалось, что каждое его слово предельно выверено.

       – Что касается того, что часть нашей территории оказалась все же захваченной немецко-фашистскими войсками, то это объясняется главным образом тем, что война фашистской Германии против СССР началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных для советских войск. Дело в том, что войска Германии, как страны, ведущей войну, были уже целиком отмобилизованы и сто семьдесят дивизий, брошенных Германией против СССР и придвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала для выступления, тогда как советским войскам нужно было ещё отмобилизоваться и придвинуться к границам.

         Военный человек умеет читать между строк, военный человек умеет слышать то, что скрывается даже за хорошо отточенными фразами. Посохов, услышав о том, как продвинулся враг в глубь нашей территории, и размышляя над пояснениями Сталина, прекрасно понимал, что иначе вождь сказать не может. Неблагоприятные условия? Но позвольте… Почему же они не было столь неблагоприятными для войск бывшего Одесского военного округа, составившего основу Южного фронта? Значит, что не так там, на Московском направлении…

       Далее Сталин коснулся вероломства Германии, нарушения ею

пакт о ненападении, заключённого в 1939 году. Но тут Посохову как раз всё было ясно, он и прежде понимал, почему необходимо было заключить этот пакт. Вот и Сталин говорил о международном значении миролюбивой политики советского государства, благодаря которое, отметил он «все лучшие люди Европы, Америки и Азии, наконец, все лучшие люди Германии – клеймят вероломные действия германских фашистов и сочувственно относятся к Советскому правительству, одобряют поведение Советского правительства и видят, что наше дело правое, что враг будет разбит, что мы должны победить».

        Сталин говорил о героическом сопротивлении соединений и частей

Красной Армии и кораблей Красного Флота, о том, что «наш отпор врагу крепнет и растет», что «вместе с Красной Армией на защиту Родины поднимается весь советский народ».

       Посохову ещё трудно было осознать всё то, что скрывается за этими фразами. Оторванный от мира стенами вагона санитарного поезда он не мог видеть, как народ действительно поднимается всем своим могуществом на отпор врагу. Правда, он видел очереди на призывных пунктах Измаила, но не мог видеть многие тысячи людей, уже вышедших на строительство оборонительных рубежей на самом опасном для страны Московском направлении, как укрепляется и приводится в боевую готовность Линия Сталина, как осаждают призывные пункты те категории, которые не подлежат согласно первым постановлениям призыву в армию.

        А Сталин в своей привычной, спокойной манере ставил важнейшие вопросы и тут же давал на них обстоятельные и точные ответы:

       – Что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, и какие меры нужно принять для того, чтобы разгромить врага? Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение. Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом. Он ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма, разрушение национальной культуры и национальной государственности русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев и других свободных народов Советского Союза, их онемечивание, их превращение в рабов немецких князей и баронов. Дело идёт, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том – быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение.

         Посохову, особенно как политработнику, были очень близки и понятны эти слова. Сколько занятий он провёл на эти животрепещущие темы, сколько перелопатил книг во время учёбы в военно-политической академии имени Ленина. Иногда набегали воспоминания о далёком, очень далёком и глубоком детстве, иногда задумывался, а кем бы он стал, если бы не революция? Образ помещика-мироеда в его сознании как-то не складывался, мешали вот эти самые воспоминания о замечательном барине, в доме которого он жил. Но то был русский барин, то был настоящий воин, защитник Отечества, немало повоевавший за русскую землю. А теперь? Какую власть помещиков собирался вернуть Гитлер? Не вернуть, нет, Сталин говорил не просто о возврате несправедливого строя, он говорил о бесчеловечной власти иноземных поработителей. Он говорил о необходимости понять и осознать, что мирное время кончилось, что над родной землей нависла страшная опасность, смертельная опасность.

          Сталин практически во всех своих выступлениях обязательно касался учения Ленина, вот и теперь особенно отметил:

       – Великий Ленин, создавший наше государство, говорил, что основным качеством советских людей должны быть храбрость, отвага, незнание страха в борьбе, готовность биться вместе с народом против врагов нашей Родины. Необходимо, чтобы это великолепное качество большевика стало достоянием миллионов и миллионов Красной Армии, нашего Красного Флота и всех народов Советского Союза. Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, всё подчинив интересам фронта и задачам организации разгрома врага. Народы Советского Союза видят теперь, что германский фашизм неукротим в своей бешеной злобе и ненависти к нашей Родине, обеспечившей всем трудящимся свободный труд и благосостояние. Народы Советского Союза должны подняться на защиту своих прав, своей земли против врага.

       Красная Армия, Красный Флот и все граждане Советского Союза должны отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу.

         Это было программное выступление, это был наказ вождя, объединиться в священной борьбе против злобного врага, он ставил задачи и тем, кто сражался на фронтах и тем, кто развёртывал в тылу производство боевой техники, оружия, боеприпасов, кто обеспечивал защитников Отечества и тружеников оборонных предприятий продовольствием, он говорил о бдительности и готовности бороться со шпионами и диверсантами, он требовал вести беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всем этом быстрое содействие нашим истребительным батальонам.

        Он говорил о необходимости при вынужденном отходе частей Красной Армии не оставлять врагу ни действующих предприятий, ни продовольствия:

        – Нужно угонять весь подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять весь скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывозки его в тыловые районы. Все ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться.

      И конечно особую роль отводил всенародной борьбе с оккупантами:

      – В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия.

        Враг шёл напролом, рвался в глубь страны, а вождь указывал на великую освободительную миссию советского народа:

        – Войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной. Она является не только войной между двумя армиями. Она является вместе с тем великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск. Целью этой всенародной Отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма. В этой освободительной войне мы не будем одинокими. В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе в лице германского народа, порабощенного гитлеровскими заправилами. Наша война за свободу нашего Отечества сольется с борьбой народов Европы и Америки за их независимость, за демократические свободы. Это будет единый фронт народов, стоящих за свободу, против порабощения и угрозы порабощения со стороны фашистских армий Гитлера. В этой связи историческое выступление премьера Великобритании господина Черчилля о помощи Советскому Союзу и декларация правительства США о готовности оказать помощь нашей стране, которые могут вызвать лишь чувство благодарности в сердцах народов Советского Союза, являются вполне понятными и показательными.

        Убедительно звучали слова о непобедимости советского народа:

        – Товарищи! Наши силы неисчислимы. Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом. Вместе с Красной Армией поднимаются многие тысячи рабочих, колхозников, интеллигенции на войну с напавшим врагом. Поднимутся миллионные массы нашего народа. Трудящиеся Москвы и Ленинграда уже приступили к созданию многотысячного народного ополчения на поддержку Красной Армии. В каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага, мы должны создать такое народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защищать свою свободу, свою честь, свою Родину в нашей Отечественной войне с германским фашизмом.

       В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве. Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина – Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы. Все наши силы – на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа – на разгром врага! Вперед, за нашу победу!

       Долго ещё в вагоне раненые обсуждали вполголоса выступление Сталина. Поезд шёл с юго-запада, поезд шёл из тех мест, где нашествие было встречено не столь плачевно, как в полосе Западного округу. В основном раненые были из госпиталей Южного фронта, но в Киеве добавились и те, кто начал войну на Юго-Западном фронте, поскольку после сортировки в Москву направлялись только самые нуждающиеся в помощи высочайшей квалификации. Южный фронт вообще пока не потерпел ни одного поражения. Юго-Западный фронт тоже рапортовал об успехах, о задержке наступления танковой группы немцев на значительное время. В вагоне, конечно, никто не знал, какой ценой добыта эта задержка, никто не знал о том, что почти три тысячи советских танков были потеряны за неделю против 280 потерянных немцами.

       Этих горьких фактов раненые ещё не знали, да и вообще вряд ли могли узнать в ближайшее время. Увы, самые ужасные и можно сказать едва не ставшие роковыми уроки и не время было с полным откровением озвучивать, обрушивая на головы советских людей, живших до сих пор верой в могущество и непобедимость родной Красной Армии.

        – Ну что же это, товарищ старший батальонный комиссар – неожиданно заговорил раненый, лежавший где-то на той же стороне вагона, что Посохов, который пока ещё не решался подниматься, не мог его видеть. – Вот говорили – малой кровью и на чужой территории… Нет, нет, вы не думайте, я не паникую. Я стоял в бою насмерть, и многие мои товарищи остались лежать там, где мы встретили врага. Меня вынесли из боя, дважды раненого. И, поверьте, я рвусь назад, туда, где решается судьба страны, но я хочу знать, что же произошло?

       Подполковник Матвеев повернулся на локтях и цыкнул на говорившего, мол, ты что, не понял: старший батальонный комиссар только-только в себя пришёл.

       Но Посохов остановил его:

       – Подожди, подожди… Мне довелось пятого мая на торжественном приёме выпускников военных академий в Кремле слушать Сталина, и Сталин нам говорил прямо, что надо не только командовать, приказывать, надо уметь беседовать, разъяснять происходящие события… Я не могу ответить на вопрос, почему преследуют неудачи на других участках фронта, но я могу ответить, как надо действовать, чтобы этих неудач не было.

        И он стал говорить о том, как встретили врага в Измаиле и его предместьях, как сражались не только мужественно, но и умело, как побеждали на том священном месте, где одержал свою самую блистательную победу наш великий полководец Суворов.

        – Ну а что происходит на тех или иных участках фронта? И почему происходит? Вы же только что слышали Сталина… Могу добавить только одно, видимо, кроме всего прочего, где-то ещё не научились бить захватчиков, быть может, даже где-то и кто-то смалодушничал. Не о них нам сейчас надо думать, не о них – о них подумают те, кому это положено. Нам же нужно думать, как быстрее вернуться в строй и бить врага со всей пролетарской ненавистью.

         Да, действительно, было такое время, когда каждый должен был думать о своих, прежде всего именно своих задачах и своём месте в великой войне с ненавистным врагом. Кому-то был жребий сражаться с захватчиками на фронте, а у кого-то стояли иные задачи, пусть не всегда почитаемые армейскими массами, но, увы, необходимые – вычищать скверну из рядов защитников Отечества. Ведь она, эта скверна, была, иначе не было бы таких грандиозных катастроф в первые дни войны.

Сегодня представляем вашему вниманию действительно уникальную фотоподборку военного парада на Красной площади в 1951 году

 

Извращённое отношение к сексу как к чему то, запретному,тайному и даже нечистому было внесено в человеческие мозги т.н. авраамическими религиями: иудаизмом, христианством, исламом. Античный мир напротив воспевал Эрос и обнажённое красивое человеческое тело. Третий Рейх, как известно, во многом начал подражать античным традициям. В том числе и в воспевании Эроса. Предлагаем вам посмотреть на эротический фотоальбом выпущенный в Гитлеровской Германии в 1938 году

 

Проституция была всегда. И в России и в других краях. Николай Первый, любивший бюрократический порядок во всём, упорядочил в России и проституцию. Она была легализована. Были введены правила оказания сексуальных услуг.

Ниже фотоподборка о проститутках конца 19 начала 20 века

Стать проституткой разрешалось только с 16 лет. Раньше ни-ни. А содержательницей борделя можно было только по достижении 35 летнего возраста. Это логично - руководитель должен же обрести опыт работы на более нижних должностях.

Кстати сами дома терпимости должны были размещаться не ближе чем 300 метров к учебным заведениям. Почему то считалось, что на таком расстоянии они для нравственности учащихся безвредны. Ну, практически безвредны

Правда можно было и не поступать в дом терпимости, а работать по индивидуальному патенту. Забавно, но в Петербурге в 1913 году 33% домашней прислуги такие патенты имели.

А это прайс-лист. Кто собирается приобретать машину времени, распечатайте, вдруг пригодится. Кстати, по первому разряду цены, как видите, по меркам того времени очень дорогие.

Ну и собственно фото проституток.

У кого какой из них разряд, думаю оцените сами

Были и такие, которые работали без разрешения. Вот например группа "жриц любви" прибывших на Нижегородскую ярмарку для обслуживания богатых купцов. При рассмотрении все они оказались крестьянками из ближайших деревень. Был у русского крестьянства и такой вид отхожих промыслов

 

Прежде чем осуждать тех женщин, что вы увидели на всех этих фотографиях, давайте обратим внимание вот на, что: все они подались в эту профессию от глухой безысходности женской доли в Царской России. Для подавляющего большинства женщин Дореволюционная Россия не могла предложить ничего кроме тяжкого, беспросветного труда на поле или в городе на фабрике, с регулярными побоями от пьяного мужа. Или вот-в проститутки.

Это очень неплохо иметь в виду в год столетия революции. Чтобы ещё сильнее проклинать большевиков разрушивших старую добрую Матушку Русь, где так вкусно хрустели французские булки

Фотоподборка крупных трамвайных катастроф

Смоленск. 1910 год

Двадцатые годы. Трамвай въехал в жилой дом. То ли занесло, то ли кого-то прям до квартиры подвёз за отдельную плату

Ленинград 1927 год. Подскользнулся, что-ли?

Опять Питер

Ленинград. 1 декабря 1930 года. Самая страшная катастрофа с трамваем в истории города. Трамвай попал под грузовой поезд. Погибло около пятидесяти человек

Пермь. 1941 год. Грузовой трамвай въехал в пассажирский

Киев. Май 1961 года

Москва. 1980 год

Челябинск 22 декабря 1980 года

Ленинград. Май 1988 года. Два трамвая столкнулись

Питер 7 апреля 1992 года. Женщина-вагоновожатый заснула

Самая страшная катастрофа с трамваем в истории Украины. Трамвай на большой скорости сошёл с рельс и врезался в бетонный бордюр. Погибли 34 человека

Днепродзержинск. 2 июля 1996 года

Сегодняшняя наша фотоподборка посвящается офисам и офисному планктону столетней давности. Особенно полезно на это посмотреть нынешним офисным обитателям. Вот посмотрите как люди работали.

Да-да, работали, а не торчали, блин, по пол-рабочего дня в "Одноклассниках" и "Вконтакте". И музон им в офисе послушать невозможно было, разве, что самим хором спеть. И кофейку на забабашишь - не было ещё растворимого. Вообщем ужас-ужас и безжалостная эксплуатация человека человеком

Это какая то кампания по организации перевозок

А это редакция журнала статистики

А это компания "Свифт энд Ко". Чем занималась, неизвестно, но вон тот тип на дальнем плане наверняка Генеральный директор

Вон тот в  будке это кассир. Он денежку планктону выдаёт. Чтоб школоте было понятно поясню-это био-банкомат. Вместо карточки нужно было всунуть ему в окошечко свою морду и расписаться за денежку. 

Вон тот ящик с ручкой, что на столе у девушки справа, это микрокалькулятор. 

Какая то брокерская контора

Вон те тазики, что у правых ножек столов стоят, это плевательницы. Такие тогда по всем конторам стояли, чтоб люди не на пол плевали, а в них. И это не потому, что это были люди-верблюды, а потому, что в те времена в большом ходу был жевательный табак, а при его употреблении постоянно сплёвывать надо.

Это железнодорожная станция

А это бухгалтерия железнодорожной станции

Вот это тоже бухгалтерия

Это машинный зал.А девушки, это машинистки. Я ещё застал такие залы. Грохот там стоял ужасный. Одна машинистка жаловалась: "Пишущая машинка ужасный прибор, когда ты не работаешь, это сразу всем слышно"

Сейчас всех этих девушек с успехом заменяет один принтер

А вот так в те времена выглядел Кабинет шефа

А это канцелярия суда

Редакция музыкального журнала. Печатали ноты популярных песен. В роли проигрывателя приходилось выступать самому покупателю. Вообщем, что-то вроде караоке начала ХХ века

Первый Национальный банк

Страховая компания

Таможня в Вашингтоне.

Офис редактора какой-то газеты

Ещё какой-то банк

Почему-то все мужики в помещении в шляпах.

А это госконтора. Железнодорожный департамент

Судя по надписи-это отдел продаж.

 

Эх, друзья, как же наши представления о вещественном облике истории не соответствуют реальному её облику. Порой, радикально не соответствуют. Вот гарем. Что встаёт в воображении при этом слове. Ну конечно томные, роскошные, сексуальные восточные красавицы. Оно так и было. Вот только понятия о красоте в разное время и у разных народов были через чур уж разные. Сегодня я покажу вам уникальные фото реальных "пери" и "гурий" гарема шаха Ирана. Слабонервным не смотреть-предупреждаю сразу

Жил да был в конце 19 века в Иране шах Насер ад- Дин Шах Кадража. Вот он

И очень сильно увлекался он фотографией. Так сильно, что сфотографировал своих любимых жён и наложниц. Но, разумеется, чисто для себя ибо этих луноликих красавиц никто кроме мужа разглядывать право не имел. Однако фото попали всё таки в хищные лапы историков. И мы, с вами, имеем возможность посмотреть настоящих восточных красавиц. А не тех, которых, показывают в фильмах типа "Анжелика и султан"

Итак смотрим. Но учтите, это гарем шаха!

Тут самые отборные из отборных, красивейшие из красивых. У других вельмож гаремы были, конечно, похуже

Это одна из жён шаха

Та, что с ребёнком это несравненная Анис аль-Долех. Любимая жена шаха

Опять несравненная Анис аль- Долех. Она та которая сидит

Это какие то дамские посиделки в гареме

Не знаю, что это за гурия. Но, очевидно, тоже жена шаха

 

А это не жена. Это юная и прекрасная наложница шаха и её кальян

Это тоже юные наложницы. Обратите внимание на длину юбок. Для 19 века практически "мини". Ох и шалун был этот шах видимо

Ещё группа наложниц в "мини"

Ещё наложницы

 

Вот так вот и выглядели настоящие, воспетые поэтами восточные красавицы. Впрочем, если бы мы имели возможность посмотреть фотографии красавиц Версаля времён Людовика Четырнадцатого - удивлены были бы не меньше, уверяю вас.

Так, что очень часто авторы исторических фильмов просто щадят нас показывая не так как нечто в истории  реально выглядело, а так как мы считаем, оно должно было выглядеть в соответствии с нашими стереотипами и понятиями. 

 

 

 

          Руфин Дорохов: «Дуэли не было – было убийство»

 

как поверили, что французов в 1812 году победили не гений Кутузова и героизм русского воинства, а «генерал Мороз», как поверили, что мы сами, а не французы сожгли Москву в 1812 году, как поверили, что декабристы были радетелями за счастье народное, а не государственными преступниками, как поверили, что во время операции на Крымском театре военных действий названной почему-то Крымской войной, врагу удалось захватить Севастополь, а не пробраться лишь на одну его сторону, «Корабельную», ну и в прочие наглые выдумки. А ведь Лев Николаевич Толстой ясно сказал: «История есть ложь, о которой договорились историки».

        Попробуйте ответить на вопрос, какова была бы судьба у маньяка Чикатило, если бы его отец являлся партнёром по бизнесу второго лица в государстве, к примеру, мерзкого перестройщика Яковлева или другого лютого врага России? Тогда бы он мог прекрасно объявить, что все, кого убил, оскорбляли его достоинство, а он их вызывал на дуэль, ну и так получалось, что убивал на дуэли. А следователи по указанию свыше всё приняли за чистую монету.

        Почему я назвал именно этого изуверского убийцу, да потому что с Лермонтовым убийца поступил так же, как поступал Чикатило со своими жертвами. Нисколько не милосерднее. Заманить на Машук, в безлюдное место, выстрелить в спину, а потом дожидаться три с лишним часа под проливным дождём, когда Лермонтов умрёт, умышленно не вызывая врача и не принимая никаких мер оказания помощи. Это как называется?

        Резковато начало статьи? Но, представьте, доказательно. Так всё же откуда стало известно о том, что Мартынов вызвал Лермонтова на дуэль? Со слов Мартынова, причём заявил убийца о дуэли только после того, как ему удалось отправить Лермонтова – единственного участника разговора после вечера у Верзилиных и единственного, кто слышал сказанное убийцей – на тот свет.

       Никто не подозревал о том, что готовится дуэль. Даже секунданты не подозревали, в результате чего, называя их имена уже после убийства Лермонтова, Мартынов совершил ряд ошибок. К примеру, двое из названных – Трубецкой и Салтыков – вообще не могли быть секундантами. Биограф Лермонтова Павел Александрович Висковатов (1842 – 1905) доказал, что ни Столыпин, ни князь Трубецкой на Машук, где был назначен поединок, не ходили и при убийстве не присутствовали. Они были приглашены в тот день на обед к князю Голицыну и не могли, да вряд ли хотели отказываться.

       Что же касается двух других, Васильчикова и Глебова, то они совершенно запутались. Не могли даже точно сказать, кто и чьим секундантом являлся и, кто и каким образом добирался на Машук, к месту убийства – да, именно убийства. Ни о какой дуэли даже речи не было.

       Кстати, об этом совершенно твёрдо и определённо сказал боевой друг Лермонтова, отважный рубака и первейший дуэлянт Руфин Дорохов, сын знаменитого героя Отечественной войны 1812 года генерала Дорохова.

       Он в то время был в Пятигорске, ни о какой дуэли не слышал, а после убийства Мартыновым Лермонтова, быстро разобрался в том, что произошло и сделал своё заявление, которое осталось в истории, но которое никто не пожелал заметить. Как, впрочем, и заявление слуги Лермонтова, которого вызвали убийцы на Машук через три с лишним часа после убийства, посчитав, что Лермонтов, наконец, после их долгих ожиданий, оставил сей мир. Но когда слуга положил его на повозку, Лермонтов на тряской дороге очнулся и постоянно повторял: «Я убит, я умираю…»

       Те, кто вёл следствие открестились от вышеприведённых свидетельств. Они сочтены, видимо, бездоказательными. А то, что записано со слов убийцы, то, что никто, кроме убийцы подтвердить не мог, разве доказательно?

         А то, что секунданты никак не могли договориться, кто и чьим был секундантом, не вызвало подозрений? Путаница произошла потому, что не успели договориться. Мартынов, убив Лермонтова, спешил уйти от ответственности – он метался по Пятигорску, пытаясь всё свести к дуэли. От кары за убийство было уйти труднее, даже несмотря на то, что его отец Соломон Мойшевич Мартынов был партнером по винному откупу Иллариона Васильевича Васильчикова, председателя Комитета министров и Государственного совета с 1838 по 1847 годы.

         Как произошло убийство, вряд ли когда-то станет известно. Но вот на то, что оно готовилось, указывают серьёзные факты. Ну, во-первых, надменные подонки, известной подлостью прославленных отцов (подонки написано умышленно), не могли простить разоблачительного стихотворение «Смерть поэта». И как ни старались радетели этих самых потомков-подонков доказать, что стихотворение бичует самодержавную власть, ничего не получилось. Во-вторых, Лермонтов, ещё ранее, задолго до подлого убийства Пушкина киллером Дантесом, одетым в бронированную кирасу, показал себя приверженцем Государя, о чём молчат учебники, молчат радетели Мартынова и ненавистники Лермонтова.

       Сохранились свидетельские показания губернского секретаря С.А. Раевского, обвиняемого в распространении стихотворения «Смерть поэта» о его отношениях с Лермонтовым и «о происхождении стихов на смерть Пушкина».

        Не будем касаться того, что сказано о стихотворении «Смерть поэта», обратим внимание на другое, более раннее стихотворение. С.А. Раевский писал:

       «…мы русские душою и ещё более верноподданные: вот ещё доказательство, что Лермонтов неравнодушен к славе и чести своего государя. Услышав, что в каком-то французском журнале напечатаны клеветы на государя императора, Лермонтов в прекрасных стихах обнаружил русское негодование противу французской безнравственности, их палат и т. п. и, сравнивая государя императора с благороднейшими героями древними, а журналистов – с наёмными клеветниками, оканчивает словами:

    

Так в дни воинственные Рима,

Во дни торжественных побед,

Когда с триумфом шёл Фабриций,

И раздавался по столице

Народа благодарный клик, –

Бежал за светлой колесницей

Один наёмный клеветник.

       Начала стихов не помню – они писаны, кажется, в 1835 году, и тогда я всем моим знакомым раздавал их по экземпляру с особенным удовольствием.

  Губернский секретарь Раевский.  21 февраля 1837».

      Раевский упомянул о стихотворение «Опять народные витии...», которое было написано Лермонтовым под влиянием блистательных поэтических творений Пушкина – «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина».

Опять, народные витии,

За дело падшее Литвы

На славу гордую России,

Опять шумя, восстали вы.

Уж вас казнил могучим словом

Поэт, восставший в блеске новом

От продолжительного сна,

И порицания покровом

Одел он ваши имена…

        Именно Пушкин «казнил могучим словом» европейских клеветников и пасквилянтов, которые организовали лживые нападки в печати на императора Николая I и на Россию. В 1834 году 13 января (по русскому стилю) – 25 января по французскому – в Брюсселе выступил польский демократ – ярый русофоб – Иоахим Лелевель с отвратительной и, конечно же, лживой – в польском духе – речью по случаю трёхлетней годовщины «свержения Николая I с польского престола», а в апреле 1834 года в журнале «Revue de Paris» была напечатана мерзкая статья об императоре Николае I. Были и другие пасквильные публикации в газетах и журналах. Европейские журнашлюшки, лживость которых особенно хорошо видна в наши дни в связи с событиями на Украине, в Сирии и других конфликтных зонах, продолжали свою мышиную возню и в 1835 году.

     Лермонтов выступил жёстко.

                    

Что это: вызов ли надменный,

На битву ль бешеный призыв?

Иль голос зависти смущенной,

Бессилья злобного порыв?..

Да, хитрой зависти ехидна

Вас пожирает; вам обидна

Величья нашего заря;

Вам солнца Божьего не видно

За солнцем Русского Царя.

        В этом стихотворении Лермонтов показал себя приверженцем Русского Православного Самодержавия…

 

Давно привыкшие венцами

И уважением играть,

Вы мнили грязными руками

Венец блестящий запятнать.

Вам непонятно, вам несродно

Все, что высоко, благородно;

Не знали вы, что грозный щит

Любви и гордости народной

От вас венец тот сохранит.

     

      В советских изданиях далее ставились отточия, поскольку из Лермонтова лепили, так же, как и из Пушкина, вольнодумца, осуждающего самодержавную власть, ну и, конечно, царя…

      Но, как известно, рукописи не горят. Вот эти слова…

Так нераздельны в деле славы

Народ и царь его всегда.

Веленьям власти благотворной

Мы повинуемся покорно

И верим нашему царю!

И будем все стоять упорно

За честь его как за свою.

 

         Ну как же можно было такое допустить до советского читателя, а тем более изучать в школе?! Тогда ведь трудно объяснить, почему же Лермонтова сослали за стихотворение, которое, кстати, понравилось наследнику престола цесаревичу Александру Николаевичу – будущему императору Александру II, да и сам поэт вызывал симпатии у младшего брата государя великого князя Михаила Павловича, заступавшегося за него, а императрица, спустя некоторое время, когда в печати появились главы «Героя нашего времени», буквально зачитывалась ими.

       Ну и завершил Лермонтов издёвкой в отношении клеветников…

Но честь России невредима.

И вам, смеясь, внимает свет...

       За стихотворение «Смерть поэта» Лермонтов был арестован. Но кто принял решение арестовать? Император? Так принято было говорить. Нет. Арест произвести решил член организованной преступной группировки, совершившей подлое убийство Пушкина А.Х. Бенкендорф, возглавлявший III отделение. Конечно, он обязан был доложить о своём решении государю, поскольку имя Лермонтова уже стало известным на всю столицу, и шествие этой известности по стране продолжалось.

       Стихотворение действительно распространялось стремительно. В.П. Бурнашев в воспоминаниях «М. Ю. Лермонтов в рассказах его гвардейских однокашников» отметил:

        «Нам говорили, что Василий Андреевич Жуковский относился об этих стихах с особенным удовольствием и признал в них не только зачатки, но и все проявление могучего таланта, а прелесть и музыкальность версификации признаны были знатоками явлением замечательным, из ряду вон».

       Но это было только начало. Через несколько дней, 7 февраля 1837 года Михаил Юрьевич Лермонтов дополнил стихотворение шестнадцатью гневными строками, которые начинались со слов «А вы, надменные потомки».

       А спровоцировало это добавление посещение Лермонтова его дальним родственником камер-юнкером Столыпиным, завсегдатаем враждебного России салона мадам Нессельроде, ну и полностью разделявшим антирусские взгляды.

      

       19 февраля Бенкендорф письменно доложил:

       «Я уже имел честь сообщить вашему императорскому величеству, что я послал стихотворение гусарского офицера Лермантова генералу Веймарну, дабы он допросил этого молодого человека и содержал его при Главном штабе без права сноситься с кем-нибудь извне, покуда власти не решат вопрос о его дальнейшей участи и о взятии его бумаг как здесь, так и на квартире его в Царском Селе. Вступление к этому сочинению дерзко, а конец – бесстыдное вольнодумство, более чем преступное. По словам Лермантова, эти стихи распространяются в городе одним из его товарищей, которого он не захотел назвать.

 А. Бенкендорф».

        Императору было уже многое понятно. Недаром он отчитал Бенкендорфа за то, что тот не выполнил его приказ и не предотвратил убийство Пушкина под предлогом так называемой дуэли.

        Что же оставалось делать государю? Взять Лермонтова под защиту так же, как и Пушкина? Но Пушкина он уберечь не смог. Отринуть заявления Бенкендорфа, оставить без внимания? Лермонтова надо было спасать, как не раз спасали Пушкина различными командировками под видом ссылок.

       Вспомним, что говорил император Пушкину во время беседы в Чудовом монастыре… Он прямо заявил: «Моя власть не безгранична». Ну и обратим внимание на замечание профессора В.М. Зазнобина об умении государей говорить, когда надо, двусмысленно. Увы, это необходимо, когда окружение, зачастую, сплошь лживо и враждебно.

         Император оставил резолюцию на французском языке: «Приятные стихи, нечего сказать». Это ключевая фраза. Но достаточно ли сил выказать своё личное отношение к «надменным потомкам, известной подлостью прославленных отцов», ко всем этим омерзительным Бенкендорфам, Нессельроде и прочим?

       Но что же делать далее? Вполне естественно, оставлять в столице нельзя. Лермонтов будет убит под видом дуэли непременно. «Надменные потомки известной подлостью прославленных отцов», то есть члены тайных ложь, хоть и запрещённых, но подпольно действующих, не простят разоблачения.

      Столетие спустя Константин Симонов сказал в романе «Товарищи по оружию»: «Война для военных – естественное состояние». Сильная фраза. Она мне запомнилась с того времени, когда я, будучи суворовцем Калининского суворовского военного училища, читал этот роман, предваряющий другие произведения – «Живые и мертвые», «Солдатами не рождаются», уже посвящённые Великой Отечественной войне.

       Естественное состояние? Значит отправка в действующую армию – дело вполне нормальное. Конечно, в случае необходимости можно придумать, мол, отправили, чтобы погиб. Но позвольте, Лермонтов окончил Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. Может ли считаться направление корнета в Гродненский гусарский полк наказанием? Его же не разжаловали, взыскание не объявили. Кстати, комментарии к тому или иному назначению по службе делались иногда – на потребу социального заказа – весьма забавные. К примеру, один из биографов сообщил о том, что от государя пришло распоряжение не использовать Лермонтова в особенно опасных местах. Опять ведь незадача. Государь заботится о поэте!? Биограф выкрутился таким образом… Государь, мол, опасался, что Лермонтов получит ранение, выйдет в отставку, вернётся в столицу и будет опасен своими произведениями. Почему-то сочтено, что государь будет опасаться именно ранения. Про возможную гибель, которая не исключена во всякой войне, будто и забыли.

 

       19 марта 1837 года поэт отправился на Кавказ и с середины мая до середины сентября провёл в Пятигорске. Тоже удивительное наказание. Что за странный отпуск от боевых действий, к которым ещё не приступил? Уж никак не получается жестокого наказания за страшное для государя стихотворение. Государь как раз не увидел ничего такого, что было направлено против него и его самодержавной власти. Так расценили либо намеренно те, кто был врагом и государю, и Пушкину, и Лермонтову, либо те, кто вообще ничего не понимал и не умел читать между строк. Не мог государь не знать и о стихотворении «Опять народные витии…». Там как раз полная поддержка государю.

 

        В июне 1841 года Лермонтов снова заехал в Пятигорск. Но вскоре военный комендант Пятигорска шестидесятидевятилетний полковник Василий Иванович Ильяшенков, дал ему совет как можно быстрее покинуть город для своей же личной безопасности. Ильяшенков, видимо, имел информацию о готовящемся убийстве, но не знал, откуда отходит угроза.

      Именно к Ильяшенкову прибыли Лермонтов и Столыпин, когда брошенная монетка указала им путь в Пятигорск. И они вместо пункта назначения отправились на воды, где комендант дал им разрешение на лечение, но тут же и дело завёл, так, на всякий случай, понимая, что один из этих гостей опасен не своим поведением, а тем, что может стать мишенью для уголовников, натянувших на себя тогу великосветских особ. Дело № 36 пятигорского комендантского управления именовалось: «О капитане Нижегородского драгунского полка Столыпине и Тенгинского пехотного полка поручике Лермонтове». Начато: 8 июня 1841 года. Окончено 23 июля 1841 года.

      Когда же Лермонтов и Столыпин явились 12 июля к коменданту с просьбой о продлении лечения, тот посоветовал Лермонтову покинуть Пятигорск, поскольку пребывание его здесь небезопасно. Выслушав полковника, Лермонтов написал несколько строк

 

Им жизнь нужна моя, – ну, что же, пусть возьмут,

        Не мне жалеть о ней!

В наследие они одно приобретут –

        Клуб ядовитых змей.

 

         Написал и уехал в Железноводск. Совет, данный Лермонтову, говорит о том, что он заботился не только о безопасности поэта, но и стремился избежать ненужных неприятностей.

        Лермонтов прекрасно понимал истинную причину ненависти к нему разоблачённых им «надменных потомков, известной подлостью прославленных отцов», что видно из его стихов, написанных в те дни.

 

Мои друзья вчерашние – враги,

        Враги – мои друзья,

Но, да простит мне грех господь благий,

        Их презираю я...

 

Вы также знаете вражду друзей

        И дружество врага,

Но чем ползущих давите червей?..

        Подошвой сапога.

 

        Но раздавить великосветских червей было не так просто. Мартыном, конечно, к великосветским не относился – это был рядовой червь, и Лермонтов, к сожалению, не оценил его опасность, поскольку вот этакие холуи бывают особенно страшны. Они готовы на преступление, если им обещаны награда и избавление от наказания. Ну а Мартынов, сын винного откупщика и сам уже заражённый духом отвратительного бизнеса, тем паче.

         Трус, торгаш и убийца Мартынов – и Лермонтов. Личности несопоставимые.

       Сколько ещё мог сделать для России величайший поэт, которого прочили в наследники творчества Пушкина! Кстати, напомню, Император Николай Первый, когда ему доложили о жестоком и подлом убийстве поэта, сказал:

       «Как жаль, что мы потеряли того, кто мог заменить нам Пушкина!»

       В тот день, когда в столицу пришло известие о гибели Лермонтова, императрица Александра Фёдоровна, супруга императора Николая I, писала С.А. Бобринской: «Вздох о Лермонтове, об его разбитой лире, которая обещала русской литературе стать её выдающейся звездой…»

       

       Ну а безобразные слова в уста Царя вложили лживые преступники – убийцы и Пушкина, и Лермонтова. Повторять ложь не хочется – она и так растиражирована врагами Православного Русского Самодержавия и России.

      

       Мы уже привели твердое заявление друга Лермонтова Руфина Дорохова, который слыл первейшим дуэлянтом: «Дуэли не было – было убийство».

     Кстати, Руфин Иванович Дорохов, храбрейший из храбрых офицер, подружился с Лермонтовым в 1840 году. Он высоко ценил отвагу и мужество Михаила Юрьевича и когда был ранен, именно ему передал свою команду «охотников», фактически спецназ того времени. Руфин Иванович был сыном знаменитого героя Отечественной войны 1812 года.

         И действительно. Дуэли не было. Было исполнения заказа на убийство, полученного от тех же «надменных подонков», что расправились с Пушкины. Они достаточно хорошо поняли, что имел ввиду Лермонтов в известных строках. Им надо было убрать того, кто мог заменить Пушкина, но убрать так, чтобы и волки были сыты и овцы целы.

  «Как в подобных случаях это бывало не раз, – пишет Висковатов, – искали какое-либо подставное лицо, которое, само того не подозревая, явилось бы исполнителем задуманной интриги. Так, узнав о выходках и полных юмора проделках Лермонтова над молодым Лисаневичем, одним из поклонников Надежды Петровны Верзилиной, ему через некоторых услужливых лиц было сказано, что терпеть насмешки Михаила Юрьевича не согласуется с честью офицера. Лисаневич указывал на то, что Лермонтов расположен к нему дружественно и в случаях, когда увлекался и заходил в шутках слишком далеко, сам первый извинялся перед ним и старался исправить свою неловкость. К Лисаневичу приставали, уговаривали вызвать Лермонтова на дуэль – проучить. «Что вы, – возражал Лисаневич, – чтобы у меня поднялась рука на такого человека».

 

        Ни о какой дуэли не слышала до убийства и Екатерины Быховец, письмо которой несколько подработали, но сохранился и подлинник…

        Вот строки из этого письма.

        «Пятигорск,1841 г. августа 5-го, понедельник

        Как же я весело провела время. Этот день молодые люди делали нам пикник в гроте, который был весь убран шалями; колонны обвиты цветами, и люстры все из цветов: танцевали мы на площадке около грота; лавочки были обиты прелестными коврами; освещено было чудесно; вечер очаровательный, небо было так чисто; деревья от освещения необыкновенно хороши были, аллея также освещена, и в конце аллеи была уборная прехорошенькая; два хора музыки. Конфет, фрукт, мороженого беспрестанно подавали; танцевали до упада; молодежь была так любезна, занимала своих гостей; ужинали; после ужина опять танцевали; даже Лермонтов, который не любил танцевать, и тот был так весел; оттуда мы шли пешком. Все молодые люди нас провожали с фонарями; один из них начал немного шалить. Лермонтов, как cousin, предложил сейчас мне руку; мы пошли скорей, и он до дому меня проводил…

      Этот пикник последний был…»

      Далее я приведу дополнение к письму, о которым умышленно забывали, дабы изменить дату пикника.

      О дуэли в письме ни слова… Не случайно у многих добросовестных исследователей снова и снова возникал вопрос: а была ли дуэль? Был ли вызов? И не на пикник ли примирения пригласил Мартынов Лермонтова, сказав, что будет ждать на поляне у дороги? Якобы на пикник!

        То, что никто ничего не знал о намечавшейся дуэли и не слышал, как Мартынов вызывал Лермонтова, подтверждает в очерке-расследовании Александр Владимирович Карпенко, профессиональный следователь, раскрывший немало сложных и запутанных дел, в числе которых были и заказные убийства. Как специалист высочайшего класса, он сначала с недоумением читал всё, что выдумано об убийстве Лермонтова, а затем занялся собственным расследованием и установил, что налицо лишь точные доказательства убийства. А вот что касается самой по себе дуэли, то доказательств того, что она произошла, нет ни единого!!

        Мартынов сочинял в собственных интересах, зная, что никто не может опровергнуть, потому что и разговаривали они один на один, и на Машуке они были вдвоём, когда он стрелял в спину, неожиданно выхватим пистолет, а Лермонтов сидел на коне.

        Мартынов врал нагло и уверенно. Свидетеля того, что произошло – Михаила Юрьевича Лермонтова – уже не было в живых. Никто вообще не знал о том, что назначена дуэль, да и Лермонтов, судя по его поведению в день гибели, тоже не подозревал, что «Соломонов сын» позвал его на Машук стреляться, а не просто выпить шампанского для примирения. Ящик или там коробка – в общем много бутылок – то всплывало, то исчезало, прежде чем совсем исчезнуть из материалов. «Секунданты» оправдывались – мол, хотели отметить дуэль, полагая, что она будет бескровной.

          Мартынов вынужден был сообщить властям, что Лермонтов убит. Один на один он встретился с Лермонтовым или были свидетели, точно сказать трудно, однако, всё же похоже, что был один. Просто убить и скрыться? Не скроешься. Он ведь не знал, кому и что рассказал Лермонтов о своей предстоящей встрече на Машуке.

          Естественно, с пылу с жару, он не в состоянии был достаточно безопасно для себя изложить своё вранье.

         Вот его первые показания, которые дал на следствии 17 июля 1841 года:       «С самого приезда своего в Пятигорск, Лермонтов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное. Остроты, колкости, насмешки на мой счёт одним словом, всё чем только можно досадить человеку, не касаясь до его чести. Я показывал ему, как умел, что не намерен служить мишенью для его ума, но он делал как будто не замечает, как я принимаю его шутки. Недели три тому назад, во время его болезни, я говорил с ним об этом откровенно; просил его перестать, и хотя он не обещал мне ничего, отшучиваясь и предлагая мне, в свою очередь, смеяться над ним, но действительно перестал на несколько дней. Потом, взялся опять за прежнее. На вечере в одном частном доме, за два дня до дуэли, он вызвал меня из терпения, привязываясь к каждому моему слову, на каждом шагу показывая явное желание мне досадить. Я решился положить этому конец. При выходе из этого дома, я удержал его за руку чтобы он шёл рядом со мной; остальные все уже были впереди. Тут, я сказал ему, что я прежде просил его, прекратить эти несносные для меня шутки, но что теперь предупреждаю, что если он ещё раз вздумает выбрать меня предметом для своей остроты, то я заставлю его перестать. Он не давал мне кончить и повторял раз сряду: – что ему тон моей проповеди не нравится; что я не могу запретить ему говорить про меня, то что он хочет, и в довершение сказал мне: «Вместо пустых угроз, ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я от дуэлей никогда не отказываюсь, следовательно, ты никого этим не испугаешь». В это время мы подошли к его дому. Я сказал ему, что в таком случае пришлю к нему своего Секунданта, – и возвратился к себе. Раздеваясь, я велел человеку, попросить ко мне Глебова, когда он приедет домой. Через четверть часа вошёл ко мне в комнату Глебов я объяснил ему в чём дело; просил его быть моим Секундантом и по получении от него согласия, сказал ему чтобы он на другой же день с рассветом, отправился к Лермонтову. Глебов, попробовал было меня уговаривать, но я решительно объявил ему, что он из слов самого же Лермонтова увидит, что в сущности, не я вызываю, но меня вызывают, – и что потому, мне невозможно сделать первому, шаг к примирению».

         Ну прямо самоубийцей Лермонтова выставил…

        Давайте посмотрим, чем же так оскорбил Лермонтов Мартынова? Тут уж свидетелей было достаточно, и описан эпизод многократно. Так, Аким Шан-гирей сообщил о том, что произошло в доме Верзилиных:

      «…Лермонтов сидел подле дочери хозяйки дома, в комнату вошёл Мартынов. Обращаясь к соседке, Лермонтов сказал:

       – Мадемуазель Эмилия, берегитесь – приближается свирепый горец».

       Ну и что же здесь такого, в этой фразе? Неужели за неё нужно убивать человека? Никаких других шуток в отношении Мартынова присутствующими не зафиксировано.

       А вот свидетельство самого Мартынова, что их разговор с Лермонтовым никто не слышал: «При выходе из этого дома, я удержал его за руку чтобы он шёл рядом со мной; остальные все уже были впереди…».

       То есть следователи удовлетворились заявлением того, кто сообщил им об убийстве пота, и не предприняли никаких попыток установить, правду ли он говорит.

       А что касается Глебова, то и вообще ни в какие ворота не лезет. Мартынов заявляет следователю, что просил Глебова быть его секундантом. И Глебов, якобы, отправился от его имени решить вопрос о дуэли. Мартынов, которого сразу посадили под арест, не успел сообщить Глебову, чей он секундант, и тот, когда его взяли на гауптвахту, объявил себя секундантом Лермонтова. Это, как ни странно, оказалось и для следователей, и для лжеписателей дуэли, делом совершенно нормальным.

         Но и это ещё не всё. Хоть дуэли в ту пору были и запрещены, существовали определённые, непреложные правила. Назначались секунданты с той и с другой стороны, которые заранее оговаривали условия дуэли, и обязательно привлекался доктор. Вспомним описание дуэли Печорина и Грушницкого, столько блестяще сделанного Лермонтовым в «Героя нашего времени». Там доктор активный участник поединка, даже участник мошенничества. Он же впоследствии вынул пулю из сражённого Грушницкого, чтобы всё представить, как несчастный случай – падение с горы. То есть Лермонтов прекрасно знал, что на дуэли должен был присутствовать доктор. Наверняка знал об этом и Мартынов. Но о докторе никто не позаботился? А это прямая обязанность секундантов. Почему же они не позаботились? Да потому что о дуэли до убийства и речи не было. Никто не знал и о предполагаемой встрече Мартынова с Лермонтовым на склоне горы Машук. Судя по тому, что ни Васильчиков, ни Глебов не могли объяснить, как добирались до места «дуэли», они там могли и вовсе не присутствовать.

        И это тоже ещё не всё. Лекарь Барклай-де-Толли, точно описал рану и ход пули. Выстрел был произведён в спину, пуля прошла снизу-вверх. В свидетельстве, подписанном лекарем Пятигорского военного госпиталя титулярным советником Барклаем де Толли, значится:

«…При осмотре оказалось, что пистолетная пуля попав в правый бок ниже последняго ребра, при срастении ребра с хрящом, пробила правое и левое лёгкое, поднимаясь в верх вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча…»

          Описание хода пули озадачил. Но одни радетели Мартынова тут же придумали, что вообще выстрел произведён был из зарослей Машука, другие заявляли, что Лермонтова поставили на возвышенность, а Мартынова значительно ниже, а потому он вынужден был стрелять снизу вверх. Но почему же в спину? А-а-а, да ведь Лермонтов изгибался, крутился, вертелся и так далее.

       Даже придумали историю, подобную «дантесовской пуговицы», которая, якобы, спасла французского киллера. Мол, в кармане Лермонтова лежало бандо, украшение для волос, которое забыла Екатерина Быховец.

         Для того, чтобы ввести в оборот это самое украшение, перенесли участие Екатерины Быховец в пикнике на десяток дней. Подумаешь! Какая, мол, разница. Но вот незадача. Опубликовано письмо этой барышни, в котором открывается правда. Вот строки из письма Екатерины Быховец, написанного в Пятигорске «1841 г. августа 5-го, понедельник».

      «Как же я весело провела время….». Письмо цитировалось суть выше, но без завершающей фразы… Вслед за фразой: «Этот пикник последний был», есть ещё одна: «ровно через неделю мой добрый друг убит, а давно ли он мне этого изверга, его убийцу, рекомендовал как товарища, друга!»

      Вот так. Ровно через неделю, а не в тот же день.

        А ведь всё гораздо проще. Очень точно всё разложил по полочкам в своём расследовании Александр Владимирович Карпенко:

       «Что произошло потом у подножия Машука, кто и когда туда приехал, ход самой дуэли – всё это мы знаем из путаных показаний людей, заведомо симпатизировавших Мартынову. Но события могли происходить и иначе. Например, Мартынов и Лермонтов просто договорились о встрече. Уже на месте Мартынов (после резкого разговора?) с близкого расстояния выстрелил в сидящего на лошади поэта (потому такой угол проникновения пули в тело). После чего бросился к Глебову: выручай, была дуэль с Лермонтовым без секундантов, я его убил! Придумывается «сценарий» (но спешно, с массой нестыковок)».

      Убийцы, стараясь замести следы, предпринимали некоторые характерные действия. Внезапно Глебов был отпущен с гауптвахты для лечения в Кисловодск, на 2 (!!!) дня. Курс лечения в Кисловодске в советское время в военном санатории был 26 дней! Два дня – это не лечение? Зачем ездил? Он привёз пистолеты, якобы, дуэльные. Причина? Лекарь усомнился, что с расстояния, определённого для поединка, можно было сделать такую рану из того пистолета, что был приобщен к следствию. Поэтому и привезли пистолеты крупного калибра. И ведь Глебова отпускали за ними! Всё следствие было под зорким оком «надменных подонков, известной подлостью прославленных отцов».

А чего стоят только согласование в переписках, распределение ролей на дуэли. Путались, кто и чьим был секундантом. Ведь все были под стражей, а потому договорить уже в явь не могли. Глебов в начале был назван секундантом Мартынова, потом стал зваться секундантом Лермонтова. Он лгал так же, как и все. Видимо, прилично запугали, могли пообещать его одного во всём виновным сделать. Тем более у двух «секундантов» было железное алиби – они присутствовали на обеде…

 Об этой путанице Александр Карпенко пишет так:

  «Записка Глебова в тюрьму Мартынову: «…прочие ответы твои согласуются с нашими, исключая того, что Васильчиков поехал со мной; ты так и скажи. Лермонтов же поехал на моей лошади – так мы и пишем... Надеемся, что ты будешь говорить и писать, что мы тебя всеми средствами уговаривали… ты напиши, что ждал выстрела Лермонтова».

       Это пишет человек, который и сейчас в лермонтоведении считается другом Лермонтова!

      Комментарий автора: Зачем они инструктировали Мартынова, как надо говорить, кто, как и на чем ехал? Так уж это важно?  Важно! Потому что этой поездки не было. Лермонтов ехал из Железноводска и в трактире мадам Рошке, что находился в пос. Шотландка, (на пути в Пятигорск) остановился пообедать. Его там видели примерно за час до смерти. Так мог офицер, прошедший войну, готовившейся к дуэли, спокойно набивать свой желудок едой. Раны в живот тогда, были самые опасные. Зачем надо было выдумывать не существовавшую поездку из Пятигорска? Бытует мнение, что таким путем они скрывали участие в дуэли Столыпина и Трубецкого. Неубедительно!»

      Таков вывод настоящего, серьёзного следователя, нашего современника, раскрывшего много очень сложных дел. Но гибель Лермонтова расследовали слуги надменных подонков. Чего же от них ожидать? Верили на слово убийцам.

К примеру, Васильчиков, сын компаньона Соломона Мойшевича Мартынова по винному откупу, сочинял:

        «Собственно секундантами были: Столыпин, Глебов, Трубецкой и я. На следствии же показали: Глебов себя секундантом Мартынова, я – Лермонтова. Других мы скрыли: Трубецкой приехал без отпуска и мог поплатиться серьёзно; Столыпин уже раз был замешан в дуэли Лермонтова, следовательно, ему могло достаться серьёзнее».

       Он, поскольку и сам, вероятнее всего, не был на месте убийства, не знал о том, что Столыпин и Трубецкой находились на обеде у Голицына.         

       По поводу того, как всё происходило на самом деле, появилось впоследствии такое количество версий, что проглядывалось совершенно явное намерение создать калейдоскоп, при котором правда не может пробиться на поверхность.

       Таким образом, совершенно не случайно Руфин Дорохов сделал вывод: «Дуэли не было – было убийство!»

       Ну а далее началось очернение Лермонтова, причём начали его убийцы. Прежде всего, конечно, Мартынов. Подпевал ему князь А.И. Васильчиков, принявший на себя роль секунданта. Он называл Михаила Юрьевича заносчивым, задорным, нестерпимым и так далее. А потом это стало укореняться в литературе. Кажется, Геббельс утверждал, что ложь, повторяемая сотни раз становиться правдой. Конечно, с нашей точки зрения, правдой в кавычках. Но люди с тёмными душами готовы принимать ту правду, которая по душе этим душам.

       Мартынов, пригласив Лермонтова на склон Машука, чтобы выпить на мировую шампанского – наличие ящика шампанского фигурирует в некоторых описания – ждал не с бокалами, а с заряженным пистолетом. Он всё решил – Лермонтов будет убит. Ну а Михаил Юрьевич, пообедав, по пути, в весёлом расположении духа приехал на место встречи. Наверное, решил, что обед – не помеха к дружескому приёму шампанского, столь модного в те времена. Машук – живописнейшая гора. Она чем-то даже отдалённо напоминает знаменитый крымский Аю-Даг, тоже склоны с одной стороны несколько кручи, с другой – более отлоги.

       Вот и поляна. А на поляне – один Мартынов. Естественно, не сходя с лошади, Лермонтов мог, осматриваясь в поисках других участников пикника, обернуться. Воспользовавшись этим, Мартынов быстро подошёл со спины и выстрелил в упор. Таким же вот образом трусливый декабрист Каховский, подло и коварно подошёл сзади к Милорадовичу, гарцевавшему на коне и убеждающему войска разойтись с площади, и выстрелил. Трус убил «храбрейшего из храбрых», как называли генерала Милорадовича…

        Присутствовал ли Глебов при выстреле или подошёл позже, не известно. Александр Карпенко полагает, что, выстрелив в Лермонтова, Мартынов помчался к Глебову, чтобы рассказать о, якобы, случившейся дуэли. Глебов потом рассказывал, что рыдал, положив голову убитого Лермонтова себе на ноги. Мартынов показал, что попрощался(!) с убитым Лермонтовым и уехал. Цинизм зашкаливает. Лермонтов был тяжело ранен и, возможно, его ещё можно было спасти. Но врача-то не было. Это на дуэль врача приглашать – обязательное правило, нерушимое правило, твёрдое правило! А кто же врача на убийство по сговору приглашает? Потому и не приглашали, что ни о какой дуэли речи вообще не было. И замыслов поединка не существовало. И вызова не было. Иначе бы врача, конечно, пригласили бы.

         Мы можем только догадываться, кто заказал Мартынову убийство Лермонтова – собственное, главари банды «надменных потомков, известной подлостью прославленных отцов» известны.

          Совершив убийство, «стали искать врача». Беру в кавычки не случайно. Что за поиски длиной почти в три часа? Далеко, мол. Да там вообще нет этого вот «далеко». Я восемь раз отдыхал в Пятигорском военном санатории и каждый день обязательно трижды обходил Машук по терренкуру длиной в 10 километров. Так вот, один круг ускоренным шагом – это примерно 1 час 30, ну максимум 1 час 45 минут. Это весь маршрут. А расстояние от места дуэли до церкви, которая уже действовала во времена Лермонтова, идти около 20 минут. А за церковью – вот он, город. До «Домика-музея Лермонтова» – дома Верзилиных – от места дуэли ходу минут 30. Все члены организованной преступной группировки были молодыми, достаточно спортивными людьми, к тому же они сами показали, что при них были, и запряжённые дрожки, и лошади под сёдлами. Верхом и вовсе минут за 10 добраться можно.

        Так неужели же, на поиски доктора нужно два-три часа?

       Нет. Дело в другом. Лермонтов, судя по тому, что показал его слуга, был жив ещё тогда, когда его в примерно в 9 вечера везли в город. По словам словам Александра Карпенко, «имеется свидетельства слуги Христофора Саникидзе, который сообщил, что когда мы везли Михаила Юрьевича, он был ещё жив, стонал и едва слышно шептал: умираю, потом на половине пути затих, умер».

      То есть почти три часа тяжело раненый Лермонтов лежал на склоне Машука, и его убийцы из организованной преступной группировки ждали, когда же он умрёт, и можно пригласить врача для констатации смерти. Вот уж поистине чикатилы девятнадцатого века. Ну как это можно наблюдать за раненым, которого ещё можно спасти и равнодушно ожидать последнего вздоха?         

         Вот попробуйте сказать, к примеру, что Иоанн Грозный сына не убивал. Ох как зашипят историки… Строго потребуют: «докажите, что не убивал»! А ведь сначала надо доказать, что убил. А это не доказано. Так и здесь. Предвижу вопли «надменных потомков» нынешних дней. А ну докажи, что дуэли не было! До-ка-жи… Ответ прост. Докажите, что дуэль была, не касаясь того, что заявлено убийцей и соучастниками убийства. И сказать будет нечего. Гораздо вернее выглядит жестокое и коварное убийство без всяких там выдуманных в разных вариантах воплях: «Сходитесь!» «Стреляй же!» И так далее, причём с угрозой «А то разведу дуэль!» То есть прекращу поединок. Причем у разных авторов вопли издавали разные «секунданты». Авторы повинны только в том, что читали разные показания.

         Как тут не вспомнить строки из замечательной песни Игоря Талькова, посвящённой судьбе истинных поэтов:

 

Они уходят, выполнив заданье

Их отзывают высшие миры.

Неведомые нашему сознанью

По правилам космической игры.

Они уходят, не допев куплета

Когда в их честь оркестр играет туш

Актёры, музыканты и поэты

Целители уставших наших душ.

 

 

 

 

Ну а теперь несколько слов, совершенно не обязательных и бездоказательных. Просто, личные заметки.

Мне посчастливилось отдыхать в тех изумительных краях много раз. Впервые я приехал в Пятигорский военный санаторий в августе 1977 года. Затем я отдыхал там в 1978, 80, 81, 86, 87, 88, 89 годах, да ещё ездил в командировки в этот настоящий рай три или четыре раза. С 1978 года я уже работал в военной печати, но заниматься журналистским расследованием было бессмысленно, да и в голову не приходило, поскольку всё казалось настолько точным и ясным. Злая шутка – вызов – дуэль – гибель поэта.

И всё же иногда доводилось говорить с местными жителями, причём, даже очень старших поколений, которые от своих предков знали некоторые подробности, не вписывающиеся в официальные установки. Так вот уже тогда я неоднократно слышал о том, что потом прочитал в воспоминаниях современников: «Дуэли не было – было убийство». Об этом утверждении боевого побратима Лермонтова Руфина Дорохова, мы ещё поговорим, но ведь и многие пятигорчане ещё в конце семидесятых, утверждали то же самое. Правда, рассказывали они, то что знали от своих предков только в приватных беседах. В советское время у каждого человека в разной мере присутствовал так называемый «внутренний цензор», особенно у людей более старших поколений.

  В 1988 году я был назначен редактором пятитомника «Последние письма с фронта». Вот тогда, приезжая в командировки в города Кавминвод, я уже подолгу беседовал со многими людьми, знавшими тех, кому посвящался этот пятитомник, то есть, порою, уже очень пожилыми людьми. В тома были включены письма по годам войны – письма 1941 года собраны в первом томе, 1942 года – во втором и так далее. Письма включались только тех бойцов и командиров, которые не вернулись с фронта. И комментарии к ним. Перед одной из поездок я прочитал в журнале «Молодая гвардия» размышления офицера, специалиста по баллистики, который, изучив материалы, особенно вскрытия, сделал вывод, что, поскольку пуля прошла снизу-вверх, выстрел был произведён, видимо, откуда-то из низины что ли. Ну и высказал предположение, что, может быть, стрелял не Мартынов, а нанятый киллер.

        Разговорившись с одним из пожилых пятигорчан, я рассказал о статье. Собеседник мой очень разгневался, воскликнул:

        – Как не Мартынов?! Он, он, негодяй (не ручаюсь, что сказано именно негодяй, а не что-то покруче, просто не запомнилось, поскольку отпечаталось главное). Он… Он заманил Лермонтова на Машук и убил там.

       И сообщил, что ему рассказал о том его отец, а его отцу – его отец…

       Он уж точно не помнил кто, но, твёрдо знал, что кто-то видел, как сначала на Машук проехал Мартынов, а через некоторое время и Лермонтов. И тут же выстрел… А потом уж потянулись туда и другие офицеры. Надо полагать «секунданты».

       Возможно даже кто-то видел, как всё происходило. Ведь место дуэли не так далеко от церкви и кладбища, на котором было первое захоронение погибшего поэта. А церковь – и ныне действующая – была на окраине города, да и в восьмидесятые практически тоже. Рядом – только санаторий «Ленинские скалы», ну и несколько ниже него по склону – Военный санаторий.

       Всё это я выслушал, принял к сведению. Но… Ни в коей мере не выставляю как факт в данном повествовании. Просто, информация к размышлению, дополнительная к неопровержимым, просто сражающим наповал фактам, о которых почему-то долгие годы никто не задумывался.

       А здесь, просто речь шла о героях войны. Мы собирали в сборнике письма, тех кто погиб, среди которых обязательно публиковалось самое последнее. Не мог же я прервать этот разговор и попросить под запись, да с указанием имени и фамилии, начать записывать такие истории. Но и не мог не заинтересоваться такими рассказами, поскольку и гибель Пушкина, и гибель Лермонтова не могли не волновать. И каждому здравомыслящему человеку ясно, что это звенья одной цепи, что и Александра Сергеевича, и Михаила Юрьевича убили именно «надменные подонки».

 

 

 

      

     

      

     

    «Вспомнишь и лица, давно позабытые…»

 

       Раннее зимнее утро. За вагонным окном Франция.

       Поезд мчится, рассекая туманную пелену, мчится сквозь меняющиеся пейзажи, иногда так похожие на далёкие, российские.

               

       В купе женщина. Немолодая, далеко немолодая, этак лет… Нет, нет, стоп. Возраст женщины называть непринято, да и количество прожитых лет, зачастую, называй или не называй, ничего не дают.

       На лице – следы былой красоты. Впрочем, былой ли? Ведь бывает красота, которая не становится былой долгие годы. Бывает красота вечной, то есть, дарованной Богом на весь век земной. Такое случается у женщин одухотворённых, женщин, проживших достойно, достойную жизнь.

       Купе удобно, уютно. Женщина в купе одна. Она одна уже не только в купе, она одна в жизни, по, увы, не зависящим от неё причинам. Она, словно последняя из могикан, если перефразировать название известной книги.

       Женщина смотрит в окно вагона, а за окном – нивы, которые кажутся в тумане печальными. Нивы – широкие поля… Здесь они редкость, а потому женщина смотрит на них, не отрывая взгляд. О, как этот пейзаж напоминает Россию!

        Она – русская. До мозга кости Русская. Она тоскует по России. Она русская, хотя от рода польского. Имя её – Матильда Кшесинская. Если точно – Матильда Феликсовна Кшесинская, а теперь вот – Светлейшая княгиня Романовская-Красинская… Но это теперь. Всему миру она известна именно как Матильда Кшесинская.

       Она любуется заснеженным пейзажем и включает небольшой портативный магнитофон, который любит возить с собой. В купе мягко вливаются звуки романса и слова, такие вдохновенные и чарующие…

    

Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые…

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые,

 

      Боже! Как трогают душу, как заставляют замереть сердце эти проникновенные слова Ивана Сергеевича Тургенева, такого родного своей любовью к России, к русскому языку… Здесь, на чужбине, именно великолепный, чистый, живой русский язык Тургенева, Бунина, Телешева, Пришвина спасает от окружающего гавканья  «двунадесяти язык» Европы.

        А в её памяти лица… Лица, хоть и давно ушедшие, но не позабытые. Боже! Сколько лет прошло, как давно она рассталась с Россией! Она покинула её в 1920-м, покинула совсем ещё молодой женщиной. Да, да, к ней можно вполне – и это будет справедливо – отнести словосочетание «совсем ещё молодой», потому, что она – Кшесинская.

       Она глядит в окно, прикидывая, сколько же лет минуло, но она ещё не знает, потому как такого никому не дано знать, что 48 лет, в которые она уехала из России, даже ещё не половина того жизненного пути, который отмерил ей Всевышний на земле.

       А романс звучит…

 

Вспомнишь обильные страстные речи,

Взгляды так жадно, так робко ловимые.

Первая встреча – последняя встреча –

Тихого голоса звуки любимые,

 

      Сколько было обильных и страстных речей в её жизни! Сколько было взглядов жадно и робко ловимых. Романс чарует, завораживает, он настраивает на воспоминания…

      И в туманной вуали, что расстилается за окном, мелькают лица. Вот строгое, мужественное лицо русского богатыря, Императора Александра III… А рядом юное прекрасное лицо наследника престола цесаревича Николая. Вот картинка первой встречи с цесаревичем и горькое видение встречи последней.

     И снова звучат слова, проникающие в самое сердце…

 

Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,

Многое вспомнишь родное, далёкое,

Слушая рокот колёс непрестанный,

Глядя задумчиво в небо широкое,

 

     Жестокое слово разлука слишком рано ворвалось в её жизнь. Было много разлук, было много потерь в этой жизни. Но первая разлука с любимым особенно памятна, и боль от неё так и не отпускает всю жизнь.     

     Лица, лица в туманной вуали за окном, и рокот колёс непрестанный, монотонный. А над всем этим – небо. Но сколько и как задумчиво не гляди в него, оно не такое широкое, не такое бездонное как в России. А сейчас и вовсе скрытое туманом. И туманом прожитых лет скрыто многое, очень многое, но не лица.

     За разлуками – встречи. Вот суровый и мужественный великий князь Сергей Михайлович, чьё нежное сердце, преданное сердце скрыто для многих. А вот совсем ещё юное лицо великого князя Андрея Владимировича и его смущенный извиняющийся голос – неосторожным движением он уронил бокал, напрочь испортив платье Матильды.

      Вспомнив это, она улыбается. Что там платье – она никогда не страдала вещизмом. Легко приходили вещи, легко расставалась с ними, кроме тех, что памятны, очень памятны. Ведь для человек с большой буквы дороговизна вещей именно в той памяти, которую они хранят в себе…

      А вот внезапно всплывает в мутном окне шумная ватага выпускниц Императорского театрального училища. И голос наставницы, объявившей, что начинается репетиция выпускного концерта, на который приглашён сам Государь Император Александр III, да не один, а с супругой и с наследником престола цесаревичем Николаем.

      Кажется, уже тогда забилось сердце. Так всё-таки кажется так, или действительно забилось? Почему? Она же не могла знать заранее, что произойдёт на выпускном, во что всё происшедшее, выльется в дальнейшем. И ещё вспомнилось то, о чём узнала она уже потом. В тот самый промозглый мартовский день, когда начались репетиции выпускного балетного спектакля, об этом спектакле шёл разговор в императорской семье, причём, разговор этот касался именно её, Матильды Кшесинской, тогда ещё совсем не известной цесаревичу, но известной его родителям.

     Март, трагический месяц для Дома Романовых. Кто тогда в марте 1890 года знал, что произойдёт ровно через 17 лет с Россией? 17 – не мистическое ли число? Ведь 17 октября 1888 года произошло крушение Императорского поезда… Дерзкое и наглое покушение тех, кто мечтал пустить под откос не только того, кто как раз хранил Россию, слегка «подмораживая» её, но и саму Россию на радость алчным западным хозяевам.

      Но Матильде Феликсовне не хотелось думать о печальном, она вспоминала о том озарении, которое пришло в день выпуска и том, что говорили в императорской семье о ней в тот самый час, когда она начинала репетицию выпускного балетного спектакля...

Советские партизаны вредили фашистам как могли и чем могли. Это, без преувеличения был "второй фронт" у гитлеровцев в тылу. Немцы боролись с партизанами изо всех сил. В том числе и на пропагандистском фронте. Предлагаю вашему вниманию несколько немецких антипартизанских плакатов

 

Матери, прячьте своих детей от "жидовских бандитов"  Один экземпляр "жидовского бандита" представлен на заднем плане. Чтоб не ошибиться при встрече

Опять уговаривают матерей не пускать детей к партизанам. Очевидно дети активно партизанам помогали

Здесь, почему то, с партизанами борется Тарас Бульба. Хорошо хоть не Чичиков с Хлестаковым. Очевидно фашисты полагали, что Тарас Бульба это такой украинский фольклорный герой типа греческого Геракла

И опять им мерещатся евреи. Видать как заточили себе пропагандисты руки под антисемитизм, так и переточить не получилось

Ну полиция для борьбы с партизанами нужна конечно. Однако какой же должен быть образцовый борец с партизанами? А вот какой

 

Изменить надпись и картинка покатит под лейблом "Кулак поджигает колхозный урожай. Борись с кулаком"

Интересно, но в пропаганде направленной на русских потребителей антисемитизма нет. Вот например

А вот в плакатах расчитанных на украинцев, пожалуйста

Вообщем жиды и партизаны, а особенно партизаножиды они украинцам враги. А вот:

Так, что давайте поскорее пойдём:

Куда эти шляхи привели, пошедших по ним, сейчас уже известно

27 января 2017 года исполняется 180 лет с того горького для России дня, когда одетый в кольчугу киллер Дантес по-европейски подло убил Русского гения Александра Сергеевича Пушкина. К этой дате приурочена очередная книга серии "Любовные драмы". Представляем из неё несколько глав. 

«…Поединок… до гибели или ранения…»

                      

          1.  УБИЙСТВО  ПУШКИНА - подлая месть «надменных потомков»

 

       Над головой Русского гения нависли чёрные тучи зла и ненависти. Чем успешнее развивалось его творчество, тем поспешнее готовилась расправа.

       Тёмные силы Европы не могли простить нам своего позора на полях России в 1812 году. Несметные полчища «двунадесяти язык», профессиональные грабители и бандиты, объединённые «французским Гитлером» Наполеоном, пополнявшим своими походами музей грабежа Лувр, алчной шакальей стаей ворвались на просторы Русской Земли в июне 1812 года. Вошло около шестисот тысяч человек. Кроме того, постоянно прибывали всё новые и новые подкрепления из Европы, взамен тех, что были зарыты Русскими героями на полях сражений. Не менее миллиона пересекли границу России с запада на восток. Назад вернулось около 20 тысяч, да и то с Петербургского направления. На центральном направлении уцелели лишь сам Наполеон, бежавший под защитой верных войск, да единицы из обезумевших от страха, голода и холода корпусов. Корпус Мюрата – весь целиком – уместился после Березины в крестьянской избе.

       И Запад решил отомстить России. Отомстить в год 25-летия своего позора. Отомстить убийством Русской славы, Русского гения – Александра Сергеевича Пушкина, ставшего верным и надёжным соратником ненавидимого тёмными силами Запада Императора Николая Первого.

       Прежде всего, взялись за организацию травли поэта.

       Бенкендорф, близкий к самым тёмным слоям «велико» светской черни, пытался найти, отчасти, и по её заданию, поводы для преследований Пушкина, но не находил их. Сексоты и соглядатаи доносили: «Поэт Пушкин ведёт себя отменно хорошо в политическом отношении. Он непритворно любит Государя».

       И Пушкин сам подтверждал такое своё отношение. Известна выдержка из его письма к жене, Наталье Николаевне, посвящённая трём Царям:   

       «Видел я трёх Царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий, хоть и упёк меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвёртого не желаю: добра от добра не ищут».

       «Велико» светская чернь не хотела мириться с тем, что Пушкин потерян, как бунтарь, как разрушитель государства, что он превратился в соратника Императора, в Русского государственника и политического мыслителя, принявшего идею Православия, Самодержавия, Народности.

       Как водится, посыпались клеветы и наветы, по масонскому принципу «клевещи, клевещи – что-нибудь да останется». Всем был известен высокий моральный облик Государя Императора Николая Павловича. Что бы возбудить в нём недовольство Пушкиным, от имени поэта стали сочинять всякого рода пошленькие вирши, графоманские эпиграммы, мерзкие анекдоты и целые произведения развратного и антихристианского толка. К числу подобных относится и известная «Гаврилиада», авторство которой не только приписали Пушкину, но и включили, да и что там говорить, до сих пор включают в избранные издания и собрания его сочинений.

       Узнав об этом пасквиле, Пушкин поспешил заверить Государя, что поэмы той не писал и готов доказать это. Николай Первый повелел ответить поэту следующее:

       «Зная лично Пушкина, я его слову верю. Но желаю, чтобы он помог правительству открыть, кто мог сочинить подобную мерзость и обидеть Пушкина, выпуская оную под его именем?».

       Во лжи и клевете особенно преуспевал некто Булгарин, весьма яркий представитель «велико» светской черни. Его журнал «Северная пчела» старалась больнее ужалить поэта, скомпрометировать его в глазах высоконравственного Государя, что бы поссорить единомышленников и соратников. Но и этот заговор провалился. Николай Павлович, прочитав несколько номеров журнала, пометил на полях, что «низкие и подлые оскорбления обесчестивают не того, к кому относятся, а того, кто их написал».

        Государь приказал Бенкендорфу вызвать на беседу в тайную полицию Булгарина и запретить печатать подобные пасквили, а если не поймёт, вообще закрыть пасквильную «пчелу».

        Но напрасно Государь верил Бенкендорфу. Этот активный член Ордена русской интеллигенции лишь разыгрывал преданность престолу, а на деле был одним из самых лютых врагов Самодержавия, Православия, России и Русского Народа. Русское общество, в значительной степени состоящее из подобных бенкендорфов, было уже серьёзно, почти безнадёжно больным. Недаром, ощущая это, супруга Николая Павлович Александра Фёдоровна с горечью писала в одном из писем:

        «Я чувствую, что все, кто окружают моего мужа, неискренни, и никто не исполняет своего долга ради долга и ради России. Все служат ему из-за карьеры и личной выгоды, и я мучаюсь и плачу целыми днями, так как чувствую, что мой муж очень молод и неопытен, чем все пользуются».

       Да и сам Государь Император Николай Павлович чувствовал это. Недаром он как-то заметил, что «если честный человек честно ведёт дело с мошенниками, он всегда остаётся в дураках».

       Клеветнические выпады в его адрес были не менее жестокими и омерзительными, нежели в адрес Пушкина. И в этом Царь и поэт были как бы товарищами по несчастью. В письме к цесаревичу от 11 декабря 1827 года, то есть через два года после восшествия на престол, Государь признавался:

       «Никто не чувствует больше, чем я, потребность быть судимым со снисходительностью, но пусть же те, которые меня судят, имеют справедливость принять в соображение необычайный способ, каким я оказался перенесённым с недавно полученного поста дивизионного генерала, на тот пост, который я теперь занимаю».

       Пушкин искренне вставал на защиту Императора, всегда оставаясь в числе очень и очень немногих его соратников.

       Попытка оклеветать Пушкина и посеять раздор между поэтом и Государем сорвалась. Ну а поскольку принцип «клевещи, клевещи – что-нибудь да останется», оказался не действенным, «велико» светская чернь, сплетавшаяся подобно навозным червям в навозном салоне мадам Нессельроде, «австрийского министра Русских иностранных дел», получила из Европы указание физически устранить поэта. Действовать предполагалось совместно с залётными иноземными тварями, примчавшимся в Россию «на ловлю счастья и чинов». «Велико» светскую чернь пугало то, что Пушкин всё в большей степени становился трибуном «Православия, Самодержавия и Народности».

        Черни оставалось только найти бессовестного убийцу из числа инородцев, ибо ни один честный человек в России не посмел бы поднять руку на Русского гения, а бесчестный доморощенный ублюдок, каковых, увы, уже было немало, просто бы побоялся это сделать. На роль киллера выбрали хорошо подготовленного стрелка Дантеса.

       Уже не столь прочный как в Московском Государстве трон Русских Царей в XIX веке обступала жадная толпа «надменных потомков», по меткому определению Михаила Юрьевича Лермонтова, «известной подлостью прославленных отцов». Лермонтов ни в коей мере не имел в виду Царствующую Династию, как это, порой, пытались выдумать потомки «велико» светской черни и выкормыши Ордена русской интеллигенции. Он имел в виду лицемерных и лживых сановников, игравших роль верных слуг престола, а на деле всеми силами старавшихся разрушить Самодержавие.

       Кого только не было средь тех навозных червей, что разрыхляли монолит государственной власти, подтачивая его тайно и неуклонно.

       Князь А.Я. Лобанов-Ростовский в своих записках назвал высший свет, который сам себя наименовал «высшим» и назначил в «высшие», ханжеским обществом людей мнивших себя Русской аристократией. Увы, люди с дефицитом серого мозгового вещества часто мнят себя великими, часто подделываются под аристократию, ибо им мало того, что они уже и без того паразитируют на теле России, приуготовляя ей гибель. Им хочется к роскоши, как правило, достигнутой плутовством, присовокупить ещё и какие-то моральные титулы. Ныне, к примеру, так называемые новые русские, которых точнее назвать псевдо русскими, придумали, что они – элита. И кругом пестрят объявления – элитные посёлки, элитные дома, элитные рестораны и прочая, и прочая, и прочая…И невдомёк им, что мало самим себя назвать элитой, важно, чтобы народ воспринял эти сливки общества элитой, но как же их можно назвать элитой, если, по сути, по своему нравственному и моральному состоянию, они представляют собой лишь самую мерзкую навозную чернь, столь немилосердно осуждённую и высмеянную Александром Сергеевичем Пушкиным.

       У этой черни свои кумиры, свои обожаемые лидеры, свои обожаемые графоманы, именуемые самою чернью писателями, даже свой язык: «не тормози – сникерсни», который не понимают даже созданные их зарубежными союзниками компьютеры, или «после обильного пиара, сходи в самет и сделай брифинг», или «оттянись со вкусом». Их язык звучит в телесериалах, где в уста сотрудников правопорядка вложен бандитский лексикон, который даже цитировать стыдно. Впрочем и смысла нет цитировать, ибо люди, принадлежащие к истинно культурному слою Русского народа, а не возомнившие себя некоей элитой, почти ежедневно слышат все эти мерзости, обильно изливающиеся из поганых ящиков, и возмущаются ими.

       Милиция в телесериалах завёт себя ментами, оружие – стволами, деньги – баблом и прочее, далее уже совсем неприличное льётся из уст героев сериалов. И на всём этом воспитывается подрастающее поколение, воспитываются мальчишки, впитывая с жижей телесериалов не чудеса чудные и прекрасные Великого Русского Языка, блестяще использованного в своих произведениях Пушкиным и воспетого Тургеневым, а то, что, тужась от умственных запоров перед компьютерами, наделали «гениальные» кумиры псевдорусской интеллигенции.   

       Всё это – несомненные достижения и успехи выкормышей так называемого ордена русской интеллигенции. Ведь ново–, а точнее псевдо-русские являются истинными интеллигентами. Да, да – я не оговорился. Ведь что такое интеллигенция? Давайте разберёмся.

       Религиозный мыслитель Русского зарубежья Георгий Петрович Федотов писал, что интеллигенция это специфическая группа, «объединяемая идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей» – это «псевдоним для некоего типа личности…, людей определенного склада мысли и определенных политических взглядов». Недаром Константин Петрович Победоносцев в своё время писал Вячеславу Константиновичу Плеве: «Ради Бога, исключите слова «русская интеллигенция». Ведь такого слова «интеллигенция» по-русски нет. Бог знает, кто его выдумал, и Бог знает, что оно означает…»

       Министр Внутренних Дел В.К. Плеве пришёл к выводу о нетождественности интеллигенции с понятием «образованная часть населения», о том, что это «прослойка между народом и дворянством, лишённая присущего народу хорошего вкуса». Он писал: «Та часть нашей общественности, в общежитии именуемая русской интеллигенцией, имеет одну, преимущественно ей присущую особенность: она принципиально и притом восторженно воспринимает всякую идею, всякий факт, даже слух, направленные к дискредитированию государственной, а также духовно-православной власти, ко всему же остальному в жизни страны она индифферентна».

       Вот такое племя боролось с правдой о прошлом Отечества Российского, вот такое племя боролось с настоящим, порою, не отдавая себе отчета, что ждёт его в будущем. Ущербность ума не позволяла предвидеть свою судьбу, которая оказалась ужасной и кровавой.

       Военный историк Генерального штаба генерал-майор Е.И. Мартынов, так же как и Плеве, убитый бомбистом-интеллигентом, писал: «Попробуйте задать нашим интеллигентам вопросы: что такое война, патриотизм, армия, воинская доблесть? 90 из 100 ответят вам: война – преступление, патриотизм – пережиток старины, армия – главный тормоз прогресса, военная специальность – позорное ремесло, воинская доблесть – проявление глупости и зверства».

        Думаю, аналогии, напрашивающиеся из двух последних цитат, читатели проведут сами. Слишком ещё ярки воспоминания о пережитом страной в эпоху развала и мракобесия, в эпоху ельцинизма, в эпоху зарождающегося звериного, криминального капитализма. Всё это вершили потомки тех, кто извращал великое прошлое Отечества Российского, кто подменял понятия о чести, долге и доблести, кто в 1905 году поздравлял телеграммами японского императора с победой над Россией, а в годы Первой мировой призывал к поражению собственной страны. Эти, по словам А. Бушкова, «ненавидящие свою страну, не знающие и не понимающие своего народа, отвергающие как «устаревшие» все национальные и религиозные ценности, вечно гоняющиеся за миражами, одержимые желанием переделать мир по своим схемам, ничего общего не имеющим с реальной жизнью, без всякого на то основания полагающие себя солью земли интеллигенты разожгли в России революционный пожар».

        И добавим: многие из них сгорели в нём дотла. Но, разжигая пожар, они действовали всеми возможными методами, основываясь на пресловутой «свободе совести», как мы уже установили, – свободе от всякой совести.

        Мыслители Русского зарубежья убедительно доказали, что «русская интеллигенция находится за пределами Русского образованного класса», что «это политическое образование, по своему характеру, напоминает тайные масонские ордена».

       Михаил Леонтьевич Магницкий (1778–1855) раскрыл тайны зарождения Ордена русской интеллигенции, ставшего после запрещения в 1826 году Государем Императором Николаем Первым масонства, идеологическим и духовным заместителем тайных обществ. Он писал: «При сём положении классического иллюминатства, на что ещё тайные общества, приёмы, присяги, испытания? Содержимая на иждивении самого правительства ложа сия (О.Р.И.), под именем просвещения образует в своём смысле от 20 до 30 тысяч ежегодно такого нового поколения, которое через два или три года готово действовать пером и шпагою, а в течение каждого десятилетия усиливает несколькими стами тысяч тот грозный и невидимый легион иллюминатов, которого члены, действуя в его видах и совокупно и отдельно, и даже попадаясь правительству на самих злодеяниях, ничего показать и открыть не могут, ибо точно ни к какому тайному обществу не принадлежат и никаких особенных вождей не знают. Каждый такой воспитанник через 10 или 15 лет по выходе его из университета, может командовать полком или иметь влияние на дела высших государственных мест и сословий». («Русская старина», 1989, № 3, с.615-616).

       М.Л. Магницкий в 1831 году обратил внимание Николая Первого на «особый язык» масонского ордена иллюминатов, идеологемы которого помогали распознать и таких очень с виду неявных членов О.Р.И. Вам знакомы эти слова: «дух времени», «царство разума», «свобода совести», «права человека». Антипод «свободы» – «фанатизм» и обскурантизм». Он же предложил делить масонство на политическое, духовное, академическое и народное.

       Свобода совести как бы освобождала от Православной совести, следуя которой человек шёл Путем Правды, высшей Божьей Правды. Свобода позволяла идти иным путём – говоря словами Иоанна Грозного, путём утоления «многомятежных человеческих хотений». 

       «Свобода совести»? Что это? Вдумайтесь. Это свобода от совести. Такое просится объяснение. Свобода от совести позволяла исполнять предначертания тёмных сил, направленные против Православной Державы, против народа и его Праведной веры. Задача этих сил – повернуть Державу на путь к катастрофе, нарушив её исторически сложившийся уклад жизни, подменив духовные ценности. Исторически сложившийся уклад каждого народа, по меткому определению Константина Петровича Победоносцева, драгоценен тем, что не придуман, а создан самой жизнью, и потому замена его чужим или выдуманным укладом жизни неминуемо приводит к сильнейшим катастрофам. А этапы этого пути таковы. Ложные идеи и действия правителей на основе ложных идей, создают почву для изменения психологии руководящего слоя. Усвоив чуждые национальному духу или, что ещё хуже, ложные вообще в своей основе политические и социальные идеи, государственные деятели сходят с единственно правильной для данного народа исторической дороги, обычно уже проверенной веками. Измена народным идеалам, нарушая гармонию между народным духом и конкретными историческими условиями, взрастившими этот дух, со временем всегда приводит к катастрофе.

       Об этом нам говорят со страниц своих трудов консервативные мыслители прошлого, об этом предупреждают современные мыслители. Белорусский писатель и мыслитель нашего времени Эдуард Мартинович Скобелев в книге «Катастрофа» пишет: «Гибель народа начинается с утраты идеала. Даже и самый прекрасный идеал будет отвергнут, если он опаскужен и извращён. Вот отчего попечение о чистоте идеала – первая заповедь подлинно национальной жизни». Поперёк движения, согласованного с этой заповедью, и стояли западники, которые составляли Орден русской интеллигенции.

       Орден русской интеллигенции зародился в первые годы царствования Императора Николая Первого именно потому, что при этом Государе масонские ложи лишились возможности действовать спокойно и безопасно, разрушая Державу. Всё усугублялось тем, что в период правления Императора, которого мы знаем под именем Александра Первого, масоны ничего не таились и не страшились, ибо при нём было гораздо опаснее быть Русским патриотом, нежели масоном, ну прямо как при Горбачёве и Ельцине сотрудником КГБ или позже ФСБ было быть опаснее, нежели шпионом, особенно американским.

       Легко представить себе, сколь многотрудно было затягивать гайки после долгих лет распущенности, вольнодумства, издевательства над национальной культурой, над патриархальным укладом, даже над верой. Ведь дошло до того, что даже сама вера Православной именоваться права была лишена и называлась Греко-латинским вероисповеданием.

       Но и после запрещения масонства положение поправлялось с трудом, ведь престол окружали прежние, зачастую даже вовсе не люди, а нелюди, да и общество, так называемое, светское, состояло из особей с тёмными душонками.

       Внучка Михаила Илларионовича Кутузова Д.М. Фикельмон писала Вяземскому: «Я ненавижу это суетное, легкомысленное, несправедливое, равнодушное создание, которое называют обществом… Оно тяготеет над нами, его духовное влияние так могуче, что оно немедля перерабатывает нас в общую форму… Мы пляшем мазурку на все революционные арии последнего времени».

       В книге «История русского масонства» Борис Башилов резонно ставит вопрос: «Имели ли политические салоны Кочубея, Хитрово и Нессельроде какое-нибудь отношение к недавно запрещённому масонству? Кочубей, начиная с дней юности, был масоном… Политический же салон жены министра иностранных дел Нессельроде тоже был местом встреч бывших масонов. Великий князь Михаил Павлович называл графиню Нессельроде – «господин Робеспьер».

       В доме Нессельроде говорить по-русски считалось дурным тоном. Тырнова-Вильямс вспоминала: «Дом Русского министра иностранных дел был центром так называемой немецкой придворной партии, к которой причисляли и Бенкендорфа, тоже приятеля обоих Нессельродов. Для этих людей барон Геккерн был свой человек, а Пушкин – чужой».

       Именно Геккерн и Бенкендорф, выкормыши тех омерзительных, враждебных России и всему Русскому салонов и составляли клеветы на Государя и на Пушкина, именно они замышляли и убийство Пушкина и устранение Николая Павловича.

       Бенкендорф в то время возглавлял созданное по его же предложению так называемое Третье отделение. Оно было создано, якобы, для борьбы с революционными идеями. На деле же Бенкендорф старательно травил Пушкина, приписывая ему несуществующие грехи. И одновременно покрывал истинных врагов Самодержавия и России, таких как Герцен, Бакунин, Белинский, Булгарин. В доверие к Государю Императору Николаю Павловичу он втёрся с помощью бессовестного подлога.. Разбирая бумаги минувшего царствования, он, якобы, нашёл свою докладную, датированную 1821 годом, в которой раскрывались цели и задачи тайных обществ по свержению Самодержавия. Разумеется, бумагу эту он написал уже после разгрома декабристов и следствия по их делу и положил на стол Государю, пояснив, что вот каков я, докладывал, мол, но мер не приняли. И Николай, привыкший верить людям и просто не способный по своему характеру и воспитанию предположить такую подлость, поверил, что Бенкендорф верный слуга Престола. А преданных людей катастрофически не хватало. В правительстве были не только приспособленцы и карьеристы, но, зачастую, и открытые враги России, как, к примеру, тот же Нессельроде.

       Известный исследователь масонства В.Ф. Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонство: от Петра I до наших дней» писал: «По вступлении на престол (Государя Императора Николая Первого – Н.Ш.) образовалось новое правительство. Масоны меняют свою тактику. Они тихо и незаметно окружают Императора своими людьми. Противники масонства путём интриги устраняются. Уходят в отставку граф Аракчеев, министр народного просвещения адмирал Шишков. Потерял всякое значение и архимандрит Фотий, но зато приблизились и заняли высокие посты ярые масоны: князь Волконский, министр Императорского двора, впоследствии светлейший князь и генерал-фельдмаршал; граф Чернышёв, военный министр (с 1827 по 1852 годы), позднее светлейший князь; Бенкендорф, шеф жандармов; Перовский, министр внутренних дел; статс-секретарь Панин, министр юстиции; генерал-адъютант Киселёв, министр государственных имуществ; Адлерберг, главноначальствующий над почтовым департаментом, позднее министр Императорского двора; светлейший князь Меншиков (проваливший в 1854 году оборону Крыма) – управляющий морским министерством. Сохранил своё значение, а в начале играл даже видную роль и бывший сотрудник Александра I граф В.П. Кочубей».

       Но как же тогда устояла Россия, если Государя окружали одни предатели и мерзавцы, жаждавшие её гибели? В книге В.Ф. Иванова мы находим ответ на этот вопрос:

       «Кроме преступников-масонов, у Государя были и верные слуги. Аракчеева, по проискам масонов, убрали. Но с падением Аракчеева не пали аракчеевские традиции и остались лица, в своё время выдвинутые Аракчеевым, пользовавшиеся его доверием. Таковы Дибич и Кляйнмихель, Паскевич, граф А.Ф. Орлов, брат декабриста М. Орлова. Граф А.Ф. Орлов в 1820 году при восстании семёновцев проявил верность и твёрдость. 14 декабря Орлов первый привёл свой полк, первый же двинулся в атаку против мятежников и вообще со своей энергией и решимостью много способствовал быстрому усмирению возмутившихся».

       Разгром декабристов и запрещение масонства заставили мечтателей о разорении России несколько поубавить свой пыл. На престоле твёрдо стоял Император-витязь, который не подавал надежд на скорую и лёгкую победу. Началась тщательная и осторожная подготовка к очередному государственному перевороту. Бенкендорф не случайно истребовал себе пост шефа жандармов. В его задачу входила борьба с революционными идеями, с вольнодумством, но именно с этим он и не вёл борьбу, умышленно закрывая глаза на всё антигосударственное. Он вёл борьбу с Пушкиным, потому что Пушкин представлял для масонства особую опасность. Ведь он с каждым годом всё более утверждался в роли народного вождя всей России, причём вождя, пламенно защищавшего Государя Императора.

       Орден русской интеллигенции открыл жестокую борьбу против Пушкина. В.Ф. Иванов писал: «Вдохновители гнусной кампании против Пушкина были граф и графиня Нессельроде, которые были связаны с главным палачом поэта Бенкендорфом. Граф Карл Нессельроде, ближайший и интимнейший друг Геккерна, как известно, гомосексуалиста, был немцем, ненавистником Русских, человеком ограниченного ума, но ловким интриганом, которого в России называли «австрийским министром Русских иностранных дел»… Графиня Нессельроде играла виднейшую роль в свете и при дворе. Она была представительницей космополитического, алигархического ареопага (собрание авторитетнейших лиц, как им казалось самим – ред.), который свои заседания имел в Сен-Жерменском предместье Парижа, в салоне княгини Миттерних в Вене и графини Нессельроде в Доме Министерства иностранных дел в Петербурге. Она ненавидела Пушкина, и он платил её тем же. Пушкин не пропускал случая клеймить эпиграмматическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшую говорить по-русски. Женщина эта (скорее подобие женщины) паче всего не могла простить Пушкину его эпиграммы на отца, графа Гурьева, масона, бывшего министра финансов в царствование Императора Александра Первого, зарекомендовавшего себя корыстолюбием и служебными преступлениями:           

 

…Встарь Голицын мудрость весил,

Гурьев грабил весь народ.

 

       Графиня Нессельроде подталкивала Геккерна, злобно шипела, сплетничала и подогревала скандал. Из салона Нессельроде, чтобы очернить и тем скорее погубить поэта, шла гнуснейшая клевета о жестоком обращении Пушкина с женой, рассказывали о том, как он бьёт Наталию Николаевну (преждевременные роды жены поэта объяснялись ими же тем, что Пушкин бил её ногами по животу). Она же распускала слухи, что Пушкин тратит большие средства на светские удовольствия и балы, а в это время родные поэта бедствуют и обращаются за помощью, что будто бы у Пушкина связь с сестрой Наталии Николаевны – Александриной, а у Наталии Николаевны – с Царём и Дантесом и так далее».

       Таковой была надменная Нессельроде, мнившая себя аристократкой – на деле же самая характерная представительница великосветской дурно воспитанной черни, да к тому же весьма уродливая дочь, известной подлостью прославленного отца своего – Гурьева. Очень точно охарактеризовал Михаил Юрьевич Лермонтов в стихотворении «На смерть поэта» отвратительное сообщество черни.

       Эта шайка навозных червей, именующая себя русской интеллигенцией, стремилась всеми силами поссорить Александра Сергеевича Пушкина с Государем Императором Николаем Павловичем. Главными организаторами клеветы на поэта и Императора, а затем и убийства поэта и отравления Государя, были князья Долгоруков, Гагарин, Уваров и прочие.

       Крупнейший Русский исследователь масонства Василий Федорович Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонство. От Петра Первого до наших дней», разоблачая шайку убийц Пушкина, писал:

       «Связанные общими вкусами, общими эротическими забавами, связанные «нежными узами» взаимной мужской влюблённости, молодые люди – все «высокой» аристократической марки – под руководством старого развратного канальи Геккерна легко и безпечно составили злобный умысел на честь и жизнь Пушкина.

       Выше этого кружка «астов» находились подстрекатели, интеллектуальные убийцы – «надменные потомки известной подлостью прославленных отцов» – вроде Нессельроде, Строгановых, Белосельских-Белозерских».

       Пушкин боролся с ними один на один.

 

                 «Семья «заставляет Искру скрежетать зубами…»

      

        В последние годы много пишут о невиновности Натальи Николаевны, которой, однако же, Русская поэтесса Марина Цветаева дала уничтожающую характеристику. Да и Анна Ахматова высказывала не раз своё нелицеприятное отношение к супруге поэта. Конечно, написано о Натальей Николаевне много. От оценок тех, кто её знал в детстве, до тех, кто видел на балах, которые она любила, чем, конечно, тревожила Пушкина.

       

        Не будем повторять сплетни и перечислять рассказы о встречах Натальи Николаевны с Дантесом, которые, порой, устраивала её родная сестра Екатерина, влюблённая в этого ублюдка и сожительствовавшая с ним до брака. Дело даже не в спорах о том было или не было близости между Дантесом и женой Пушкина. Скорее всего, даже наверняка, её и не было. Дело в соотносительном уровне самого Пушкина, Русского гения, и семьи его жены.

        Короткая, но очень ёмкая и уничтожающая характеристика дана этой пошловатой интеллигентской семейке Александрой Осиповной Смирновой-Россет:

       «Натали неохотно читала всё, что он (Пушкин) пишет, семья её так мало способна ценить Пушкина, что несколько более довольна с тех пор, как Государь сделал его историографом Империи и в особенности камер-юнкером.

       Они воображают, что это дало ему положение. Этот взгляд на вещи заставляет Искру (так Александра Осиповна называла Пушкина – ред.) скрежетать зубами и в то же время забавляет его. Ему говорили в семье жены: «Наконец-то вы как все! У вас есть официальное положение, впоследствии вы будете камергером, так как Государь к вам благоволит».

        Секрет успеха врагов Пушкина заключался в том, что они, будучи омерзительными по своей натуре человекообразными особями, смогли опереться на подобную им серость в окружении Пушкина. Именно серость – иначе не назовёшь. Да ещё и мягко сказано.

        Не нам судить Наталию Николаевну, супругу Пушкина. И всё же… Как она могла – нет, речь не об измене, измена не доказана – как она могла вообще не только разговаривать, а просто смотреть в сторону полного ничтожества Дантеса, человекообразной особи, не имеющей духовных качеств человека. Вот когда вспоминаются слова Льва Толстого: «Многие русские писатели чувствовали бы себя лучше, если бы у них были такие жены, как у Достоевского». О, если бы женщина, подобная Анне Григорьевне, была рядом с Пушкиным… Но об этом многим, очень многим писателям приходилось, да, наверное, приходится ныне только мечтать…

 

         Император, которого десятилетиями клеймили в нашей литературе, на самом деле был неизмеримо, несопоставимо выше всех, кто окружал Пушкина. Именно Николай Павлович по достоинству оценил Русского гения, сумел возвести на высоту необыкновенную, но вовсе не по чинам. Государь более других понимал, что не существует такого чина, который бы соответствовал величию национального Русского поэта.

       А семья жены радовалась не блистательным произведениям Пушкина, а придворному чину – чину, который мог получить и стяжатель, и обманщик, и любой червяк из великосветской черни.

       Все эти «велико» светские черви остались в истории лишь едва различимыми тёмными пятнами, плесенью, разъедающей светлое полотно картины великого прошлого России. Геккрены, Нессельроды, Дантесы и прочая нечисть вспоминаются с презрением, а многие их партнёры по «взаимной мужской влюблённости» и вовсе стёрты из памяти человечества, как не нужный мусор.

       Но Пушкин будет жить в веках, причём он будет жить не только в России – его имя известно и высоко почитаемо во всём мире, во всяком случае, в тех его уголках, где живут Сыны Человеческие, а не копошатся нелюди, подобные убившей его «велико» светской черни.

       Жена поэта открыла дорогу врагам Пушкина к его убийству вовсе не изменой, которой, как мы уже говорили, скорее всего, не было. Она облегчила им задачу тем, что сама не сумела оценить Пушкина по достоинству – помешало интеллигентское воспитание. Именно воспитание, а не образование. Лариса Черкашина пишет по этому поводу: «Архивные страницы хранят много доселе неизвестного о юных годах супруги великого поэта. В них – записи по русской истории, большая работа по мифологии. Знания 10-летней девочки по географии просто поразительны: подробно описывая, например, Китай, она упоминает все его провинции, рассказывает о государственном устройстве. В тетрадях – старинные пословицы, высказывания философов 18 века, собственные замечания и наблюдения. В основном по-французски. Но есть и целая тетрадь на русском, посвященная основам стихосложения с цитатами русских поэтов того времени. Знание и понимание поэзии поражают! А ведь девочке было тогда от 8 до 14-15 лет».
         Сохранились и документы, свидетельствующие о том, что она даже выступила против воли матери, когда та стала сомневаться относительно Пушкина. Пушкин сразу понял, в чём было дело. Он писал, что «госпожа Гончарова боится отдать свою дочь за человека, который имел бы несчастье быть на дурном счету у Государя». А ведь это было совсем не так. Пушкина ведь и ненавидели за то, что он встал по одну сторону баррикад с Николаем Павловичем в борьбе за Русскую Православную Державу.

         Да ведь и Наталия Николаевна понимала неправоту матери. 5 мая 1830 года перед самой помолвкой она обратилась за поддержкой к своему дедушке Афанасию Николаевичу Гончарову: «Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые Вам о нём (Пушкине – НФ.) внушают, и умоляю Вас по любви Вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета!»

      Но что же стряслось? Почему она допустила, что создались причины для сплетен? Почему Пушкин в последние годы был в дурном настроении, ощущая тягостное одиночество?

         Как она могла не то что иметь какие-то дружеские отношения, а просто разговаривать с полным ничтожеством? По её положению жены Русского гения это европейское нечто должно было оставаться пустым местом, и даже до разговора с ним она не имела морального права опускаться – не стала бы ведь беседовать и кокетничать с крысой или червяком. Даже самым безобидным общением она роняла честь жены Русского гения и бросала на него тень. Она не имела права даже смотреть в сторону пошленького навозного червя Дантеса Геккерна.

        Во многом повинна в смерти поэта сестра Натальи Николаевны Екатерина, раболепствующая пред сим западным червём, подстраивавшая неожиданные для жены поэта встречи в своём доме. Для чего она это делала? Скорее всего, не по заданию враждебным сил, а из желания заслужить благосклонность своего ничтожного возлюбленного, ничтожество которого она не хотела, а может быть, по скудоумия, просто не в состоянии была оценить.

       Пушкина раздражало волокитство Дантеса, бесило то, что презренный сожитель развратного Геккерна смеет приближаться к его жене – к женщине, которую он любил. Наталья Николаевна так и не сумела осознать свою роль.

       Шайке убийц вовсе не нужно было, чтобы Дантес обязательно соблазнил жену Пушкина. Ей довольно было и того, что Наталья Николаевна не отвергала его ухаживаний. А далее уже всё вершилось с помощью самой отвратительной клеветы.

      

       Государь знал об охоте, организованной на Пушкина, и взял слово с поэта, что тот никогда не будет драться на дуэли. Но враги учли все варианты развития событий – они распространили столь омерзительную клевету, что Пушкин не выдержал. Честь для Русского гения была превыше всего.  

       Геккерн, как патологический трус, от дуэли уклонился. Пушкин вызвал Дантеса.

       Но даже после того, как поединок был предрешён, Пушкина ещё можно было спасти. И это попытался сделать только один единственный человек в России – Государь Император Николай Первый!

        Получив сведения о готовящейся дуэли, Император вызвал Бенкендорфа и строжайше приказал предотвратить дуэль: направить к назначенному месту наряды полиции, арестовать дуэлянтов и привезти их к нему в кабинет.

        Но Бенкендорф вместо того, чтобы немедля выполнить приказ Николая Первого, поспешил в салон Нессельроде, где встретился с княгиней Белосельской.

       – Что делать? – вопрошал он в отчаянии. – Я не могу не выполнить приказ Императора. – Это может мне стоить очень дорого!...

       – А вы его исполните! – весело сказала княгиня. – Пошлите наряды полиции не на Чёрную речку, а, скажем, в Екатерингоф… Поясните, будто получили сведения, что дуэль состоится там, – и, сжав костлявые, обтянутые кожей отвратительного цвета кулачки, уже жестоко прошипела: – Пушкин должен умереть!.. Должен… А вы будете вознаграждены нами…

        Салон Нессельроде ещё и потому ненавидел Пушкина, что жена его была признанной красавицей, а в салоне Нессельроде были одни сущие уроды и уродицы, словно со всей Европы там собрались грязь и мерзость – ведь, как известно, Бог шельму метит.

        Как знать, остался бы жив наш Русский гений, если б Дантес дал промах.

        Писатель Дмитрий Мережковский отметил: «Борьба приняла особенно мучительные формы, когда дух пошлости вошел в его собственный дом в лице родственников жены. У Наталии Гончаровой была наружность Мадонны Перуджино и душа, созданная, чтобы услаждать долю петербургского чиновника тридцатых годов. Пушкин чувствовал, что приближается к развязке, к последнему действию трагедии.

        Незадолго перед смертью он говорил Смирновой, собиравшейся за границу: «увезите меня в одном из ваших чемоданов, ваш же боярин Николай меня соблазняет. Не далее как вчера он советовал мне поговорить с государем, сообщить ему о всех моих невзгодах, просить заграничного отпуска. Но всё семейство поднимет гвалт. Я смотрю на Неву, и мне безумно хочется доплыть до Кронштадта, вскарабкаться на пароход... Если бы я это сделал, что бы сказали? Сказали бы: он корчит из себя Байрона. Мне кажется, что мне сильнее хочется уехать очень, очень далеко, чем в ранней молодости, когда я просидел два года в Михайловском, один на один с Ариной, вместо всякого общества. Впрочем, у меня есть предчувствия, я думаю, что уже недолго проживу. Со времени кончины моей матери я много думаю о смерти, я уже в первой молодости много думал о ней».

         Проситься за границу Русский гений, Русский по духу и мировоззрению поэт мог только в положении, которое действительно стало для него безвыходным. Светская чернь травить умеет. Превратившись в орден русской интеллигенции, она впоследствии значительно усовершенствовала эти свои низменные, недостойные Homo sapiens – человека разумного и не просто… а человека Русского мира, Русской цивилизации. Но заявляя так, я помню слова великого Достоевского: «Русские без Бога – дрянь». Но Пушкин был с Богом в сердце. Это уже доказано многими исследователями, и в книге уже упоминалось об этом в предыдущих главах.

        С Богом в сердце был и Государь. Известно, что, узнав о ранении поэта, Император Николай Павлович не скрывал своего гнева и негодования.

        – Я всё знаю, – жёстко выговаривал он Бенкендорфу. – Полиция не выполнила моего приказа и своего долга. Вы – убийца!

        – Я думал… Я посылал наряды в Екатерингоф, – лепетал жестокосердный, а оттого ещё более трусливый Бенкендорф, – Я думал, что дуэль там…

       – Вы не могли не знать, что дуэль была назначена на Чёрной речке. Вы обязаны были повсюду разослать наряды!

 

       Пушкин чувствовал приближение неотвратимой развязки. Он просился за границу! Можно себе представить, как допекла его «велико»светская чернь дома! Ведь он не любил Запад, не любил за пресловутую демократию, о котором в 1836 году писал в своём журнале «Современник»:

       «С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих. Не политические происшествия тому виною: Америка спокойно совершает своё поприще, доныне безопасная и цветущая, сильная миром, упроченным ей географическим её положением, гордая своими учреждениями.

        Но несколько глубоких умов в недавнее время занялись исследованием нравов и постановлений американских, и их наблюдения возбудили снова вопросы, которые полагали давно уже решенными.

Уважение к сему новому народу и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели демократию в её отвратительном цинизме, в её жестоких предрассудках, в её нестерпимом тиранстве.

        Всё благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человеческую – подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принуждённый к добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой: такова картина Американских Штатов, недавно выставленная перед нами».

.       В книге «Россия перед вторым Пришествием», вышедшей несколькими изданиями уже после развала СССР, помещены пророчества современного старца, озвученные в 1990 году: «Горе возлюбившим Вавилон Запада и роскошь его и высоту его на краю Запада, небоскрёбы его… В один час придёт Суд на него и погибель его, – только дым от него будет до неба…».

        А ведь Пушкин предвидел гибель Запада и предсказывал «век сияния Руси»
       Вавилон… Он считается одним из главных отрицательных образов Апокалипсиса – «великая блудница», которая по словам современного священника Андрея Горбунова, «растлила землю любодейством своим, яростным вином блудодеяния своего напоила всех живущих на земле, все народы… Вавилон, город великий, царствующий над земными царями, мать блудницам и мерзостям земным». Многие нынешние православные духовные деятели полагают, что новый Вавилон – это Соединенные Штаты Америки, а ещё точнее – Нью-Йорк. Одним словом нынешний Вавилон это в первую очередь США, а в целом – вся американизированная «современная западная цивилизация. Это теперь… Но Пушкин раскусил «мертвечину США», тогда это были Североамериканские соединённые штаты, ещё в первой половине XIXвека.
       11 сентября 2001 годы мы были свидетелями пришедшей «в один час» гибели небоскрёбов, от которых остался лишь дым, восходящий к небу. А не было ли то событие последним предупреждением Всевышнего Соединённым Штатам Америки?
       Известный современный церковный деятель протоиерей Александр Шаргунов, отозвался на это событие статье в журнале «Русский Дом»: «Нью-Йорк не раз называли Новым Вавилоном. Вавилон, по толкованию Святых Отцов, с одной стороны – «блудница», с другой – реальный город, построенный по последнему слову техники. Это всё та же внешняя «христианская цивилизация», которая имеет чисто внешние достижения в науке и технике при стремительно возрастающем духовно-нравственном распаде и которую антихрист доведёт до предела…
       Перед нами приоткрывается, не открывается во всей полноте, но только приоткрывается 18-я глава Апокалипсиса. Пожар, о котором говорится в этой главе, должен быть чем-то необыкновенным, так что стоящие вдали видят дым от пожара. Три раза в этой главе повторяется выражение: «В один час погибло такое богатство!» Буквально в течение одного часа произошло крушение башен Всемирного торгового центра на глазах у всех…
       Очевидно, приближается исполнение всего остального, о чём говорит Апокалипсис… Один Бог знает, когда произойдёт окончательное падение Вавилона, города великого. Но то, что произошло сегодня, – может быть, последнее предупреждение».
       Священник далее поясняет: «Библейский образ Вавилона ёмок и многогранен. Слово «Вавилон» буквально означает «смешение». Современные толкователи находят, что исторический Вавилон – этот первый в истории человечества мегаполис – прообразовал такие явления, как мировое масонство, США (как конгломерат, смешение рас и народов, утративших свои расовые, национальные, культурные корни), «общечеловечество», управляемое в соответствии с «новым мировым порядком». Вавилон немыслим без блуда телесного и духовного, поэтому и апокалипсический Вавилон неотделим от понятия «великой блудницы». Архиепископ Аверкий (Таушев) писал: «Некоторые современные толкователи полагают, что Вавилон действительно будет каким-то громадным городом, мировым центром, столицею царства антихриста, который будет отличаться богатством и вместе с тем крайней развращенностью нравов, чем вообще всегда отличались большие города».
       Далее священник Андрей Горбунов приводит в подтверждение своих слов цитату из статьи известного священнослужителя, протоиерея Валентина Асмуса, «История есть суд Божий», опубликованной в газете «Завтра»  после начала военной агрессии США против Ирака: «Символическое столкновение: новый Вавилон, плутократическая Великая Блудница, матерь блудниц (Откр. 17, 1, 5) всей своей чудовищной сатанинской мощью обрушивается на землю древнего Вавилона… Речь идёт об установлении сатанинского, антихристова духовного диктата. Американская обезьяна (подчеловек в квадрате многократно ухудшенный вариант современного западноевропейского подчеловека) хочет претворить всё человечество в свой образ и подобие, силой навязывает всем свою ублюдочную идеологию (под видом мифологических «общечеловеческих ценностей»), свою дегенеративную культуру. И, кажется, нет силы, способной остановить это апокалипсическое сползание в бездну…
       В страшные дни новой мировой схватки христианам всех стран остается молиться о скорейшей погибели Америки – средоточия мирового зла. Не нужно придумывать слова этих молитв – достаточно взять указатель к Библии и собрать все, что сказано о Вавилоне. Горе тебе, Вавилон, город крепкий! Пал Вавилон великий». 

"Пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице..."

 
       Священник Андрей Горбунов указал далее: Апокалипсическая блудница (США) «сидит на семи горах» – т. е. руководит «большой семёркой», о которой сказано в 17 главе Откровения: «Семь голов [зверя] суть семь гор, на которых сидит жена».
       Однако, этот исторический период, когда миром правит «большая семёрка» («семь голов» апокалиптического зверя, которые суть «семь царей» – глав государств), при ведущей роли США, очевидно, подходит к концу. В последнее время говорилось уже об «обострении противоречий» между США и Европой, о «расколе» внутри «большой семёрки», о «кризисе отношений» между Европой и Соединенными Штатами, который всё больше приобретает, по мнению экспертов-международников, «фундаментально-глобальный характер».
       Интересно, что эти пророчества совпадают с предсказаниями известной ясновидящей Малахат Назаровой, опубликованными в № 1 журнала «Чудеса и приключения» за 2006 год. Эта ясновидящая, как указал Валерий Цеюков, который вёл с ней беседу, точно предрекла в своё «и развал СССР, и Карабахский конфликт, и войну в Чечне, и «Норд-Ост», и Беслан» и события 11 сентября 2001 года в США и страшное цунами в Индийском океане. На вопрос о судьбе США, Малахат Назарова ответила:
       «Эту страну ждут крупные перемены, серьёзные природные катаклизмы. Их будет девять. Четыре из них – крупные, с многочисленными человеческими жертвами. Произойдут они в ближайшие год-полтора».
       Валерий Цеюков спросил и о Третьей мировой войне. Ясновидящяя ответила: «Если конфликты между странами, такие, например, как между США и Ираном, удастся погасить, то никакой войны мирового масштаба не будет. К тому же разрушительные стихийные бедствия отвлекут мысли многих государственных деятелей от войны. Им будет некогда вынашивать планы вторжения в другие государства. Необходимо будет срочно восстанавливать всё, что разрушила стихия».
       Существуют также пророчества о том, что США в период правления 44 -го президента женщины распадутся на три государства и потеряют былое значение в мире. Россия же вновь объединит все 15 союзных республик.
       Что ж, ещё в древности, во «Влесовой книге» говорилось о благоприятных для нашего народу временах, когда к нам повернётся «Сварожий круг». В связи с этим, интересно предсказание Малахат Назаровой о том, климат в Москве поменяется, будет тепло, как в Дубае, а «воздух будет чистым и здоровым, лекарством для лёгких».
       Ну а США надлежит испытать все ужасы, о которых говорится в Священном Писании. И поделом. 
       Священник Андрей Горбунов приводит предсказания о том, что США падут под ударами международной закулисы, то есть будут уничтожены теми, кто создавал их и направлял вершить зло во всём мире. «Сейчас они ещё продолжают пользоваться находящейся под их контролем Америкой – как орудием для достижения своих целей, но скоро они устранят ее (во всяком случае, она перестанет быть «преобладающим царством». Старец Таврион называл Америку лающим псом, а старец Антоний (точнее, старец, названный Антонием в книге «Духовные беседы и наставления старца Антония») – дубиной в руках мирового сионизма (хозяина «лающего пса»).
       По словам священника Андрея Горбунова, «ещё св. Андрей Кесарийский весьма недоумевал по поводу предсказания Апокалипсиса о том, что сами же слуги сатаны (десять царей), борющиеся против Христа, разрушат богопротивный Вавилон».
       «Для меня кажется удивительным, – писал Андрей Кесарийский в «Толковании на Апокалипсис», – как враг и мститель – диавол поможет управляемым десяти рогам ополчиться и вооружиться на любящего благо и добродетели Христа, Бога нашего, а также опустошить отступивший от божественных заповедей и подчинившийся его прельщениям многолюдный город, и, подобно зверю, насытиться его кровью».
       Интересны и дальнейшие рассуждения автора статьи. В 17 главе Апокалипсиса сказано, что десять рогов зверя «возненавидят блудницу, и разорят её, и обнажат, и плоть её съедят, и сожгут её в огне; потому что Бог положил им на сердце исполнить волю Его [т. е. Бог для наказания грешников попустил осуществление планов главарей закулисы по разрушению Нью-Вавилона (США)], исполнить одну волю, и отдать царство их зверю, доколе не исполнятся слова Божии», – т. е. после непродолжительного (три с половиной года, по толкованиям Святых отцов) царствования антихриста наступят предреченные словом Божиим кончина мира и Страшный суд. Выражение «положил Бог на сердце» на языке Священного Писания означает именно попущение Божие, подобно тому, как в Ветхом Завете сказано, что «Господь ожесточил сердце фараона» (Исх. 9, 12). Итак, Апокалипсис говорит о том, что разрушение США (и, в частности, Нью-Йорка – начиная с провокации 11 сентября 2001 года, которая развязала мировой закулисе руки для тотальной войны с целью установления «нового мирового порядка») происходит по решению высшего органа закулисы («Верховного совета мира»), стремящегося к мировому господству. В качестве удобного прикрытия этой цели выдвинута «необходимость» противостояния мифическому (точнее, созданному и финансируемому теми же структурами закулисы) «международному терроризму», т. е.  необходимость борьбы за «мир и безопасность», о чем предсказал апостол Павел. Америка же, по некоторым пророчествам, исчезнет, как континент… В 18 главе Апокалипсиса, содержащей описание гибели Нью-Вавилона (или «суда над великой блудницей»), можно увидеть указания на некоторые характерные черты «американизма»: «Повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его; и голоса играющих на гуслях и поющих, и играющих на свирелях и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет». - Это, видимо, об американской музыкальной индустрии: джаз, рок-, поп-музыка и т. д. «Не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества» («Художество», в данном случае, – это ремесло, а «художник» – ремесленник, производитель товаров. То есть не будет уже всей огромной американской системы, производящей многообразные и многочисленные товары и оказывающей услуги. «И шума жерновов не слышно уже будет в тебе». – Это о производстве продуктов питания.
      Далее священник размышляет над пророчеством 18-й главы Апокалипсиса, в которой говорится о наказании Вавилона, и приводит в дополнение предсказания, содержащиеся в книге «Духовные беседы и наставления старца Антония» (часть 1). Там указывается на всевозможные технические катастрофы, которые станут порождением созданной человеком индутрии, разрушающей землю.
       Старец Антоний указал: «Система существования, по сути, сатанистская, ибо абсолютно противоречит законам Божьим, начнёт ломаться. Будут падать самолеты, тонуть корабли, взрываться атомные станции, химические заводы. И всё это будет на фоне страшных природных явлений, которые будут происходить по всей земле, но особенно сильно – в Америке. Это ураганы невиданной силы, землетрясения, жесточайшие засухи и, наоборот, потопообразные ливни. Будет стерт с лица земли жуткий монстр, современный Содом – Нью-Йорк. Не останется без возмездия и Гоморра – Лос-Анджелес… Наиболее страшными последствиями разъяренная природа грозит городам, ибо они полностью оторвались от неё. Одно разрушение вавилонской башни, современного дома, и сотни погребенных без покаяния и причастия, сотни погибших душ».
      Во 2 части «Духовных бесед и наставлений старца Антония» помещено предсказание о суде над Америкой: «Видел я своё видение о событиях, имеющих предшествовать концу мира, – современный Содом, Нью-Йорк, в огне… Печь адская, развалины и неисчислимые жертвы… Но жертвы ли? Жертва всегда чиста. Там же гибли осквернённые, не сохранившие своей чистоты, отвергшие истину и ввергшие себя в пучину человеческих, считай – бесовских – суемудрений. Они, пытающиеся создать новое подобие Вавилонской башни, этакого процветающего государства без Бога, вне Его Закона, и будут первыми жертвами его. Жертвами своих правителей, к тому же. В качестве одной из ступеней к мировому господству власти принесут на алтарь Ваалов жизни своих соотечественников. Эти власти, состоящие из людей, исповедующих иудаизм, выродившийся в сатанизм, в ожидании лжемессии-антихриста пойдут на всё, чтобы вызвать войны и трагедии мирового значения. Но огонь и разрушение от него – ещё не конец, а только начало. Ибо первоначальный огонь и разрушение вавилонских башен нового времени взрывом – дело рук человеческих, хоть и по попущению Божию. Это злодеяние, как особо тяжкий грех, вызовет и природные негоразды. Взрыв в море произведёт огромную волну, которая зальёт новозаветный Содом. Гоморра же будет уже вскоре подвергаться разрушению от страшных морских бурь, от воды».
       Интересное замечание делает священник Андрей Горбунов в конце публикации: Автор книги «Духовные беседы и наставления  старца Антония», ныне покойный священник Александр Краснов (эта фамилия – псевдоним), сообщил однажды автору настоящей статьи, что предсказания старца, названного в книге Антонием, – например, предсказания о гибели нью-йоркских небоскребов («вавилонских башен») и об урагане и наводнении в Новом Орлеане, – были, на самом деле, более конкретными, более детальными, но отец Александр не решился тогда, при написании книги, изложить их со всеми подробностями».
       Но что же Россия? Что будет с Россией, когда начнутся все эти беды Запада? Кроме наиболее почитаемых нами преподобного Авеля-прорицателя и святого преподобного Серафима Саровского, святого праведного Иоанна Кронштадтского и преподобного Лаврентия Черниговского, о судьбе России пророчествовали многие старцы и старицы. Проведём некоторый краткий обзор таких пророчеств.
       Схимонахиня Нила, ушедшая из жизни в 1999 году, на вопрос, не поздно ли сегодня возводить новые храмы, когда близятся последние времена, отвечала: «Уже поздно. Но Господь продлил время для России». Говаривала она частенько и о том, что Господь может отложить исполнение пророчеств. Это зависит от молитвенного настроя верующих, от чистоты всенародного покаяния, от уровня духовности нашей жизни. Схимонахиня учила: «Работа в руках, а молитва в устах! Молитва прежде всего… Мир держится молитвой. Если хотя бы на час молитва прекратиться, то мир перестанет существовать. И особенно нужна молитва ночная, она более других угодна Богу. Самый великий и трудный подвиг – молиться за людей… Всё, что посылается, надо делать перед оком Божиим, с памятью о Божией Матери, с обращённостью к Ним. Не внешние труды нужны, а более всего – очищение сердца. Не позволять себе никакого лукавства, быть открытым с людьми. И ничего о себе не думать».
       Когда одна монахиня, приехавшая к матушке Ниле из Сибири, рассказала о том, как было страшно в самолёте из-за неполадок двигателя, та сказала ей: «Больше в самолётах не летайте, ненадёжно это сейчас, а дальше ещё опаснее будет. Лучше поездом».
       Мы почти ежедневно слышим о разного рода катастрофах то в Турции, то в Египте, которые случаются с нашими туристами, слышим о гибели людей. А, между тем, Богоугодны ли подобные путешествия? Разве мы уже познакомились со всеми святыми местами, да и вообще со всеми достопримечательностями родной земли?
       Схимонахиня Нила не благословляла даже поездки на Святую Землю, говоря: «Сколько в России святых мест, где вы не бывали! Преподобный Сергий не ходил на Святую землю, а его молитвами наша Русская Земля освятилась. Царство Божие внутри нас есть – и господь должен жить в нас. Поэтому и Иерусалим должен быть в сердце, внутри нас. Господь не заповедал ездить на Святую Землю…».
       Ополчалась матушка и на мужикоподобную женскую моду: «Нельзя женщинам надевать мужскую одежду, а мужчинам – женскую. За это отвечать придётся перед Господом. Сами не носите и других останавливайте. И знайте, женщины, носящие брюки, во время грядущей войны будут призваны в армию – и не многие вернутся…»
       Она ещё не застала полного уродства, заключающегося в полуспущенных штанах, которые теперь носят некоторые наши неумные американообразные обезьяны. Девушек стройных, у которых, как говорят, ноги от ушей растут, эти брюки делают коротконожками – таков оптический эффект. Ну а у тех, у кого фигура и без того не имеет идеальной пропорции, превращаются в каракатиц, с вываленным для демонстрации, зачастую, мягко говоря, очень некрасивым задним местом. Студенты на лекциях придумали против этого безобразия оригинальную шутку. Набирают мелких монеток и забрасывают за оттопыренный край брюк. Поскольку за счёт уродливого покроя брюки не плотно прилегают к телу, монетки делают своё дело – они с грохотом сыплются на пол, когда такая «модница» встаёт, или заставляют ерзать и чесаться, выковыривая из задней части тела презренный металл.
       Но, увы, у тех, кто серьёзно и опасно болен западничеством и американизмом, разум повреждается с колоссальной быстротой, а потому достучаться до сердца такой особи, произошедшей от того существа, о коем говорил Дарвин, очень и очень сложно.
       Пророчества схимонахини Нилы не всегда бывали оптимистичными – говорила она и трудных временах для верующих, и о скорбях, и о голоде, но говорила не для того, чтобы испугать, а напротив, чтобы укрепить в вере: «Всё могу в укрепляющем мя Господе. И ничего не страшитесь, дети, не надо бояться того, что будет или может быть, или даже должно случиться по пророчеству людей Божиих. Господь сильнее всех и всего, Он подаст помощь в испытаниях, даст силу потерпеть и смирит, когда нужно. Лишь бы мы были послушны святой его воле. Просите Заступницу усердно, и Она не оставит вас.
       Преподобный Лаврентий Черниговский предрекал: «Наступает последнее время, когда и духовенство увлечется мирским суетным богатством. Они будут иметь машины и дачи, будут посещать курортные места, а молитва Исусова отнимется! Они и забудут о ней! Потом они сами пойдут не той дорогой, которой нужно идти, а людей малодушных поведут за собой! Но вы будьте мудры и рассудительны. Красивые их слова слушайте, а делам их не следуйте!
И вам я говорю и очень сожалею об этом, что вы будете покупать дома, убивать время на уборку больших красивых монастырских помещений. А на молитву у вас не будет хватать времени, хотя давали обет не стяжательства!
Спастись в последнее время не трудно, но мудро. Кто преодолеет все эти искушения, тот и спасется! Тот и будет в числе первых. Прежние будут как светильники, а последние – как солнце. Вам и обители приготовлены другие. А вы слушайте да на ус мотайте!»
       Батюшка заповедал: молиться и поститься. В Праздники Великие и в Воскресенья ни в коем случае не работать: хоть град с неба, а пускай всё на месте стоит. Среду и пятницу, и все посты Батюшка велел соблюдать строго. Многим благословлял поститься в понедельник наравне со средой и пятницей и некоторым не вкушать мясной пищи, говоря: «Царство Божие не брашно и не питие».
       Схиархимандрит Феофан вспоминал, что преподобный Лаврентий Черниговской с улыбкой радостной говорил:
       «Русские люди будут каяться в смертных грехах, что попустили жидовскому нечестию в России, не защитили Помазанника Божия Царя, церкви Православные и монастыри, сонм мучеников и исповедников святых и всё русское святое. Презрели благочестие и возлюбили бесовское нечестие. И что много лет восхваляли и ублажали, и ходили на поклонение разрушителя страны – советско-безбожного идола. Батюшка сказал, что когда Ленина бесы втащили в ад, тогда бесам было большое ликование, торжество в аде…
       Россия вместе со всеми славянскими народами и землями составит могучее Царство. Окормлять его будет Царь Православный Божий Помазанник. В России исчезнут все расколы и ереси. Гонения на Церковь Православную не будет. Господь Святую Русь помилует за то, что в ней было страшное предантихристово время. Просиял великий полк Мучеников и Исповедников, начиная с самого высшего духовного и гражданского чина митрополита и царя, священника и монаха, младенца и даже грудного дитя и кончая мирским человеком. Все они умоляют Господа Бога Царя Сил, Царя Царствующих а Пресвятой Троице славимого Отца и Сына и Святаго Духа. Нужно твердо знать, что Россия – жребий Царица Небесныя и Она о Ней заботится и ходатайствует о Ней сугубо. Весь сонм Святых русских с Богородицей просят пощадить Россию. В России будет процветание Веры и прежнее ликование (только на малое время, ибо придет Страшный Судия судить живых и мертвых). Русского Православного Царя будет бояться даже сам антихрист. А другие все страны, кроме России и славянских земель, будут под властью антихриста и испытают все ужасы и муки, написанные в Священном Писании. Россия, кайся, прославляй, ликуя, Бога и пой Ему: Алилуя».
       А что же Россия? Святой преподобный Серафим Саровский предрекал: «Россия претерпит много бед и путем великих страданий вновь обретет великую славу…» Авель прорицал: «Россия процветет аки крин небесный». Иеромонах Анатолий Младший еще в феврале 1917 года писал, что «явлено будет великое чудо Божие… И все щепки и обломки, волею Божией и силой Его, соберутся и соединятся и воссоздастся корабль Россия в своей красе и пойдет своим путем, Богом предназначенным…» Иеромонах Нектарий в 1920 году писал: «Россия воспрянет и будет материально не богата, но духом  богата…» и прибавлял: «Если в России сохранится хоть немного верных православных, Бог её помилует, а у нас такие праведники есть». Схимонах Антоний (Чернов) указывал, что «Русское государство будет меньшим, чем Империя».

       Впрочем, я несколько отклонился от главной темы, чтобы донести информацию и силе пророчеств и их неотвратимом исполнении. И потом, горести и печали завершающих глав, посвящённых убийству Пушкина киллером, явившимся с Запада, должны же быть хоть как-то компенсированы точными данными о неотвратимости возмездия злодеям.

      Ну а пророчества Александра Сергеевича Пушкина о «веке сияния Руси», безусловно, исполнятся.

 

«…Поединок… до гибели или ранения…»

                                                                                           

       Тут бы справедливо уточнить: «до гибели или ранения ПУШКИНА!!!». Именно Пушкина! Дантес был надёжно защищён. Его сразить было невозможно. Дуэль именно и задумывалась для того, чтобы устранить Пушкина путём, либо его убийства, либо смертельного ранения, которое приведёт к смерти… Ну а теперь обо всём этом подробно…

       Кто организовал убийство Пушкина? Русские? Нет… Во главе шайки ублюдков стояли супруги Нессельроде, Бенкендорф, Геккерн и прочие, им подобные нелюди. В киллеры был избран француз Дантес, «вышедший замуж» за Геккерна. Для «лечения» в случае ранения назначен Аренд.

       Даже секундантом был инородец, Данзас Константин Карлович – лицеист, то есть человек, уже с лицейской скамьи настроенный враждебно ко всему Русскому. В словаре «Брокгауза и Эфрона» говорится, что он обладал хладнокровием. С его слов была составлена брошюра «Последние дни жизни и кончина А.С. Пушкина». Свидетель… Единственный свидетель со стороны поэта, да и тот лицеист. Он был предан суду и приговорён к двухмесячному содержанию на гауптвахте. В условиях, когда Бенкендорф был в числе организаторов убийства, и то вынуждены были признать Данзаса виновным. Правда, вместо виселицы – всего два месяца гауптвахты, а потом ссылка на Кавказ, туда же, куда был направлен Лермонтов. И там опять убийство поэта! Как знать, не приложил ли и там руку этот Карлович.

       Какова же роль Данзаса? Он, де, несчастный, пишут интеллигенты. На его глазах был убит друг… Нет, господа. На его глазах был убит не просто друг. На его глазах Запад расправился с Русским гением, с Солнцем Русской поэзии. Да только ли поэзии?! Блистательна была проза Пушкина, великолепны его исторические произведения, уникальны его пророчества, которые и по сей день вызывают много споров. Причина споров – страх врагов России перед тем, что заповедал поэт. Пряча головы, подобно страусам, они твердят, что Пушкин никаких пророчеств не оставлял, что всё это глупости, словно тем самым можно изменить предначертания свыше.

      Так кто же таков Дантес? Француз, сын эльзасского помещика гомосексуалист Дантес в конце 1833 года прибывает в Россию «делать карьеру». В 1834 году он – корнет, в январе 1836 года – поручик кавалергардского полка. В мае 1836 года он «выходит замуж» за голландского посланника Луи Геккерна. В 1835 году он, которому не нужны женщины, ибо он сам полуженщина, нацеливается на жену Пушкина, хотя имеет успех у многих представительниц «велико» светской черни, для коих, в связи со смещением мировоззрения и миросозерцания, лишь тот хорош, кто иноземец, тем паче француз.

       А вот мнение Михаила Давидова, высказанное в статье «Дуэль и смерть А.С. Пушкина глазами современного хирурга», опубликованного в номере первом журнал «Урал» за 2006 год:

       «На службе поручик Дантес не проявлял большого усердия. По данным полкового архива, Дантес «оказался не только весьма слабым по фронту, но и весьма недисциплинированным офицером». Из полкового приказа от 19 ноября 1836 г. явствует, что он «неоднократно подвергался выговорам за неисполнение своих обязанностей, за что уже и был несколько раз наряжаем без очереди дежурным при дивизионе». За три года службы в полку поручик Дантес получил 44 взыскания!

       С 1834 г. Дантес стал появляться в обществе с голландским посланником бароном Луи Геккерном, хитрым и искусным дипломатом, мастером интриг, которого не очень любили в Петербурге. Разница в возрасте между Дантесом и Геккерном была сравнительно небольшой (Луи Геккерн был 1792 года рождения). Поэтому многие были удивлены, когда в мае 1836 г. Геккерн усыновил Дантеса. Жорж Дантес принял имя, титул и герб барона Геккерна и стал наследником всего его имущества. Секрет этого усыновления объясняется гомосексуальной связью «отца» и «сына». Однополчанин и друг Дантеса князь А.В. Трубецкой впоследствии вспоминал о сослуживце: «За ним водились шалости, но совершенно невинные и свойственные молодежи, кроме одной, о которой, впрочем, мы узнали гораздо позднее. Не знаю, как сказать: он ли жил с Геккерном или Геккерн жил с ним». На гомосексуальную связь между Луи Геккерном и Дантесом также намекал в своем донесении Меттерниху австрийский посол в России граф Фикельмон».

       Враги России понимали, кто такой Пушкин, они боятся его гения, уничтожающего их. Неужели не понимал этого секундант? Как он мог, как посмел хладнокровно сопровождать Русского национального гения к месту казни? Быть может, потому и был хладнокровен, что не был Русским и не имел способностей оценить величия творчества Пушкина? Для того, чтобы наверняка убить, выбрали такое расстояние, чтобы промахнуться было невозможно. Тем более Дантес был хорошо подготовленным стрелком. И всё же он не убил, а ранил! Видно, поджилки тряслись, потому и не сумел убить наповал сразу, хотя убивал на лету голубей.      

        Киллер, хоть и недомужчинка, но стрелял метко. Тут всё продумано.

        А секундант? Единственный человек на дуэли, который должен отстаивать интересы Пушкина. Кто он?

 

        Данзас согласился быть секундантом, то есть свидетелем убийства. Да, по негласному кодексу чести вроде бы это обычно и не возбранялось, хотя дуэлянты и свидетели по закону должны были подвергаться суровым наказаниям, вплоть до повешения. Но неужели Данзас не понимал, что случай необычный? Неужели он не видел, что готовится не просто дуэль – готовится подлое убийство, что выбраны жесточайшие условия, когда дуэль практически не может окончиться бескровно.

       Неужели он не понимал, что убийство, которое замыслили ещё в 1727 году, готовили специально, ведь близился 25-летний юбилей позора Франции в России. Сам Данзас благополучно прожил 70 лет… Пушкин погиб на 38 году жизни.

        Сразу возникает вопрос: почему Данзас, если он действительно был другом Александра Сергеевича, почему отвёз Пушкина на Чёрную речку, а не в Зимний Дворец к Императору? Почему он молча созерцал, как готовится убийство, почему, если был храбр, если действительно любил Россию и Пушкина, что очень сомнительно, не принял удар на себя, почему не разрядил пистолет в Дантеса? Просто Данзас не был другом Пушкина. Разве что завистником… Да и он, как лицеист-инородец не мог оценить гений Пушкина… И вот недавно я нашёл доказательное подтверждение своим выводам о Данзасе.

       Доцент Пермской медицинской академии Михаил Иванович Давидов, долгие годы занимавшийся изучением обстоятельств гибели Пушкина, Лермонтова и других русских писателей, опубликовал в 1-м номере журнала «Урал» за 2006 год историческое исследование: «Дуэль и смерть А.С. Пушкина глазами современного хирурга». В материале приведены факты о поведении Данзаса, как секунданта:

       «Следует заметить, что секундант Пушкина Данзас никогда не был другом Александра Сергеевича и даже внутренне был чужд ему. Он не пытался ни расстроить поединок, как это сделали, к примеру, в ноябре 1836 г. Жуковский и другие друзья поэта, ни смягчить его условия. Вместе с секундантом противника Д’Аршиаком он пунктуально занялся организацией дуэли a outrance, то есть до смертельного исхода. То, что Данзас не расстроил дуэль и не сохранил таким образом жизнь великому поэту России, ему не могли простить до последних своих дней товарищи по Лицею. Ссыльный декабрист Иван Пущин негодовал: «Если бы я был на месте Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь...».

       Тут автор, подойдя к описанию дуэли добросовестнейшим, по сравнению со многими другими исследователи, образом на основе документов доказал то, что как будто бы и вытекало из хода событий, но… всё путала настоятельная просьба самого Пушкина простить Данзаса…

       Но читаем далее о том, как вёл себя лицеист и инородец Данзас, который даже не попытался хоть как-то облегчить условия поединка, поистине смертельного.

       «1. Противники становятся на расстоянии 20 шагов друг от друга и 5 шагов (для каждого) от барьеров, расстояние между которыми равняется 10 шагам.

       2. Вооруженные пистолетами противники, по данному знаку, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут стрелять.

       3. Сверх того, принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии.

       4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, в случае безрезультатности, поединок возобновляется как бы в первый раз: противники становятся на то же расстояние в 20 шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила.

       5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.

       6. Секунданты, нижеподписавшиеся и облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий».

       Поединок был, как видим, полностью подстроен под Дантеса, который заранее всё продумал, вплоть для упреждающего выстрела ещё на подходе к барьеру. В случае его промаха, Пушкину пришлось бы стрелять с дистанции, на которой он находился в момент выстрела киллера, хоть и одетого в надёжную кольчугу, но всё же и в этом положении опасавшегося за свою драгоценную жизнь. А как иначе мог действовать «жена Геккрена»? По-европейски, не иначе…

        Поединок должен был продолжаться до гибели или ранения, столь тяжёлого, при котором уже невозможно было отвечать.

       Далее автор указал:

       «Использовались гладкоствольные, крупнокалиберные дуэльные пистолеты системы Лепажа, с круглой свинцовой пулей диаметром 1,2 см и массой 17,6 г. Сохранились и экспонируются в музеях14 запасная пуля, взятая из жилетного кармана раненого Пушкина, и пистолеты, на которых стрелялись Пушкин с Дантесом. Это оружие характеризовалось кучным, точным боем, и с расстояния 10 шагов (около 6,5 м) таким отличным стрелкам, как Пушкин и Дантес, промахнуться было практически невозможно. Большое значение имел выбор тактики ведения боя, в частности, учитывая характер оружия, небольшое расстояние между дуэлянтами и превосходную стрелковую подготовку обоих, явное преимущество получал противник, выстреливший первым. Дантесу, вероятно, была известна манера ведения боя Пушкиным, который в предыдущих дуэлях никогда не стрелял первым.

       Шёл 5-й час вечера… По сигналу Данзаса… соперники начали сближаться. Пушкин стремительно вышел к барьеру и, несколько повернувшись туловищем, начал целиться в сердце Дантеса. Однако попасть в движущуюся мишень сложнее, и, очевидно, Пушкин ждал окончания подхода соперника к барьеру, чтобы затем сразу сделать выстрел. Хладнокровный Дантес неожиданно выстрелил с ходу, не дойдя 1 шага до барьера, то есть с расстояния 11 шагов (около 7 метров). Целиться в стоявшего на месте Пушкина ему было удобно. К тому же Александр Сергеевич ещё не закончил классический полуоборот, принятый при дуэлях с целью уменьшения площади прицела для противника, его рука с пистолетом была вытянута вперёд, и поэтому правый бок и низ живота были совершенно не защищены…»

        Далее уже известно, что Пушкин нашёл в себе силы произвести выстрел, но пуля не пробила кольчугу, хотя и сбила с ног Дантеса.

        Автор писал ещё до обнародования сведений о применении Дантесом кольчуги, но, тем не менее, высказал предположение, что был какой-то защитный предмет, помешавший гибели Дантеса:

       «В связи с изложенным, зная непорядочность Геккернов, можно ли допустить, что вместо пуговицы был какой-то иной, защищающий тело, предмет? По кодексу дуэльных поединков, стреляющиеся на пистолетах не имели права надевать крахмальное белье, верхнее платье их не должно было состоять из плотных тканей, полагалось снимать с себя медали, медальоны, пояса, помочи, вынуть из карманов кошельки, ключи, бумажники и вообще все, что могло задержать пулю. Свой вопрос оставим открытым».

       Ну и далее о том, что «один только Пушкин вёл себя достойно на дуэли.

       Несмотря на ранение, вызвавшее кровотечение «Секунданты пассивно наблюдали за раненым, отмечая бледность лица, кистей рук, «расширенный взгляд» (расширение зрачков). Через несколько минут раненый сам пришел в сознание. Врача на дуэль не приглашали, перевязочные средства и медикаменты не захватили. Первая помощь поэтому не была оказана, перевязка не сделана. Это была серьёзная ошибка секунданта, оправдать которую нельзя».

        Конечно же, это была не ошибка. С одной стороны, стороны киллера, уверенность, что врач Дантесу не понадобится, ну а Пушкину врача предоставлять не нужно, поскольку поставлена задача его убить. С другой, со стороны Пушкина, полное равнодушие Данзаса к судьбе Пушкина. Он даже не позаботился о враче.

       И далее, цитирую:

       «Придя в сознание, Пушкин не мог передвигаться самостоятельно (шок, массивная кровопотеря). Носилок и щита не было. Больного с поврежденным тазом подняли с земли и вначале волоком «тащили» к саням (!), затем уложили на шинель и понесли. Однако это оказалось не под силу. Вместе с извозчиками секунданты разобрали забор из тонких жердей и подогнали сани. На всем пути от места дуэли до саней на снегу протянулся кровавый след. Раненого поэта посадили в сани и повезли по тряской, ухабистой дороге. Подобная транспортировка усугубляла явления шока. Лишь через полверсты повстречали карету, подготовленную перед дуэлью для Дантеса, и, не сказав Александру Сергеевичу о её принадлежности, перенесли в неё раненого. Опять недопустимая небрежность Данзаса: для соперника карета была приготовлена, а для лучшего российского поэта – нет. Дантес, отдавая карету, сделал гнусное предложение в обмен скрыть его участие в дуэли, но Данзас не согласился на это». И здесь, как говорится, «торчали уши Европы», хамской, бесчестной и циничной во все времена…

       И снова странное решение Данзаса. Давидов пишет:

       «Уже в темноте, в 18 часов, смертельно раненного поэта привезли домой. Это была очередная ошибка Данзаса. Раненого нужно было госпитализировать.. .»

                   «…Иностранные лекари… залечили… Пушкина».

 

      Итак, безжалостный выстрел прогремел… Что же дальше? Какое ранение получил Пушкин? Почему он ушёл из жизни?

       Казалось бы, нам давным-давно, ещё со школьной скамьи, внушили, что рана Пушкина была смертельной, и домой его везли умирать…

       Но отчего тогда было издано огромное количество книг, доказывающих, что спасти нашего великого поэта было невозможно? Почему не было книг, скажем, о том, что нельзя было спасти «храбрейшего из храбрых» блистательного графа Милорадовича, смертельно раненого на Сенатской площади таким же как Дантес гомосексуалистом и подонком Каховским? Потому что там действительно рана была смертельной и лечение – бессмысленным. И никто не выкрикивал, мол, его «иноземцы-лекари залечили».

       Или почему не говорили о том, что врачи-убийцы доделали дело убийц Михаила Юрьевича Лермонтова? Там тоже было всё предельно ясно.

       А вот по поводу характера ранения Пушкина тут же возникли сомнения. К примеру, наш современник Борис Моисеевич Шубин в книге «Дополнение к портретам» приводит несколько строк из доклада тайного агента Третьего Отделения Дубельту: «…двое каких-то закричали, что иностранные лекари нарочно залечили господина Пушкина».

       Значит, сомнения были у многих, если подобные заявления попали в архив.

       Василий Андреевич Жуковский вспоминал:

        «Всё население Петербурга, а в особенности… мужичье… страстно жаждало отомстить Дантесу. Никто, от мала до велика, не желал согласиться, что Дантес не был убийцей. Хотели расправиться даже с хирургами, которые лечили Пушкина, доказывая, что тут заговор и измена, что один иностранец ранил Пушкина, а другим иностранцам поручили его лечить».

       Кстати Шубин в «Дополнения к портрету» признаёт жизнеспособность Пушкинского организма. Он пишет:

        «Если верно, что продолжительность жизни в известной степени запрограммирована в генах, то Александру Сергеевичу досталась неплохая наследственность:

        его знаменитый прадед Абрам Петрович Ганнибал умер на 92 году жизни,

        оба его деда, бабушка по линии отца и мать прожили более 60 лет,

        а бабушка Мария Алексеевна Ганнибал и отец – по 73 года;

        сестра Ольга, родившаяся на полтора года раньше Александра Сергеевича, пережила его на 30 с лишним лет…

        Хорошая наследственность, воспринятая Александром Сергеевичем, была передана его детям:

       старшая дочь Мария Александровна прожила 87 лет,

       старший сын Александр Александрович, особенно напоминавший внешностью отца, успел отметить 81-ю годовщину,

       младшая дочь Наталья прожила 76 лет,

       и Григорий Александрович – 70 лет.

       Таким образом, – заключил Шубин, – мы можем предположить, что дантесовская пуля настигла поэта на середине его естественного жизненного пути…»

       Это очень важное исследование, и выводы, весьма важные. Они доказывают, что враги Пушкина не могли рассчитывать на то, что Русский гений в скором времени может оставить этот мир, а, следовательно, с тревогой предполагали, что он только ещё на взлёте своего творчества и немало послужит делу возрождения Православия, Самодержавия, Народности, борьбу за которые провозгласил Государь Император Николай Первый.

       Мы уже убедились в том, что врагам России достать Пушкина оказалось непросто. Поэт был под защитой самого Императора. Но уже раз достали, неужели не приложили все старания, чтобы довести до завершения начатое дело?

       Пассивное «лечение» это ведь тоже убийство и это метод, равно, как и заведомо неправильное лечение, безусловно, далеко не новый. Известны весьма серьёзные подозрения, что Императрицу Екатерину Великую её лейб-медик, тоже инородец, умышленно «лечил» так, чтобы тромб оборвался, и она умерла.

       Можно привести примеры, связанные со странной смертью Иоанна Грозного, который стал болеть сразу после того, как английская королева Елизавета прислала ему своих медиков. Теперь уже путем исследований останков доказано, что и мать Иоанна Грозного, правительница Елена Васильевна Глинская, и супруга его Анастасия, и сын Иоанн, и сам Царь отравлены сулемой. При весьма странных обстоятельствах ушёл из жизни и Государь Император Николай Первый.

 

       Но вернёмся к раненому. Первым, как известно, прибыл профессор акушерства В.Б. Шольц, который взял по пути Карла Задлера (1801-1877) доктора медицины, главного врача придворного конюшенного госпиталя, предназначенного для службы царского двора (офицеров и нижних чинов). Осмотрев рану, он сделал относительно неё вывод: «Пока ещё ничего нельзя сказать».

      Ну а каков вывод вскоре явившегося на сцену Арендта? Все врачи, которые присутствовали в доме Пушкина, считали его мнение наиглавнейшим. Кто же таков Арендт? Чтобы выяснить, чьим слугой он был, достаточно взять «Исторический словарь российских масонов…», изданный Олегом Платоновым. Там свидетельствуется, что Арендт был масоном третьей степени. Не случайно масонская клика Гекернов – Нессельроде –  Бенкендорфов поручила ему то, что недоделал злобный, жестокосердный, но трусливый Дантес.

 

       Тотчас после гибели Пушкина светская чернь завопила на все лады: сам, мол, виноват поэт, да ещё виноват Император. Говорят: «на воре шапка горит». Горели шапки на головах вороватых инородцев, оттого и визжали эти навозные черви.

       Не потому ли потом представители ордена русской интеллигенции ни с того ни с сего стали доказывать, что Арендт, де, молодец, что лечил правильно, что спасти Пушкина было нельзя, что и у них на головах пылали шапки – нет, не от стыда, а от страха.

       И вот как раз эти яростные вопли и заставляют взглянуть, с какой целью раздаются они? Не для того ли, что бы заболтать правду. Если б молчали, скорее б сохранили свою гнусную тайну.

       О Данзасе, словно умышленно, забывают. Никаких документов о ходе лечения раны Пушкина никто не оставляет.

       Итак, убивали руками Дантеса ненавидевшие Пушкина и Россию Нессельроде, Бенкендорф, Геккерн, лечили руками Арендта и Шольца всё те же лица… Участвовал в лечении ещё и Спасский, которому, как известно, Пушкин тоже не очень не доверял.

       Не удивительно, что потом понадобилось привлекать к доказательствам, что Пушкина лечили правильно, знаменитых хирургов Н. Бурденко, С. Юдина, А. Заблудовского, И. Кассирского, причём уже в очень далёкий от смерти поэта советский период. Они пользовались теми сведениями, которые специально подработали для истории Арендт и его компания. В первую очередь масон третьей степени посвящения Арендт, который, даже если бы и хотел – что вряд ли, – не мог ослушаться геккерновской комарильи.

     В 1970 году неожиданно разразился оправдательными публикациями некий Ш.И. Удерман. А основание? Описание раны, составленной врагами Пушкина.

      Ах, да, ведь у нас свобода слова! Обычно, она достигается таким образом. Промелькнула махонькая публикация в каком-нибудь малотиражном издании, где убедительно и неопровержимо доказывается тот или иной факт. Это беспокоит носителей свободы слова, и они дают команду «фас» изданиям с колоссальными тиражами. И появляются фальшивки, «разоблачающие» скромную, но правдивую публикацию. Вот вам и свобода слова. Сталин давно уже разъяснил это в статье по поводу Проекта новой Конституции СССР. Он писал:

       «Наконец, ещё одна особенность новой Конституции. Буржуазные конституции обычно ограничиваются фиксированием прав граждан, не заботясь об условиях осуществления этих прав, о возможностях их осуществления, о средствах их осуществления.

       Говорят о равенстве граждан, но забывают, что не может быть действительного равенства между хозяином и рабочим, между помещиком и крестьянином, если у первых имеются богатства и политический вес в обществе, а вторые лишены того и другого, если первые являются эксплуататорами, а вторые – эксплуатируемыми.

       Или ещё: говорят о свободе слова, собраний, печати, но забывают, что все эти свободы могут превратиться для рабочего класса в пустой звук, если он лишён возможности иметь в своём распоряжении подходящие помещения для собраний, хорошие типографии, достаточное количество печатной бумаги и т.д.»

         Полагаю, что нечего удивляться сотням публикаций с фальшивыми доказательствами невиновности Арендта. Они опровергают публикации научные, но из-за малых тиражей незаметные, авторы которых отнюдь не принадлежат к пресловутому Ордену русской интеллигенции. А орден этот пакостит и по сей день.

       Неужели не ясно, что характер ранения, путь, который проложила «интеллигентская» пуля, были известны лишь Арендту и Шольцу, ведь только они и осматривали раненого поэта. Аренд был польского рода, то есть потомком тех зверополяков, которые жестоко, до людоедства, истребляли Русский Народ в годину смутного времени. Тех зверополяков, что разрушали и оскверняли православные святыни, что сожгли Москву, что устраивали резню на московских улицах и в предместьях столицы.

       И уж совсем непонятно звучит такая вот фраза из книги Б.Н. Шубина: «Звание Арендта – придворный лейб-медик – не должно вас смущать, – пытается убедить он читателей. – Нельзя считать, что приставка «лейб» всегда равнозначна низким нравственным качествам врача».

       Надо же, иногда, оказывается, среди лейб-медиков – отравителей Русских Государей и многих великих людей Русских, попадались и те, кто не имели низких нравственных качеств. До этих фраз Шубина никак в голову не приходило думать о том, что лейб-медик – обязательно подонок. Желание Шубина выгородить именно Арендта, изъяв его из шеренги убийц, настраивает на определённые размышления.

       Вместо того, чтобы исследовать путь пули, блуждавшей по телу поэта, путь, зафиксированный лишь Арендтом, не лучше ли исследовать движение самого потомка зверополяков по Русской жизни и подивиться его блестящей карьере. Сын лекаря, осевшего в Казани, заканчивает Петербургскую медико-хирургическую академию, участвует в кампаниях против Наполеона и остаётся во Франции в качестве главного врача оккупационного корпуса. Ну а Франция – гнездо вольтерьянства, одно из главных гнёзд масонства. Известно, что строевые офицеры и те попали под влияние тайных обществ и воспылали желанием совершить революцию в России, а уж потомок зверополяков, люто ненавидевших России, и подавно.

       Недаром в 1821 году, когда Арендт вернулся в Россию, комитет министров произвёл его без всяких экзаменов, то есть в нарушении порядка, в доктора медицины и хирургии. Нужно знать, кто входил в тогдашний комитет министров. Первые скрипки играли в нём Нессельроде и другие выдающиеся масоны.

        В тот трагический для России день, когда коварная Европа разрядила руками Дантеса свой пистолет, сразив Русского гения, Император Николай Павлович отметил в своём дневнике:

       «Арендт пишет, что Пушкин проживёт ещё несколько часов. Я теряю в нём самого замечательного человека России».

       Арендт уже всё решил, и нам неведомо, какими методами он собирался исполнить то, о чём писал. Но он спешил, спешил потому, что Государь мог в любую минуту прислать другого медика, если, конечно, таковые в России были – медицина всё ещё оставалась прерогативой инородцев.

       Но Арендт ошибся. Пушкину неожиданно стало лучше – могучий организм поэта боролся и, если бы медики оказали помощь в этой борьбе, Россия не потеряла своего духовного вождя.

       Сегодня нередко можно слышать возражения медиков, мол, что вы говорите – рана была смертельной. На вопрос же, откуда это известно, все ссылаются на… Арендта! А мы уже разобрались, кто такой Арендт. То, что было нужно ему, то он и изложил, описывая рану.

        Интересен ещё один момент, просочившийся в печать. Шольц, который, возможно, и не был связан с убийцами, впоследствии осуждал Арендта за то, что тот уже после первого осмотра заявил Пушкину о неизбежности смерти. Шольц говорил, что Пушкин, поначалу, не хотел верить, что умрёт, но Арендт убеждал его в этом.

       А ведь известно – и ныне очень много публикаций на эту тему, – что внутри каждого тела скрыт уникальный, неведомый нам пока механизм самоисцеления. Возможно, нам подарил его Бог!

       Что же касается заявления Арендта Пушкину, «честного заявления», что он умрёт, то есть удивительные примеры и чудодейственных исцелений и безвременных смертей. Вот один такой пример…

       «Родились три девочки. Роды принимала акушерка, в пятницу 13-го. И она стала утверждать, что все дети, рожденные в этот день, подвержены порче. «Первая, – сказала она, – умрёт до своего 16-летия. Вторая – до 21 года. Третья – до 23 лет». И, как выяснилось позже, первая девочка умерла за день до своего 16-летия, вторая – до 21 года. А третья, зная, что случилось с двумя предыдущими, за день до своего 23-го дня рождения попала в больницу с гипервентиляционным синдромом и спрашивала врачей: «Я ведь выживу?». Той же ночью её обнаружили мертвой».

      И напротив. Возможны удивительные исцеления, потому что, согласно исследованиям врачей «наши тела имеют свою собственную врожденную систему по самообслуживанию и ремонту»(Врачи подтверждают: от любой болезни... pandoraopen.ru›…vrachi…bolezni…izbavitsya…mysli).

       И вот что удивительно. Шольц написал, что не надо было заявлять столь категорично, ибо вера зачастую спасает и не в таких положениях, что Пушкин мог выжить.

       Значит, Арендт лгал о том, что рана изначально была смертельной. Слова Шольца свидетельствуют о том, что Пушкин мог выжить! Значит, Аренд постарался сделать так, чтобы она стала смертельной. Ведь и в публикациях иногда проскальзывает, что Пушкин был ранен не в область живота, а в бедро. Это уж Аренд настаивал на таком характере ранения, который не оставляет надежд. Интересно замечание Шольца о том, что вера, порой, спасает и безнадёжно больного, и вполне могла спасти Пушкина. Добавим к тому, что «любой больной человек может выздороветь только в том случае, если в победу над болезнью верит не только он сам, но и его родные, и его лечащий врач (пусть лучше врёт, чем говорит горькую правду). Это тоже доказывают исследования».

       Заметьте, при советской власти, при которой со всеми её недостатками, всё же на деле выполнялся девиз «человек человеку друг, товарищ и брат», считали важным скрывать от больного самые опасные заболевания, а особенно их наиболее вероятный исход. При античеловечной демократии, где девиз не по оглашению – по оглашению-то как раз всё в расписываемых СМИ преимуществах, – а по умолчанию, в реальности: «человек человеку волк», стремятся не просто сообщать, а, якобы, из добрых побуждений, запугивать больных, находя тому самые веские причины. А причина одна – нынешняя медицина, особенно терапия, в большинстве случаев является коммерческим предприятием по сопровождению человека, попавшего ей в лапы, до гроба.

 

       Теперь представим себе другой исход. Арендт приходит к раненому Пушкину и излечивает его. Что ему в этом случае скажут его хозяева из салона Нессельроде, старания которых окажутся напрасными? Может ли масон невысокого градуса действовать наперекор своим тайным хозяевам? Так думать просто смешно. Арендт обязан был выполнить задачу, и он её выполнил.

       Арендт убедил Пушкина в том, что жить ему осталось совсем недолго…

Неужели он не знал истины, известной каждому лекарю, если это не достойный Лекарь, а не врач-рвач, как любит говорить Михаил Задорнов – врач от слова врать. А между тем, иногда для пользы дела, надо и солгать! В уже цитируемом выше материале указано: «Когда людям говорят, что им дают эффективное лекарство, но вместо этого вводят инъекции физраствора или дают пилюли с обычным сахаром, это часто оказывается даже более эффективно, чем настоящая хирургия».

       Ну а мы уже разобрали примеры когда «мысли влияют на нашу физиологию» и что «с помощью одной только силы мысли мы в состоянии вылечиться от любой болезни».

        Пушкин написал Государю письмо, в котором просил прощения за то, что не сдержал слова и дрался на дуэли. Государь ответил: «Если судьба нас уже более в сём мире не сведёт, то прими моё и совершенное прощение, и последний совет: умереть христианином. Что касается жены и твоих детей, ты можешь быть спокоен – я беру на себя устроить их судьбу».

       После смерти Пушкина Император заплатил около ста тысяч рублей по долгам поэта и выдал жене его десять тысяч рублей серебром. Он приказал также издать за счёт государства полное собрание сочинений поэта.

       Об убийце же Император писал:

       «Рука, державшая пистолет, направленный в нашего великого поэта, принадлежала человеку, совершенно неспособному оценить того, в кого он целил. Эта рука не дрогнула от сознания величия того гения, голос которого он заставил замолкнуть».

       С чувством брезгливости отдал Император приказ:

        «…Рядового Геккерна (Дантеса), как нерусского подданного, выслать с жандармами за границу, отобрав офицерский патент».

       Как созвучны с мнением Императора слова Лермонтова, написавшего в знаменитом своём стихотворении, что убийца «не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал».

       Малограмотный интриган, неуч, ферт, в котором мужские начала были притушены ласками «усыновившего» его Геккерна, вполне возможно, и не понимал величия Пушкина, как зачастую киллер не понимает, да и не хочет понимать, кто тот, в кого он стреляет. Но величие Русского гения вполне осознавали те, кто направлял руку геккернского сожителя.

       Император потребовал наказания Данзаса. Но наказание оказалось символичным – два месяца гауптвахты, а затем отправка на Кавказ. Кстати, когда Лермонтов в 1841 году получил назначение туда же, Данзас добивался перевода его в свой батальон. Зачем? Это наводит на мысли.

       Лермонтову светская чернь не простила разоблачения убийц Пушкина. За ним охотились. И он погиб, якобы, на дуэли, хотя дуэль и в этом случае явилась удобным прикрытием убийства.

       Узнав о гибели Лермонтова, Император Николай Первый с горечью сказал:

       «Как жаль, что погиб тот, кто мог нам заменить Пушкина!».

       Автор «Истории русского масонства» Борис Башилов с удивительной точностью подметил:

       «Со смертью Пушкина Россия потеряла духовного вождя, который мог увести её с навязанного Петром Первым ложного пути подражания европейской культуре. Но Пушкин был намеренно убит врагами того национального направления, которое он выражал, и после его смерти, – на смену запрещённому масонству поднялся его духовный отпрыск – Орден русской интеллигенции. Интеллигенция сделала символом своей веры – все европейские философские и политические течения, и с яростным фанатизмом повела своих членов на дальнейший штурм Православия и Самодержавия».

       Русский религиозный философ Георгий Петрович Федотов отметил, что «с весьма малой погрешностью можно утверждать – русская интеллигенция рождается в год смерти Пушкина».

       После этого все Русские традиции, оставшиеся без могучей защиты Пушкина, стали оплёвываться с ещё большей силой, и ничто Русское не заслуживало ни любви, ни уважения, ни понимания долгие годы.                    

       И недаром замечательный Русский исследователь старины Иван Егорович Забелин писал в XIX веке:

       «Как известно, мы очень усердно только отрицаем и обличаем нашу историю и о каких–либо характерах и идеалах не смеем и помышлять. Идеального в своей истории мы не допускаем… Вся наша история есть тёмное царство невежества, варварства, суесвятства, рабства и так дальше. Лицемерить нечего: так думает большинство образованных Русских людей… Но не за это ли самое большинство русской образованности несёт, может быть, очень справедливый укор, что оно не имеет почвы под собою, что не чувствует в себе своего исторического национального сознания, а потому и умственно и нравственно носится попутными ветрами во всякую сторону».           

       Да, увы, так было и чем всё закончилось, теперь каждому известно.  

       Великая контрреволюция, начатая Императором Николаем Первым против сокрушительной для страны петровской революции чужебесия, лишилась своего идеолога и трибуна.

        Рукой Дантеса, направляемой Нессельродами, Бенкендорфом и Геккерном, был нанесён серьёзный удар Русскому Православию, Русскому Самодержавию, Русским национальным традициям, Русскому возрождению и Великой Русской национальной контрреволюции, начатой Величайшим в истории Отечества Государем Николаем Павловичем 14 декабря 1825 года на Сенатской площади.

        И как с горьким сарказмом заметил один из современных публицистов, рукой денацианализированного Дантеса Чебурашкина, направляемой крокодилом Геккерном, был нанесён жестокий удар по так и не родившимся наследникам Золотого Петушка и Царевны Лебедь, Серого Волка и Кота Учёного, удар по всем тем обаятельным пушкинским героям, убитым вместе с поэтом и потому так и на ставшим известными нам и любимыми нами.

       Но врагам России не удалось сломить Русский дух, возрождённый Пушкиным. Философ Василий Розанов справедливо заметил, что «Россия, большинство Русских людей… спокойно и до конца может питаться и жить одним Пушкиным, то есть Пушкин может быть таким же духовным родителем для России, как для Греции Гомер». И напрасно враги России считают, что дело Императора Николая первого и Русского гения Пушкина погибло. Великая контрреволюция продолжается, хотя и с переменным успехом. Лишь слабые ростки питали её в лице немногочисленных славянофилов в XIX веке, но интеллигенты и западники получили от марксизма и троцкизма урок. Революция смела их, готовивших эту самую революцию с безжалостной жестокостью.

           Николай Михайлович Смирнов как бы повёл итог в своих воспоминаниях:

«Дантес был предан военному суду и разжалован в солдаты. На его плечи накинули солдатскую шинель, и фельдъегерь отвёз его за границу как подданного нерусского. Барон Гекерен, голландский посланник, должен был оставить своё место. Государь отказал ему в обыкновенной последней аудиенции, и семь осьмых общества прервали с ним тотчас знакомство. Сия неожиданная развязка убила в нём его обыкновенное нахальство, но не могла истребить все его подлые страсти, его барышничество: перед отъездом он публиковал о продаже всей своей движимости, и его дом превратился в магазин, среди которого он сидел, продавая сам вещи и записывая продажу. Многие воспользовались сим случаем, чтобы сделать ему оскорбления. Например, он сидел на стуле, на котором выставлена была цена; один офицер, подойдя к нему, заплатил ему за стул и взял его из-под него…».

И о Дантесе: «…небо наказало даже его преступную руку. Однажды на охоте он протянул её, показывая что-то своему товарищу, как вдруг выстрел, и пуля попала прямо в руку».

«Такой подлой твари как Дантес, земля ещё не носила», – сказал один из современников, узнав о судебном иске Дантеса к семье Гончаровых, причём иск, который распространялся и на семью Пушкиных. Этот подонок пытался взыскать в свою пользу наследство покойной жены. Причём у него хватило чисто европейской наглости писать Императору Николаю Iс просьбой оказания содействия о взыскании средств с детей Пушкина! К счастью, в 1858 году опека над детьми А. С. Пушкина приняла решение об отклонении претензии.

       Впрочем, Франция высоко оценила киллера. Конечно не напрямую за убийство поэта, Дантес получил звание офицера Почётного легиона, а позже был повышен в звании до командора. Кроме того он стал пожизненным сенатором Франции! Такова она, Европа, причём, во все времена.

      Ну а преступления французского киллера убийством Русского гения не ограничивались.

      Одна из трёх дочерей Дантеса и Екатерины Николаевны (урождённой Гончаровой) Леония-Шарлотта была увлечена точными науками и сама, по учебникам, прошла курс Политехнического института. Мало того, она освоила русский язык настолько, что могла свободно разговаривать на нём, как и на французском. С восхищение читала в подлиннике произведения Пушкина, который был супругом её родной тётушки Натальи Николаевны. И не только произведения Александра Сергеевича, но и всё, что тогда писали о дуэли, многим показавшейся весьма странной. Конечно, свидетелей было маловато, но, хорошо подготовив убийство, враги Пушкина и России упустили важный момент – не составили заранее фальшивку о её ходе. Да и вряд ли могли, ведь для того, чтобы она была достоверной, необходимо было привлечь не только медиков, которые там уж постарались выписать то, что надо, а физиков, оружейников, специалистов, которые могли бы разобраться с баллистической траекторией полёта пули. Дочь Дюма любившая отца и возмущавшаяся тем, что его обвиняют в убийстве, считала: какой же убийца? На дуэли оба противника в равной степени могут быть убитым или убившим.

Но технические знания позволили ей провести расчёты. И тогда она всё поняла, и сама назвала отца убийцей. Она-то уж смогла оценить ситуацию и понять, что тяжёлая пуля, выпущенная из пистолета двенадцатого калибра, не могла не убить человека при том попадании, которое было на дуэли. Пушкин получил тяжелейшее ранение, Дантес же отделался лёгкой контузией. Кстати и согласие на ответный выстрел раненного Пушкина, выставляемый кое-кем, как благородство, свидетельствует о том, что Дантесу бояться было нечего. Бронежилет был надёжен. Ну а придуманная пуговица защитить не могла – это Леония-Шарлотта определила с помощью всё тех же расчётов.

        Но она не учла одного. Её отец – недомужчинка Дантес, не имел ни стыда, ни совести, да и вообще не обладал человеческими качествами. Выслушав обвинения, он упёк дочь в сумасшедший дом, благо от матушки её, Екатерины Николаевны, он уж давно освободился, похоронив её в 1843 году, в возрасте 34 лет!!!

      Ну а дочь… На дочь и так уже смотрели с некоторой подозрительностью, как и на всех женщин, увлекающихся точными науками. Этим и воспользовался профессиональный убийца, удостоенный высших отличий Франции. В доказательство повреждения ума дочери привёл, среди прочих выдумок, то, что дочь поклонялась всему русскому, и главное, якобы, отбивала поклоны и читала молитвы перед портретом Пушкина, поставленного в её комнате вместо иконы. Портрет висел на стене действительно. Да и много ли надо, чтобы упечь неугодную личность в сумасшедший дом? Для того ведь ни судов, ни адвокатов не надобно. А вот Дантесу необходимо было уничтожить все записи и расчёты дочери, полностью изобличающие его.

        Власти Франции, наградившие своего киллера за убийство русского гения, легко приняли все подлоги, связанные с обвинением в сумасшествии. Там и уморили Леонию-Шарлотту на основе уже в ту пору достаточно развитых «европейских ценностей» и «прав человека».

      Но у Дантеса не было Отечества. Такие «всегда многим служат», разумеется, за деньги. В Википедии сообщаются любопытные данные и о службе России. Возможно, жизнь себе Дантес выторговал, предложив услуги секретного характера: «Многие годы Дантес был связан с русским посольством в Париже и являлся его осведомителем: посол Киселёв писал канцлеру Нессельроде 28 мая 1852 года:

«Господин Дантес думает, и я разделяю его мнение, что Президент (Луи-Наполеон) кончит тем, что провозгласит империю».

1 (13) марта 1881 года, в воскресенье, князь Орлов в шифрованной телеграмме министру иностранных дел передал следующее:

«Барон Геккерн-д’Антес сообщает сведение, полученное им из Женевы, как он полагает, из верного источника: женевские нигилисты утверждают, что большой удар будет нанесён в понедельник».

 Речь шла о покушении на Императора Александра II».

Изначально Гиммлер планировал сделать СС не то, чтобы уж прям государством в государстве, но неким орденом избранных и посвящённых в великие тайны бытия.

Отсюда и стремление отделить СС от остальных структур Рейха. Своя форма, свои знаки различия, своя армия, своя внутренняя полиция (СД), ну и конечно свои ритуалы, свои торжественные и траурные церемонии.

В этой статье мы немного познакомимся с некоторыми ритуалами СС

Это присяга новичков СС. Вообще вступление в СС было затруднено до крайности. От кандидата требовалось предоставить документы о том, что его предки, начиная с 1800 года не имеют ни малейшей примеси "неарийской" крови. Вот как там люди эти справки собирали-ума не приложу.

После того, как документы были собраны и установлено, что кандидат не имеет ни пороков анкетных ни пороков физических , начинался дял него долгий путь в члены СС. 9 ноября в годовщину пивного путча его объявляли новобранцем и он получал право носить чёрную форму, но без петлиц.

30 января новобранец получал предварительное удостоверение эсэсовца. И, наконец, 20 апреля, в день рождения Гитлера новобранец получал петлицы и постоянное удостоверение члена СС. Он приносил при этом следующую клятву

"Клянусь тебе, Адольф Гитлер, фюреру и канцлеру германского Рейха, быть верным и храбрым, храня послушание до самой смерти"

Для бракосочетаний эсэсовцев, ритуала своеобразного "крещения" младенцев и.т.п в СС были специальные алтари

Вот например "крестины" если можно так выразиться

Это, похоже, тоже крестины

Обратите внимание на знаменитую чёрную форму СС, какой она была на самом деле. У нас принято считать её какой то невероятно красивой. Но это впечатление сложилось от знаменитого фильма "Семнадцать мгновений весны". А там ведь чёрную форму шили по фигурам актёров причём в тех ателье, что шили форму для генералитета Советской Армии. Потому и форма красиво выглядит.

А в реальности...ну посмотрите на фото, какие то пэтэушники из железнодорожного ПТУ. Правильно сделали, что в дальнейшем сменили эту форму.

Это вот какая то чаша для исполнения ритуалов эсэсовской религии

Это одна из эсэсовских наград - Светильник Йоля (какой то языческий бог)

А это вот церемония его вручения и корочка о вручении

Торжественный обед по случаю вручения очередного светильника ( какое то преувеличенное значение придавалось этим светильникам, вам не кажется?)

А вот изготовление Светильников

Это, похоже, похороны. Светильник присутствует

А вот и свадьба

 

 

Светильники почему то отсутствуют. Наверно для свадеб их не использовали.

Опять свадьба, очевидно. Гости на церемонии довольно важные

 

И снова похороны. Вообще смотреть на похороны эсэсовцев гораздо приятней чем на их свадьбы, не правда ли?

А это детки эсэсовцев. Так как фото 34 года то вполне возможно некоторые из них успели, таки стать и настоящими эсэсовцами.

А пока они тренируются

Военная игра. "Побей коммуниста" наверно называлась. Видите надпись "Дом Либкнехта"? Это штаб квартира немецких коммунистов. "Коммунисты" отчаянно отстреливаются

Но отважные эсэсовцы всё таки берут коммунячье гнездо штурмом

И в концлагерь их. Да-да в детских лагерях немецких детишек учили и концлагерному искусству.

Своих мини-газовых камер кажется у детей всё же не было.

Кстати, чего то я не припомню ни одной фотографии где бы советские дети той поры играли в НКВД или ГУЛАГ.

 

 

 

Недавно мы с вами на этом сайте ознакомились с детскими играми 3 Рейха. Сейчас я предлагаю вашему вниманию детские игрушки той же поры, но советские.

Начнём, как и в случае с игрушками 3 Рейха, с настольных игр. Вот игра - ходилка под названием "Москва-Китай". 

Нужно было, бросая кубики долететь из Москвы в Китай. Если вас удивил такой маршрут, объясню причём тут Китай.Дело в том, что в 1925(!!!) году СССР открыл регулярную грузопассажирсую авиалинию из Москвы в Пекин. Существовала она семь лет и за это время советские самолёты налетали более 10 млн километров и перевезли 47 000 пассажиров и около 450 тонн грузов. Для тех лет - очень приличные показатели.

А вот достаточно прогрессивная для тех лет игра. Называется "Электрификация"

Прогрессивной я её назвал не потому, что она прогрессу посвящена, а потому, что игровая механика её была для тех лет весьма необычна. Дело в том, что эта игра была карточной, как современные мегапопулярные "Подземелье и драконы". Так и задумаешься, а не СССР ли впервые такой тип игр выдумал.

Где электрификация там и индустриализация. Игра "Дадим сырьё заводам"

Это тоже обычная ходилка, но познавательная. Дети ещё и учаться тому, какие виды сырья нужны для производства

 

А вот в какой то степени головоломка. Называется "Ленин идёт в Смольный"

Это Ленин в Октябре идёт с конспиративной квартиры в Смольный. И надо ему избежать и полиции и казаков и юнкеров. У того ребёнка, который не мог с трёх раз провести товарища Ленина в Смольный родителей расстреливали.

Знаете, вот, как по мне, то советские игры выглядят всё же сильно симпатичней игр 3 Рейха. Помните там игрушка "Разбомби Англию" "Выгони евреев" и.т.п. Советским детям не предлагалось никого разбомбить, замочить, расколампуцать.

Но вот Мировая революция, это конечно святое.

Поэтому вот и одноименная игра

 

Вот ещё одна игра. Вы только посмотрите какое прелестное название. "Революция в Бруклине". Жаль, что от неё сохранилась только коробка. А игровое поле и правила неизвестны ( Или засекречены,а?)

А если сейчас подобную игру выпустить, будет спросом пользоваться? Как считаете?)

Были конечно и военные игры. Вот например тоже игра про авианалёт. "Воздушный бой" называется

Правила, увы, неизвестны. Но, обратите внимание, в отличии от аналогичных игр 3 Рейха, в этой игре советская,то есть родная для ребёнка сторона, не нападает, а обороняется.

Православной, мусульманской и прочей духовности при т. Сталине не было ни на грош. Из детей готовили отъявленных безбожников. Вот например игра "Безбожные кегли" (Внимание: дальнейший просмотр может оскорбить чувства верующих. Если вы верующий, немедленно закройте глаза и, на ощупь, выйдете с сайта.)

 

Внимание вопрос: на сколько лет сядет издатель, рискнувший бы выпустить такую игру в наше время?

 

А теперь солдатики. Между прочим в Сталинское время они делались исключительного качества.

Это фото 1940 года. 

Эта игрушка была сделана точь в точь как настоящая гаубица. Ствол поднимался, опускался. Станины разводились. В комплекте был и тягач для этой гаубицы и даже банник - такая штука для прочистки ствола. Вот прикладывались ли маленькие боевые снаряды - не знаю

Обратите внимание на марку грузовика. А ведь это 1940 год. До всякого Ленд-лиза

Ну и просто машинки. Дети тоже их любят. Вот набор гоночных автомобилей

С помощью такого набора советский ребёнок мог даже поиграть, например, хоть в Формулу-1. Если она в то время была, конечно

Грянула война. Вроде бы тут не до игрушек. Никто бы слово в упрёк не сказал, сверни СССР детскую промышленность. Англия, вон перестала игрушки выпускать. И ничего.

Но в СССР предложение вообще забросить выпуск игрушек для детей могло повлечь для предложившего незаконные сталинские репрессии. И  запуганная террористическим сталинским режимом советская промышленность продолжает выпускать игрушки. Вот солдатики фабрики Московского райпромторга. Набор выпущен в количестве 200 тысяч экземпляров.

Правда они уже, конечно, не оловянные. Бумажные

 

Набор этот стоил всего навсего 10 рублей. В перерасчёте на деньги восьмидесятых годов - 10 копеек.

 

В завершении хочу сказать. Ведь правда же наши игрушки гораздо симпатичней немецких. Не по качеству-качество немецкое известно. А по идее своей. Вот не учил СССР своих детей ненависти ко всему живому. И даже военные игрушки получались оборонительными.

 

 

Если кто забыл, напомню, кто не застал расскажу. в 1992 году тогдашнее щедрое правительство подарило каждому гражданину России ваучер стоимостью аж 10 000 рублей. И пообещало, что если этот ваучер выгодно вложить, то за него можно получить два автомобиля "Волга". Настоящих, не игрушечных. А, чтобы граждане не попутали чего нибудь на пути к приобретению личного автопарка и вообще к процветанию, Правительство выпустило брошюру популярно рассказывающую - как правильно вкладывать ваучеры. Брошюру бесплатно раздавали вместе с ваучерами.

 

Ах как жалко, что в брошюре, почему то, нет выходных данных. Ну там, кто автор текста и, особенно, рисунков

 

ПыСЫ: Я свой ваучер обменял на три блока сигарет. И это было, по тем временам, очень выгодной сделкой. 

А как вложили свой ваучер вы? Правильно ли это проделали?

  "Лучше замуж за кучера, чем за Наполеона…"

Глава из книги "Любовные драмы у трона Романовых"

 Казалось бы, императору было просто необходимо выдать свою сестру Екатерину Павловну за кого угодно, только бы обезопасить свой трон, да и свою жизнь – тоже. Вряд ли он мог считать, что Катиш, несомненно, желая занять престол, хочет его погибели. Но логика дворцового переворота неумолима. Он ведь тоже не желал смерти своего отца Павла Петровича, он ведь даже просил заговорщиков пообещать ему, что свергаемого Императора оставят в здравии. Но верил ли в то, что они выполнят обещание?                      

Конечно, он, хоть и сын своего отца по крови, сыном его по духу не был. И отваги не хватало, и твёрдости, да и порядочности тоже. Он, конечно, не признавался себе в том, что, мягко говоря, недостаточно храбр. Но разве мог забыть, как вдень Аустерлицкого сражения в панике бежал с поля брани, и как адъютанты нашли его, рыдающего, в разорванном мундире и с пораненным при падении с коня лицом далеко в тылу.

 Это было известно не только ему самому, это было широко известно в обществе, и недаром впоследствии Александр Сергеевич Пушкин, который «подсвистывал ему до гроба», хоть и мнимого, написал...

 

Воспитанный под барабаном,

Наш царь лихим был капитаном:

Под Аустерлицем он бежал,

В двенадцатом году дрожал…

 

       В 1807 году до священной памяти Двенадцатого года было ещё далеко, но Императору было немало причин дрожать на протяжении всех лет, начиная с той страшной ночи с 11 на 12 марта, и вплоть до событий, последовавших за Тильзитским мирным договором.

        Возмущённое его поведением русское общество не ведало, кто он на самом деле. Трудно представить себе, как бы развернулись события, если бы это стало известно.

 

       Одним из первых, если не первым, просил руки Екатерины Павловны Император Наполеон. Окончательно решив развестись с Жозефиной, он сразу определил, что выгоднее всего ему породниться с Россией.

       Разговоры о сватовстве начались ещё во время мирных переговоров в Тильзите. Но они представляли собой разве что разведку боем.

       Ну а потом было у Екатерины Павловны «златое лето», сменившееся «златой осенью» с Багратионом. И вдруг в 1808 году сватовство нависло над ней уже со всею серьёзностью. В Санкт-Петербург приехали сваты из Парижа.

        Император не слишком радовался этому событию, поскольку сватовство с Наполеоном, с которым они всего лишь год назад вели мирные переговоры, заключились Тильзитский мир, ставило его в весьма сложное положение. Они клялись в вечной дружбе, назывались братьями, но брататься с Бонапартом Александр не мог. Не потому что этого, скорее всего, и не хотел. И не только потому, что Аустерлицкий позор Александра навсегда разрубил возможность искренней дружбы. Он за год, прошедший с заключения мирного договора, успел убедиться в неприятии обществом политики сближения с Францией.

       На первый взгляд может показаться непонятным, почему это на рубеже веков русско-французский союз был благом для России, а в 1807 стал позором. Сближение с Францией при Павле Первом происходило на фоне предательства союзниками русских интересов. В 1807 году союзники вели себя нисколько не лучше. Но тогда союз был бы почти равным, со значительным приоритетом России, поскольку Суворов в двух своих знаменитых походах разбил всех без исключения французских полководцев. А неудачи русских войск в Швейцарии не имели серьёзного значения. Теперь всё было с точностью до наоборот. Союз устанавливался на фоне Аустерлица и Фридланда.

      Так может быть брачный союз Наполеона и великой княгини Екатерины Павловны мог поправить дело?

       Тем не менее, и Александр в глубине души не хотел его, хотя и ссылался на то, что окончательное слово должно быть за Марией Фёдоровной.

       Она же прямо заявила в письме Александру:

       «…Вы знаете, что счастье, радость и спокойствие моей жизни зависят от присутствия Като. Она мое дитя, мой друг, моя подруга, отрада моих дней: мое личное счастье рушится, если она уйдёт от меня, но так как она думает, что найдёт счастье своё в этом браке, и так как я надеюсь тоже на это, я забываю себя и думаю только о Като».

      Конечно, она понимала, что замужество неизбежно, а потому высказала такие свои мысли по этому поводу: «Я хочу, чтобы моя дочь была счастлива, надо только, чтобы её супруг имел сердечные качества»,

        Наполеон сердечных качеств не имел, как теперь говорят, по определению. Откуда они у корсиканского чудовища? Честь и славу у него отождествлялись с грабежом и разбоем.В своём приказе войскам перед походом в Италию он провозгласил: «Я вас поведу в самые плодородные долины мира, богатые провинции, большие города будут в вашей власти, вы там найдёте честь, славу, богатство».

       Мария Фёдоровна пришла в ужас от одного только известия о сватовстве корсиканского чудовища к Екатерине Павловне. Ну а сама Катиш ответила категорично: «Я скорее выйду замуж за последнего русского истопника, чем за этого безродного тирана – корсиканца».

    Мария Фёдоровна тоже считала Наполеона исчадием зла. Ну а Катиш просто презирала его, называя безродным тираном и корсиканским чудовищем.

       Конечно, пропаганда делала своё дело. Из Бонапарта лепили великого, но действовали сказки только на широкие круги обывателей. И Марии Фёдоровне, и Екатерине Павловне, да и, конечно, Императору было известно истинное лицо этого узурпатора. Пора, вкратце, поведать его истории…

       Прежде всего, сразу отмечу, обращаясь к наполеонолюбцам, коих, увы, у нас немало, что не я нарёк «корсиканское чудовище» замухрышкой. Так его назвали французские генералы Ожеро, Массена и Серюрье. А за какие «подвиги», расскажу далее. Ну а теперь о том, с чего начались сказки и о том, кого впоследствии сами же его соотечественники назвали «французским Гитлером»

         Наверное, многие слышали сказки про Тулон, про тулонский мост, про подвиг молодого Бонапарта.

        Суть сказки такова: сражаясь на стороне якобинцев, Наполеон отличился в бою за Тулон, за что получил чин бригадного генерала в 24 года. И вот, несмотря на то, что тулонский «подвиг» давно уже оспорен историками, богоборцы-наполеонолюбцы продолжают им восхищаться. Пора взглянуть на сии деяния объективно, на основании документов той грозной и кровавой эпохи.

        Невероятный взлёт после Тулона. В чем причина? За что такие почести? А очень просто – тёмные силы избрали Наполеона в исполнители своей воли, а потому началось накачивание его авторитета.

        Была сочинена версия, что «генеральный план» атаки форта Эгийетт, господствующий над рейдом Тулона, принадлежит именно Наполеону. Однако письмо самого Бонапарта, отправленное из Тулона, свидетельствует об ином.

       Наполеон писал:

       «Граждане представители! С поля славы, хотя в крови и в крови изменников, возвещаю вам с радостью, что Франция отмщена. Ни возраст, ни пол не находили пощады. Те, которые были только ранены пушками революции, умерщвлены мечом вольности и штыком равенства. Поклон и почтение. Брут Бонапарт, гражданин Санкюлот».

       Вот в чём, на самом деле заключался лозунг о равенстве, вольности и братстве, пропагандируемый якобинцами. Он означал равенство всех, кроме шайки революционеров. То есть равенство всех перед пушками и штыками этих самых революционеров.

        Это страшное донесение Наполеон написал прямо на банкете, состоявшемся по случаю победы над тулонскими безоружными рабочими, которых сначала заманили на Марсово поле под предлогом переписи на работу, а затем перестреляли и перекололи. Три тысячи безвинных жертв на совести «гения» и «благодетеля», коим привыкли выставлять Наполеона не только зарубежные, но и некоторые российские историки, принадлежащие к так называемому ордену русской интеллигенции.

        Огюстен Робеспьер, брат кровавого Робеспьера, палача Франции, восхищался жестокостью Наполеона. Он был рядом с палачом, истребившим около трёх тысяч тулонцев. Его восторженное донесение в Париж и принесло чин бригадного генерала будущему тирану Европы.

        Благодаря лжеисторикам Наполеон не стал именоваться кровавым, а людьми безграмотными почитается гением. В то время как Николай Второй, неповинный ни в событиях кровавого воскресенья, ни в Ленском расстреле, проводниками кулачного права, проводимого под видом «диктатуры пролетариата» был бессовестно именован кровавым. Между тем кумир этих проводников кулачного права Троцкий организовал в Крыму свой Тулон после разгрома Врангеля, когда были выявлены и собраны русские офицеры, поверившие Советскому правительству и оставшиеся в России, и умерщвлены  многими и многими десятками тысяч самым жестоким образом. Ледоруб, опустившийся на голову Троцкого, когда пришло время, стал заслуженным ответом Провидения на его жестокие деяния и изуверства.

        После «удачного» тулонского взлёта Наполеона ожидали серьёзные неприятности. Революция, замешанная на подлости и бесчестье, споткнулась. Якобинцев свергли так называемые термидорианцы. А, как известно, революционеры разных кланов всегда жестоко пожирали друг друга.

       Бонапарт оказался за решёткой вместе с его не в меру распоясавшейся шайкой убийц. И тогда он, не задумываясь, предложил свои услуги термидорианцам. Им нужны были люди, на штыках которых можно было удержаться во власти. Наполеону предложили пост командира бригады, но «молодому дарованию» этого показалось мало. Он начал конфликтовать с командованием, требуя более высокой должности, за что был уволен. Но ведь не казнён! Предательские и зачастую лживые показания на бывших соратников спасли жизнь. Бонапарт возвратился к коммерческой деятельности, торговал домами. Дело шло из рук вон плохо, и достаток его был невелик.

      Между тем, начался новый виток борьбы за власть в истерзанной революционными бесчинствами Франции. Директория вынуждена была отстаивать свою власть. Против неё выступали так называемые роялисты, сумевшие взбунтовать парижан и призвать их к оружию. Так уж всегда случалось, что простые люди, легко обманываемые «борцами за свободу и равенство», натыкались на орудие той самой свободы – беспощадный революционный штык.

       Узнав о готовящемся восстании роялистов, термидорианцы наделили чрезвычайными полномочиями некоего Барраса, участника кровавой резни в Тулоне. Тот сразу вспомнил о 24-летнем Бонапарте, таком же изменнике и садисте, как и он сам. Баррас сдружился с ним. Бонапарт даже успел оказать ему услугу: Баррас сбагрил молодому, но весьма уродливому коротышке-Бонапарту опостылевшую любовницу – вдову казнённого якобинцами генерала Богарне.

      Это была дама уже не первой свежести, причём, старше Наполеона на шесть лет. Полное имя её Мари Роз Жозефа Таше де ла Пажери или Роз. Наполеону трудно было запомнить весь этот длинный словесный ряд, напоминающий отдельные клички, и он стал звать её Жозефиной. Родом она была с небольшого острова Мартиника, о котором в начале ХХ века была сложена легенда о гибели всего живого на острове, которая… является тщательно скрываемой правдой. Впоследствии, когда Наполеон провозгласил себя императором Франции, она стала рассказывать, будто в детстве гадалка напророчила ей высокое положение, которое «выше, чем королева».

      Первый раз она вышла замуж ещё в 1779 году за виконта Александра де Богарне. Было ей тогда всего шестнадцать лет. От Багарне она родила сына и дочь. Сын знаменит тем, что участвуя в нашествии на Россию, после Бородинского сражения занял Сторожевский монастырь, где ночью явился ему святой преподобный Савва Сторожевский и потребовал, чтобы всё награбленное было немедленно возвращено монастырю. Савва Сторожевский обещал, что если это его повеление будет исполнено, Евгений Богарне вернётся живым из России, умрёт своей смертью, а потомки его в грядущем посетят Москву и побывают в монастыре. Богарне приказал немедленно возвратить монастырю всё, что было оттуда украдено, и выставил караулы. Пророчество исполнилось…   

       Детей Жозефина воспитывала одна, потому что уже через шесть лет после замужества развелась с мужем.

        Но когда в 1789 году началась революция, и Александр Богарне сделался депутатом Генеральных штатов, Жозефина использовала высокое положение бывшего супруга и вернулась в высший свет.

        Александр Богарне был, быть может, единственным нормальным политиком из оголтелой революционной банды. Он выступал против репрессий королевской семьи, поддерживал третье сословие, сражался с интервентами, пытавшимися возвратить королевскую власть во Франции.

         В 1794 году генерал Богарне стал командующим Рейнской армией, но вскоре началось изгнание из армии дворян, и он поспешил уйти в отставку. Это не спасло. Закончилось всё доносом, арестом и гильотиной. Приговорили в смертной казни и Жозефину. Но тут случился новый переворот, и казнены уже были Робеспьер и его маниакальные сообщники.

      Тут-то и стала Жозефина любовницей Барраса. Словом, у возрождающегося французского трона любовных драм и приключений было предостаточно.

        Знакомство с Бонапартом произошло в 1795 году. Тогда-то Баррас и смог избавиться от своей не в меру расточительной любовницы, которая была ему уже в тягость. В марте Наполеон, взвесивший все выгоды от возможного брака с Жозефиной, сделал ей предложение, и после бракосочетания усыновил её детей. Всё это избавило Барраса от неприятностей, которые уже назревали из-за этой связи. За столь деликатную услугу Бонапарт был вознаграждён чином командующего войсками, призванными в Париж для подавления восстания рабочих.

 

       В своих воспоминаниях, которые он писал в ссылке, Наполеон отметил:

«Моя женитьба на мадам де Богарне позволила мне установить контакт с целой партией, необходимой для установления «национального единения» – одного из принципиальных и чрезвычайно важных пунктов моей администрации. Без моей жены я не мог бы достичь взаимопонимания с этой партией».

      Очередным шагом по карьерной лестнице было назначение на подавление восстания в Париже.

      Ничего святого в этом человеке не было – лишь ожесточённое желание убивать. Он продумал всё с жестокостью и коварством. Заранее расставил на улицах Парижа пушки и замаскировал их до времени. А когда горожане, рабочие, ремесленники вышли на улицы, расстрелял их в упор. Реки крови текли по узким Парижским улицам, по которым обычно в восемнадцатом веке ещё текли другие ручейки от опрокидываемых в окна ночных ваз. У просвещённой Европы в ту пору туалетов ещё не было – не изобрели..

      Жестокость Бонапарта потрясла Европу. Огнём в упор он превратил в кровавое месиво тысячи парижан, обманутых сначала якобинцами, затем термидорианцами, а теперь и роялистами.

       Директория не скупилась на награды. Бонапарт получил солидное денежное вознаграждение, но пока ещё не разбогател, а лишь ещё более распалил свою алчность. Уже тогда он понял, что состояние легче нажить, ограбив не свой, а какой-то другой народ, ибо народ Франции был уже ограблен шайками революционеров, сменявшими одна другую.

        Стало быть, нажиться можно лишь путём агрессии. Осталось только убедить в том своих покровителей. Помогла сожительница, та самая, бывшая любовница Барраса Жозефина Богарне, тоже не отличавшаяся высокой нравственностью. Она попросила Барраса назначить Бонапарта командующим Итальянской армией.

        И вот 12 марта 1796 года будущий миллионер отправился в путь за первыми серьёзными капиталами. Тогда же Екатерина Великая обратила серьёзное внимание на новоявленного грабителя и убийцу.

        Весьма характерен первый приказ Наполеона по армии. Принципов, изложенных в нём, Наполеон затем придерживался всю свою жизнь.

       «Я вас поведу в самые плодородные на свете равнины! В вашей власти будут богатые провинции, большие города! Вы там найдёте честь, славу и богатство!»

        Наполеон отождествлял такие несопоставимые понятия как честь и богатство. Ведь богатство можно было «найти» лишь одним путём – путём мародерства. Грабежи поощрялись в армии – вот одна из причин её быстрого развала и деморализации после Бородинского сражения.

        Но пока был успех, была и дисциплина. В походе в «богатые провинции» Италии, Наполеон разбил сначала сардинцев, затем австрийцев, пленил войска папы римского и приступил к главному своему делу – обложил все захваченные «большие города» контрибуцией, значительную часть которой забрал лично себе. Впрочем, контрибуция была столь велика, что поправила финансовое положение Франции и укрепила влияние Наполеона в правительстве, где, естественно, закрыли глаза на то, что сам он сказочно разбогател. Ну а как иначе… Не было у правительства ограбленной им же Франции ни гроша, а вдруг – алтын…

       Далее начались грабежи музеев. А грабить было что: шедевры искусства, драгоценности, старинные книги… куда всё это подевалось? Кому досталось? Сначала всё бесследно исчезло, но потом, постепенно, стало всплывать в богатейших домах французских толстосумов.

       Вот один только факт…

       До начала кампании Наполеон был небогат, а вернувшись во Францию после похода, разместил в банках баснословные средства. В 1799 году у него было в различных банках на счетах 30 миллионов франков – сумма баснословная. Вот таков революционер…

        Награбленные миллионы ещё более сблизили его с крупной буржуазией, которая уже имела значительное влияние в Директории, но пока не обладала всей полнотой власти. Впрочем, разногласия ещё не были принципиальными. В главном буржуазия Франции была едина. На первый план выдвинулась борьба с крупными соперниками на международном рынке и, прежде всего, с Англией. В Италии, куда Жозефина выехала в сопровождении адъютанта Наполеона и своего любовника, измена открылась.

     Наполеон простил жену, потому что важнее было делать карьеру. Измены продолжались, однако безродный коротышка вынужден был их прощать. Единственным утешением для него было то, что и он завёл

 Двадцатилетнюю любовницу Маргариту-Полину Бель-Иль, которая была женой офицеры его армии. Лиха беда начало. Неверность жены подтолкнула к постоянным любовным связям.

       А вот теперь представим, каково было бы Екатерине Павловне, если бы она вышла замуж за Наполеона? Её цельная натура, чувство собственного достоинство, её принципиальность не позволили бы мириться, не только с циничностью, лицемерием и алчностью мужа, но и с его неверностью. Позже мы ещё коснёмся её отношения к этому важному семейному вопросу.

        Ну а цинизм Наполеона не только ей, многим бы в России мог показаться чем-то отвратительным. В России измены не прощались. Они обычно заканчивались в лучшем случае разводами, в худшем – дуэлями, хотя и после наказания совратителя развод был неминуем.

       Конечно, залётные инородцы вносили некоторые европейские принципы в этот вопрос, но делали это именно те, кто явился Россию «на ловлю счастья и чинов». К примеру, «остзейское чудовище» Беннигсен, которому, по отзыву современников, просто нельзя было изменять – настолько он был отвратителен, – узнав о том, что четвёртая жена – первые три просто сбежали – наставила ему рога с Михаилом Илларионовичем Кутузовым, просто «невзлюбил Кутузова», ну и отомстил в канун Бородинского сражения. Он помешал полнейшему разгрому наполеоновской «великой» банды, выведя из Утицкого леса скрытый там резерв, который был предназначен для «гибельного» удара по французам, когда они увязнут на Семёновских (Багратионовых) флешах. Я взял в кавычки словом «гибельного», потому что это определение принадлежит талантливому французскому полководцу и военачальнику маршалу Бертье, виновнику всех побед «безродного корсиканца». Бертье признал, что появление к концу боя за Семёновские флеши «скрытого отряда, по плану Кутузова, на фланге и в тылу», было бы «для французов гибельно».

        Чтобы лучше понять подлость Беннигсена, конечно, не только по отношению к Кутузову, но и к приютившей и вскормившей это чудовище России, представьте себе, как могла окончиться Куликовская битва, если бы нашёлся в окружении Дмитрия Иоанновича вот этакий предатель, который заранее бы вывел из Дубравы засадный полк?

 

    Так кто же он, «безродный» женишок, получивший от ворот поворот?

 

        Несмотря на столь желанное для французов дозволение грабить, не все офицеры Итальянской армии заметили появление парижского генерала. Боевые командиры считали его выскочкой, поскольку сразу определили, что в военном деле он полнейший профан. Конечно, расставить пушки на узких парижских улицах, что бы превратить в кровавое месиво тысячи парижан, он сумел. А вот как воевать с вооруженным противником, не ведал. Ну а такое неведение закалённые в боях воины сразу подмечают.

         Неопрятный, обтрёпанный, пузатый и коротконогий человечек не мог не вызывать отвращения у истых военных. Генералы Ожеро, Массена и Серюрье наградили Наполеона кличкой «замухрышка», которая приклеилась надолго. Да и как иначе было назвать угреватого, уродливого мужчинку, начинавшего свою командную деятельность на высоком посту с необыкновенным апломбом, да ещё неспособного удержать собственную супругу от любовных похождений. Была и приставка к кличке «замухрышка-рогоносец».

       Но вот что удивительно! Едва начались боевые действия Итальянской армии, как вся Европа услышала о блистательных её победах. Откуда же мог взяться военный талант у 27-летнего генерала, продемонстрировавшего пока лишь умение расстреливать безоружных горожан?

       На этот вопрос чётко и аргументированно отвечает русский историк Вячеслав Сергеевич Лопатин. Среди тонн лживых реляций, хранящихся в архивах, он разглядел свидетельства о том, кто принёс победы, записанные на Наполеона:

        «Историки почти не упоминают, что вместе с Бонапартом в главную квартиру армии в Ницце прибыл человек, которого хорошо знали в военных кругах и особенно в Итальянской армии. Восемнадцать месяцев он готовил армию к походу и разрабатывал планы кампаний. Один из этих планов лёг в основу похода 1796 года, другой – прорыв через Сен-Бернар – был использован в 1800 году.

        Сын военного, служившего при королевском дворе в Версале, блестящий инженер-картограф, участник войны за независимость северо-американских колоний Луи-Александр Бертье накануне революции был тридцатишестилетним полковником королевской армии, кавалером ордена св. Людовика и входил в небольшой корпус офицеров генерального штаба, созданного незадолго до того.

       В бурные революционные годы Бертье служил начальником штаба у Лафайета и Ликнера, у якобинских генералов-комиссаров Ронсена и Россиньюля, у Келлермана и Шеррера. Известный своими роялистскими симпатиями, он чудом уцелел в годы террора, хотя ему пришлось покинуть армию уже в чине бригадного генерала.

       Некоторые его начальники погибли на гильотине, другие были репрессированы, но все они оставили восторженные отзывы о выдающихся талантах Бертье.

      Замечательно, что Карно, подписывая приказ о назначении Бонапарта командующим Итальянской армией, тем же числом – 2 марта – пометил приказ о назначении начальником штаба этой армии Бертье. Руководитель Директории, ответственный за ведение войны, не мог доверить столь важный пост никому не известному Бонапарту, ставленнику Барраса, не подкрепив его профессиональным военным высшей пробы».

       Есть старинная пословица – «на воре и шапка горит». Безусловно, Наполеон знал, что в Италии в 1796 году он ещё не пользовался авторитетом. Подчинённые ему командиры понимали, кто на самом деле руководит боевыми действиями и является автором всех побед. Они видели, пишет В.С. Лопатин, в 43-летнем начальнике штаба дядьку при 27-летнем командующем.

        Что же касается пропагандистской шумихи, то она, как и обычно, ничего общего с правдой не имела. В своё время также молодая советская революционная, а, стало быть, лживая печать умилялась от восторга, повествуя о юном военном даровании Якире, происходившем не из военной, а из аптекарьской среды. Юнец бил опытных генералов белой армии. И никто не упоминал о подобных Бертье дядьках при командующих типа Уборевича, Якира, Тухачевсого. Тухачевский хоть образование военное получил, а остальные до назначения на высокие посты вообще к армии никакого отношения не имели. Предав самодержавие, якобы, ради светлого будущего, Тухачевский с особым садизмом расправлялся с Тамбовскими крестьянами, подобно тому, как Бонапарт с Тулонскими рабочими. Именно Тухачевский, Антонов-Овсеенко и иже с ними изобрели концентрационные лагеря, которые потом чудодейственным образом стали называться Сталинскими, хотя он к ним никакого отношения не имел.

       И Наполеон, и Тухачевский не знали милосердия. Оба были жестоки, и к женщинами, и к детям, и к пожилым людям. За свои кровавые действия Тухачевский, как и Наполеон, был вознесён высоко, но закончил свой путь, как участник военного заговора. Кстати, его называли «красным наполеончиком».

       Интересный факт приводит В.С. Лопатин о мнимом авторитете Наполеона:

        «Если верить рассказам Наполеона, то ветераны Итальянской армии долгое время даже не подозревали о наличии в их рядах столь выдающегося предводителя.

         В сентябре 1796 года французская армия форсировала ущелье реки Брента, вспоминает Наполеон, и авангард остановился в селении Чисмоне. Сюда прибыл командующий без свиты. Он изнемогает от голода и переутомления. Но его никто не замечал. Лишь один солдат поделился с ним хлебным пайком. На следующий день армия одержала очередную победу при Бассано. Ну, можно ли вообразить, чтобы Суворов или Кутузов не были узнаны своими солдатами и офицерами? Немыслимо. А вот Бонапарта, уже пять месяцев числящегося командующим армией, никто не знал. Рассказывая удивительную историю, бывший император (он писал воспоминания уже на острове св. Елены) даже не замечал, как он смешон».

       Слава Бертье не давала покоя Наполеону. Он пользовался опытом и талантом своего начальника штаба, но не хотел делиться славой. В мемуарах, написанных позже, в изгнании, он так рассказывал об этом поистине талантливом французском полководце, много раз выручавшим его из беды: «Бертье обладал громадной энергией, следовал за командующим во всех разведках и объездах войск, не замедляя этим нисколько своей штабной работы».

       В этом своём заявлении Наполеон, сам того не замечая, свидетельствовал о том, что Бертье выполнял роль, и командующего, и начальника штаба.

       А далее и вовсе он начал порочить своего благодетеля:

        «Характер Бертье имел нерешительный, малопригодный для командования армией, но обладал всеми качествами хорошего начальника штаба… Вначале хотели навлечь немилость командующего, говоря, что Бертье его ментор, что именно он руководит операциями. Это не удалось. Бертье сделал всё, от него зависящее, чтобы прекратить эти слухи, делавшие его смешным».

       Впрочем, каждому ясно, что подобные слухи смешным делали вовсе не Бертье, а самого Наполеона, ведь маршалы и генералы прекрасно понимали, что в каждом успехе виден труд начальника штаба и только его одного. Наполеона вполне можно было бы назвать флигель-адъютантом Бертье. Именно такую роль он и исполнял.

       В последующих абзацах своих воспоминаний Наполеон сам же себя и опровергает, рассказывая, как Бертье в ответственный момент сражения с успехом заменил командира дивизии, а чуть позже совершил подвиг, о котором Бонапарт донёс Директории: «Я не должен забыть неустрашимость Бертье, который в тот день был и артиллеристом, и кавалеристом, и гренадером».

        14 августа 1796 года в представлении к награде Наполеон писал о Бертье: «Таланты, энергия, мужество, характер. Обладает всеми достоинствами».

        Одним словом, победы французской армии одерживались не под командованием, а в присутствии Бонапарта. Он же, имея связи в Директории, пользуясь властью, данной ему, приписал их себе. Ну а в случае неудач, он, ловко выкручиваясь, переваливал свою вину на других. И снова на выручку ему приходил Бертье, ставший сначала по поручению Директории, а затем уже по договорённости с сами Наполеоном, его тенью. Именно Бертье подарил «корсиканскому чудовищу» свой талант и своё мастерство, превратив Наполеона в общественном мнении из «замухрышки», коем тот был на самом деле, в великого полководца, кем никогда не был и не мог быть по военной безграмотности и бездарности.

       Если бы не Бертье, поход в Египет мог стоить Наполеону не только карьеры, но и жизни. В этой стране, подвластной в то время Турции, Наполеон высадился с армией в 30 тысяч человек. Но поход не удался. В разгар египетского похода русская эскадра адмирала Фёдора Фёдоровича Ушакова при содействии английской эскадры адмирала Нельсона разгромила французский флот в устье Нила, тем самым отрезав армию Наполеона от сообщения с Францией.

        Примерно в то же самое время Александр Васильевич Суворов разгромил французские войска в Италии, что в значительной степени ослабило позиции Директории внутри страны. Продолжение похода в Индию становилось бессмысленным. Наполеон понял, что настала пора подумать ему о себе – своей армии, о своих солдатах и офицерах он не думал никогда. Просто умел лицемерно демонстрировать заботу, когда это было необходимо. Но едва лишь речь заходила о его судьбе, о его личной безопасности, он и от показухи отказывался, раскрывая своё истинное лицо.

       И вот такая ситуация возникла. В Египте стало небезопасно, да и во Франции всё могло повернуться не так, как бы ему хотелось. Каково же решение? Очень простое – бросить всё и мчаться в Париж.

       И он, отбросив стыд и совесть, совершил чудовищный для предводителя армии поступок, в те времена не имевший ещё аналогов в военной истории, за исключением бегства Петра Первого из-под Нарвы. Ну, на то Пётр и был Первым, что б первым совершать преступления.

        Пётр, узнав о приближении к Нарве шведского короля с небольшим отрядом, не рискнул с ним сразиться, а бросил осаждавшие крепость войска и бежал, якобы за подкреплениями. Армия погибла почти полностью, потому что вслед за Петром бежали и сорок нанятых им генералов-иноземцев, то есть весь поганый и никчёмный сброд, собранный им на свалках Европы.

         Наполеон просто бежал, ничего никому не объясняя, чем обрёк армию на гибель. Ну а в Париж он послал лживое объяснение: «Генерал Бертье, высадившийся 17-го сего месяца во Фрежусе вместе с командующим генералом Бонапартом, генералы Ланн, Мюрат, Мармон, Андреосси, граждане Монж и Бертолле сообщают, что они оставили французскую армию в состоянии, вполне удовлетворительном».

       В записке сквозит стремление свалить всю вину на Бертье. Бегство Бонапарта в Париж расценили по-разному. Двое из пяти членом Директории высказались за смертный приговор изменнику и трусу, дезертировавшему с театра военных действий.

       Однако, в Директории уже набрала силы крупная буржуазия, к которой был близок Наполеон. Для окончательного захвата власти и свёртывания революции нужен был ещё один переворот, и он состоялся 9 ноября 1799 года.

        Большой почитатель Наполеона французский историк Альберт Вандаль, рассказывая о тех днях, неожиданно проговорился:

        «Бонапарт на своём вороном горячем коне, с которым ему подчас было трудно справиться, объезжал ряды, бросая солдатам пламенные воодушевляющие слова, требуя от них клятвы в верности, обещая возвратить республике блеск и величие. Оратор он был неважный. Порой он останавливался, не находя слова, но Бертье, всё время державшийся подле него, моментально ловил нить и доканчивал фразу с громовыми раскатами голоса. И солдаты, наэлектризованные видом непобедимого вождя, приходили в восторг».

        Интересно было бы знать, кого они в тот момент считали вождём? Бертье или Бонапарта. Скорее всего, конечно, того, кто обладал громовым голосом, командирским голосом, а не блеял, как подлинный «замухрышка».

        Между тем, крупная буржуазия планировала переворот и полный захват власти в Директории. Вячеслав Сергеевич Лопатин рассказывает:

         «Кульминация труса, как известно, приходится на 19 брюмера. Депутаты, собравшиеся в Сен-Клу, опомнились и решили оказать сопротивление узурпатору. Дело грозило непредсказуемыми последствиями для заговорщиков. И тогда Бонапарт делает попытку лично объясниться с представителями народа. Вспомним, оратор он был неважный. Даже много лет спустя речи императора, которые он читал по бумажке глухим невыразительным голосом с сильным акцентом, производили на слушателей тягостное впечатление. Он не умел говорить на публике. Удивительно ли, что сбивчивые объяснения Бонапарта сначала в Совете Старейшин, а затем в Совете Пятисот резко ухудшили шансы переворота.

        Раздались крики: «Долой тирана! Вне закона!»

        Бонапарт потерял самообладание и впал в прострацию. Его спас брат – Люсьен Бонапарт, председательствовавший в тот день в Совете Пятисот. Он вызвал солдат, которые выволокли генерала из зала. Бонапарт никого не узнавал. Он даже пытался о чём-то рапортовать одному из зачинщиков переворота – директору Сайесу, назвав этого сугубо штатского человека «генералом».

         Только дерзость Люсьена и наглость Мюрата решили исход дела в пользу Бонапарта. Мюрат со своими гренадерами очистил помещение от «народных избранников». Переворот состоялся. Бонапарт вошёл в число трёх консулов, сосредоточивших в своих руках всю полноту власти.

        Вскоре с присущим ему коварством он обыграл соперников и сделался Первым Консулом, а вскоре провозгласил себя пожизненным главой государства. Старший брат Люсьен вынужден был уйти в отставку. Диктаторы не любят тех, кому многим обязаны. В новом правительстве Бертье получил пост военного министра.

         4 августа 1880 года состоялся Закон Сената о введении пожизненного консульства Наполеона и о совмещении им должности Председателя Сената. А уже 18 мая 1804 года всем революционным преобразованиям Франции был положен конец. Наполеон был провозглашён императором, и папа римский Пий VII, войска которого ещё недавно пленил Бонапарт, приехал из Рима и короновал нового императора под именем Наполеона Первого. Католическая церковь, по всей вероятности, ничего не знала о Заповедях, данных Создателем Моисею, потому и благословляла то ливонских, то тевтонских, то шведских серийных убийц, именуемых крестоносцами, изуверствовавших на захватываемых ими землях. С лёгкостью она благословила и ещё одного Чикатило тех времён, уже показавшего свою патологическую жестокость.

Кто-то хочет возразить? Так вспомним хотя бы о том, как по приказу Бонапарта изуверски кололи штыками рабочих, стариков, женщин, малых детей в Тулоне, или как по его же «гениальному плану операции» превратили артиллерийским огнём в кровавое месиво тысячи и тысячи парижан. Тут, говоря извращённым языком демократии, «Чикатило отдыхает».

 

       Так могла ли умная, образованная, хорошо воспитанная красавица Екатерина Павловна пойти замуж за этакое чудовище? Недаром сказала, что лучше пойти замуж за кого угодно, только не за «корсиканское чудовище».

       Давая оценку великой княгине, Альберт Манфред в книге «Наполеон Бонапарт» писал:

       «Тот же Стединг в мае 1810 года вновь доносил, что великая княгиня Екатерина – «принцесса, обладающая умом и образованием, сочетаемым с весьма решительным характером», крайне настроена против Наполеона и современного положения в России. Он связывал с этим её большое влияние на императорскую семью, и в особенности на великого князя Константина, и объяснял этим же ее популярность в русском обществе.

Битва за Севастополь и Крым

Очерк из книги

       «Сохранение Крыма, обеспечение Севастополя и флота для нас первейшая важность; если будем так несчастливы, что лишимся их, на долю России ощущать будет этот тяжкий удар. Отвратить его, елико возможно, предмет наиважнейший».

Император Николай I

 

 Важнейшим событием Царствования Императора Николая Павловича была Восточная война 1853 – 1856 годов. Частью её стала операция на Крымском театре военных действий (ТВД), происходившая в ходе Восточной войны в 1854 – 1855 годах. Войной эту операцию назвали потому что на остальных ТВД англичане, французы и турки понесли поражения. Надо же было что-то придумать в противовес, ну и как всегда придумали... Крымская война. Такую войну никто не объявлял - все дипломатические процедуры касались именно Восточной войны 1853-1856 годов. Это то же самое, если бы немцы после своего поражения, взяли бы да написали, что была ведь ещё Крымская война в 1942 году, в которой они одержали победу, взяв Севастополь. Немцы-то  Севастополь взяли, а англо-франко-турецкие войска так и не смогли, ограничившись занятием только Южной (Корабельной стороны). Немцы Крым захватили весь, а англичане, французы и турки лишь небольшую часть полуострова. А раструбили о победе в Крымской войне...

Но обо всём по порядку

О причинах её принято говорить так. Между Россией и Францией разгорелся конфликт по вопросу прав Православного духовенства и католиков в Палестине. Речь шла о покровительстве над Святыми местами в Иерусалиме, связанными с земной жизнью Христа. Турецкий султан решил вопрос в пользу Франции. Император Николай I направил в Константинополь представительное посольство, но султан и после этого не отказался от своего решения. Россия сделала ещё более резкие заявления, вступаясь за попранные права Православия. В ответ на это английская и французская эскадры вошли в проливы, явно оказывая покровительство Турции и угрожая России. Русские войска вступили на территорию Молдавии. 4 октября 1853 года порта объявила войну России. 18 ноября того же года адмирал Павел Степанович Нахимов наголову разбил турецкий флот, базировавшийся на Синоп. Эта блистательная победа испугала англичан и французов. Англия и Франция выступили на стороне Турции.

       Император Николай Первый точно предвидел, где враг нанесёт главный удар. Он заранее предупреждал князя И.Ф. Паскевича:

       «Теперь в ожидании, будет ли попытка на Крым; спокоен буду, когда гроза минует».

       Спустя некоторое время писал ещё более уверенно: «Очень думаю, что попытка на Крым сбудется».

       Князь М.Д. Горчаков, командовавший войсками на юго-западном фронте, перебросил к Перекопу 16-ю дивизию. Государь по этому поводу писал ему:

       «Нельзя благоразумнее поступить, ни распорядиться, как ты это сделал. Искренне благодарю тебя».

       Паскевичу же написал:

       «Сохранение Крыма, обеспечение Севастополя и флота для нас первейшая важность; если будем так несчастливы, что лишимся их, на долю России ощущать будет этот тяжкий удар. Отвратить его, елико возможно, предмет наиважнейший».

 Однако А.С. Меншиков, Главнокомандующий войсками в Крыму, давно уже только создавал видимость службы России. В период царствования Императора Александра I он был ярым врагом А.А. Аракчеева, отстаивавшего Русские интересы в трудное время либеральных вихляний Благословенного. Удержался у власти и при Николае Первом, супруга которого не случайно писала:

       «Я чувствую, что все, кто окружают моего мужа, неискренни, и никто не исполняет своего долга ради долга и ради России. Все служат ему из-за карьеры и личной выгоды, и я мучаюсь и плачу целыми днями, так как чувствую, что мой муж очень молод и неопытен, чем все пользуются».

       Меншиков не только не принял заранее никаких мер для обороны побережья, но даже не препятствовал высадке соединённых сил Англии, Франции и Османской империи. Десантная операция началась 2 (14) сентября 1854 года и продолжалась почти пять суток. 300 транспортных судов высадили за это время 62 тысячи человек и 112 орудий. Обеспечивали высадку 89 боевых кораблей. В городе, как и обычно, при агрессии шакальих стай Англии, Франции и Турции, началась кровавая вакханалия. Солдаты и офицеры врывались в дома, грабили, убивали, поднимали на штыки и бросали в печи младенцев, насиловали женщин на глазах мужей и девушек на глазах отцов и матерей. Стон стоял над небольшим курортным городком, когда вошли в него шакальи стаи «просвещённой Европы». Насытившись горем Русских людей, союзники пополнили свои продовольственные припасы, умышленно не вывезенные из города тайно поддерживающим врага масоном Меншиковым, и начали робкое, несмотря на огромные силы, продвижение вглубь полуострова Крым.

       Государь не ожидал предательства, хотя и говаривал не раз:

        «Если честный человек честно ведёт дело с мошенником, он всегда останется обманутым».

       Николай I не знал, что старый масон Меншиков не кто иной, как надменный потомок «известной подлостью прославленных отцов», что он давно уже действовал в пользу Наполеона (племянника, разгромленного Россией в Двенадцатом году дядюшки), действовал против Отечества, хотя, конечно, вряд ли он считал Россию своим Отечеством.   

       В.Ф. Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонства от Петра I до наших дней» писал, что предательство масона Меншикова «доказывается следующими фактами», и привёл эти факты, которые как-то прежде «случайно» не попадали в историческую литературу. Их умышленно скрывали историки, продавшиеся ордену русской интеллигенции.

       Вот они, эти факты: князь Меншиков не мог не знать, что Евпатория могла быть одним из пунктов неприятельского вторжения, тем не менее, как мы уже упомянули, никаких мер к охране берега в этих местах не принял. Из города не были даже увезены 160 тысяч четвертей пшеницы, которая немедленно досталась в руки неприятелю и сразу же обеспечила его продовольствием на четыре месяца. Во время высадки всё время лил проливной дождь, доставлявший много мучений высаживающимся налегке войскам, причём англичане первое время не имели палаток. Русская армия не подавала никаких признаков существования. Союзные войска высадились беспрепятственно. Десантная операция, которая, по мнению специалистов, представляет всегда большие трудности, превратилась в лёгкую прогулку.

       Князь Меншиков сосредоточил свои войска на давно избранной им позиции по дороге из Евпатории в Севастополь – на высоком левом берегу речки Альмы. Никаких мер к укреплению на выгодной для Русской армии позиции главнокомандующий не предпринял. Наиболее важный пункт позиции – высоты на левом фланге, командовавшие над всем нашим расположением, – совсем не были прикрыты: они спускались к реке крутыми обрывами, которые заранее были признаны совершенно неприступными. По мнению военных специалистов, достаточно было двух рот стрелков и несколько орудий, чтобы задержать здесь целую армию. Но когда крайний правый фланг французов, перейдя в этом месте реку, стал карабкаться по откосу, он не встретил ни одного Русского солдата на своём пути.    

       Французский генерал Боске был приведён этим в крайнее удивление: «Эти господа решительно не хотят драться!» – сказал он, обращаясь к своему штабу. Дорога союзникам к Севастополю, таким образом, была открыта. Князь Меншиков совершил своё знаменитое «фланговое движение», то есть, попросту говоря, отвёл свою армию в сторону, к Бахчисараю. Крепость и Черноморский флот были брошены на произвол судьбы. Таковы факты, приведённые в книге В.Ф. Ивановым. Конечно, предательство не осталось незамеченным, но, как обычно, измену списали на бездарность. Между тем, более подлого человека, чем Меншиков, в тот момент в Крыму трудно было сыскать. Обеспокоенный тем, что Севастополь остался открытым для удара врага, контр-адмирал Корнилов спросил у Меншикова, что ему делать с флотом. Меншиков заявил адмиралу с издёвкой: «Положите его себе в карман!»

       В Петербург же Меншиков доложил о трудности действий в Крыму, расписал свои личные подвиги, коих и в помине не было. Государь, снова обманутый мошенником, узнав о поражении под Альмой, писал 17 сентября Горчакову: «Буди воля Божия, роптать не буду и покоряюсь святой Его воле…». Мало того, он 27 сентября написал Меншикову: «Благодарю всех за усердие, скажи нашим молодцам-морякам, что я на них надеюсь на суше, как и на море. Никому не унывать, надеяться на милосердие Божие, помнить, что мы, Русские, защищаем родной край и веру нашу, и предаться с покорностью воле Божией! Да хранит тебя и нас всех Господь; молитвы мои – за вас и за ваше правое дело, а душа и все мысли – с вами!»

       30 сентября Государь вновь обращался к войскам: «Не унывать никому, повторяю я, доказать каждому, что мы те же Русские, которые отстояли Россию в 1812 году».

       Союзники, однако, не решились наступать на город с севера, поскольку в этом случае на их фланги и тыл могли воздействовать основные силы Русских войск. Они предприняли глубокий обход и через Инкерман подошли к городу с юга. Англичане заняли Балаклаву, а французы Камышёвую бухту.

       13 (25) сентября 1854 года в Севастополе было объявлено осадное положение. Этот день считается началом 349 дневной героической обороны города. Против Русского гарнизона Севастополя, насчитывающего 18 тысяч солдат и матросов, союзники сосредоточили 60 тысяч человек. Общая же численность войск союзников в Крыму была доведена до 120 тысяч.  

       Севастополь был подготовлен к обороне со стороны моря. Его прикрывали 13 береговых батарей. Но союзники уже имели на вооружение паровые корабли, которым было легче маневрировать под огнём. Опасаясь их прорыва на внутренний рейд, в результате чего гарнизон оказался бы полностью отрезанным, командованием было принято решение перегородить вход в бухту. С этой целью были затоплены 5 из 14 парусных линейных кораблей и 2 из 7 парусных фрегатов. Остальные корабли принимали участие в обороне своими орудиями.

       Французский главнокомандующий, узнав о затоплении флота, вспомнил 1812 год и воскликнул: «Это начало Москвы!» Интересно, вспомнил ли он, чем окончилось вступление Наполеона в Москву? А, может быть, это восклицание было вовсе и не восторженным, может быть, от величия Русского духа мороз пробежал по коже?

       Государь, правильно оценив, что судьба войны теперь решается в Крыму и не просто в Крыму, а именно в Севастополе, отправил в эту славную Русскую твердыню своих младших сыновей Николая и Михаила. Великий Князь Николай Николаевич по прибытии в Севастополь обнял знаменитого Тотлебена, руководившего инженерными работами и сказал: «Государь приказал мне вас поцеловать!».

       Вести из Крыма были неутешительными. Меншиков ещё раз подыграл союзникам, теперь уже в Инкерманском бою. 31 октября Государь писал: «Не унывать… Скажите вновь всем, что я ими доволен и благодарю за прямой Русский дух, который, надеюсь, никогда в них не изменится. Пасть с честью, но не сдаваться и не бросать…» А 23 ноября он признавался в письме: «Хотелось бы к вам лететь и делить участь общую, а не здесь томиться беспрестанными тревогами всех родов».

       Государь всё ещё верил в порядочность тех, кому доверена судьба России. Доверчивость подводила уже не раз. Именно доверие к Меншикову привело к тому, что Севастополь – главная база Черноморского флота – остался без должного прикрытия. С сухопутной стороны по существу имелось лишь одно устаревшее укрепление. Новые же укрепления только начали строить незадолго до войны. Город оказался в критическом положении. Однако, союзники некоторое время медлили и не решались сразу начать штурм.

       Между тем начальником обороны города 8 (20) сентября был назначен контр-адмирал В.А. Корнилов, а начальником обороны Малахова кургана – контр-адмирал В.И. Истомин. Эскадрой командовал вице-адмирал П.С. Нахимов. Они начали деятельную подготовку к обороне города и с помощью населения сумели в кратчайшие сроки создать по чертежам Государя семикилометровый оборонительный рубеж с восемью бастионами и промежуточными укреплениями.

        Н.Д. Тальберг привёл в своей книге «Русская быль» намеренно забытые факты, касающиеся деятельности Императора Николая I в то нелёгкое для России время:

        «Государь все силы отдавал борьбе с врагами. Известные историки признают правильность советов и приказаний, которые он давал Паскевичу, адмиралу князю Меншикову, князю Горчакову и другим».

        А П. Бартенев, издатель «Русского Архива», отметил: «Знаменитые редуты, давшие возможность Севастополю так долго сопротивляться, возведены не только по указаниям Государя, но по его собственным чертежам». Вспомним, какую любовь питал Николай Павлович к инженерному делу, сколько он полезного сделал для совершенствования этого дела. Недаром Н.Д. Шильдер назвал его творцом самостоятельного развития русского Инженерного корпуса.

       Интересно, что со знаменитым Эдуардом Ивановичем Тотлебеном, руководившим инженерными работами в Севастополе, Император познакомился летом 1853 года, когда тот был ещё капитаном. Случилось это в лагере под Петергофом при весьма пикантных обстоятельствах.

        Н.Д. Тальберг рассказал об этом:

        «Тотлебен руководил практическими работами. Государь нередко посещал лагерь своих гвардейских сапёров и следил за ходом занятий. Однажды он давал указания, каким образом нужно продолжать занятие атакованного наружного укрепления крепостного форта. Тотлебен, не смущаясь, не согласился с высказанным им, и объяснил, как он намерен решить рассматриваемый вопрос. Присутствовавшие были поражены его смелостью, Государь же внимательно выслушал и согласился с ним».

       Император не терпел лесть и подобострастие. Он уважал тех, кто мог смело высказывать своё мнение в его присутствии, даже если оно не совпадало с Государевым, но могло способствовать лучшему решению того или иного дела.

       В начале 1854 года граф Тотлебен был направлен в главную квартиру Дунайской армии, где служил порученцем генерал-адъютанта Шильдера. Когда Шильдер выбыл из строя по ранению, Тотлебену было поручено заведовать всеми инженерными работами. Затем был переведён в Севастополь, где назревали серьёзные боевые дела.

       5 (17) октября 1854 года началась первая бомбардировка Севастополя. С моря огонь по городу открыли 1340 корабельных орудий, с сухопутного направления – 120 орудий. Противостояли им всего 268 орудий. Численное превосходство врага было подавляющим.

       Тем не менее, расчеты союзников на то, что им удастся произвести артиллерийскую подготовку штурма, провалились. Русские артиллеристы отвечали редко, да метко. Многие вражеские корабли получили серьёзные повреждения и отошли на расстояние, которое не позволяло им вести эффективный огонь. Не справились с задачей и артиллеристы сухопутных войск. Командование союзников не решилось отдать приказ на штурм.

       Но что же делали наши сухопутные войска под командованием Меншикова? Они особой активности не проявляли и в боевое соприкосновение с союзниками не вступали, однако приблизились к Севастополю и заняли позиции на Мекензиевых высотах. Лишь 13 (25) октября Меншиков, получив подкрепления из России, принял решение атаковать передовые части англичан в Балаклавской долине. Благодаря мужеству и отваге Русских солдат и офицеров, удалось захватить часть вражеских редутов и разгромить английскую кавалерию. Эта победа заставила союзников снова отказаться от штурма города. Однако, Меншиков действовал нерешительно, а победа без развития успеха серьёзного значения иметь не могла. В результате противник взял реванш 24 октября (5 ноября) в Инкерманском сражении. Союзники, в свою очередь, тоже не решились развить успех, прочувствовав на себе мужество, отвагу и стойкость русских воинов. На штурм они не отважились и приступили к длительной осаде. Дипломаты же попытались, опираясь на то, что войска союзников оккупировали часть Крыма и осаждали Севастополь, решить политические задачи путём переговоров. Успехи дальнейших действий казались союзникам весьма сомнительными. Они преследовали главную цель – запретить России иметь флот на Чёрном море, лишить протектората над Молдавией и Валахией и доступа к устью Дуная. Рассчитывая, что Россия, внешнеполитическое ведомство которой возглавлял «австрийский министр Русских иностранных дел» Нессельроде, будет покладистой, союзники России 28 декабря 1854 года (9 января 1855 года) созвали конференцию в Вене, в которой приняли участие послы России, Австрии, Франции и Англии. Однако, Россия отвергла наглые притязания союзников. Ведь на Балтике и Белом море, на Дальнем Востоке и в Закавказье Русским войска сопутствовал успех. Да и к началу 1855 года совокупные Русские силы в Крыму превосходили силы союзников, хотя гарнизон Севастополя и был немногочислен.

       Понимая, что лучшая помощь Севастополю, оперативные действия армии Меншикова, Император требовал от главнокомандующего активности. И Меншиков действовал, но, как казалось со стороны, нерешительно, а на самом деле просто преступно. К примеру, для наступления на Балаклаву он направил меньшую часть имеющихся у него войск. Несмотря на мужество Русских солдат офицеров, добиться успеха не удалось, ибо противник имел хорошие позиции и численное превосходство. Под Инкерманом Меншиков умудрился потерять 12 тысяч человек, ничего не добившись.

       Но сама природа была не на стороне союзников и подыгрывавшего им Меншикова. В.Ф. Иванов писал: «Зима была необыкновенно сурова для Крыма, и союзные войска страдали от холода».

        «Морозы губят у неприятеля людей и лошадей», – писал сам князь Меншиков военному министру. В январе, почувствовав, что можно поживиться на чужой счёт, в войну вступило Сардинское королевство, которое всего каких-то полвека назад было спасено Россией от разграбления Наполеоном. У западных политиков память коротка, а чувство элементарной благодарности отсутствует совершенно.

       Меншиков показал себя предателем не только тем, что содействовал союзникам в их высадке в Евпатории, не только тем, что обеспечил их продовольствием, намеренно не вывезенным из города, не только тем, что фактически открыл им путь на Севастополь, не подготовленный для обороны с сухопутного направления. Известен и такой факт, описанный в книге    

       «Россия перед вторым пришествием»:

       «С началом боевых действий в Севастополе «служка Серафимов» (служка Святого Преподобного Серафима Саровского – Н.Ш.) Н.А. Мотовилов послал Государю для отправки в действующую армию список с иконы Божией Матери «Умиление», перед которой всю жизнь молился и скончался преподобный Серафим. Уже после войны Н.А. Мотовилов узнал от адмирала П.И. Кислянского, что произошло дальше». «Меншиков-изменьщиков» приказал бросить икону в чулан. Когда же сам Государь поинтересовался, где поставлена икона, её отыскали и поставили на Северной стороне города, которую так и не смогла взять шакалья стая союзников. А когда в Севастополь архиепископом Херсонским Иннокентием была прислана Чудотворная икона Касперовской Божией Матери, князь кощунственно заявил гонцу: «Передай архиепископу, что он напрасно беспокоил Царицу Небесную – мы и без Неё обойдёмся!»

        Надо сказать, что это не единственный случай, когда оборотни в погонах проявляли дьявольскую ненависть к Православным святыням. В книге, в частности, рассказывается: «Подобное совершилось и во время Русско-японской войны 1904 – 1905 г.г, когда Порт-Артур так и не увидел на своих стенах посланный его защитникам образ Царицы Небесной «На двух мечах», и во время Первой мировой войны, когда без ведома Государя с фронта была увезена Чудотворная Песчанская икона Божией Матери, доставленная туда по пророческому слову Святителя Иоасафа Белгородского…» А ведь история знает немало примеров, когда Пресвятая Богородица оказывала помощь посредством Своих святых Икон. В «безбожное» время Великой Отечественной войны, когда у руля Державы, именуемой в то время СССР, стоял Сталин, дело обстояло иначе. По Откровению Пресвятой Богородицы, которого был удостоен в молитве Патриарх Антиохийский Александр III, Чудотворную икону Казанской Божией Матери обнесли крестным ходом вокруг Ленинграда, и нога вражеского солдата не ступила в город. Затем молебен, на котором присутствовал Сталин, был совершён перед этой иконой в Москве. В тяжелые месяцы Сталинградской битвы Казанская икона находилась в городе. В критические дни обороны Москвы Сталин посетил прозорливую старицу Матрону Московскую, и та сказала ему: «Красный петух, из Москвы не выезжай! Немцы Москву не возьмут. Россия победит Германию» По-русски петух – Феникс, легендарная птица, возрождающаяся из пепла. В ноябре 1941 года Сталин пригласил к себе в Кремль духовенство для молебна о даровании победы. Тогда Чудотворная икона Тихвинской Божией Матери была «обнесена» на самолете вокруг Москвы. Об этом вспоминал в своих мемуарах знаменитый Голованов, который и выполнил поручение Сталина.

        Интересно, что Тихвин был освобождён ещё до общего контрнаступления в ходе частной операции. Сталин, по преданию, услышал Божий глас: «Откроешь Успенский собор во Владимире и после молебна у иконы Владимирской Божией Матери пойдёшь в наступление под Москвой. Откроешь храмы по всей стране – победишь Германию». Сталин немедленно отдал соответствующие указания во Владимир. По всей стране начались молебны, и Сталин сам не раз приезжал молиться в Храм Всех Святых на Соколе, о чём сохранились достоверные свидетельства очевидцев, записанные на киноплёнку.

        Некоторые немецкие генералы уже после войны признались: «Русская Мадонна не пустила нас в Москву. Мы видели её в облаках с Ангелами и отступили». Известно, что во время контрнаступления под Москвой Советские войска не имели численного превосходства над врагом, как не имели они его под Севастополем. Но под Севастополем Меншиков не только не служил молебны, но, напротив, самым кощунственным образом обошёлся со святыми образами Царицы Небесной.

       А ведь Крымская война была не просто войной. Историк П.В. Безобразов отметил: «Восточный вопрос был причиной последней нашей войны с Францией. Крымская кампания возгорелась из-за вопроса, который многим казался пустым и не стоящим внимания, из-за ключей Вифлеемского храма. Но дело заключалось, конечно, не только в том, кому будет принадлежать Вифлеемская святыня. Император Николай Павлович выступал в роли, какую принимали на себя все Русские Цари, начиная с Иоанна Грозного, в роли покровителя и защитника Православного Востока».

       Напомним, что говорил об Императоре Николае Павловиче митрополит Платон (Городецкий, 1803 – 1891), Киевский и Галицкий:

       «Я Николая ставлю выше Петра. Для него неизмеримо дороже были Православная вера и священные заветы нашей истории, чем для Петра. Император Николай Павлович всем сердцем был предан всему чистокровному Русскому, и в особенности тому, что стоит во главе и в основе Русского народа и Царства – Православной вере. То был истинный Православный, глубоко верующий Царь».

       Но ведь России пришлось отражать нападения алчных животных не только в Крыму. Нам противостояла коалиция с армией, насчитывающей около миллиона звероподобных особей, жаждущих крови и наживы. Русская армия насчитывала около 700 тысяч человек, к тому же она уступала в вооружении и боевой технике. Наши сухопутные части были вооружены в основном кремневыми гладкоствольными ружьями. Дальность стрельбы была значительно меньше, чем у нарезного оружия союзников. А дальность прицельного выстрела, зачастую, решает исход боя, ибо тот, кто имеет вооружение с большей дальностью стрельбы, может просто не подпустить к себе неприятеля, сразив за пределами досягаемости его оружия. К тому же Россия не могла использовать все войска против агрессоров, поскольку не участвовавшие в войне страны Европы поглядывали на атакованную Державу с жадностью гиен и, как свидетельствуют позднее обнародованные факты, подумывали о том, чтобы тоже включиться в бой с раненым Русским медведем, дабы не упустить добычу. Австрия, Пруссия и Швеция были той шакальей стаей, готовой включиться в делёж добычи. И только несомненные успехи Русских на всех остальных театрах военных действий (кроме Крымского) отрезвлял горячие головы. Тем не менее, против этих стран Русскому командованию пришлось держать наготове значительные силы, столь необходимые там, где шли бои.

        Не следует забывать, что во главе России стоял профессиональный военный высокой пробы – Государь Император Николай Павлович. Он руководил боевыми действиями войск, решительно и умело организуя их взаимодействие с целью нанесения ударов по противнику в нужное время и в нужном месте. Историки, закупленные орденом русской интеллигенции и превратившиеся в пятую колонну, упорно и настойчиво этого не замечали и лишь перепевали сплетни о том, что, якобы, Император растерялся, что и умер то он от «Евпатории в лёгких». Лучшее доказательство того, что он был отравлен врагами России, почувствовавшими, что война не принесёт успеха союзникам, пока управляет Державой не только решительный Государь, но и талантливый военачальник.

       Понимая, что лишь решительными успехами можно удержать от вступления в войну всё новых и новых шакальих стай, Император Николай Павлович уже 11(23) марта 1854 года приказал форсировать Дунай у Браилова, Галаца и Измаила. Русские войска перешли в успешное наступление и захватили крепости Исакча, Тульча, Мачин. Сколько раз Русские воины брали эти крепости в непрерывную череду турецких войн! И всякий раз посредничество в переговорах в первую очередь английских и французских политиков, приводило к их оставлению по мирным договорам. Успех на Дунае не удалось закрепить из-за того, что Австрия, поначалу соблюдавшая нейтралитет, стала проявлять враждебность, и возникла опасность нанесения ударов во фланг и тыл Русским войскам. Император приказал И.Ф. Паскевичу отвести войска от Дуная. Молдавия и Валахия были оккупированы австрийцами, которые залили эти маленькие страны кровью за их приверженность Русскому Царю.

        Это теперь вдруг стали небольшие страны считать Запад доброй дойной коровой, не понимая, что помощь даётся не просто так – помощь даётся за причинение вреда России. Любого вреда, пусть пока хотя бы морального. Пока стоит Россия, Запад будет кормить все злокачественные странообразования, переметнувшиеся к нему. Впрочем, Россия и будет стоять, а потому все эти «новообразования» и переметнувшиеся страны будут нужны ему. Они до сих не могут уяснить, что если бы Россия не устояла в единоборстве с мировыми шакальими стаями, их бы тот час превратили в рабов и устроили в них кровавую резню, как, скажем, в Югославии, Ираке и Ливии. Ни прибалтийские страны, ни Польша, ни Украина, ни Грузия Западу сами по себе совершенно не нужны. Это проверено долгой историей…

       Но вернёмся к Восточной войне, столь незаслуженно забытой историками. Н.Д. Тальберг в упомянутой выше книге писал: «Всё увеличивающееся враждебное поведение Австрии побудило Государя двинуть к Гродно и Белостоку гвардию. 28 августа он извещал Паскевича о её выступлении. 1 сентября Император писал ему, что, когда сосредоточится гвардия, «тогда мы поговорим с Австрией посерьёзнее, пора ей отдать отчёт в своих мерзостях. А ты приведи всё в порядок и устройство и готовься к ноябрю, ежели Богу угодно будет, чтобы рассчитаться с Австрией».

       2 сентября Государь писал Паскевичу: «Скоро наступит время, где пора нам будет требовать отчёта от Австрии за всё её коварство», а 4 сентября сообщал Горчакову: «Коварство Австрии превзошло всё, что адская иезуитская школа когда-то изобретала. Но Всемогущий Бог их горько за это накажет. Будем ждать нашей поры».

       Н.Д. Тальберг рассказал о Божьей каре, которая неминуемо настигла Австрию: «Император Николай I не дожил до этого времени. Предательство Австрии в отношении России дало возможность Франции разбить её в 1859 году и Пруссии – в 1866 году. Россия этому не препятствовала».

       Между тем, бои с врагами развертывались одновременно на нескольких театрах военных действий. Так, ещё весной 1854 года союзники открыли боевые действия и на Балтийском море. Английская и французская эскадры имели 11 винтовых и 15 парусных линейных кораблей, 32 пароходофрегата и 7 парусных фрегатов. Балтийский же флот не только уступал численно. В нём было всего лишь 11 паровых кораблей, а всего он насчитывал 26 парусных линейных кораблей и 17 фрегатов и корветов (в том числе 11 уже упомянутых винтовых).

       Союзники действовали осторожно, боязливо и все их замыслы не имели успеха. Осенью 1854 года союзники покинули Балтику. На севере английские и французские корабли совершили рейд, во время которого обстреляли рыбацкий посёлок Кола, уничтожив просто так, без всяких целей немало рыбацких домом и перебив мирных жителей, затем, войдя в Белое море, попытались атаковать Соловецкие острова и Архангельск, но тоже не добились успеха. Попытались союзники организовать боевые действия и на Дальнем востоке. Вражеская эскадра вошла в Авачинскую губу и 20 августа (1 сентября) попыталась высадить десант, чтобы овладеть Петропавловском. Отпор был решительным. Потеряв 450 человек, союзники предпочли покинуть Авачинскую губу.

       Развивались боевые действия и на Кавказском направлении. Там против нас действовали турецкие войска. В мае 1854 года 120 тысячная турецкая армия атаковала 40 тысячный корпус генерала Бебутова. Несмотря на то, что Бебутов как раз в это время вынужден был выделить 18 тысяч человек на борьбу с Шамилем, турки успеха добиться не смогли. 4 (16) июля отряд генерала Андроникова в бою у реки Чорох разбил 34-х тысячный батумский корпус турок, затем 17 (29) июля нанёс поражение на Чингильском перевале разгромил Боязитский отряд и овладел Баязитом. 24 июля (5 августа) главные силы турок числом 60 тысяч человек были разбиты и обращены в повальное паническое бегство Русским Александропольским отрядом. Этим завершился полный разгром турецкой армии, которая более уже в этой кампании не могла представлять собою серьёзной силы.

       Таким образом, кампании 1853 и 1854 годов не принесли союзникам значительных успехов. В январе 1855 года Сардиния прислала 15 тысяч своих войск, были переброшены в Крым значительные силы англичан и французов.

       Но Россия, как в Крыму, так и на остальных театрах военных действий, стояла твёрдо, потому что твёрдо и уверенно руководил её Император Николай Павлович, несгибаемый Государь и талантливый военачальник. Союзникам стало ясно, что победить Россию Николая Первого им не удастся. Оставался один, излюбленный Западом способ – устранить того, кто мешает победе, ну а потом, как обычно, придумать какую-то байку для обывателя, типа «Евпатории в лёгких» или самоубийства.

 

                              Отравление Царя ради победы зла.

       

        Мы помним девиз Императора Николая Павловича: «никому – зло». Но Россия была окружена странами зла, а Император – слугами зла. Государь ушёл из жизни 18 февраля 1855 года. Историки, закупленные орденом русской интеллигенции, выдвинули две версии. Первая звучала так: «Император умер от Евпатории в лёгких». Намёк на то, что Русская армия не сумела препятствовать высадке союзников в Крыму. Но этот вывод сделан из вывода, в свою очередь, надуманного и лживого – из вопиющей лжи о неудачах Русской армии в кампаниях 1853 и 1854 годов. Однако, как мы уже выяснили, неудач не было. На Кавказском театре военных действий одержана полная и блистательная победа, на Дальнем Востоке противник отступил, на Балтике и на Белом море успеха врагам России тоже не удалось добиться. Лишь на Дунае Русской армии из-за предательской двурушнической политики Австрии пришлось отойти.

       В Крыму боевые действия шли с переменным успехом, но главной задачи – захвата Севастополя – союзникам выполнить не удалось. Учитывая колоссальное превосходство врага в живой силе и технике, можно сделать твёрдый вывод – Русская армия со своими задачами справилась. И неудивительно, ведь Верховное командование осуществлял сам Император Николай Павлович.

       Но что же произошло? В.Ф. Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонство от Петра I до наших дней» писал:

        «В начале февраля Государь заболел лёгкой простудой. С 7-го по 10-е никаких указаний на развитие болезни не встречается. 10 – 11-го простуда обнаруживается лёгкой лихорадкой и проходит. За последние дни с 12-го февраля здоровье заметно улучшается. Бюллетень за 14 февраля отмечает: «Его Величество ночью на 14-е число февраля мало спал, лихорадка почти перестала. Голова свободна».

       Не отмечают никаких ухудшений здоровья и бюллетени за 15 и 16 февраля. В.Ф. Иванов отметил по этому поводу: «Смерть явилась для всех окружающих Государя лиц полной неожиданностью. Наследник, Императрица, не говоря уже о придворных, и не подозревали смертельного исхода. До вечера 17 февраля во дворце всё было спокойно, и сам доктор Мандт продолжал уверять, что нет никакой опасности. Могучая натура Императора Николая Павловича могла перенести любую простуду».

       Для всех осталось загадкой случившееся. Впрочем, в траурные дни близким не до разрешения таких загадок. К тому же шла война, и хотя враги России безуспешно пытались сломить Россию, нужно было быть постоянно начеку, ведь союзники всё ещё стояли в Крыму, хотя на штурм Севастополя не решались.

       Обратимся вновь к размышлениям В.Ф. Иванова, открывшего в смерти Императора явный масонский след: «Революционная печать, чтобы очернить светлый образ Императора-Витязя, доказывает самоубийство и участие в этом лейб-медика Мандта, который, по просьбе Государя, дал ему яд. Эту версию пустил в своих записках Пеликан, бывший консулом в Иокогаме, в «Голосе минувшего» за 1914 год (кн. 1 – 3). Пеликан сообщил, что вскоре после смерти Императора Николая Павловича Мандт исчез с Петербургского горизонта. По словам Пеликана Венцеслава Венцеславовича (бывшего в своё время председателем Медицинского совета, президентом Медико-Хирургической академии), Мандт дал желавшему во что бы то ни стало покончить с собой Императору Николаю яду…

       Спрашивается: для чего нужно было посредничество Мандта, когда Император мог отравиться и без его помощи? Психологически это является совершенно невероятным. Зная характер Императора, его благородство, мужество и сознание Святости Царской власти и своего долга, невозможно допустить наличности самоубийства. Глубоко религиозный, верный и достойный сын Церкви Христовой, Православный Император не мог совершить такого греха».

       Как видим, В.Ф. Иванов подтверждает выводы, которые напрашиваются сами собой. Да разве мог Император Николай Павлович бросить Россию в столь трудный час, разве мог взвалить на неокрепшие ещё плечи Наследника Престола столь тяжкий груз государственного управления? Ведь он сам, как Государь, как Верховный Главнокомандующий до самой последней минуты держал в своих руках рычаги управления войсками на всех театрах военных действий.

       «Непоколебимая твёрдость Царя и Воина, – отметил далее автор, – мысль о важных обязанностях Монарха, которые он свято исполнял в течение 30 лет, наконец, нежная любовь к своему семейству исключают всякое предположение о самоубийстве. Император Николай Павлович умирал истинным христианином и витязем. Он исповедался и приобщился Святых Таин. Призвал детей и внуков, простился с Императрицей и семейством и сказал им всем утешительные слова, простился с прислугой и некоторыми лицами, которые тут находились».

       Наследнику Престола он сказал: «Мне хотелось принять на себя всё трудное, всё тяжкое, оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Провидение судило иначе. Теперь иду молиться за Россию и за вас! После России я люблю вас больше всего на свете!»

       Император Николай Павлович ушёл из жизни 18 февраля 1855 года в 12 часов 20 минут. В.Ф. Иванов считал, что загадка его смерти получает полную ясность, если сопоставить все обстоятельства, в том числе и положение на театрах военных действий и указал, что виновником смерти Государя является масонский заговор: «При изучении последних дней жизни Императора Николая наталкиваемся на странное обстоятельство: слух о смерти от простуды был пущен и поддерживался масонами Адлербергом, министром двора, и князем Долгоруковым, комендантом Императорской главной квартиры. Далее, в ночь с 17-го на 18-е, во дворце на ночь оставались поблизости Государя граф Адлерберг и лейб-медик Мандт, которые унесли в могилу тайну смерти Императора».

       Отравление было единственным способом устранить Государя, который уже почти повернул ход войны в катастрофическом для союзников направлении. К сожалению, Император был слишком благороден и доверчив – он не допускал и мысли, «что его могут обмануть и предать на мученическую смерть». Смерть от отравления – мучительна… Ещё более мучительной она была для Императора, осознававшего, что он оставляет Россию в трудный для неё час борьбы с шакальими стаями ублюдков, испокон веков зарившихся на её богатства.

       Едва он ушёл из жизни без всяких к тому причин, клеветники принялись за дело. Так уже наш современник (из нынешнего ордена русской интеллигенции) А.Смирнов написал: «Самоубийство Императора являлось наиболее подходящим способом разрешения всех противоречий, личных и государственных. В этом убеждаешься, когда знакомишься с воспоминаниями Ивана Фёдоровича Савицкого, полковника Генерального штаба, адъютанта Цесаревича Александра».

       Чем же мнение Савицкого привлекло историка? Да тем, что тот был активным участником антирусского восстания 1863 года против Престола, против Самодержавной власти, против России и потом скрывался в Европе. Именно на этом основании он почитался «осведомлённым», ибо являлся предателем Родины. А выдумки предателей, подобных Курбскому и Савицкому, всегда в чести у историков, ненавидящих Россию.

       Но можно ли считать беспристрастным такого современника Николая Павловича, который отзывался о нём, Императоре, следующим образом: «Тридцать лет это страшилище в огромных ботфортах, с оловянными пулями вместо глаз безумствовало на троне, сдерживая рвущуюся из кандалов (?) жизнь, тормозя всякое движение (особенно по железной дороге?), расправляясь с любым проблеском свободной мысли, подавляя инициативу, срубая каждую голову, осмеливающемуся подняться выше уровня, начертанного рукой венценосного деспота…» И далее в том же духе. Какой же инициативе помешал Император? Повесить Царскую фамилию? Пустить в распыл Державу? Поддаться иностранным ворогам, жаждущим Русских земель? Помешал крепостникам, с «проблеском свободной мысли» ещё крепче взгромоздиться на шее своих рабов?

       Савицкий ненавидел Русского Самодержца. Ему был дорог и близок «немец Мандт» – личный враг Государя, которому Николай Павлович, будучи благородным и честным сам, доверял. Историк А.Смирнов, сам того не понимая, доказывает обратное тому, что хотел доказать – доказывает, что Император умер не от болезни, что к середине февраля он практически излечился от сильной простуды. И вдруг последовали внезапное ухудшение здоровья и смерть… Объяснение случившегося даётся со слов проходимца Мандта, бежавшего из России сразу же после кончины Императора за границу. Почему же он, личный враг Государя, вдруг сбежал? Оказывается, опасался, что его заподозрят в отравлении. Объяснение, прямо скажем, рассчитано на полных идиотов. Честному человеку, невиновному человеку нет оснований бояться того, чего боялся Мандт. Между тем, уже за границей, где Мандт устроился очень недурно, осыпанный материальными поощрениями за выполнение задачи, он заявил, что Император приказал ему, личному врачу, принести яд. На возражения же грозно повторил своё приказание. В чём была угроза? Да в том, оказывается, что Николай Павлович пообещал добыть яд своим путём, если его не доставит врач. Каким же это путём? Все медикаменты находились в ведении лейб-медика. И какое видит историк разрешение противоречий? Дезертирство, подобное тому, что совершил Благословенный, внезапно оставив престол и тем самым создав революционную ситуацию, которой и воспользовались государственные преступники, именуемые декабристами?

       Всё это ещё раз подтверждает верность выводов В.Ф. Иванова о том, что в трудный для России час, в момент ожесточённой борьбы против объединённых сил Европы, которая, кстати, укрыла и Мандта, и Савицкого, такой Самодержец, как Николай Первый, не мог пойти на самоубийство, противоречившее не только его вере, но и его взглядам, и убеждениям.

       Но, к счастью, не все историки бесчестны в освещении жизни великого Православного Самодержца: Борис Башилов указал:

        «Николай Первый обладал ясным, трезвым умом, выдающейся энергией. Он был глубоко религиозный, высоко благородный человек, выше всего ставивший благоденствие России».

       Французский дипломат, живший в Петербурге, писал: «Нельзя отрицать, что Николай Первый обладал выдающимися чертами характера и питал лучшие намерения. В нём чувствуется справедливое сердце, благородная и возвышенная душа. Его пристрастие к справедливости и верность данному слову общеизвестны».

       Маркиз де Кюстин при встрече с Николаем Первым сказал ему:   

       «Государь, Вы останавливаете Россию на пути подражательства и Вы её возвращаете ей самой».

        Император ответил ему:

        «Я люблю свою страну и я думаю, что её понял, я Вас уверяю, что когда мне опостылевает вся суета наших дней, я стараюсь забыть о всей остальной Европе, чтобы погрузиться во внутренний мир России».

       Маркиз спросил:

        «Чтобы вдохновляться из Вашего источника?» – «Вот именно. Никто не более Русский в сердце своём, чем я!». Император прибавил к сказанному: «Меня очень мало знают, когда упрекают в моём честолюбии; не имея малейшего желания расширять нашу территорию, я хотел бы ещё больше сплотить вокруг себя народы всей России. И лишь исключительно над нищетою и варварством я хотел бы одержать победы: улучшить жизненные условия Русских гораздо достойнее, чем расширяться… Лучшая теория права – добрая нравственность, и она должна быть в сердце не зависимой от этих отвлечённостей и иметь своим основанием религию».  

       Фрейлина Тютчева точно выразила задачи Императора, который, по её словам, «считал себя призванным подавить революцию – её он преследовал всегда и во всех видах. И действительно, в этом есть историческое призвание Православного Царя».

       Профессор К. Зайцев дал такую характеристику Императору:

        «Он не готовился царствовать, но из него вырос Царь, равного которому не знает Русская история. Николай Первый был живым воплощением Русского Царя. Как его эпоха была золотым веком Русской культуры, так и он сам оказался центральной фигурой Русской истории. Трудно себе представить впечатление, которое производил Царь на всех, кто только с ним сталкивался лицом к лицу. Толпа падала на колени перед его властным окриком. Люди ни в коей мере от него не зависящие, иностранцы, теряли самообладание и испытывали всеобщее, труднообъяснимое, а для них и вовсе непонятное, поистине мистическое чувство робости, почтения. Мемуарная литература сохранила бесчисленное количество свидетельств такого рода».

       Судьба Николая I, история его царствования, как впрочем, и многие другие страницы Российской истории, представлялись и до сих пор представляются в исторической литературе тенденциозно – не с точки зрения интересов страны и народа, а лишь с позиций господствующих идеологий. Георгий Чулков в книге «Императоры» отмечал, что «панегириков Царствования Николая I было мало, больше было страстных хулителей». Да и понятно, ведь Император был противником либерализма и отстаивал иерархию ценностей в обществе. Он был сторонником законности, подавил выступление бунтовщиков на Сенатской площади. Этого ему простить не могли те, для кого Россия была не Родиной, а лишь местом «ловли счастья и чинов». Но почему же до сих пор преобладает в литературе ложное представление об Императоре?

       Конечно, если всякий мирный период в истории России считать «консерватизмом» и «застоем», если всякую революционность, то есть антигосударственность считать прогрессивностью, тогда Император Николай Павлович действительно «консерватор». Но наш жестокий век, казалось, уже должен убедить, что отстаиваемая Государем самодостаточность Государства есть дело праведное, что консерватизм – есть дело праведное и полезное для государства, ведь, как указывал Иван Лукьянович Солоневич, «Россия падала в те эпохи, когда Русские организационные принципы подвергались перестройке на западно-европейский лад».

       Свободный выход России из Чёрного моря, наши успехи на Балканах, авторитет России во всём мире, что теперь так трудно возвратить после десятилетия чёрного ельцинизма, разве это не дороже для страны и народа, чем «прогрессивный» либерализм? Разве не дороже то, что Императору Николаю I удалось удержать Россию над пропастью революции, которая в XIX веке потрясла всю Европу.

       Огромная заслуга Императора в том, что он отстоял Великую Россию и надолго отодвинул великие потрясения. В этом смысле те идеалы, которые он исповедовал и проводил в жизнь, злободневны и ныне, в чём мы уже убедились. Как показывает сам ход истории, нынешняя жизнь в «усечённой» с помощью демократических «преобразований» России не дала обещанного благополучия, а напротив, принесла неисчислимые беды народам, жившим согласно и дружно на Советской Земле, в Советском Союзе. А Советский Союз по территории соответствовал Российской Империи. Теперь вот украинные политиканы, воспользовавшись тем, что украинные Российские области стали называться Украиной, запретили словосочетания: «Ехать на Украину», «Жить на Украине», «Отдыхать на Украине», к чему уже все привыкли. Они велят говорить: «Жить в Украине», Ехать в Украину», чтобы вытравить из сознания людей, что Украины – это та же Русь, только Малая Русь или Малороссия. Глупо же звучит: «Жить в окраине города или посёлка», «Ехать в окраину деревни». Столь же смешно звучит: «Ехать в Украину» и так далее в том же духе! Я думаю, ездить нужно всё же на Украину, то есть к своим братьям на окраину Российской Империи, которая ещё возродится в новом, могущественном качестве под скипетром Русского Православного Царя.

       Эпоха Императора Николая I характеризовалась жесточайшей и упорной борьбой между сторонниками развития России по Самодержавному, Православному, национальному пути, проложенному Святым Благоверным князем Андреем Боголюбским и местночтимым Святым Благоверным Царём Иоанном IV Васильевичем Грозным, Императрицей Екатериной Великой и Императором Павлом I и так называемыми «западниками», идейными последователями запрещённого в 1826 году масонства, стремившимися сделать Россию сырьевым придатком своего обожаемого Запада. Заслуга Императора в том, что, как отмечали мыслители, стоявшие на патриотических позициях, после подавления бунта декабристов и запрещения масонства, Русские Цари перестали быть источниками европеизации России, подобно Петру I и Анне Иоанновне, распустившей «бироновщину», и Петра III. Они стали на путь возвращения к Русским традициям, беспощадно выкорчеванным в эпоху Петра и «бироновщины».

       Иван Александрович Ильин писал: «Император Николай I остановил Россию на краю гибели и спас её от нового «бессмысленного и беспощадного бунта». Мало того, он дал русской интеллигенции срок, чтобы одуматься, приобрести национально-государственный смысл и вложиться в подготовленные реформы Александра II. Но она не использовала эту возможность».  

       Выдающийся русский учёный Александр Евгеньевич Пресняков (1870 – 1929) в книге «Российские Самодержцы» писал: «Время Николая Первого – эпоха крайнего самоутверждения Русской Самодержавной власти в ту самую пору, как во всех государствах Западной Европы монархический абсолютизм, разбитый рядом революционных потрясений, переживал свои последние кризисы. Там, на Западе, государственный строй принимал новые конституционные формы, а Россия испытывает расцвет Самодержавия в самых крайних проявлениях его фактического властвования и принципиальной идеологии. Во главе Русского Государства стоит цельная фигура Николая Первого, цельная в своём мировоззрении, в своём выдержанном, последовательном поведении. Нет сложности в этом мировоззрении, нет колебаний в этой прямолинейности. Всё сведено к немногим основным представлениям о власти и государстве, об их назначении и задачах, к представлениям, которые казались простыми и отчётливыми, как параграфы воинского устава, и скреплены были идеей долга, понятой в духе воинской дисциплины, как выполнение принятого извне обязательства».

        В самом начале своего царствования, 14 декабря 1825 года Николай Павлович сказал: «Я не искал Престола, не желал его. Бог поставил меня на этом месте, и пока Богу угодно будет оставить меня тут, буду исполнять долг свой, как совесть велит, как убеждён, что должно и нужно действовать».

       Графиня А.Д. Блудова писала по поводу этих слов Государя: «Такое убеждение, такая воля христианская руководила им с первой минуты, и никогда доныне не изменял он своего образа мыслей. Эта тёплая вера, однако, не увлекала его в мистические экстазы, но сильно и непоколебимо привязала к родной Православной Церкви, и с любовью к ней слилась у него и горячая любовь к Отечеству, любовь ко всему Русскому, всегдашняя готовность жертвовать собою, жертвовать своею жизнью за спокойствие, за величие, за славу России. Сколько раз он доказывал это, принадлежит рассказать историку; мы только напомним о маловажных, ежедневных доказательствах приверженности его ко всему родному. Привычка говорить по-русски, даже с женщинами (дотоле неслыханное дело при Дворе), любимый казацкий мундир, им первым введённый в моду, привычка петь тропари праздничные и даже всю обедню вместе с хором в церкви – это одно мелочи; но модные дамы времён Александра рассказывают, какое это сделало впечатление, как удивило, как показалось странным, причудливым и какой сделало поворот в гостиных, в последствии и в семейной жизни, и в воспитании, и мало-помалу разбудило народное чувство и дало повод тому стремлению возвращаться ко всему строю отечественному, которое нынче слишком далеко увлекает иных и даже доходит до смешного руссицизма.   

        Разумеется, всему есть границы; но мы должны сознаться, что замечательнейшая черта нашего времени есть сильное, может, чрезмерное чувство народности, привязанность к обычаям и к языку родного края, какое-то, так сказать, притяжение, влекущее друг к другу единородные племена. Но это чувство было усыплено, появлялось разве между некоторыми учёными или литераторами и вовсе не замечено было большинством; Николай Павлович при самом восшествии на престол первый у нас показал пример, и поколение, при нём возросшее, уже далеко отступило от инородных мнений и с любовью и рвением старается о всём родном. В своих привычках и привязанности ко всему национальному Николай Павлович опередил своих современников и показал то предчувствие нужд и стремлений своего века, о которых мы упоминали как о черте отличительной для людей, избранных Провидением и посылаемых Им во дни великих переворотов общественных».

       Аполлон Майков посвятил Государю стихотворение «Коляска», которое является лучшим апофеозом его царствования:

               

Когда по улице, в откинутой коляске,

Перед беспечною толпою едет Он,

В походный плащ одет, в солдатской медной каске,

Спокоен, грустен, строг и в думу погружён,

В Нём виден каждый миг Державный повелитель,

И вождь, и судия, России промыслитель,

И первый труженик народа Своего.

С благоговением гляжу я на него,

И грустно думать мне, что мрачное величье

В Его есть жребии: ни чувств, ни дум Его

Не пощадил наш век клевет и злоязычья!

И рвётся вся душа во мне ему сказать

Пред сонмищем Его хулителей смущённым:

«Великий человек! Прости слепорождённым.

Тебя потомство лишь сумеет разгадать,

Когда История пред миром изумлённым

Плод слёзных дум Твоих о Руси обнажит.

И, сдёрнув с Истины завесу лжи печальной,

В ряду земных царей Твой образ колоссальный

На поклонение народу водрузит».

 

        И заключил свои поэтические мысли фразой: «Как сказал один молодой человек: «Государь такой Русский, что нельзя и вообразить себе, что в нём даже одна капля чужестранной крови». Дай Бог нам ещё долго сохранить его! На него точно можем мы положиться и знаем, что он никогда нам не изменит, как не изменит ему никогда его родная Русь!».

        Так пусть же Отечество наше Российское никогда не изменяет светлой памяти лучших своих Православных Государей, в ряду которых первыми хочется назвать Святого Благоверного Князя Андрея Боголюбского и местночтимого Святого Благоверного Царя Иоанна IV Васильевича Грозного, Императора Павла Первого и его великого сына Николая Павловича. Пусть Россия никогда не изменяет памяти наследника Русских Царей Товарища Сталина!

Главы из новой книги "ГЕНИЙ, ЧТОБЫ ЦАРСТВОВАТЬ"

Первая книга серии "История, которую мы не знали".

                            "Православие, Самодержавие, Соборность"

 

       Вот три кита, на которых строилось Царство Иоанна Грозного и государственная власть, которую он не только утвердил на практике, но и обосновал в теории, показав себя поистине гениальным теоретиком Православного Русского Самодержавия. Это отметил и С.М. Соловьев: «Иоанн был первым Царём не потому только, что первый принял Царский титул, но потому, что первый осознал вполне всё значение Царской власти, первый составил сам, так сказать, её теорию, тогда как отец и дед его усиливали свою власть только практически».

       Иоанну Васильевичу это удалось ещё и потому, что он был талантливейшим писателем и публицистом своего времени. Это отмечали современники, говоря, что он «муж чудного разумения, в науке книжного почитания доволен и многоречив».

       Лев Александрович Тихомиров писал: «Права Верховной власти, в понятиях Грозного, определяются христианской идеей подчинения подданных. Этим даётся и широта власти, в этом же и её пределы (ибо пределы есть и для Грозного). Но в указанных границах безусловное повиновение Царю, как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского. Если Царь поступает жестоко или даже несправедливо – это его грех. Но это не увольняет подданных от обязанности повиновения».

       Изменнику Веры, Царя и Отечества князю Курбскому, перебежавшему в стан врага, а затем вместе с врагом ополчившемуся на Русь, но оправдывавшему свою измену тем, что он, де, опасался гнева Царского, Иоанн Васильевич писал: «Если ты праведен и благочестив, то почему же ты не захотел от меня, строптивого владыки, пострадать и наследовать венец жизни?». Царь обвинил Курбского в том, что тот «своею изменою душу свою погубил».

       Иоанн Васильевич сознавал свою личную ответственность за то, как он распоряжался властью и указывал, что, если подданный ему доверяет и ему повинуется, то Царь обязан праведно поступать с подданным, ибо он «поставлен от Бога на казнь злым, а добрым на милование». Иоанн Ладожский уточнил и развил то, чему учили святые преподобные старцы следующим образом: «Князь (Государь), как имеющий от Бога власть, должен будет ответить за то, как он её использовал – во благо ли? Власть лишь особое служение, источник дополнительных религиозных обязанностей.Князь (Государь) распорядится властью достойно, богоугодно, если употребит её на защиту веры и помощь нуждающимся».

       Иоанн Васильевич говорил:«Верую, яко о всех своих согрешениях, вольных и невольных, суд прияти ми яко рабу, и не токмо о своих, но и подвластных мне дать ответ, аще моим несмотреним согрешают».

       Государь поставлен от Бога в значительно более ответственное положение: кому много дано, с того много и спросится.

       «Иное дело свою душу спасати, иное же о многих душах и  телесах пещися», – считал Царь.

       Анализируя учение Царя Иоанна Васильевича, Лев Тихомиров указывал: «Обязанность Царя нельзя мерить меркой частного человека. Нужно различать условия.Жизнь для личного спасения – это «постническое житье», когда человек ни о чём материальном не заботится и может быть кроток, как агнец.  В общественной жизни это уже невозможно».

       Иоанн Грозный указывал, что «Царское управление требует страха, запрещения и обуздания» ввиду «безумия злейшего человеков лукавых». То есть не сам Царь по прихоти своей вынужден действовать силою страха и запрещения, но его принуждают к тому лукавые и злые слуги тёмных сил. Важно помнить, что «Царь сам наказуется от Бога, если его несмотрением происходит зло…А жаловать есми своих холопей вольны, а и казнить их вольны же есмя… Егда кого обрящем всех сил злых освобождённых, и к нам прямую свою службу содевающим, и не забывающим порученной ему службу, и мы того жалуем великими всякими жалованьями;  а иже обрящется в супротивных, еже выше рехом, по своей виен и казнь приемлет».

       Да, Царь не может быть кротким, Царь обязан быть суровым, причём обязан даже крутостью, а то и казнью содействовать спасению душ подданных. Верующему человеку понятно, что для иного и тюрьма, да и казнь во благо, если это может душу спасти от погибели. Земная же безнаказанная жизнь для такого – погибель для души. «Овых милуйте рассуждающее, овых страхом спасайте, – говорил Иоанн Васильевич. – Всегда Царям подобает быть обозрительными: овогда кротчайшим, овогда же ярым; ко благим убо милость и кротость, ко злым же ярость и мучение; аще ли сего не имеет – несть Царь!». Если не можешь быть жёстким и твёрдым, ты не Царь, ибо правление твое лишь разлагает людей и приуготовляет души слабых к погибели.

       Из всего сказанного выше вытекает, что всякого рода пасквилянты и клеветники, именующие себя историками России, поступают безсовестно, возводя хулу на Православных Государей, которые несли нелегкое тягло Государственной Державной службы, отвечая перед Богом не только за себя и свои души, но и за подданных и их души. Все эти писаки, не достойны мизинца любого из Православных Государей. Они являются злостными преступниками, губящими души собственные и души тех, кто, поверив в их пасквили, несёт зло клеветы далее. К книгам клеветников опасно прикасаться, ибо об них очень легко замараться, не умея различать написанное: где добро, а где зло.

 

                                 Самодержавие и парламентаризм

 

        В Европе, современной Иоанну Грозному, ни малейшего понятия о Самодержавном правлении не имели. В Швеции, к примеру, королевская власть целиком и полностью зависела от дворянства, сборища которого заставляли короля повиноваться многомятежным хотениям собравшихся и удумавших что-либо себе на пользу. Английская королева тоже потеряла свою власть. Французский король не смел принять ни одного решения, не посоветовавшись со всякого рода сборищами аристократии.

       Иоанн Грозный так характеризовал подобную власть: «А о безбожных языцех, что и глаголати! Понеже те все царствами своими не владеют: како им повелят работные их, и тако владеют». Или вот ещё мнение Царя: «А в Государевой воле подданным взгоже бытии, а где Государевой воли над собой не имеют, тут яко пьяны шатаютца и никоего же добра не мыслют… Аще убо Царю не повинуются подвластные, никогда же от междоусобные брани не перестанут».

       В парламентаризме Царь видел неминуемую гибель Государства, ибо «тамо особь каждо о своём печеся». О себе говорил: «Мы же уповаем на милость Божию… и, кроме Божия милости и Перчистыя Богородицы и всех святых, от человек учения не требуем, ниже подобно есть, еже владеете множества народа от инех разума требовати». Курбскому Царь указывал: «Ино се ли совесть прокажённая, яко своё Царство во своей руке держати, а работным своим владети не давати?  Или се ли сопротивен разумом, еже не хотети быть работными своими обладанному и овладенному?». 

       Иоанн Грозный на исторических примерах доказывал, что Царь, как Помазанник Божий, как от Бога поставленный, осуществляет свою власть, опираясь на Церковь, но не повинуясь её иерархам. «Или мниши сие бытии светлость и благочестие, еже обладатися Царству от попа-невежи (намёк на Сильвестра, изменившего Царю, и защищаемого Курбским), от злодейственных и изменных человек, и Царю  повелеваему быть?  Нигде же обрядеши, ещё не разоритися Царству, еже от попов владому». 

       В послании Курбскому Царь приводит примеры гибели царств, когда священство начинало заниматься светскими делами и брало на себя управление (Израиль, Рим, Византия). «Смотри же убо се и разумей, каково управление составляется в разных начелех и властех, понеже убо тамо быша царие послушные епархам и сигклитом, и в какову погибель приидоша?. Сия же убо нам советуеши, в еже таковой погибели приитти?». Или: «И се ли Православие пресветлое, еже рабы обладанному и повеленному быти?».

       Христианство отвергает притязания подданных на власть, ибо существует только один источник власти – Бог. Иоанн Васильевич демонстрировал уникальное знание Священной истории и истории Царств, он убедительно доказывал, что государства могут процветать только при единодержавии, но никак не при "многомятежном" самоуправстве знати.

       Ужасающий пример безсилия королевской власти являла Польша. Там король избирался шляхтой. Грозный с сарказмом писал, что Сигизмунд IIАвгуст «…еже ничем же собою владеюща, но паче худейша худейших рабов суща,  понеже  от всех повелеваем, а не сам повелевае …». Одним словом, повелевали королем все, кому не лень. Он же никем не повелевал без воли на то шляхты. И это не было преувеличением. Кстати, когда польский король сделал попытку утвердить свою власть с помощью опричнины (по примеру Иоанна Грозного), Сейм запретил ему делать это.

       С полным презрением относился Русский Царь и к шведскому королю, тоже безвластному: «А то правда истинная, а не ложь, что ты мужичий род, а не государьский». Иоанн Васильевич называл его старостой в волости, но не королём.

       Упрекал Иоанн Васильевич в безвластии и английскую королеву, которой в 1570 году писал: «И мы чаяли того, что ты на своём государстве государыня и сама владеешь и своей государьской чести смотришь, и своему государству прибытка… Ажно у тебя мимо тебя люди владеют, и не только люди, но мужики торговые, и о наших о государьских головах, и о честех, и о землях прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков. А ты пребываешь в своём девическом чину, как есть пошлая девица».

       О себе же говорил: «… а наш Государь, его Царское Величество, как есть Государь истинный и Православный христианский… и благим жалование подаёт, а злых наказует». И учил:  «Хочеши убо не боятися власти?  Благое твори; аще ли злое твориши – бойся, не туне бо мечь носит, в месть убо злодеям, в похвалу же добродеем».

       Таким образом, Иоанн Грозный не только укрепил за своё царствование Самодержавную власть, но обосновал её теоретически и усилил единением с народом путём создания Земских Соборов. С помощью опричнины он подавил боярскую оппозицию, но как показали дальнейшие события, не уничтожил её полностью. Бояре крамольники отравили мать Иоанна Васильевича Елену Васильевну Глинскую, отравили любимую жену его Анастасию, отравили сына и наследника престола царевича Иоанна Иоанновича, сочинив при этом миф о сыноубийстве, отравили и самого Царя, что твёрдо и чётко доказано на основе исследования останков всех вышеперечисленных жертв крамольного боярства.

 

                                     Грозный сына не убивал

 

       Убийство Царём Иоанном Грозным своего сына – омерзительная клевета, которую сочинил посланец папы римского монах-иезуит с нарушенной ориентацией Антоний Поссевин, подхватил его друг любезный Генрих Штаден (шпион римского императора), а распропагандировал Карамзин по поручению тайных обществ. (См. Русский вестник, № 2 и далее за 2005 год).

       Причём, судя по измышлениям выдумщиков с явно болезненным воображением, Иоанн Грозный убивал сына, по крайней мере, дважды и оба раза наповал. Один раз это случилось в Москве в покоях невестки – что и изображено на клеветнической картине Репина. Затем, оплакав убиенного, как показано на картине, Царь убил его ещё раз во время переговоров о мире с поляками – переговоров, которые проходили примерно спустя месяц после смерти царевича, которая последовала, как теперь уже доказано, от отравления сулемой.

       По поводу этих омерзительных выдумок Иоанн Ладожский писал: «Один из наиболее известных иностранцев, писавших о России времён Иоанна IV, – Антоний Поссевин. Он же один из авторов мифа о «сыноубийстве», т.е. об убийстве царём своего старшего сына. …Монах иезуит Антоний Поссевин приехал в Москву в 1581 году, чтобы послужить посредником в переговорах Русского Царя со Стефаном Баторием, польским королём, вторгшимся в ходе Ливонской войны в русские границы. Будучи легатом папы Григория XIII, Поссевин надеялся с помощью иезуитов добиться уступок от Иоанна IV, пользуясь сложным внешнеполитическим положением Руси. Его целью было вовсе не примирение враждующих, а подчинение Русской Церкви папскому престолу…». Задача старая – формально-христианская католическая церковь, потеряв надежду сломить Православную Русскую Церковь открыто путём крестовых походов и тайно с помощью ересей, стремилась теперь добиться этого обманом, суля Иоанну Грозному, в случае если он предаст истинную веру, приобретение «всей империи Византийской, утраченной греками будто бы за отступление от Рима».

       Но Иоанн Васильевич Грозный не прельстился посулами. Он ответил жёстко и твёрдо: «Ты говоришь, Антоний, что ваша вера римская – одна с греческою вера? И мы носим веру, истинно христианскую, но не греческую. Греки нам не евангелие, у нас не греческая, а Русская вера».

       Можно себе представить, в каком бешенстве был подлый иезуит. И хотя он приехал в Москву месяца через два после смерти царевича Иоанна, как доказано, естественной, распустил по всему миру слух, что был свидетелем убийства Иоанном Грозным своего сына. Цель – оклеветать праведного Русского Царя, выгоднейшим образом отличавшегося от западных мракобесов и живодёров. Кроме того, ему важно было оправдать провал своей миссии тем, что, мол, с Грозным Царём договориться нет никакой возможности, ибо он невменяем и даже сына убил.

       Иоанн Ладожский разоблачил эти омерзительные выдумки: «Обе версии совершенно голословны и бездоказательны. На их достоверность невозможно найти и намёки во всей массе дошедших до нас документов и актов, относящихся к тому времени. А вот сведения о естественной смерти царевича Ивана имеют под собой документальную основу. Ещё в 1570 году болезненный и благочестивый царевич, благоговейно страшась тягот предстоявшего ему царского служении, пожаловал в Кирилло-Белозерский монастырь огромный по тем временам вклад в тысячу рублей. Предпочитая мирской славе монашеский подвиг, он сопроводил вклад условием, чтобы «ино похочет постричися, царевича князя Ивана постригли за тот вклад, а если, по грехам, царевича не станет, то и поминати». Косвенно свидетельствует о смерти Ивана по болезни и то, что в «доработанной» версии о сыноубийстве смерть его последовала не мгновенно после «рокового удара», а через четыре дня, в Александровской слободе».

       Впоследствии, стало ясно, почему царевич угасал четыре дня – это было вызвано отравлением сулемой. Но об этом далее.

       Подхватил и «творчески» развил версию о «сыноубийстве» и ещё один омерзительный проходимец из иноверцев и инородцев Генрих Штаден, прибывший в Москву с задачами разведывательного характера. Генрих Штаден, как водится, оставил клеветнические записки, которые Карамзин по указанию тайных лож принял за истину в последней инстанции, и которые впоследствии были разоблачены советскими историками.

       И.И. Полосин назвал их «повестью душегубства, разбоя, татьбы с поличным», причём отличающиеся «неподражаемым цинизмом». Они представляли собой «безсвязный рассказ едва грамотного, необразованного и некультурного авантюриста», содержащий «много хвастовства и лжи!». Так их характеризовал советский историк С.Б. Веселовский. Вернувшись в Германию, Штаден составил записки, в которых  изложил проект завоевания Московии. Проект жесток – в основе его предложения Штадена по уничтожению Соборов, Храмов и монастырей, разгром Православной веры, по превращению русских людей в рабов германского воинства.

       Вот чьими данными пользовались иные русские историки, описывая в своих опусах эпоху Иоанна Грозного. 

       В. Манягин в книге «Вождь Воинствующей Церкви» указывает: «В Московском летописце под 7090 годом читаем: «представися царевич  Иоанн Иоаннович»; в Пискаревском летописце: «В 12 час нощи лета 7090 ноября в 17 день… представление царевича Иоанна Иоанновича»; в Новгородской четвертой летописи: «Того же [7090] году представился царевич Иоанн Иоаннович на утрени в Слободе…»; в Морозовской летописи: «не стало царевича Иоанна Иоанновича». Во всех летописях нет и намёка на убийство». Даже один француз на русской службе Жак Маржерет опроверг версию об убийстве, сообщив, что слышал слух о том, что, якобы, Царь в ссоре ударил царевича, и сообщил уверен: «Но умер он не от этого, а некоторое время спустя, в путешествии на богомолье» (Маржерет Ж. Состояние Российской Имперской Империи и Великого Княжества Московского. – В кн.: Россия XV– XVIIвв. глазами иностранцев. – Л., Лениздат, 1986, с.232).

       Во втором Архивском списке Псковской третьей летописи «летописец никак не связывает два факта: ссору Царя с царевичем в 7089 году и его смерть в 7090 году». Добавим: в конце года. А вот о том, что царевич был отравлен боярами из весьма близкого окружения, свидетельствуют серьёзные факты. В. Манягин указывает: «По поводу болезни (царевича Иоанна) можно сказать определённо – это было отравление сулемой. Смерть, вызванная ей, мучительна, а доза, вызывающая такой исход, не превышает 0,18 г. В 1963 году в Архангельском соборе Московского Кремля были вскрыты четыре гробницы: Иоанна Грозного, царевича Иоанна, Царя Фёдора Иоанновича и полководца Скопина-Шуйского.

       При исследовании останков была проверена версия отравления Грозного. Учёные обнаружили, что содержание мышьяка примерно одинаково во всех четырёх скелетах и не превышает нормы. Но в костях Царя Иоанна и царевича Иоанна было обнаружено наличие ртути, намного превышающее допустимую норму. Некоторые историки  (клеветники) пытались утверждать, что это вовсе не отравление, а последствие лечения сифилиса ртутными мазями. Однако исследования показали, что сифилитических изменений в останках Царя и Царевича не обнаружено.

       После того, как в 1990-х годах провели исследование захоронений Московских Великих Княгинь и Цариц, был выявлен факт отравления той же сулемой матери Иоанна Васильевича, Елены Глинской (1538) и его жены Анастасии Романовой (1560). Это свидетельствует о том, что царская семья на протяжении нескольких десятилетий была жертвой отравителей из самого близкого окружения.

        Данные этих исследований позволили утверждать, что царевич Иоанн Иоаннович был отравлен. Содержание яда в его останках во много раз превышает предельно допустимую норму».

       В.В.Манягин ссылается на материалы учёных, опубликованные в периодической печати после проведения исследований. (Павел Коробов. Царская усыпальница. "Независимая газета" от 26. 04. 2002 г; "Итоги", №37 (327) от 17. 09. 2002 г., с. 38-39, и др.).

       После того, как в 90–е годы было проведено исследование захоронений московских великих княгинь и цариц, установлен факт отравления той же сулемой матери Иоанна Васильевича, Елены Васильевны Глинской (умерла в 1538 году) и его первой жены Анастасии Романовой (умерла в 1560 году). Это свидетельствует о том, что царская семья на протяжении нескольких десятилетий была жертвой отравителей. (См. П. Коробов. Царская усыпальница. – «Независимая газета», 2000, 26 апреля). Данные этих исследований позволили утверждать, что Царевич Иоанн был отравлен (см. «Итоги», № 37(327), 2002, 17 сентября, с. 38–39). Содержание яда в его останках во много раз превышает допустимую норму. Таким образом, историческая наука опровергает версию об убийстве Царём Иоанном Васильевичем своего сына».         

       Но вот что удивительно. Среднестатистический обыватель-интеллект-агент, умеющий мыслить в рамках, дозволяемых средствами массовой дезинформации, искренне считает неопровержимым доказательством убийства Иоанном Грозным своего сына клеветническую картину Репина, написанную по заказу ордена русской интеллигенции (интеллект-агентции). Между тем, уже проведено достаточное количество исследований и научные данные давно обобщены, просто свобода слова у нас в стране устроена так ловко, что можно свободно клеветать на великих деятелей прошлого, но реабилитировать их нельзя. Это, де, мало интересно читателям, зрителям, слушателям. Книги же правдивые выходят слишком малыми тиражами, чтоб они могли довести истину до широких масс.

       Передо мною такая вот книга добросовестного исследователя старины Вячеслава Геннадьевича Манягина «Апология Грозного Царя». Говоря о лицемерии историков, он приводит убийственные факты, ссылаясь на конкретные источники, в числе которых документы Археологического музея «Московский Кремль». В книге помещена таблица, в которой указано, кто из Царствующего дома и чем был отравлен. *

   

*

 Жертвы отравления                                содержание в мг на 100 г массы

                                                                             мышьяка             ртути

Княгиня Ефросинья Старицкая, тётка                12,9                    0.10

Мария Старицкая (5–7) лет, троюродная              8,1                   0,11

Племянница Иоанна Грозного

Великая княгиня Мария Борисовна, первая           0,3                   1,05

Царица Анастасия, первая жена Иоанна                0,8        0,13 в костях,

Грозного                                                                                   4,8 в волосах

Великая княгиня Елена Глинская, мать Иоанна      0,8                 0,05

Грозного

Великая княгиня Софья Палеолог, бабушка            0,3                 0,05

Иоанна Грозного

*  Вячеслав Манягин. Апология Грозного Царя,  М., 2004,  с.115.

 

       Как видим, злодеи-нелюди, которых даже зверьём не могу назвать, не желая оскорблять животный мир, не щадили даже детей, даже младенцев. В последние годы было немало споров по поводу канонизации Царя Иоанна Васильевича Грозного. То, что он канонизирован ещё в ХVIIвеке Царём Михаилом Фёдоровичем и его отцом Патриархом Филаретом Никитичем, забыто. Но сейчас не о том речь. Противники канонизации придумали, что у Царя Иоанна Васильевича было семь жён и что он был лишён права причастия как многожёнец. Лицемерие изуверское. Последователи тех, кто регулярно травил жён и детей Государя, теперь обвинят его в том, к чему принуждали преступлениями, ведь Царю приходилось жениться вовсе не прихоти ради. Прося разрешение на четвёртый свой брак (четвёртый, а не седьмой), он вопрошал, как же можно иметь наследника престола, если нет жены? В. Манягин сообщает в книге, что Царь Иоанн писал о причинах смерти не только Царицы Анастасии, но и других своих жён в прошении на имя Освящённого Собора с просьбой разрешить ему четвёртый брак: «…И отравами Царицу Анастасию изведоша», о царице же Марии Темрюковне: «…И такоже вражиим злокозньством отравлена бысть», а о Марфе Васильевне: «…И тако ей отраву злую учиниша… толико быша с ним Царица Марфа две недели и преставися, понеже девства не разрешил третьего брака».

       Но кто же стоял за отравителями? Теперь уже ясно, что это были тёмные силы запада, те силы, которые подослали убийц к Андрею Боголюбскому в 1774 году, те силы, которые организовали убийство Императора Павла Первого в 1801 году. Интересный факт сообщается в книге «Царь Всея Руси Иоанн Грозный», вышедшей в 2005 году под редакцией священника Серафима Николаева и рекомендованной в качестве учебного пособия, правда, пособия не для светских школ, по-прежнему изучающих историю по картине Репина, а для высших и средних учебных заведений духовного направления. Летом 1581 года королева Елизавета Английская прислала Царю Иоанну Васильевичу своего врача Роберта Якоби, сопроводив этот «дар» письмом такого содержания: «Мужа искуснейшего в исцелении болезней уступаю тебе, моему брату кровному, не для того, чтобы он был не нужен мне, но для того, что тебе нужен. Можешь смело вверить ему соё здравие. Посылаю с ним, в угодность твою, аптекарей и цирюльников, волей и неволей, хотя мы сами имеем недостаток в таких людях». Какая трогательная забота! Подумать только. В книге далее читаем: «Через три года Царь Иоанн Васильевич Грозный умрёт от «неизвестной болезни», как впоследствии выяснится, от очень медленного, в течение нескольких лет, отравления ртутью, принимаемой в пищу и лекарствами».

       Это всё было не случайно. Когда англичане и прочие наши враги убедились, что Царь Иоанн Грозный не свернёт с Самодержавного пути, что не отступится от веры Православной, что будет продолжать походы с целью приобретения побережья Балтийского моря, они всё сделали для его устранения. В ту эпоху врачи были подлинными убийцами, а слово врач, скорее осуществлялось со словом врать. Исцеляли же старцы и святые отцы по молитвам, покаянию и причастию. Ведь главная причина болезней всё-таки духовная, и недаром Церковь Православная учит, что болезни нам даются за грехи.

       Грозный Царь был отравлен, потому что созидал могучую Державу, страшную для врагов Христовых. «Обозрев историю Царя Иоанна Васильевича Грозного, – писал Иван Нехачин в книге «Новое ядро Российской истории», – можно сказать, что сим великим Государём совсем новая начинается эпоха могущества Российского Государства. Он своею храбростью и благоразумием превосходил всех своих предков… Был Государь всегда справедливый, мужественный, остроумный, храбрый, щедрый, о политическом просвещении и благополучии народа весьма старательный… Царь Иоанн Васильевич был отменно усерден в вере, ревнителен к Церкви…».

       За верность Православию он был оклеветан и отравлен. Кто же автор клеветы на Ивана Грозного? Имена этого сочинителя и его последователей, известны. Их вымыслы – лишь звенья в цепи лживых измышлений о нашем великом прошлом. Митрополит Иоанн Ладожский считал, что «решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений «исторической науки» оказали свидетельства иностранцев». О том же говорил и выдающийся исследователь древности Сергей Парамонов в книге «Откуда ты, Русь?», которую он издал под псевдонимом Сергей Лесной: «Нашу историю писали немцы, которые вообще не знали или плохо знали Русский язык».

      Увы, и после убедительных доказательств того, что царевич Иоанн был отравлен, а не убит, продолжается клевета на Царя Иоанна Грозного. Автору книги «Иван Грозный», вышедшей в 2002 году серии ЖЗЛ Борису Флоре уже не могли быть неведомы и исследования учёных, и опровержения клеветы, с которыми выступил Иоанн Ладожский в книге "Самодержавие Духа", очень популярной в культурных слоях общества. Но Флоря продолжает настаивать на клевете, перепевая множество версий об убийстве, со ссылкой на таких уж «русских» авторов, как Рейнгольд, Гейденштейн, Одеборн, Поссевин, Джером Горсей и прочих ублюдков.

       Ни русские летописи, ни Православный митрополит, ни исследования учёных, обследовавших останки Царя и Царевича, для Б.Флори авторитетами не являются. Они для него пустое место, потому что не вписываются в его концепцию очернения России и Русского Православного Самодержавия. Для врагов России Царь Иоанн Грозный всегда был и остаётся врагом, причём врагом, страшным и по сей день. А вдруг, неровен час, встанет из гроба и возродит «государев свет Опричнину», которая убийственна для слуг тёмных сил. Впрочем, милосердный Православный Царь ещё может и помиловать, хотя и нарушит тем свою священную обязанность – ведь верили же злодеям и миловали их и Андрей Боголюбский, и Иоанн Грозный, и Павел Первый, а потом гибли от рук их. Но клеветник, как слуга диавола, приравненный к человекоубийце, не может рассчитывать на милость Божью. Если мы проследим за судьбами тех, кто очернял Иоанна Грозного, кто клеветал на Игумена Всея Руси, мы увидим, что судьбы их были ужасны, а кончины сопряжены с нравственными и физическими муками. И хочется сказать нынешним хулителям: спешите покаяться в смертном грехе своём.

 

                                    Был ли Грозный Царь тираном?

 

       Инструктируя создателей фильма «Иван Грозный» режиссёра Эйзенштейна и исполнителя роли Царя – Черкасова, Иосиф Виссарионович Сталин сказал: «Иоанн Грозный был очень жёстким. Показывать, что он был жёстким можно. Но нужно показать, почему нужно быть жёстким. Одна из ошибок Иоанна Грозного состояла в том, что он не уничтожил пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять крупных семейств уничтожил бы, то вообще не было бы смутного времени».

       Иоанна Грозного называли тираном, приписывали ему непомерные жестокости, а между тем, Сталин, который внимательно изучил политику Царя, сделал вывод, что сей Государь не только не был жесток, но даже проявил излишнюю мягкость к враждебным боярским семействам, помиловав их. А это привело к тяжелейшему смутному времени, унёсшему половину население Московии. В. Манягин в книге «Вождь воинствующей Церкви» приводит факты, опровергающие жестокость Царя и безчеловечность опричного «террора». В книге приводится цитата из статьи кандидата исторических наук Н.Скуратова «Иван Грозный – взгляд на время царствования с точки зрения укрепления Государства Российского», автор которой пишет: «Обычному, несведущему в истории человеку, который не прочь иногда посмотреть кино и почитать газету, может показаться, что опричники Иоанна Грозного перебили половину населения страны. Между тем, число жертв политических репрессий 50-летнего царствования хорошо известно по достоверным историческим источникам. Подавляющее большинство погибших названо в них поимённо.., казнённые принадлежали к высшим сословиям и были виновны во вполне реальных, а не в мифических заговорах и изменах… Почти все они ранее бывали прощаемы под крестные целовальные клятвы, то есть являлись клятвопреступниками, политическими рецидивистами».

       В.Манягин отметил, что такой же точки зрения придерживались Владыка Иоанн (Снычёв) – Иоанн Ладожский – и историк Р.Г.Скрынников, которые указали, что за 50 лет правления Грозного Царя к смертной казни были приговорены 4 – 5 тысяч человек.

       Но из этой цифры надо убрать казненных бояр до 1547 года, то есть до венчания Иоанна Васильевича на царство. Не может же он, в конце концов, отвечать за взаимные убийства различных боярских кланов, рвавшихся к власти. Бояре, истребляя друг друга, не спрашивали мнения Царя, который, кстати, именовался тогда Великим Князем.

       Миф о жестокости Царя насквозь ложен. В. Манягин на основании изучение документов доказал: «Во времена царствования Иоанна IVсмертной казнью карали за: убийство, изнасилование, содомию, похищение людей, поджог жилого дома с людьми, ограбление храма, государственную измену. Для сравнения: во время правления царя Алексея Михайловича смертной казнью карались уже 80 видов преступлений, а при Петре I– более 120!. Каждый смертный приговор при Иоанне IVвыносился только в Москве и утверждался лично Царём».

       Власть Православного Царя Иоанна Васильевича была много мягче, нежели многомятежные власти в других странах. Вот факты: «В том же XVIвеке в других государствах правительства совершали действительно чудовищные беззакония. В 1572 году во время Варфоломеевской ночи во Франции перебито свыше 30 тысяч протестантов. В Англии за первую половину XVIвека было повешено только за бродяжничество 70 тысяч человек. В Германиипри подавлении крестьянского восстания 1525 года казнили более 100 тысяч человек, Герцог Альба уничтожил при взятии Антверпена 8 тысяч и в Гарлеме 20 тысяч человек, а всего в Нидерландах испанцы убили около 100 тысяч человек».

       Итак, Европа казнила 328 тысяч человек, а Иоанн Грозныйза конкретные тяжкие преступления – 4 – 5 тысяч. Почему же Грозный Царь тиран? За время царствования Иоанна Грозного прирост населения составил 30 – 50%, за время правления Петра Iубыль населения составила 40%. Но Царь Грозный – тиран, а Пётр – Великий. Теперь мы видим сколь точно определение И.Л.Солоневича: русский историк является специалистом по извращению истории России.

       Между тем, именно «не уничтоженное» боярское семейство Шуйских было одним из тех семейств, которые толкнули Россию к смутному времени. Именно с момента правления Василия Шуйского была нарушена Православная вертикаль власти: со времени Иоанна IIIбыло установлено, что Царь присягает Богу, а народ присягает Царю, как Помазаннику Божьему. Но безбожник Шуйский дал клятву не Богу, он дал подкрестную клятву боярской олигархии. Это было началом разрушения Самодержавия Рюриковичей. Оно стало результатом не жестокости, а, напротив, милосердия Иоанна Грозного.

       Иоанн Ладожский отметил: «Мягкий и незлобивый по природе, Царь страдал и мучился вынуждённый применять крутые меры».

       Часто бывало, что едва только начиналась казнь приговоренных по суду злостных преступников, как прибывал гонец с Царской грамотой и те, кто ещё не был казнён, отпускались под крестное целование. Но что безбожному слуге бесовскому до этого целования? Чем больше милости оказывается слугам тёмных сил, тем более коварными и жестокими они становятся. В благодарность за милосердие Царя отравили сулемой… И Россия покатилась к смутному времени. Из 15 миллионов населения Россия потеряла 7 миллионов, а спасена она была лишь благодаря тому гениальному изобретению Иоанна Грозного, о котором мы уже говорили. Именно Земский собор, созванный в 1613 году по законам Иоанна Грозного окончательно отверг посягательства на престол зарубежных нелюдей, и избрал Михаила Фёдоровича Романова Русским Царём. 

Легко пропасть без вести в лесу. Особенно в тайге. Шагнул пару шагов с тропинки, и нет тебя. Косточек не сыщут.Ещё легче сгинуть безвестно в океане. Мало ли там пропало? Но легче всего пропасть без вести на войне. Особенно, если она Мировая. Миллионы на них, на двух пропали без вести.Но пропасть без вести так, как сделал это 12 августа 1915 года батальон1/5 Норфолкского пехотного полка британской армии не удавалось ещё никому. Ни до него. Ни после.

 

А дело было так. 2 января 1915 года Россия обратилась к своим союзникам с просьбой провести военную операцию, где нибудь в районе Дарданелл, с целью отвлечь хоть немного турецких войск с Русско-турецкого фронта на Кавказе.

Англичане охотно откликнулись на русскую просьбу, и в феврале 1915 года в Дарданеллах появился сильный англо-французский флот, насчитывающий 80 вымпелов. В том числе 16 броненосцев и один линкор.

Союзники планировали смести с лица земли огнём корабельных орудий береговые укрепления турок, затем протралить пролив и выйти в Мраморное море.

Превосходство союзников было столь очевидным, что военно-морской министр Англии сэр Уинстон Черчилль (да-да, тот самый), дабы не делить ни с кем лавры, добился того, чтобы флоту было поручено проводить эту операцию самостоятельно. Без вмешательства и какого либо контроля со стороны Генштаба в частности и прочих сухопутных крыс вообще.

 

«Ладно» покорно вздохнули Генштаб в частности и сухопутные крысы вообще. И стали с нетерпеньем ждать развития событий, ибо плохо себе представляли, как можно захватить контроль над проливами без сухопутных частей.

Увиденное далее им должно было понравиться.

Флот не смог ни то, что уничтожить береговые укрепления турок и захватить пролив, но и даже просто пройти этим проливом

С 18 февраля флот, под тихое злорадное хихиканье сухопутных крыс,  пытался сокрушить береговые батареи турок но всё тщетно.

Разъярённый Черчилль сместил командующего эскадрой адмирала Кардена и заменил его более решительным адмиралом Де Робеком.

Вместе с новым адмиралом флот получил и подкрепление. Даже русский крейсер «Аскольд» туда приплыл.

Более решительный адмирал повёл себя более решительно. 18 марта он бросил флот в прорыв.

Никуда они не прорвались, а потеряли два линкора и шесть броненосцев (пять из которых вообще утонули). Это не считая потери мелких кораблей.

( Тонущий броненосец "Иррезистибл")

Стало ясно, что без десанта не обойтись.

А десант невозможен без пехоты. А пехота это те самые сухопутные крысы, с которыми Черчилль лаврами делится не желал, и есть.

Теперь он был готов, чтобы хоть все лавры достались армии, лишь бы эта операция, начатая по его инициативе, более менее успешно завершилась.

Необидчивые сухопутные крысы откликнулись на просьбу морских волков.

Боже ты мой, каких только пехотинцев не собрали в десант! И из самой Англии и из Австралии, с Новой Зеландии, Индии, Сенегала и даже Еврейский легион туда направили.

81 тысячу штыков и 178 орудий бросили союзники в бой для захвата побережья.

Так 25 апреля 1915 года началась операция Галлиполи – одна из самых кровавых и самых неудачных операций англичан в Первой мировой.

Пехоту высаживали на берег без должной разведки турецких позиций. Засевшие на возвышенностях турки косили британцев пулемётным огнём и шрапнелью.

Только 25 апреля, в день высадки британцы потеряли 15 тысяч убитыми и примерно столько же ранеными.

Но высадились и закрепились на побережье!

И начались ежедневные бесплодные атаки на турецкие позиции. Прямо в лоб! На колючую проволоку, минные поля и сотни пулемётов.

Отбитые английские атаки венчались турецкими контратаками. Столь же яростными, столь же кровавыми, столь же безрезультатными.

Мясорубка! Натуральная мясорубка! Никем не убираемые трупы в несколько слоёв завалили всё поле боя. И к потерям от огня противника прибавились потери от  вспыхнувших эпидемий.

Чтобы этот праздник продолжался, обе стороны регулярно подгоняли подкрепления на плацдарм.

Так британцы дополнительно высадили ещё пять дивизий и несколько десятков бронемашин.

К концу июня выяснилась неожиданная подробность. А именно: участие в боевых действиях британского флота давало преимущество не британской пехоте, а, почему то, турецкой.

Дело в том, что британский флот регулярно, с точностью достойной лучшего применения, накрывал дружественным огнём свою же пехоту.

Получалось как у Гоголя «Нам будет плохо, а не туркам»

Когда 24 июня во время достаточно успешной атаки британцев , флот залпом начисто смёл почти дивизию англичан, захвативших турецкие позиции, но не успевших или не посчитавших необходимым поставить об этом в известность флотских, терпенью армии пришёл конец.

Они попросили Флот Его Величества свалить отсюда как можно дальше. Что Флот Его Величества и проделал. С того дня флот в операции больше участия не принимал.

Избавившись от столь грозного противника, армия задумалась, как ей быть дальше. К ним, на третий месяц бойни, наконец пришло понимание, что, кажется, здесь продвижение невозможно.

Простая мысль: свалить отсюда вслед за флотом, армейским почему то оказалась недоступна и они решили провести отвлекающую десантную операцию в другом месте.

Так в августе началась высадка десанта в заливе Сувла.

Вот в ней то и принял участие Норфолкский пехотный полк

Высадившись на берег 6 августа полк принимал участие в боях за некую деревню Анафарта.

Напряжённый бой длился почти неделю. 12 августа командование полка почувствовало, что сопротивление противника на правом фланге слабеет. Чтобы сломить его окончательно, на правый фланг была переброшен 1/5 батальон полка. Ему был дан приказ занять господствующую высоту 60 на правом фланге и оттуда поддерживать огнём атаки полка.

Пока батальон выходил на исходные, погода резко изменилась.

До этого сияло солнце. Что помогало англичанам, так как солнечные лучи слепили турецких стрелков.

А тут появились тучи и закрыли солнце. Но это были какие то странные тучи. По показаниям свидетелей, туч было шесть или восемь. Все они были в виде буханок хлеба. Несмотря на лёгкий ветер ни одна из туч не изменила ни форму ни положение.

Затем одна туча опустилась к земле, образовав слой тумана как раз перед высотой 60.

Батальон 1/5 к этому времени уже закончил сосредоточение на исходных и двинулся к высоте.

Он вошел в слой тумана  и пропал из вида наблюдателей.

Примерно через полчаса после того как последний солдат батальона скрылся в тумане, туча оторвалась от земли и присоединилась к своим товаркам.

Затем тучи построились в ряд и двинулись на север в сторону Болгарии. Скоро они скрылись с глаз.

А вместе с ними исчез и 1/5 батальон. Никто больше не увидел его солдат ни на высоте 60 ни где бы то ни было ещё.

256 человек пропали на глазах всего полка.

( Френк Бэк, командир батальона 1/5 в тот день)

Правительство Великобритании сразу же , по бесславному окончанию Дарданелльской операции, занялось расследованием столь странного случая.

Были опрошены сотни свидетелей, но ясности это не прибавило.

Вот, например, показания солдат Новозеландского полка, в тот день занимавшего позиции непосредственно у высоты 60

 

Поднимался день, ясный, безоблачный, в общем, прекрасный средиземноморский день, какого и следовало ожидать. Однако было одно исключение: в воздухе висели 6 или 8 туч в форме «круглых буханок хлеба». Все эти одинаковые по форме облака находились прямо над «высотой 60». Было замечено, что, несмотря на легкий ветер, дувший с юга со скоростью 5-6 миль в час, ни расположение туч, ни их форма не изменялись.

 С нашего наблюдательного пункта, расположенного в 500 футах, мы видели, что они висят на угле возвышения 60 градусов. На земле, прямо под этой группой облаков, находилась ещё одна неподвижная туча такой же формы. Её размеры были около 800 футов в длину, 200 в высоту и 200 в ширину. Эта туча была совершенно плотной и казалась почти твердой структурой. Она находилась на расстоянии от 14 до 18 цепей (280—360 метров) от места сражения, на территории занятой британцами.

 Двадцать два человека из 3-го отделения 1-й полевой роты N.E.Z. и я наблюдали за всем этим из траншей на расстоянии в 2500 ярдов (2286 метров) к юго-западу от тучи, находившейся ближе всех к земле. Наша точка наблюдения возвышалась над «высотой 60» где-то на 300 футов; уже позже мы вспомнили, что эта туча растянулась над пересохшей речкой или размытой дорогой, и мы прекрасно видели её бока и края. Она была, как и все остальные тучи, светло-серого цвета.

 Тогда мы увидели британский полк (первый дробь пятый батальон норфолкского полка) в несколько сотен человек, который вышел на это высохшее русло или размытую дорогу и направился к «высоте 60», чтобы усилить отряд на этой высоте. Они приблизились к месту, где находилась туча, и без колебаний вошли прямо в неё, но ни один из них на высоте 60 не появился и не сражался. Примерно через полчаса после того как последние группы солдат исчезли в туче, она легко покинула землю и, как это делают любой туман или туча, медленно поднялась и собрала остальные, похожие на неё тучи, упомянутые в начале рассказа. Рассмотрев их внимательно ещё раз, мы поняли, что они похожи на «горошины в стручке». В течение всего происходящего тучи висели на одном и том же месте, но как только «земная» туча поднялась до их уровня, все вместе отправились в северном направлении, к Болгарии, и через три четверти часа потерялись из виду.

Никого из британского батальона мы  больше не видели и не слышали. Они углубились в туман и перестали быть видны и слышны. Никто из них не вернулся.

 

После окончания войны британские следователи получили возможность допрашивать турецких солдат и офицеров воевавших в тот день в этой местности.

Но все они, допрошенные поврозь, утверждали одно и то же. Они не видели британский батальон и даже не подозревали о его существовании у себя на левом фланге. Они не брали в тот день никого из этого батальона в плен.

Последнее подтверждалось и британскими данными по которым попавшими в плен в тот день числились всего 36 солдат.

 

Следствие окончательно заплутало в тумане, не менее плотном чем в тот день у высоты 60.

Наконец в январе 1919 года блеснул луч света.

Служба, ведавшая в британской армии захоронениями, объявила: «Мы нашли норфолкский батальон»

Дело было так. Примерно в трёх километрах от места боя была турецкая ферма. Её хозяин, турецкий фермер, как только начались бои, поступил умнее всех армий Первой мировой вместе взятых. Он просто сбежал как можно дальше от места боёв.

А когда бои около его турецкой фермы прекратились, то турецкий фермер вернулся и обнаружил, что весь двор его фермы завален трупами британских солдат.

Они просто как сугробы загромождали двор.

Турецкий фермер, кликнув на помощь других турецких фермеров, столь же разумных как он, выкопал в овраге яму и захоронил там британцев, мешавших ему заниматься фермерством.

По его подсчётам похоронено было 180 трупов.

Британская служба захоронений вскрыла братскую могилу. Там было действительно ровно 180 трупов.

 Тела, естественно, сильно разложились, но по остаткам обмундирования, какую то часть из захоронённых можно было действительно идентифицировать как солдат Норфолкского полка.

 

Однако ясности эта находка не прибавила. Скорее убавила.

Во первых – как батальон мог оказаться в трёх километрах от линии фронта в тылу противника?

Почему они все погибли на этой ферме и чего они на ней вообще столпились?

И, наконец, если даже все 180 захороненных – солдаты того самого злосчастного батальон 1/5 то где ещё 76 их товарищей?

В тучу то зашло 256 человек.

 

Все эти (и десятки других вопросов по этому делу) так и не получили сколь нибудь вразумительных ответов.

Только в 1967 году Британское правительство рассекретило 7 томов материалов следствия по этому делу.

На эти материалы с радостным криком набросилась рать конспирологов, уфологов и.т.п.

Позвольте мне не приводить версии, выдвинутые ими, ибо внимание они достойны не больше чем «Лунный заговор» или «ЦРУ взрывает небоскрёбы»

 

Впрочем и официальное следствие не сильно далеко от них ушло. Единственная версия, которую следователи вымучали из себя заключается в следующем: турки в тумане или в лесу у подножья высоты захватили батальон 1/5 в плен, а потом всех вырезали. И теперь, по обычаю всех турков, не хотят это признавать.

Эта официальная версия ни подтверждается ни одной страничкой во всех семи томах ( что британское правительство само признаёт) но она принята потому, что может служить единственным материалистическим объяснением произошедшего. Правда ничего при этом не объясняя.

 

По состоянию на 2016 год «Дело об исчезновении батальона 1/5 Норфолкского пехотного полка» так и не закрыто.

 

 

   Император: «Моё дело будет никогда не забыть вашей услуги».

       

       Военный историк генерал-лейтенант Александр Иванович Михайловский-Данилевский так описал сложившуюся обстановку после прорыва французов:

       «В то время Русская Армия образовала почти прямой угол, стоя под перекрёстным огнём Наполеона и Даву. Тем затруднительнее явилось положение её, что посылаемые к Беннигсену адъютанты не могли найти его. Желая ускорить движение Лестока, он сам поехал ему навстречу, заблудился, и более часа армия была без главного предводителя.

       Сильно поражаемый перекрёстными выстрелами и видя армию, обойдённую с фланга, Сакен сказал графу Остерману и стоявшему рядом начальнику конницы левого крыла Панину: «Беннигсен исчез; я остаюсь старшим; надобно для спасения армии отступить…».

      Кому не известно, сколь опасно для войск потерять управление, да ещё в те минуты, когда противник владеет инициативой! Можно представить себе, чем могло кончиться сражение, но «вдруг неожиданно, – сообщает историк далее, – вид дел принял выгодный нам оборот появлением тридцати шести конных орудий».

       Что же произошло в эти, едва не ставшие трагическими для Русской армии часы? Куда и с какой целью ездил главнокомандующий барон Беннигсен? Указание историков на то, что отправился искать корпус Лестока, сделаны со слов самого барона и не выдерживают никакой критики. Неужели необходимо самому главнокомандующему отправляться на поиски корпуса? Ведь для этого всегда и всеми используются адъютанты, ординарцы и офицеры квартирмейстерской (штабной) службы, которым и поручается подобное дело.А тут, в разгар сражения, главнокомандующий бросил армию на произвол судьбы, ради того, чтобы исполнить роль обычного штабного офицера.

       Французы продвигались вперёд на левом фланге Русской армии и были близки к тому, чтобы отрезать ей пути отхода, окружить и начать её уничтожение. Русским трудно было, не имея единого плана, что-то противопоставить врагу, который уже находился в тылу.

       Но в этот момент двадцатидвухлетний генерал-майор граф Александр Иванович Кутайсов, возглавлявший артиллерию корпуса генерал-лейтенанта Тучкова, действовавшего на правом фланге, слабо атакованном неприятелем, решил взглянуть, что же делается на других участках сражения. Вскочив на коня, он отправился на левый фланг корпуса. Застоявшийся без дела конь резво взял с места, рысью пронёс седока по дороге, и с трудом преодолевая сугробы, поднял его на высокий холм.

        Адъютант Кутайсова поручик Арнольди подал подзорную трубу. Александр Иванович вскинул её, провёл с юга на восток и ужаснулся: там, где ещё недавно был тыл расположенного в центре Русской армии корпуса генерал-лейтенанта Ф.В. Остен-Сакена, разгуливали французы. Впрочем, они не просто разгуливали, их передовые колонны рвались вперёд и уже заняли мызу Ауклаппен, берёзовую рощу и своим правым флангом овладели селением Кушиттен.

       «Коммуникации нарушены, – понял Кутайсов, – путь на Фридланд, а через него и в Россию, отрезан…»

       Действительно, главная цель, которую преследовали французы в кампании 1807 года, – отрезать Русскую армию от сообщения с Россией, окружить и уничтожить её – оказалась близка как никогда. Неприятелю уже удалось захватить господствующие над окружающей местностью Креговские высоты. Там он установил орудия. Батареи конной артиллерии приближались к ручью, рассекающему лес юго-западнее Ауклаппена.

       Оценить обстановку было делом одной минуты. Но что предпринять? Указаний никаких не поступало. Даже командира корпуса никто не известил о том, что произошло, ибо извещать было некого – бегство Беннигсена парализовало управление.

       И Кутайсов принял самостоятельное решение: срочно провести манёвр артиллерией и ударить в упор по прорвавшемуся неприятелю. Спасти положение, по его мнению, было ещё не поздно.

       Обернувшись к Арнольди, приказал передать распоряжение о выдвижении с правого фланга в центр трёх конно-артиллерийских рот князя Л.М. Яшвиля, А.П. Ермолова и Богданова. Большего он взять не мог, не рискуя ослабить артиллерийскую группировку правого фланга, где вполне можно было ожидать активизации действий французов. Французы вполне могли атаковать с целью завершения окружения, угроза которого нависла в результате успешных действий Даву.

        Арнольди умчался на позиции артиллерии, и вскоре артиллерийские роты вытянулись на полевой дороге, ведущей в тыл. Кутайсов возглавил колонну, скомандовав:

        – За мной, рысью, марш! – и поскакал в сторону Ауклаппена.

        Порывистый, горячий и беззаветно храбрый, граф Александр Иванович с раннего утра безуспешно ждал момента, когда представится случай «исполнить обет, которому он посвятил жизнь, – прославить имя Кутайсова». И вот настала славная минута!

        Две роты он развернул на пологой высоте перед Ауклаппеном, приказав ударить картечью по пехоте противника и брандкугелями  по Ауклаппенской мызе. Третью сам повёл к ручью, рассекающему лес, где ещё раньше заметил французов.

        Внезапный огневой удар в упор ошеломил французов. Их продвижение остановилось.

        Одновременно с конноартиллерийскими ротами прибыл к месту схватки и пехотный резерв под командованием генерала князя Багратиона, «который, – как отметил в своих воспоминаниях Денис Давыдов, – в минуты опасности поступал на своё место силою воли и дарования…»

        Ободрённые артиллерийской поддержкой, 2-я и 3-я пехотные дивизии русских перешли в контратаку. Французы были выбиты из Ауклаппена. Положение вскоре окончательно восстановилось, но не по воле главнокомандующего, а благодаря инициативе и распорядительности русских генералов и прежде всего Александра Кутайсова.

       А спустя два месяца после сражения Император побывал в Прейсиш-Эйлау, выслушал подробный доклад о ходе битвы и сказал Кутайсову, с которым пожелал непременно встретиться на следующий же день:

      «Я осматривал вчера то поле, где вы с такою предусмотрительностью и с таким искусством помогли нам выпутаться из беды и сохранить за нами славу боя. Моё дело будет никогда не забыть вашей услуги».

       Но где же прятался в критические моменты битвы главнокомандующий барон Беннигсен и как он объяснил своё исчезновение?

       Поняв, что опасность чудодейственным образом отведена и разгрома, на грани которого, по мнению, барона находилась армия, не случилось, он поспешил придумать более или менее удобное для себя объяснение своего исчезновения. Но разве можно представить себе главнокомандующего, который в критический момент сражения легко слагает с себя руководство боевыми действиями, даже не ставя никого в известность и не поручая никому командования, и покидает командный пункт, предоставляя подчинённым самим решать, что и как делать? Главнокомандующий в критические минуты обязан быть на месте и принимать срочные меры, использовать все имеющиеся под рукой силы и средства для достижения успеха.

       Именно в сражении при Прейсиш-Эйлау молодой генерал Кутайсов впервые был озарён лучами воинской славы, именно там доказал, что высокий чин, пожалованный ему, благодаря положению отца, он получил по заслугам. А было ему всего лишь 22 с половиной года.

       Впрочем, мы несколько отвлеклись от основной темы, темы любви, и хотя говорить об этом чувстве, быть может, ещё очень и очень рано, поскольку будущей невесте нашего славного героя шёл всего лишь одиннадцатый год, но нельзя не упомянуть о том, как росла, как воспитывалась будущая неотразимая красавица княжна Настенька Мещерская.

Сегодня получена из типографии 4-я книга серии

"Любовные драмы"

Представляю главу из третьей части книги.

Фавориты и любовники в фантазиях пасквилянтов

 

 

      

       Настала пора поговорить о фаворитизме. Но давайте посмотрим на эту проблему не с бульварной, а документальной точки зрения.

       Возьмём три примера. Не брать же в самом деле десятки сплетен, опровергать которые весьма сложно в силу их глупости и полной никчёмности.

       Первое обвинение, которое предъявляли Екатерине, заключалось в её развратном поведении в период до встречи с Потёмкиным.

        К сожалению, даже Валентин Пикуль поймался на удочку пасквилянтов и, «художественно» развивая клевету, навалял в романе «Фаворит» такую сцену…

 

      «Сдаваясь без боя, женщина однажды не вытерпела и, потупив глаза, как стыдливая девочка, сказала, что снова ночует на пустой елагинской даче:

       – Навести меня, одинокую вдову…

       Как бы не так! Потемкин переслал ей через Елагина записку: у тебя, матушка, перебывало уже пятнадцать кобелей, а мне честь дороже, и шестнадцатым быть никак не желаю».

 

       Кто читал роман, наверняка помнит исполненную историзма сноску, мол, это письмо было известно среди современников. Архив ЧБС (чья-баба сказала)? Очень похоже, что так.

       Интересно, это что же, Государыня сама распространила это письмо в светском обществе, чтобы оно стало известно современникам?

       Не было такого письма в природе, да его и не могло быть в природе, потому что, во-первых, Григорий Александрович Потёмкин был человеком высочайшей культуры и никогда бы не позволил такого хамского обращение к женщине вообще, а тем более, к Императрице, которую, кстати, искренне уважал с первых лет знакомства; во-вторых, ни одна настоящая, уважающая себя женщина не стерпела бы такого оскорбления, да к тому же ещё и незаслуженного – в «Чистосердечной исповеди» она откровенно и честно рассказала, с кем и по какой причине имела любовные связи.

       Она написала, что не пятнадцать, а третья доля от сих! Даже такое написать женщине нелегко. Но она писала своему избраннику, причём, как показало время, действительно избраннику всей её жизни.

       Интересно, что свидетельство современника, причём иностранца, дошедшее до нас, тоже опровергает ложь о, якобы, пятнадцати любовниках.

       В 1770-1772 французский дипломат Оноре-Огюст Сабатье де Кабр был поверенным в делах при дворе Императрицы Екатерины Второй.

       В своём донесении в Париж он писал о Государыне:

       «Не будучи безупречной, она далека в то же время от излишеств, в которых её обвиняют. Никто не мог доказать, чтобы у неё была с кем-нибудь связь, кроме трёх всем известных случаев: с Салтыковым, с польским королем и с графом Орловым».

       Сабатье де Кабр не назвал Васильчикова, потому что, вероятнее, всего просто не застал его, ведь он был в России до 1772 года.

       Фраза «никто не мог доказать» говорит о многом. Да, всё, что выдумывали о связях Екатерины, на проверку оказалось клеветой.

       Ну а теперь остановимся на обвинении в фаворитизме после 1776 года. В 1774 – 1776 году рядом с Императрицей был Потёмкин – тут разночтений нет.

       Ну а далее… Каких только гадостей не навыдумывали. Иные авторы, забыв о чести и совести, со знанием дела списки фаворитов составляли.

       Не будем разбирать эти списки – противно. Однако, навскидку, проверим хотя бы один факт. Возьмём так называемого фаворита, наиболее известного своим именем. Вот что говорится о нём в интернете. (См. Самые известные фавориты Екатерины II. Интересно знать anydaylife.com› Факты›post/1026

А также: Фавориты Екатерины Великой. Григорий Орлов - фаворит...

fb.ru›article…favorityi-ekaterinyi…ekaterinyi…)

       Начало таково:

       «Правление Екатерины II было омрачено не только многочисленными социальными проблемами в стране, но и тем фактом, что фаворитизм достиг невиданных до этого времени масштабов».

      Ну а далее приводится длинный список, неведомо кем составленный, а финал великолепен!

      «Несколько слов в заключение

      Фавориты Екатерины II, бывшие в основном адъютантами Светлейшего князя Потёмкина, стали сменять один другого. Некоторые из них, наподобие будущего героя Отечественной войны, Алексея Петровича Ермолова, получили известность и народную любовь…»

      Ну и ещё один перл, для закрепления:

      «Фавориты Екатерины II, получившие наибольшую известность: Алексей Петрович Ермолов (будущий герой войны с Наполеоном), Григорий Александрович Потемкин (великий государственный деятель той эпохи) и Платон Зубов, последний фаворит Императрицы…»

      Ну и, конечно, указаны годы, когда Ермолов состоял в фаворитах. Это 1783 – 1786 годы.

      Что ж, характерный образчик клеветы. Алексей Петрович действительно стал героем Отечественной войны 1812 года. Да и не только этим он знаменит. Немало подвигов на его счеты.

      Ну а первый «подвиг», если верить клеветникам Государыни, он совершил в 6 лет от роду. И совершал его на протяжении трёх лет, то есть пока ему не исполнилось 9 лет. Да, да… Герой Отечественной войны 1812 года Алексей Петрович Ермолов родился в 1777 году и ко времени, указанному пасквилянтами, ему исполнилось шесть лет.

      Можно было бы ещё разобрать ложь о Милорадовиче и других, да только зачем занимать внимание читателей этакой дребеденью.

      Часто любители сплетен и хулы на великих деятелей прошлого любят, когда им это выгодно, требовать, к примеру, а вот докажите, что Иоанн Грозный сына не убивал? Но ведь сначала следовало бы доказать, что Государь своего сына убил. А таковых доказательств в природе нет. Есть выдумки папского шпиона Антонио Поссевино, секретаря генерала ордена Общества Иисуса, папский легат в Восточной Европе и первого иезуита.

Клевета была подхвачена шпионом германского императора Генрихом Штаденом, а спустя годы растиражирована некоторыми недобросовестными русскими историками «по свистку из-за бугра».

        Точно так же и здесь. Ни одного документального свидетельства о том, что некоторые генерал-адъютанты Императрицы Екатерины II были её любовниками, нет. Так и говорить не о чем. Мы не можем утверждать, что ничего не было. Да ведь то, что было, это дело самой Государыни…

        То же самое можно сказать и о других всевозможных пасквилях.

       Возьмём сплетню об истопнике, превращённом в постели Государыни в графа Теплова.

       В течение двадцати лет занимаясь исследованием золотого века Екатерины, опровергая сплетни, домыслы и клеветы, я так и не добился от своих оппонентов хотя бы одного достоверного документа, подтверждающего их сладострастные выдумки. Понятно, что пасквилянты, а все они в большинстве своём, обличием своим напоминали особей мужского рода, именно потому с таким сладострастием заглядывают под чужое одеяло, что сами им в силу определённых патологий, под одеялом собственным делать нечего.

       В 2004 году в невероятно популярной в советские времена серии «ЖЗЛ», доктор исторических наук Н.И. Павленко опустился до безобразной клеветы, касающейся истопника-любовника.

       Да, простит меня читатель за мерзкую и пошлую цитату из книги господина Павленко и в особенности да, простят меня женщины:

      «Случайных, кратковременных связей, не зарегистрированных источниками, у Императрицы, видимо, было немало».

       А позвольте узнать, сколько зарегистрированных источниками связей может назвать господин Павленко? И в каком архиве находится сия документальная регистрация? Доказал бы хоть одну, но доказал так, как это принято доказывать в суде – со свидетельскими показаниями столь занимающих вас интимных подробностей. Уверен. Не назвал бы ни одного факта. И даже список так называемых фаворитов, приведённый на станице 355 книги «Екатерина Великая» рассыплется в прах, ибо все эти лица по официальным документам проходят чаще всего как генерал-адъютанты. Все же иные их назначения имеют подтверждение лишь в одном всем известном источнике – архиве ЧБС.

       Заключение же о «кратковременных связях» господин  Павленко делает на основании, так называемых семейных преданий. Он пишет:

       «Основанием для подобного суждения можно считать семейное предание о происхождении фамилии Теплова. Однажды Григорий Николаевич, родоначальник Тепловых, будучи истопником, принёс дрова, когда императрица лежала в постели.

      «Мне зябко», – пожаловалась она истопнику. Тот успокоил, что скоро станет тепло, и затопил печь. Екатерина продолжала жаловаться, что ей зябко. Наконец робкий истопник принялся лично обогревать зябнувшую императрицу. С тех пор он и получил фамилию Теплов».

      Садясь за книгу, тем более историческую, надо несколько унимать свои сладострастные воображения и хоть чуточку думать над тем, что пишешь.

Семейное предание!? А ведь семейное предание, если говорить о семье Екатерины и её преданиях, это предания Павла Первого и его семьи, Николая Первого и его семьи и так далее вплоть до Николая Второго, приходящегося, ей уже пра-пра-правнуком. Представьте себе, как все эти достойные Государи и достойные их супруги скабрезно улыбаясь, обсуждают, как их мать, бабушка, прабабушка (и т.д.) затащила в пастель истопника. Быть такого не может. Да ведь ничего подобного и не было, ибо «предание» плод воображения г. Павленко. Впрочем, известно, что каждый судит о поступках других по своим собственным. Переведите на себя, дорогие читатели, всё сказанное г. историком, и вы, несомненно, вздрогните от омерзения при одной только мысли о существовании подобных преданий.

      Прочитав следующий абзац книги Н. Павленко, я невольно ещё раз взглянул на обложку – не ошибка ли, ужель это книга серии ЖЗЛ?  Увы, господин Павленко со знанием дела указывает, что «Екатерина не пренебрегала случайными связями, и Марья Саввишна Перекусихина выполняла у неё обязанности «пробовальщицы», определявшей пригодность претендента находиться в постели у Императрицы. Таким образом, императрица имела за 34 года царствования двадцать одного учтенного фаворита. Если к ним приплюсовать…».

       Всё, далее цитировать эти сплетни, недостойные звания мужчины, сил нет. Лишь гнев и возмущение могут вызвать рассуждения очередного самозваного учетчика фаворитов, уподобляющегося представителям известной профессии…

      

       А ведь Православная Церковь учит: «Клевета является выражением недостатка любви христианской или даже обнаруживает ненависть, приравнивающую человека к убийцам и поборникам сатаны: «Ваш отец дьявол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего; он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нём истины; когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи (Ин. 8,44)»; «Дети Божии и дети дьявола узнают так: всякий, не делающий правды не есть от Бога, равно и не любящий брата своего» (1Ин. 3,10); «Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нём пребывающей» ( 1Ин. 3,15); В то же время клевета – порождение зависти, гордости, стремящейся к унижению ближнего, и других страстей. Поэтому то дьявол и называется в Св. Писании клеветником».

      Ну а что касается самого Теплова, то документов о нём существует более чем достаточно и все они не за семью печатями скрыты. Вот вам самые краткие о нём данные:

       Григорий Николаевич Теплов родился 20 ноября 1717 в Пскове. В Википедии говорится, что он «русский философ-энциклопедист, писатель, поэт, переводчик, композитор, живописец и государственный деятель. Сенатор, действительный тайный советник, противник Петра III, ближайший сподвижник Екатерины Великой, близкий друг и наставник графа Кирилла Разумовского, глава гетманской канцелярии в Малороссии с 1741 года и фактический инициатор её упразднения. Действительный член Академии наук и художеств, адъюнкт по ботанике (с 1742 года), почётный член Императорской Академии наук и художеств (с 1747), фактический руководитель Академии с 1746 по 1762 год. Создатель устава Московского университета и «Проекта к учреждению университета Батуринского».

        Перечисляется немало и других заслуг. Но заслуживает внимание один факт: родился Теплов в семье истопника. Но случилось это в годы правления Петра I. Вот и перепутал господин историк самую малость. Ошибся этак на полсотни лет. Да ведь и в те годы Тепловы фамилию свою вовсе не в постели заработали.

     Ну и далее: «Во время обучения в петербургской школе Феофана Прокоповича, куда попал по его настоянию, привлёк внимание последнего и в 1733 году был направлен на учёбу в Пруссию. По возвращении (1736) служил переводчиком в Академии наук и искусств. 3 (14) января 1741 года определён адъюнктом Академии по ботанике, выбыл 7 (18) марта 1743 года, но в апреле снова принят адъюнктом. Затем продолжил обучение в Париже и в «городе Тубинге».  …Граф Алексей Разумовский, под впечатлением от образованности Теплова приставил его воспитателем к своему младшему брату Кириллу. После путешествия по Европе 18-летний брат фаворита 21 мая (1 июня) 1746 года получил назначение президентом Академии наук и художеств, хотя в реальности всеми делами Академии занимался Теплов».

       Кто сочинил совершенно несуразную сплетню, теперь уж не установить. Зато весьма известны имена тех, кто её распространяет. Казалось бы, удивительно слышать, что доктор исторических наук Н.И. Павленко писал свои перлы, пользуясь известным во все временя источником – ЧБС… Но давно уже подмечено русскими мыслителями, что зачастую историки и являются главными специалистами по извращению русской истории.

       Полагаю, что нет смысла разбирать все клеветнические выпады против Императрицы. Они не более достоверны, чем те, что приведены выше. Ну а этот краткий экскурс необходим для того, чтобы пояснить читателям, почему в дальнейших главах, посвящённых любви Императрицы Екатерины, считаю недопустимым касаться каких-либо «неслужебных» отношений её с генерал-адъютантами.

        Не лучше ли придерживаться здравого смысла и не забывать о том, что клевета в любом случае омерзительна.

        Адмирал Павел Васильевич Чичагов, сын знаменитого екатерининского адмирала Василия Яковлевича Чичагова, не понаслышке, не по сплетням изучивший золотой век Екатерины и имевший все основания писать о нём правду, а не «сладострастно» измышлять с приставками «думается» и «иначе и не могла поступать» в своих «Записках…» заявил:

       «Всё, что можно требовать разумным образом от решателей наших судеб, то – чтобы они не приносили в жертву этой склонности (имеется в виду любовь – Н.Ш.) интересов государства. Подобного упрёка нельзя сделать Екатерине. Она умела подчинять выгодам государства именно то, что желали выдавать за непреодолимые страсти. Никогда ни одного из фаворитов она не удерживала далее возможно кратчайшего срока, едва лишь замечала в нём наименее способности, необходимой ей в благородных и бесчисленных трудах…

      Самый упрёк, обращённый к её старости и обвинявший её в продолжении фаворитизма в том возрасте, в котором, по законам природы, страсти утрачивают силу, – самый этот упрёк служит подтверждением моих слов и доказывает, что не ради чувственности, а скорее из потребности удостоить кого-то своим доверием она искала существо, которое по своим качествам было бы способно быть её сотрудником при тяжких трудах государственного управления».

         То есть, П.В. Чичагов вовсе не отрицает, да и мы не можем отрицать, что любовные связи, конечно, могли иметь место в жизни Государыни, но они не доказаны и всю правду о них знала лишь она сама, да тот, кто был выбран ей. Ну а каков был характер отношений, судить не нам, да и тем более уж не всякого рода «Павленкам», заражённым явно не здоровым сладострастием в виду определённых личных патологий

        Пасквилянты даже не принимали во внимание возраст Императрицы, состояние её здоровья. Ведь она венчалась с Потёмкиным в сорок пять лет, а рассталась – наверное, определение не совсем точно – разъехалась с ним, поручив ему в управление южные губернии России, когда ей уже исполнилось сорок семь. Ну а далее, она, вполне понятно, не молодела. Разумно ли приписываться ей возрастающую не по дням, а по часам любвеобильность?

        В 1789-м, когда появился Платон Зубов, Императрице было 60 лет, а ему – 22 года. Когда мужчина старше на 38 лет, уже многовато, а когда старше женщина?

       Дорогие читатели мужчины, прошу вас, представьте себя ухаживающими в двадцать лет за шестидесятилетней женщиной. Вряд ли получится.

       Дорогие читательницы женщины, прошу вас, представьте себя в почтенном возрасте, а рядом юнца… Ну сами понимаете, что сказать хочу.

        Думаю, что после таких представлений вы отнесётесь к пасквилям соответствующим образом.

       И не надо искать объяснений в том, что Екатерина, мол, Императрица… Она, прежде всего – Женщина! Я же привёл её письма к Потёмкину, в которых она забывает о своём Императорском Величестве и помнит лишь о своей любви! Искренней, женской любви. Что же чувства такие превращать в балаган, как делали и, увы, порой делают недомущинки, желая заработать на изощрённых выдумках.

      Достоверно известно, что в последние годы царствования Императрица Екатерина часто болела, причём состояние здоровья постепенно ухудшалось. Она уже не могла без посторонней помощи подняться на второй этаж. Когда родился внук Николай Павлович, будущий Император Николай Первый, Екатерина, писавшая о нём своим корреспондентам восторженные письма, не смогла полностью выстоять обряд на крестинах малыша…

        Разве Государыня, которая возвела страну на высоты славы и могущества, которая на государственной службе Державе Российской растратила своё здоровье, не заслуживает более деликатного отношения к со стороны всякого рода биографов и исследователей, особенно если эти биографы и исследователи – мужчины?!

        Рассуждая же на тему «Екатерина Великая в государственной деятельности и любви» не лучше ли сосредоточить внимание на том, большая любовь, которую она пронесла через всю свою жизнь, от бракосочетания и до ухода в мир иной любимого человек.

       В тридцатые годы Анна Кашина, русская женщина, эмигрантка, на основе изучения переписки Екатерины Великой и Потёмкина, которую готовила к выходу в свет по заказу французского издателя Жоржа Удара, сделала вывод, что Потёмкин – не любовник, не фаворит, а горячо любимый супруг, соединяя свою жизнь с которым. Анна Кашина отметила, что Екатерина «впервые узнала, что значит любить по-настоящему». Она с убеждением писала, что «любовь к нему заполняет её (Екатерины) жизнь», что Императрица понимает: «уже никогда больше она не полюбит так, как она любит сумасшедшего, но гениального Потёмкина» и заключила: «При желании дать какое-то определение любви Екатерины к Потёмкину, я бы сказала: суеверная любовь…». Любовь, которую Императрица пронесла через всю свою жизнь!

       Вот об этой любви и о том, как она способствовала успеху государственных дел, мы и поговорим в последующих главах.

"Соизволением Божьим брак… совершился благополучно…»

 

Всем известны слова Александра Васильевича Суворова: «Я был ранен десять раз: пять раз на войне, пять раз при дворе. Все последние раны – смертельные».

      

  Раны на войне легко найти в биографии полководца. К примеру, в одном только Кинбурнском сражении 1 октября 1787 года Суворов был ранен дважды. Получил ранние и спустя год во время осады Очакова, когда отражал вылазку турок из крепости…

        А вот что касается ран при дворе, тут чего только не навыдумывали авторы различных книг и статей. Сам Суворов дал волю их воображению, не назвав эти раны конкретно.

       Попробуем разобраться в этой головоломке...

        Да, представьте, эти раны получены из-за женщин, благодаря им или, точнее, при их участии. И получены эти раны, основные и наиболее жестокие, прежде чего, по прямой вине супруги Варвары Ивановны и некоторые из-за дочери Суворова Наташи, но не по её вине.

       Что касается дочери, то из множества повествований о Суворове хорошо, как трепетно любил полководец свою Суворочку-Наташу, что и использовали со всем своим коварным изуверством враги Суворова, которые, прежде всего, были врагами России, врагами Светлейшего князя Потёмкина, и Императрицы Екатерины Второй.

      О ранах, нанесённых ими Суворову, мы и поговорим.

      Множество жестоких ран нанесла Александру Васильевичу и супруга его  Варвара Ивановна. Многие раны, ею нанесённые, можно вполне отнести к ранам при дворе, причём ранам, воспринимаемым человеком с честной, открытой к людям душой, горячим, преданным Отечеству сердцем, человеком долга и чести, именно как смертельные.

       Ну а теперь к теме…

        О личной жизни Александра Васильевича Суворова, о его любовных увлечениях в юности сведений не сохранилось. Впервые упоминается его имя в связи с женщиной в письмеот 23 декабря 1773 года, адресованном главнокомандующему Первой армией Петру Александровичу Румянцеву.

        «Сиятельнейший Граф

        Милостивый Государь!

       Вчера я имел неожидаемое мною благополучие быть обручённым с Княжною Варварою Ивановною Прозоровской по воле Вышнего Бога!

        Ежели долее данного мне термина ныне замешкаться я должен буду, нижайше прошу Вашего Высокографского Сиятельства мне-то простить: сие будет сопряжено весьма с немедленностью. Препоручаю себя в покровительство Вашего Высокографского Сиятельства и остаюсь с глубоким почтением….»

       Просьба эта, как видим, о продлении отпуска в связи с бракосочетанием…

        Суворов считал Румянцева своим учителем. Со времён Кольбергской операции Семилетней войны он относился к нему с особым уважением и потому просился в Первую армию, которой командовал Пётр Александрович.

        4 апреля 1773 года Суворов был направлен в распоряжение Румянцева.

        К тому времени он уже был достаточно известен своими победами, поскольку, подобно Румянцеву, не спрашивал, каков по силе неприятель, а стремился разбить его и уничтожить. «Надо бить уменьем, а не числом», – говорил он и действовал согласно этому принципу.

       Подчинённых учил: «Бей неприятеля, не щадя ни его, ни себя самого, дерись зло, дерись до смерти; побеждает тот, кто меньше себя жалеет».

        6 мая 1773 года Суворов прибыл в местечко Негоешти, что на Дунае, а уже 10 мая совершил первый поиск за Дунай, где овладел турецкими укреплениями и городком Туртукай. 17 июня он совершил второй блестящий поиск на Туртукай, и 30 июля был награждён орденом св. Георгия 2-й степени.Затем было успешное дело под Гирсовом, куда в августе месяце Суворов Румянцев направил Суворова для обороны Гирсовского моста на правом берегу Дуная.

        3 сентября турки крупными силами атаковали отряд Александра Васильевича. Отбив атаки, Суворов решительным контрударом разгромил превосходящего противника.

      Об этой победе Пётр Александрович Румянцев в письме к Григорию Александровичу Потёмкину, датированном 4 сентября 1773 года, сообщал:

      "…Вашему Превосходительству сим извещаю, что сей день торжествует армия Её Императорского Величества одержанную 3-го числа настоящего течения совершенным образом победу на той стороне Дуная г. генерал-майором и кавалером Суворовым над неприятелем, в семи тысячах приходившим атаковать пост наш Гирсовский, где речённый генерал с своими войсками, встретя оного, разбил и преследовал великим поражением и сколько еще из краткого и первого его рапорта знаю, то взято довольно и пленных, и артиллерии, и обозов. Ваше Превосходительство имеете о сём благополучном происшествии принести в вашей части торжественные молитвы Богу с пушечною пальбою».

       В Журнале военных действий 1-й армии о потерях сообщается следующее:

       «В сие сражение побитых с неприятельской стороны около редутов и ретраншаментов 301 человек на месте оставлено, да в погоне побито пехотою более тысячи, гусарами порублено 800, кроме тех, коих по сторонам и в бурьянах перечесть не можно.

        В добычь получено пушек 6 и одна мортира с их снарядами и одним ящиком, премного обоза, шанцового инструмента и провиант.

        В плен взято до двухсот человек, но из них большая часть от ран тяжелых умерли, а 50 живых приведены.

        С нашей же стороны убиты: Венгерского гусарского полку капитан Крестьян Гартунг, вахмистр 1, капрал 1, гусар 6, мушкатер 1…»

         Соотношение потерь, как видим, совершенно в Суворовском духе. Турки потеряли убитыми по меньшей мере более 2100 человек. Русские, как видно из документа, 10 человек. Во всех реляциях раскрывалось подробно, кто погиб, а офицеры, как правило, перечислялись пофамильно, что ясно доказывает точность сведений о своих потерях.

       Потери же врага полностью указывать было невозможно, потому что «по сторонам и в бурьянах» оставалось немало неучтённых убитых.

        Умение беречь людей, умение побеждать малой кровью отличало полководцев и флотоводцев «из стаи славной Екатерининских орлов».

       А Суворов, думается, по значению своему был из первых, а, может быть, и самым первым… Я написал об этом в стихотворении, ставшем песней, которую охотно исполняли суворовцы моего родного Калининского (ныне Тверского) СВУ, когда в его стенах учился мой сын, избравший мою армейскую дорогу в жизни.

       Кто же он?.. Я попытался ответить на этот вопрос несколькими поэтическими строчками:

Он первым был «из стаи славной
Екатерининских орлов»,
Он шёл дорогой Православной,
Разя Отечества врагов.

И наша Русская Держава
Смотрела гордо на Него,
И трепетно Орёл Двуглавый
 Крылами осенял Его!

Так кто же он?
Кто в час суровый
В сраженьях отдыха не знал?
То Чудо-Вождь,
То наш СУВОРОВ!
Он Русскою Святыней стал!..

      Русская святыня! Символ непобедимости и славы Русского Оружия!

       Вспомним непревзойдённые, пламенные строки замечательного русского поэта и государственника Гавриила Романовича Державина, посвященные Александру Васильевичу Суворову:

И славы гром,
Как шум морей,
как гул воздушных споров,
Из дола в дол, с холма на холм,
Из дебри в дебрь,
от рода в род
Прокатится, пройдёт,
Промчится, прозвучит,

И в вечность возвестит,

Кто был Суворов...

 

      Залогом бескровных для своих войск побед были – любовь к солдату, чуткое и бережное отношение к нему, в основе – суворовские глазомер, быстрота, натиск.

       В ноябре 1773 года после окончания кампании Суворов получил отпуск и отправился в Москву.

       Там-то и состоялось сватовство. Подробности до нас не дошли, но в письме от 30 января 1774 года, адресованном Александру Михайловичу Голицыну следующее:

       «…Изволением Божиим брак мой совершился благополучно. Имею честь при сём случае паки себя препоручить в высокую милость Вашего Сиятельства…»

       Вячеслав Сергеевич Лопатин сопровождает письмо Румянцеву таким комментарием:

       «Прозоровская Варвара Ивановна (1750-1806), княжна – по отцу и по матери принадлежала к цвету старой русской аристократии.

       На сестре её матери – княжне Екатерине Михайловне Голицыной – был женат Румянцев. (То есть жена Суворова приходилась родной племянницей жене Румянцева)

       Невесту Суворову подыскал отец.

       По мнению биографа Алексеева, Прозоровские приняли предложение Суворовых не в последнюю очередь, потому, что отец невесты, отставной генерал-аншеф князь Иван Андреевич, прожил своё состояние.

       Засидевшейся в девках Варваре Ивановне приданое, очевидно, дали состоятельные родственники Голицыны. Для обедневших Прозоровских Суворов был богатым женихом, а его победы уже доставили ему довольно громкую известность».

       Суворову недавно исполнилось сорок четыре года, его невесте – двадцать два.

       Едва обвенчавшись, Суворов снова умчался в Первую армию. Впереди – летняя кампания 1774 года.

       17 марта подписан указ о производстве Александра Васильевича в чин генерал-поручика.

       Письма Суворова к супруге не сохранились. Но он нередко упоминал о Варваре Ивановне в письмах к своим друзьям и знакомым. Причём, упоминал как о любимой супруге.

       В апреле-месяце Александр Васильевич был уже в Слободзее. Оттуда 7 апреля он отправил письмо Андрею Ивановичу Набокову, советнику Государственной коллегии иностранных дел, в котором сообщал:

        «Милостивый Государь мой, почтенный друг Андрей Иванович!

Милость Императорская воздвигла меня на способнейшую дорогу к управлению Её высокой службы.

       Собственность моя в будущих случаях покойнее быть может.

       Варвара Ивановна почувствует лучшую утеху, и Вы, мой друг, тому сорадуйтесь. Слава Всевышнему Богу! Да дарует он России мир и любезное спокойствие…»

        В мае Генерал-фельдмаршал Румянцев отправил Суворова во главе корпуса в глубокий поиск на правобережье Дуная.

        10 июля произошло «достопамятное сражение при Козлуджи».

        Суворовскую победу при Козлуджи военные истории ставят в один ряд с победами П.А. Румянцева при Ларге и Кагуле и победой А.Г. Орлова в Чесменском морском бою.

        Суворов, имея всего 8 тысяч человек, атаковал 40-тысячную турецкую армию и наголову разбил её, взяв 107 вражеских знамен.

        Поражение при Козлуджи нанесло не только военный, но и моральный удар по командованию турецкой армии и по самой Порте. Порта (название турецкого правительства) боялась после этого даже думать о продолжении войны и запросила мира. Именно Суворов поставил точку в «Первой турецкой войне в царствование Императрицы Екатерины II». Так именовали военные историки России русско-турецкую войну 1768-1774 годов.

        3 августа 1774 года Суворов был отозван из Первой армии и назначен командующим 6-й Московской дивизией. В Москве, где ему довелось пробыть совсем недолго… Уже 19 августа он был направлен в распоряжение генерал-аншефа П.И. Панина для действий против Пугачёва.

       Говорить о том, что для ликвидации пугачёвщины понадобился гений Суворова, явное преувеличение. Суворов прибыл на место действий, когда бунтующие орды Пугачёва уже были разбиты. Всевышний уберег Суворова от участия в подавлении внутренней смуты, главным образом от избиения мятежников, среди коих было много просто обманутых. Направление же Суворова «состоять в команде генерал-аншефа П.И. Панина до утушения бунта» говорит о том, что последние месяцы пугачёвщины не на шутку встревожили Государыню.

       Летом 1774 года бунт стал особенно опасен. Мятежные банды напали на Казань. Войск там не оказалось, и город защищали гимназисты. Пугачёвские варвары из 2867 домов, бывших в Казани, сожгли 2057, в том числе три монастыря и 25 церквей, что явно указывает на руководящую и направляющую руку запада в организации бунта. Но тут многочисленную банду Пугачева атаковал во главе небольшого отряда всего в 800 сабель подполковник Санкт-Петербургского карабинерного полка Иван Иванович Михельсон. В Истории Русской Армии А.А. Керсновского указано, что «в бою 13 июля с Михельсоном мятежников побито без счета. 15 июля убито еще 2000, да 5000 взято в плен. Урон Михельсона всего 100 человек».

 

      Однако Пугачёву снова удалось собрать бесчисленное войско из «крепостного населения Поволжья».

       А.А. Кереневский указал: «Опустошительным смерчем прошёл «Пугач» от Цивильска на Симбирск, из Симбирска на Пензу, а оттуда на Саратов. В охваченных восстанием областях истреблялось дворянство, помещики, офицеры, служилые люди…

       Июль и август 1774 года, два последних месяца пугачевщины, были в то время самыми критическими. Спешно укреплялась Москва. Императрица Екатерина намеревалась лично стать во главе войск.

        Овладев Саратовом, Пугачёв двинулся на Царицын, но здесь 24 августа настигнут Михельсоном и все скопище его уничтожено (взято 6000 пленных и все 24 пушки). Самозванец бежал за Волгу, в яицкие степи, но за ним погнался и его взял только что прибывший на Волгу с Дуная Суворов. Смуте наступил конец».

        Главный виновник разгрома Пугачева Иван Иванович Михельсон был участником Семилетней и русско-турецкой войн. Суворов знал его по совместным боевым делам против польских конфедератов. Оценивая вклад Михельсона в разгром мятежников, Суворов отметил:

         «Большая часть наших начальников отдыхала на красноплетенных реляциях, и ежели бы все били, как гг. Михельсон.., разнеслось бы давно всё, как метеор».

        Прибыв на Волгу, Суворов принял под своё командование отряд Михельсона, но, как уже мы отмечали, не ему было суждено поставить последнюю точку в мятеже, а командовавшему авангардом полковнику Войска Донского Алексею Ивановичу Иловайскому, который получил приказ: «истребить злодея: ежели можно, доставить живого, буде же не удастся – убить».

        Известный историк Дона М. Сенюткин писал: «Важен, но вместе с тем труден был подвиг Иловайского. Пред глазами его расстилалась песчаная степь, где нет ни леса, ни воды, где кочуют только разбойничьи шайки киргизов и где днём должно направлять путь свой по солнцу, а ночью по звёздам. Разобщённый с другими отрядами, следуя по пятам за Пугачёвым, имевшим у себя 300 мятежников, которым отчаяние могло придать новые силы, окружённый со всех сторон киргизами, стоявшими за Пугачёва, сколько раз Иловайский на пути своём подвергался опасности быть разбитым…»

       5 сентября 1774 года Алексей Иванович настиг близ Саратова два отряда мятежников и разбил их, пленив 22 человека. После этого началась повальная сдача мятежников в плен. А вскоре Пугачева арестовали сами его сподвижники, чтобы, выдав его, получить снисхождение для себя.

        Пугачёва доставили к Суворову, и тот более четырёх часов разговаривал с ним наедине. О чём? Это так и осталось неизвестно. Во всяком случае, явно не о тактике действий. Какой интерес беседовать на эту тему военному гению, полководческий дар которого освещен Всемогущим Богом, с неучем и бездарем-безбожником, умевшим только играть на самых низменных и «многомятежных человеческих хотениях». О чём могли говорить Избранник Божий Суворов и слуга тёмных «невежественной по отношению к России Европы» Пугачёв? Ответ обозначился, когда стало известно, что Пугачёв, попав в плен во время Семилетней войны, стал членом масонской ложи. Можно предположить, что Суворов заставил Пугачёва открыть ему тайные пружины мятежа.

        Некоторые причины пугачёвского восстания к тому времени были уже известны. Это лишь по марксистской (поистине мраксистской) теории восстание преследовало целью освобождение народа от царского гнёта.

        Официально было известно, и об этом можно прочитать в книге «Двор и замечательные люди в России во второй половине XVIII столетия», что   

        «Пугачёв был донской казак; в 1770 году он находился при взятии Бендер. Через год по болезни отпущен на Дон; там за покражу лошади и за то, что подговаривал некоторых казаков бежать на Кубань, положено было его отдать в руки правительства. Два раза бежал он с Дона и, наконец, ушел в Польшу…»

        С 1774 по 1775 год Суворов проходил службу в Поволжье. Главная задача – восстановление разрушенных Пугачёвым крепостей, которые являлись по существу пограничными заставами. Это был один из редких периодов в жизни полководца, когда он мог жить в семье. И семейные отношения в ту пору были, судя по письмам Суворова различным адресатам, вполне нормальными.

                                          Когда же родился Суворов?

 

       Летом 1775 года Суворова ожидали два события: одно – траурное и горькое, второе – радостное.

       5 июля 1775 года ушёл из жизни отец полководца генерал-аншеф Василий Иванович Суворов. Он не дожил всего полмесяца до радостного события в жизни сына. 1 августа родилась дочь, которую назвали Наташей.

       Суворову шёл сорок пятый год. Впрочем, если посмотреть правде в лицо – сорок шестой. Уже в наше время, в 1979 году, в дни празднования 250 -летия со дня рождения полководца, в высших эшелонах власти, чуть ли не в политбюро ЦК КПСС, день рождения был сдвинут на год – перенесён на 1730 год.

         Я, с позволения читателей, коснусь этого обстоятельства, поскольку оказался причастным к нему, будучи сотрудником журнала «Советское военное обозрение». Впрочем, обо всём по порядку.

         Если вы откроете соответствующий том Большой Советской Энциклопедии, то увидите прежнюю дату рождения Суворова – 11 (24).11. 1729 года.

          Но если возьмёте Советскую военную энциклопедию, то удивитесь – там уже значится – 11 (24). 11. 1730 года, хотя по времени разница между выходом свет этих томов невелика.

          Седьмой том находился в работе как раз в 1979 году. Он был сдан в набор 12.02.79 г. В то время книги находились в работе очень долго. Высокая печать… Один набор сколько занимал времени! В печать подписан том 7.09.79 г. И снова долгая работа по исправлениям, помеченным в вёрстке. Правку успели внести в самый последний момент.

        Но что же произошло? Почему понадобилась правка?

        Подготовка к столь славной дате шла своим чередом. В редакции журнала знали, разумеется, что я – выпускник Калининского суворовского военного училища. Ну а для суворовцев Суворов – это Знамя, это символ чести, доблести и отваги. Словом, написать очерк в одиннадцатый, ноябрьский, номер журнала было поручено мне.

        Очерк я назвал «Гордость России». Он прошёл редколлегию, был подготовлен в номер, ну а номер, как ему это и положено, проходил все этапы пути. Журнал «Советское военное обозрение» был особым журналом. Он издавался на шести языках – русском, английском, французском, испанском, португальском и арабском. Распространялся более чем в ста странах мира. Это своеобразное печатное представительство Советской Армии за рубежом.

       В связи с тем, что была необходима работа по переводу на все вышеуказанные языки, номера готовились заблаговременно. Вот и ноябрьский номер мы сдали «иностранцам», как называли меж собой переводные редакции, ещё летом, да и забыли про него.

        И ещё один момент. Журнал должен был проделать немалые расстояния, чтобы попасть к читателям, а потому каждый номер выходил в конце предыдущего месяца. То есть одиннадцатый норме журнала мы получили в конце октября.

        Посмотрел я материал. Приятно… Военным журналистом я был тогда начинающим, но в армии не новичком – за плечами суворовское военное и высшее общевойсковое командное училища, служба в различных частях и соединениях, командование взводом, ротой, батальоном…

       Помню, дня не было, чтоб по радио или телевидению не говорили о предстоящем юбилее. В печати материалов пока не было – но почти в каждом печатном издании готовили соответствующие материалы.

       И вдруг, буквально за неделю до юбилея радиостанции как в рот воды набрали. Ни слова о Суворове. Я удивился, но не сразу придал значения. Хотя прислушивался к передачам. В один из тех предъюбилейных дней пригласил меня к себе в кабинет главный редактор журнала генерал-майор Валентин Дмитриевич Кучин.

       Покачал головой и говорит. Так, с наигранной строгостью, но не более:

        – Ну что, напортачили мы с вами, напортачили. Я только что из Центрального Комитета партии. Стружку снимали.

        – За что?

        – За то, что юбилей Суворова на год раньше отметили.

        Увидев на лице моём удивление, более мягко уже сказал:

        – Оказывается принято решение считать, что Суворов родился в 1730 году, то есть двести пятьдесят лет со дня его рождения исполнится через год.

        – Да как же…

        Он остановил меня жестом и пояснил, что его не очень сильно ругали, поскольку к моменту принятия решения был уже отпечатан тираж журнала. То же, кстати, случилось и с журналом «Пограничник», поскольку там тоже вынуждены были выпускать журнал ещё до начала указанного на обложке месяца – пока-то довезут до самых дальних застав.

       – Вопрос этот в редакции поднимать не будем. Объяснение дано не для широкого разглашения. В Центральном Комитете идут разговоры о постепенной реабилитации Сталина. Вон и фильмы уже пошли, где его показывают не так, как ещё недавно.

       – Причём же здесь Сталин?

       – А при том, что в этом году сталкиваются два юбилей, причём с разницей в месяц и несколько дней. У Суворова со дня рождения двести пятьдесят лет, а у Сталина ровно сто! Так же широко, как юбилей Суворова, юбилей Сталина отмечать, пока сочли.., – он поднял указательный палец к потолку, – там сочли, что рановато. Ну и принижать празднование юбилея Суворова тоже не хотелось бы. Вот и бросили клич историкам – те сразу зацепились за какие-то документы и быстро «нашли», что Суворов родился на год позже, чем считалось до сих пор.

        Осталось только представить себе, каково другим изданиям периодической печати. Ну, так сяк ещё газетам – там материалы хоть и подготовлены, но до их постановки в номер далеко. А вот журналам сложнее. Видимо, решение в ЦК приняли где-то уже после 7 ноября. Многим редакционным коллективам пришлось задерживать выход и перекраивать номера. Нас бы и «погранцов» тоже бы заставили сделать это, да журналы ещё до принятия решения были отправлены читателям.

       И подумалось мне – вот если б Суворов узнал о такой катавасии, наверное, бы записал и ещё одну моральную рану – может, и не смертельную, а всё же неприятную. Впрочем, не самая она и неприятная. Величайший полководец, великий праведник – даже он подвергался множеству клеветнических нападок.

                           

                        «Спасите честь вернейшего раба Нашей Матери»

 

        Но всё же главные раны, конечно, пришли от жены…

        Начнём издалека… Причём, придётся вернуться в 1771 год, когда Суворов ещё воевал в Польше, куда он был направлен в мае 1769 года во главе бригады, состоящей из трёх пехотных полков против Барской конфедерации.Война с конфедератами более напоминала партизанскую. Суворов, учтя все особенности войны, создал базу в Люблинском районе и начал действовать дерзко и стремительно против обнаруживаемых разведкой группировок врага. Он одержал блестящие победы под Ореховым 2(13) сентября 1769 года, при Ландскроне 12(23) мая 1771 года, при Замостье 22 мая (2 июня) 1771 года, под Столовичами 12 (23) сентября 1771 года. Он разгромил войска гетмана Огиньского и французского генерала Дюмурье. 15(26) апреля 1772 г. взял последнюю опорную базу Барской конфедерации – Краковский замок. В результате этих побед в состав России были возвращены захваченные поляками земли Белоруссии и некоторой части Прибалтики.

       15 (26) мая 1769 года Суворов стал командиром бригады, а 1 (12) января 1770 года был произведен в генерал-майоры.

     

       Но нас более других интересует штурм Ландскронской цитадели.

       В этом штурме участвовал племянник Суворова Николай Суворов, сын его двоюродного брата Сергея Суворова.

       Во время штурма племянник получил ранение в руку. Видно, это очень пришлось не по душе, вот и стал упрашивать своего дядю помочь после излечения от раны перевестись в столицу.

       Через некоторое время такая возможность появилась. 19 июля 1777 года Суворов написал письмо Потёмкину с просьбой позаботиться о его племяннике, и тот был зачислен секунд-майором в Санкт-Петербургский драгунский полк…

        Служба в столице – это не то, что тяжёлая армейская в захолустье. Да и служба без войн. После Семилетней войны гвардия в боях не участвовала. Николаю Суворову никак не хотелось снова идти под пули. Так что окунулся он в безграничный мир развлечений столичной жизни. Остановился же поначалу в доме Александра Васильевича.

        А Суворов в это время служил в Крыму, где решал важнейшие государственные задачи, содействовал утверждению на престоле хана Шагин-Гирея. Шагин-Гирей тяготел к России, старался отдалиться от Турции, которая хоть и потеряла власть над Крымом, мириться с этим не желала. Официально войны не было, но войска находились в полной боевой готовности. По ходатайству Потёмкина Суворов получил назначение командующим Кубанским корпусом.

         В Крым жену, да ещё и с дочкой маленькой было не взять. Опасно. Так что пришлось ей быть гостеприимной хозяйкой. Пришлось принять гостя-племянничка. А племянничек-то с гнильцой оказался. Жена у дядюшки-благодетеля молодая, красивая. Для храброго вояки, в гвардию сбежавшего, подальше от боёв и походов, весьма привлекательная.

         Кругом предостаточно девиц. К чему же на подлость идти? Но для человека, которому и служба в глубинке не в радость, и участие в боях пугает, всё хорошо, что может доставить удовольствие при минимальных затратах. А тут вышло так, что и все удовольствия под боком, и забот меньше, да и расходов никаких нет. Как уж там получилось, осталось тайной, да и не наше это дело, а вот сам факт подлости без внимания оставлять нельзя.

      Вон ведь как пасквилянты дело-то повернули – все раны при дворе «смертельные» на Императрицу и Потёмкина записали. Ну, мы ещё коснёмся далее того, как Государыня и Светлейший князь «ранили» Александра Васильевича Суворова. Ранили не они – ранил высший свет, к которому он, увы, и племянника своим ходатайством приблизил.

       Первая рана была нанесена племянником. Именно рана, потому что «при дворе» отнеслись к ней довольно равнодушно.

       Суворов честно служил Отечеству, себя не жалел. Немало и ему пришлось походов совершить и схваток с врагами выдержать, чтобы обеспечить присоединение Крыма к России.

       И вот в разгар его настоящей, мужской, мужественной боевой работы поразило Александра Васильевича как гром среди ясного неба известие о супружеской неверности жены.

        Как реагировал Суворов, остаётся только догадываться. Человек прямой, искренний, предельно честный, человек, словно из иного мира спустившийся на грешную землю, он даже представить себе не мог, что такое бывает в жизни.

       Об измене он впервые говорит в письме, датированном 12 марта 1780 года и адресованном П.И. Турчанинову.

      «Милостивый Государь мой, Пётр Иванович! Сжальтесь над бедною Варварою Ивановною, которая мне дороже жизни моей, иначе Вас накажет Господь Бог!

       Зря на её положение, я слёз не отираю. Обороните её честь.

       Сатирик сказал бы, что то могло быть романтичество; но гордость, мать самонадеяния, притворство – покров недостатков, – части её безумного воспитания.

        Оставляли её без малейшего просвещения в добродетелях и пороках, и тут же вышесказанное разумела ли она различить от истины?

       Нет, есть то истинное насилие, достойное наказания и по воинским артикулам.

       Оппонировать: что она «после уже последовала сама…». Примечу: страх открытия, поношение, опасность убийства, – далеко отстоящие от женских слабостей. Накажите сего изверга по примерной строгости духовных и светских законов, отвратите народные соблазны, спасите честь вернейшего раба Нашей Матери, в отечественной службе едва не сорокалетнего, Всемогущий Бог да будет Вам помощник

        В[арвара] И[ванов]на упражняется ныне в благочестии, посте и молитвах под  руководством её достойного духовного пастыря.

       Не оставьте, Милостивый Государь мой, ответ Преосвященного Гавриила к сему на его письмо обратить сюда наипоспешнее, т.е. не позже Светлые Седьмицы: весьма то нужно.

Александр Суворов».

       Первая реакция, конечно, была достаточно резкой, но, ведь Суворов любил! Он прямо сказал о том, что жена,«мне дороже жизни моей».

       И вот тут-то проявилось необыкновенное женское коварство. Даже не женское, а такое, что и назвать-то сложно. Супруга в ноги бросилась, в любви клялась, каялась и всю вину сумела на племянника перевести.

        Он негодяй, тут слов нет. Не всяк таков, как он, негодяй, кто на подобные шаги идёт. Бывает, что лучше б и судить, ди в подробности не вдаваться – всяко в жизни случиться может. Но вдумаемся в данную ситуацию! Кто Суворов! И кто его племянник! Отважный генерал, не жалевший себя в боях и нечто, его же, благодетеля своего, умолившее после ранения в руку спрятать от войн и походов в гвардии, чтобы, красуясь в мундире гвардейском и похваляясь гвардейским чином, одерживать иные победы, чем те, которые одерживал Александр Васильевич, поступавший всегда по однажды и и навсегда выработанному правилу: «Я забывал о себе, когда дело шло о пользе моего Отечества».

         А Варвара Ивановна времени не теряла. Чувствуя, что сильны к ней мужние чувства, понимая, что он для неё, а не она для него выгодная партия, осознавая, что развод для неё – почти погибель, во всяком случае, лишение всех светских благ и светских развлечений, она объяснила свой подлый поступок наивностью своею, а особо доверчивостью и коварством соблазнителя. Рассказала, что племянник Суворова шантажировал её, заявляя, что если она не будет к нему благосклонная и не пойдёт с ним на связь известно рода, объявит на весь свет, что связь эта существует, осрамит и опозорит её перед всем, падким на такие вот сенсации обществом.

      Потому, мол, и сдалась…

      Ну, просто «сама святость». Потому и написал Суворов Турчинову, что она «упражняется ныне в благочестии, посте и молитвах…»

       И действительно упражнялась… И Суворов видел, как упражнялась, даже поверил в искренность.

       Вячеслав Сергеевич Лопатин нашёл объяснение странному слову «сатирик»: «Суворов оправдывал жену тем, что она вовремя не распознала опасности в ухаживаниях Николая Суворова, а когда поняла ужас своего положения, не открывала ничего из гордости и страха быть опозоренной соблазнителем. Её неумное («безумное») воспитание не позволило отличить прикрытый «романтичеством» порок от добродетели».

        Он просил: «Накажите…»… Лопатин полагает, что просил он о наказании соблазнителя не случайно, а «Так как, по уверению Суворова Николай Суворов прибегал к угрозам, то он должен быть примерно наказан, иначе пострадает общественная мораль».

         Прояснены в книге «А.В. Суворов. Письма», составленной В.С. Лопатиным, и другие загадки приведённого выше письма:

          «О духовном пастыре … Имеется в виду Никита Афанасьевич Бекетов (1729-1794), бывший астраханский губернатор, в имении которого, в Черепахе, Суворов и его жена подолгу жили. Юный Бекетов выдвинулся благодаря фавору у Императрицы Елизаветы Петровны, заметившей красавца-кадета, талантливо исполнявшего женские роли в спектаклях сухопутного шляхетного кадетского корпуса.

       В результате придворных интриг Бекетов был разжалован из фаворитов, служил в армии, попал в плен к пруссакам в сражении при Цорндорфе в 1758 году, почти полностью потеряв вверенный ему полк. Десять лет он управлял Астраханской губернией и был сменён за недостаточную решимость во время восстания Пугачёва.

       Деятельная натура Бекетова, разводившего сады, виноградники, превратившего Черепаху из болотистой низины в образцовое хозяйство, не могла не вызвать симпатии Суворова, скучавшего в провинциальном захолустье.

       «Не оставьте ответ…» Бекетов принимал участие в семейных делах Суворова и писал о них члену Святейшего Синода архиепископу новгородскому и Петербургскому Гавриилу (Петрову), признанному церковному авторитету, писателю, одному из составителей Словаря Российской академии. Гавриил известен критикой «Наказа» Екатерины Второй. По его ходатайству духовенство было освобождено от телесных наказаний. Суворов до конца жизни поддерживал с ним дружеские отношения».

          Далее такой комментарий: «Церковное примирение с женой произойдёт через месяц, но искреннее чувство сострадания к прощённой Варварой Ивановной очевидно».

           

            «Злодея проклятого… постарайся … упечь его поскорее».

       

        Поразительно бывает порой лицемерий женское.    

        10 апреля 1780 года Суворов снова писал правителю канцелярии Потёмкина Петру Ивановичу Турчанинову, которого знал с детства:

        «На письмо преосвященного Гавриила соответствую прежним моим к нему духовным прошением, то есть о наказании скверного соблазнителя и вечного поругателя чести моей, неблагодарного ко милостям и гостеприимству… Вы же, Милостивый Государь мой, исполните оное великодушно по строгости светских, обще с духовными законов.

      Нещадная Варвара Ивановна низвергла притворства покров и непрестанно молитствует Богу…»

     И вот снова Набокову от 3 мая из-под Астрахани.

     «…По совершении знатной части происшествия на основании правил Святых Отец, разрешением Архипастырьским обновил я брак, и супруга моя Варвара Ивановна свидетельствует Вам её почтение.

      Но скверный клятвопреступник да будет казнён по строгости духовных и светских законов для потомственного примера и страшного образца, как бы я моей душе ему то наказание ни умерял, чему, разве, по знатном времени, полное его раскаяние нечто пособить может….»

        В следующем письме 3 мая, по случаю поздравления с пасхой Суворов сообщает Турчанинову «сей изверг в Ваших и Архипастыря руках, решении и воле. Супруга моя Варвара Ивановна вопиет на её воспитание (могущее со временем очиститься полнее) Всемогущему Богу. При прочем, две части оного нечестия и страшные нечестия родили: гордость – исток самонадеяния, притворство – порок преступлениев. О! коли б святый дух Преосвященнейшего Гавриила искоренение сих и в иных местах рассеял, умножил тем здравое деторождение, доказал ненадобность и горренгутского правила.

       К письму рукой Варварой Ивановной Суворовой сделана приписка. Поздравляя Турчаниновых в Пасхой она благодарила за «неоставление друга моего Наташеньку», которая жила в семье Турчаниновых. Приписка оканчивалась просьбой: «А что касается до злодея проклятого, то, пожалуй, батюшка Пётр Иванович, постарайся ради Бога, упечь его поскорее».

      Как тут не поверить, если сама соблазнённая просила наказать соблазнителя?!

       Мы видим, что случившееся очень волновало и огрчало Суворова. В каждом письме – обида и боль.

       27 августа 1880 года он писал Турчанинову из-под Астрахани

       «Почтенно письмо от 3 сего месяца меня успокоило: вижу я в перспективе покрытие моей невинности белым знаменем.

       Насильственный похититель моей чести примет за его нечестие достойное воздаяние – но до того моё положение хуже каторжного вдовца – и многих затруднением, сопряжённых с бедами, избавлюсь, иначе поздно заставить меня верить по-калмыцкому, благотворить планеты – по-индейскому…

       Общая наша дочка была вчера именинница. Варюта проплакала. Исправилось было положение её. До сих обеих сжальтесь, не отлагайте…»

       Присланный Турчаниновым портрет 5-летней Наташи Суворовой был заказан Императрицей как пожелание семейного примирения. Наташа жила в столице и воспитывалась в Смольном, который окончила в 1791 году.

        Интересно, что Наташи нет в списке смолянок. Суворов не захотел давать обязательства в том, что не возьмёт её до окончания института. Наташа жила в Смольном, но считалось, что живет у начальницы Смольного.

       Суворов поверил жене, поверил, что племянник добился от неё того, чего хотел добиться путём шантажа, что он оставлял её выбор – быть с ним тайно или не быть с ним, но тогда он сделает так, что всем будет известно, что была.

       Каково же было Суворову? Какое он должен был принять решение? Дуэль? Но как это возможно с племянником, да и вообще – он же генерал-поручик, уже известный в России полководец. Он бы ни на минуту не задумался, если бы можно было отстоять честь жены в поединке, но не сразу поверил в то, что требуется отстаивать честь, что не растоптала она сама эту честь.

        Она покаялась перед ним, она обвинила во всём соблазнителя. Но так ли это было на самом деле, кто знает?! Если бы в дальнейшем она оставалось добропорядочной и верной женой, можно было бы поверить, что в первом случае был шантаж, было такое положение, из которого так просто не выбраться. Но… Впрочем, об этом «но» в своё время.

        Суворов вынужден был тратить свои душевные силы на этакие отвратительные для его понимания вещи. Он просил, чтобы мерзкому поступку племянника была дана соответствующая оценка, чтобы он был примерно наказан. Но нравы общества оставляли желать лучшего. Начиная с петровского царствования повредились эти нравы в России, заразилась России бездуховностью западноевропейской.

       То, что Суворову казалось невероятным, невозможным, преступным, в столице зачастую воспринималось вполне нормальным, обыкновенным, обыденным. Ну, конечно, достойным порицания, если это свершается людьми не последними в иерархии, но, если же деяния эти вершатся самими любителями посудачить, то это другое дело.

       А до того ли Суворову. Он в одной обойме с Потёмкиным укреплял позиции России на юге, умиротворял досаждавших грабительскими набегами соседей, приводя их постепенно в порядок, приводя в подданство Российской Императрице.

      С февраля 1780 года Суворов служил в Астрахани. В апреле ему поручено командование Казанской дивизией, которая дислоцировалась в низовьях Волги. Там вполне возможно жить семьёй, и в семье устанавливается мир и покой. Как ни трудно забыть мерзость измены, но забыть надо. И Суворов принял волевое решение: простить. Он поверил в то, что главным виновником явился его племянник. Поверил, быть может, потому, что хотел поверить.

       Супруга же просто, видимо, не в состоянии была оценить, кто рядом с нею. Молва о его необыкновенных подвигах уже прокатилась по всей России. А ведь Суворов был не только блистательным полководцем – он был образовеннейшим человеком своего времени, потому что с ранних лет, все силы отдавая обучению главнейшему в жизни военному делу, он не забывал и о литературе, искусстве, театре…

       В октябре 1742 года Суворов был зачислен мушкетёром в лейб-гвардии Семёновский полк. Его сверстники, записанные по обычаям того времени в полки в младенчестве, уже прошли «на домашнем коште» первичные чины. Он же начал с первой ступеньки, в более позднем возрасте. Правда и он несколько лет еще оставался дома, но теперь уже отец серьёзно занялся с ним военными науками. Изучали тактику действий, военную историю, фортификацию, иностранные языки... Всё это называлось отпуском для обучения «указанным наукам» в родительском доме.

      1 января 1748 года Александр Суворов «явился из отпуска» и начал службу в 3-й роте лейб-гвардии Семёновского полка. Лейб-гвардии Семёновский полк был в то время своеобразным центром подготовки русских офицерских кадров. Суворов с головой окунулся в занятия, но знаний, которые давали в полку, ему не хватало, и он добился разрешения посещать лекции в Сухопутном Шляхетском Кадетском Корпусе.

Вместе с кадетами проходил он курс военных наук, вместе с ними занимался литературой, театром.

       В то время в Сухопутном Шляхетском Кадетском Корпусе учился Михаил Матвеевич Херасков (1733 – 1807), будущий автор эпической поэмы «Россияда» (о покорении Иоанном IV Грозным Казанского ханства), трагедии «Венецианская монахиня», философско-нравоучительных романов «Нума Помпилий или процветающий Рим» и других.

       М.М. Херасков с помощью кадета-выпускника 1740 года Александра Петровича Сумарокова (1717 – 1777), ставшего уже признанным писателем, образовал в корпусе «Общество любителей российской словесности». Суворов посещал занятия общества, читал там свои первые литературные произведения, среди которых были «Разговор в царстве мертвых между Александром Великим и Геростратом» (августовский номер 1755 года) и «Разговор между Кортецом и Монтецумой» (июльский номер 1756 года). Печатался он и в журнале Академии Наук, который назывался «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие».

       Привлекала Суворова и огромная по тем временам библиотека Сухопутного кадетского корпуса, которая насчитывала около 10 тысяч томов.

       Выдающиеся литературные дарования Суворова не нашли достаточного отражения в литературе. Между тем, будущий полководец был охотно принят в литературный круг светил писательского общества того времени. К примеру, выпускник  Сухопутного Шляхетского  Кадетского Корпуса 1740 года Александр Петрович Сумароков был автором весьма популярных в то время произведений: комедии «Рогоносец по воображению», трагедий «Дмитрий Самозванец», «Мстислав» и других, в какой-то мере предвосхитивших отдельные черты творчества знаменитого Д.Ю. Фонвизина. Кадетский корпус давал глубокие знания в науке, искусстве, литературе. Что же касается непосредственного военного образования, то на этот счёт есть упомянутое нами красноречивое свидетельство блистательного русского полководца Петра Александровича Румянцева.

       Безусловно, занятия в корпусе, хотя Суворов и не был его воспитанником, оказали значительное влияние на его становление.

      Вячеслав Сергеевич Лопатин, характеризует те годы следующим образом: становление государства «шло вместе с ростом национального самосознания. Во времена Суворова жили и творили Михаил Ломоносов, Александр Сумароков, Денис Фонвизин и Гавриил Державин, Федот Шубин и Федор Рокотов, Дмитрий Левицкий и Василий Боровиковский, Варфоломей Растрелли и Иван Старов... и многие другие выдающиеся деятели русской культуры, отразившие национальный социально-экономический и культурный подъём страны», многие из которых были выпускниками кадетских корпусов.

        И Суворов прекрасно разбирался в произведениях литературы, поэзии, живописи, архитектуры.

       Скорее уж он мог говорить о скуке в обществе ограниченной, увлечённой только нарядами, да развлечениями супруги, а ей, если бы она, конечно, была не столь ограничена, не могло быть скучно в обществе такого уникального человека, как Александр Васильевич. Но, увы, во многих семьях случается так, что жёны (конечно, наверное, бывает, что и мужья), не занимаясь самообразованием, начинают отставать. Порою они отстают надолго, а иногда – навсегда.

 

      А служба Отечеству звала дальше.

      В августе 1782 года Потёмкин назначил Суворов командующим Кубанским корпусом. В июне 1783 года Суворов принимает самое активное участие в подготовке на верность России кочующих ногайцев.

      Современный исследователь истории Кубани В.А. Соловьёв в своей книге «Суворов на Кубани» пишет:

       «Почти четыре века продолжалась тяжелейшая борьба России с Крымским ханством и его вассалами. Никто и никогда не подсчитает, какой убыток причиняли татаро-ногайские набеги на русские и украинные земли. Французский военный инженер Гильом Бооплан, служивший на польской границе, так рассказывал об этих набегах:

       «Самое бессердечное сердце тронулось бы при виде, как разлучается муж с женой, мать с дочерью без всякой надежды когда-нибудь увидеться, отправляясь к язычникам-мусульманам, которые наносят им бесчеловечные оскорбления. Грубость их позволяет совершать множество самых грязных поступков, как, например, насиловать девушек и женщин в присутствии их отцов и мужей… у самых бесчувственных людей дрогнуло бы сердце, слушая крики и песни победителей среди плача и стона этих несчастных русских».

       И вот Суворов призван был стремительными ударами своими прекратить эти изуверства. И он решительно пресекал действия многочисленных врагов, алчно взиравших на русские земли. Каждый военный предводитель, будь то командир или командующий, будь то офицер или генерал, знает, как важно, выполняя боевую задачу, твёрдо верить, что у тебя надежен тыл не только в боевом построении на театре военных действий, но и где-то там, далеко – дома, в семье.

       Мог ли Суворов твёрдо верить в свой надёжный тыл? Мог ли быть спокойным за что, что творится дома, мог ли думать так, как поётся в песни уже нашего времени… «Верю, встретишь с любовью меня, чтоб со мной не случилось».

       За сухими фактами биографии скрываются чувства этого необыкновенного человека, которые он, каким ли блистательным полководцем ни был, носил в себе, как всякий офицер, генерал, да просто как всякий мужчина, глава семьи, разделённый с этой семьёй обстоятельствами службы.

       Суворов и в военное и в мирное, точнее условно мирное, время, ибо полного мира Россия практически никогда не знала, всегда находился на передовых рубежах. А южные рубежи на протяжении многих веков были охвачены огнём…

       Вопрос о замирении соседей не раз остро вставал на повестке дня Русского правительства. Крымское ханство доставляло немало хлопот и Московскому царству времён Иоанна Васильевича Грозного, его отца Василия Третьего и деда Ивана Третьего, и Российской Империи при Петре Первом, Анне Иоанновне и Елизавете Петровне. Положение, сложившееся в период царствования Екатерины Великой историк В. Огарков охарактеризовал следующим образом:

         «Наши границы были отодвинуты от Чёрного моря значительною своей частью, флот отсутствовал; на устьях Днепра, на Днестре и Буге по соседству был целый ряд турецких крепостей. Крым, хотя и освобождённый от сюзеренства Турции по Кучук-Кайнарджийскому миру, на самом деле был ещё довольно послушным орудием в руках турецких эмиссаров и во всяком случае грозил нам как союзник Турции в возможной войне…».

       Не меньше хлопот доставляли турецкие и крымские вассалы в Прикубанье.

        В книге «Кавказская война» по этому поводу говорится:

        «К югу от Дона и его притока Маныча простиралась до самой Кубани обширная степь, по которой привольно кочевали ногайцы – настоящие хозяева края. За Кубанью начинались горы, и оттуда ежеминутно грозили нападения черкесов. Были ли ногайцы в мире с черкесами, враждовали ли с ними, на русских поселениях, на Дону, одинаково тяжко отзывались как мир, так и война между ними».  

      Блистательные победы Суворова над турецкими вассалами – ногайскими татарами – 1 августа 1783 года и 1 октября 1783 года на реке Лабе в значительной степени способствовали успеху действий Г.А. Потёмкина по присоединению к России полуострова Крым.

 

                      Ещё один удар супруги – ещё одна рана!

 

       1784 год. В двадцатых числах мая Суворов неожиданно приехал в столицу.

       На вопрос Потёмкина ответил, что лично желает поблагодарить Императрицу за награждение Орденом Владимира 1-й степени.

Но на самом деле – наметилась новая семейная драма.

       Суворов подал прошение с Синод о разводе и пообещал представить «изобличающие свидетельства». Но что же случилось? Об этом мы узнаём из письма Суворова секретарю Потёмкина Василию Степановичу Попову, датированного 21 мая:

        «Мне наставил рога Сырохнев. Поверите ли?»

        17 июня Синод в разводе отказал (нет свидетелей и «крепких доводов»), да и Екатерина была против.

         Узнав о слухе, будто бы тесть И.А. Прозоровский имеет намерение «о повороте жены к мужу» Суворов просит Кузнецова лично посетить Московского митрополита Платона. Наставляет его:

        «Скажи, что третичного брака уже быть не может, и я тебе велел объявить это на духу. Он сказал бы: «Того впредь не будет». Ты: «Ожёгшись на молоке, станешь на воду дуть».

        И даёт примерный план разговора, предполагая, как может вести себя митрополит и что нужно отвечать в таком случае.

        «Он: Могут жить в одном доме разно».

        Ты: «злой её нрав всем известен, а он не придворный человек»

        Кузнецов Степан Матвеевич заведовал канцелярией по управлению всеми вотчинами Суворова

        Суворов начинал ему письма так:

        «Государю моему, моему младшему адъютанту его благородию Степану Матвеевичу Кузнецову, в доме моём близ церкви Вознесения у Никитских ворот»

        Суворов твёрдо решил оставить жену и даже велел вывозить вещи из своего московского дома в Ундол.

        Кузнецову по этому поводу писал:

         «Я решился всё забрать сюда… людей, вещи, бриллианты и письма.

Если бы супруга пожелала жить в московском доме, она бы нашла его пустым».

        А  между тем 4 августа 1784 года у Варвары Ивановны рождается сын. Ему даётся имя Аркадий, но Суворов не признаёт его. Ему виднее, почему не признаёт. Ведь это разгар романа с Сырохневым…

       Действия Сырохнева – очередная рана, очередной подлый ответ на доброе отношение Суворова, в период борьбы за присоединение Крыма представившего его к награждению орденом Святого Владимира 4-й степени. Александр Васильевич писал, что секунд-майор Казанского пехотного полка Иван Сырохнев, «по отряду моему во время волнования некоторых между едичку-лами успешно и благоразумно с преподанием похвальных уверений довёл к точнейшему исполнению воли Монаршей».

        И вот разрыв произошёл.

       Поначалу Варвара Ивановна жила у отца, а после его смерти в 1786 году у старшего брата генерал-майора И.И. Прозоровского

        Суворов поступил по-суворовски. Отрезал навсегда и навсегда выкинул из сердца.

        Но он не забывал о том, что она пока законная жена и что её как-то надо жить с четырёхмесячным сыном.

        10 декабря 1784 года он дал указание И.П. Суворову, дальнему своему родственнику, который вёл его дела, «супругу Варвару Ивановну довольствовать регулярно из моего жалования», хотя, как уже упоминалось, и не очень верил, что это его сын.

        А впереди ждали новые, уже боевые испытания. Известно, что Суворов всегда рвался в бой, всегда стремился быть на острие главных ударов. Много причин, почему он делал так. На первом месте, безусловно, любовь к Отечеству. Но ведь и личные драмы – не последнее дело. Забыться, не думать о подлости предательства. Забыться бою, среди своих чудо-богатырей, где он всегда дома, где нет предательства, напротив, где каждый готов отдать жизнь за своего любимого генерала.

 

            «…своей особою больше десяти тысяч человек»

 

      Когда грянула русско-турецкая война 1787-1791 годов, Потёмкин направил Суворова на важнейший участок действий против турок, в Кинбурнскую крепость.    

       Рескрипт о назначении Светлейший сопроводил теплыми словами в адрес Суворова:

       «Мой друг сердечный, ты своей особою больше десяти тысяч человек. Я так тебя почитаю и ей-ей говорю чистосердечно».

        В войне, развязанной против Российской Империи, Порта (название турецкого правительства) планировала захват Крымского полуострова. Для этого турки собирались высадить десант на Кинбурнской косе, овладеть Кинбурнской крепостью, нанести удар в направлении пристани Глубокой, Николаева и Херсона, затем выйти к Перекопу и отрезать полуостров от России.

       Прибыв в Кинбурн, Суворов немедленно приступил к организации обороны косы. Он не любил оборону, он признавал только наступление и потому писал одному из подчиненных командиров: «Приучите вашу пехоту к быстроте и сильному удару, не теряя огня по-пустому. Знайте пастуший час!»

       Турки предприняли несколько серьезных попыток высадки на косу, но все они были успешно отбиты русскими войсками. Суворову не нравилась такая вынужденная пассивность. Получалось, что он ждёт, когда неприятель соизволит открыть боевые действия. И он решил превратить оборонительный бой в бой наступательный, чтобы покончить с главными силами турок. Но для этого нужно было позволить им высадиться на косу, что, конечно, рискованно. Впрочем, Суворов был уверен в себе и своих войсках.

       Недаром его приказы были всегда проникнуты наступательным духом:     

       «Шаг назад – смерть! Вперёд два, три, десять шагов позволяю...»

      1 октября 1787 года турки предприняли очередную попытку высадиться на косу. Вместо того, чтобы немедля пресечь её, Суворов приказал не мешать неприятелю, пусть, мол, высаживается. Подчинённым же сказал:

       – Сегодня день праздничный, Покров, – и отправился в крепостную церквушку на молебен.

       Вот этот факт, нашедший отражение практически во всех книгах о Суворове, всегда вызывал удивление. Как так? Враг захватывает плацдарм, укрепляет его, а Суворов молится в Церкви. Нашёл время?! Более или менее понятное объяснение приходило лишь одно – Суворов хотел отвлечь наиболее горячих и ретивых подчинённых от преждевременного вступления в бой. Лишь со временем пришло понимание истины. Крепкая и нелицемерная вера заставляла Суворова смерять по Промыслу Божьему все поступки и помыслы свои. Слова: «Богатыри! С нами Бог!», «Бог нас водит! Он нам Генерал!» – говорились не просто призывами, для меткого словца. В них отражалась убеждённость Суворова, что всё в Божьей Воле, а солдаты верили, что Суворов «знал Божью планиду и по ней всегда поступал».

      Не случайно в составленном им «Каноне Спасителю и Господу нашему Иисусу Христу» Суворов написал:

      «Услыши, Господи, молитву мою, и вопль мой к Тебе да приидет, не отврати лица Твоего от мене, веси волю мою и немощь мою. Тебе Единому открыто сердце моё, виждь сокрушение моё, се дело рук Твоих к Тебе вопиет: хочу да спасеши мя, не забуди мене недостойного и воспомяни во Царствии Своём!»

        Защита Отечества – Священная Брань, но война – брань кровопролитная. И Суворов с особым чувством молился перед каждым боем, испрашивая у Всемогущего Бога помощи в борьбе, помощи в достижении победы, а все победы Суворова были, как правило, кровопролитны для врага. Но врагами Суворова были агрессоры, а, значит, стяжатели духа тёмного, сами подписавшие себе приговор.

       Так и перед Кинбурнской Священной Бранью с агрессором (а каждый агрессор – слуга тёмных сил, слуга дьявола) Суворов молился не для убиения времени, а молился, испрашивая у Всемогущего Бога помощи в победе над численно превосходящим врагом, пришедшим полонить Русскую Землю и Русский народ.

        Когда турки закончили высадку (как потом выяснилось, высадили они 5300 человек) и собирались уже начать атаку крепости, Суворов сам ударил на них. Завязалось ожесточённое сражение.

      Неприятель нёс большие потери, но дрался отчаянно, чем заслужил похвалу Суворова («каковы молодцы, век с такими не дирался»). Суворов был дважды ранен. В напряженный момент схватки оказался один против десятка неприятелей и был чудесно спасен гренадером Новиковым, сразившим нескольких турок, и подоспевшими русскими воинами. Борьба увенчалась победой. Лишь около 300 турок спаслось после этого дела, остальные погибли в бою или утонули в лимане. В войсках Суворова, погибло и умерло от ран 136 человек, лёгкие ранения получили 14 офицеров и 283 солдата.

       «Богатыри! С нами Бог!» – в этом боевом призыве Суворова сквозит уверенность, что Всемогущий Бог дает волю к победе, мужество, отвагу, стойкость и силу именно Русским, как Витязям Православия, как защитникам и хранителям Святой Руси – Дома Пресвятой Богородицы, Подножия Престола Божьего на Земле.

       Узнав о Кинбурнской победе, Екатерина II писала Потемкину: «Старик поставил нас на колени, но жаль, что его ранило...».

        Этими словами Императрица выразила свое восхищение подвигом Суворова. Александр Васильевич был награждён орденом Святого Андрея Первозванного – высшей наградой России, по существу, царской наградой. Представление к ней сделал Потёмкин, и Суворов писал Потёмкину:   

         «Светлейший Князь! Мой отец, вы то могли один совершить: великая душа Вашей Светлости освещает мне путь к вящей императорской службе».

        Как-то вот не вписывается царская награда в представление об очередной смертельной ране при дворе, нанесённой Суворову.

       В июне 1788 года турки повторили попытку прорыва к Николаеву и Херсону, правда, на этот раз морским путём. Потерпев неудачу в сражении, которое произошло с русскими кораблями в Днепровско-Бугском лимане 1 июня, они, спустя две недели, вновь атаковали русскую гребную флотилию и парусную эскадру, прикрывавшие подступы к Николаеву, Херсону и пристани Глубокой.

      Тут и приготовил им Суворов своеобразный сюрприз. Наблюдая за движением неприятельских кораблей по лиману во время боевых действий 1 июня, Суворов заметил, что фарватер проходит на одном участке очень близко к берегу косы. Там он установил две мощные артиллерийские батареи и тщательно замаскировал их. И вот, когда турки 16 июня после боя начали отход из лимана и оказались перед фронтом батарей, подставив свои борта, он ударил по ним в упор с короткой дистанции зажигательными снарядами. Эффект был потрясающий. 7 больших турецких кораблей пошли на дно. Команды их насчитывали свыше 1500 человек, на вооружении состояло свыше 130 орудий.

       Эта победа позволила Потёмкину начать действия против Очаковской крепости.

      Ранение, полученное при осаде Очакова 28 июля 1788 года, помешало Суворову участвовать в блистательном штурме этой важной крепости – «Ключа от моря Русского». Но то, во что превратили факт этого ранения, можно вполне причислить к одной из «невоенных», а клеветнических ран, нанесённых Суворову.

Некоторые историки, упрекая Потёмкина в разных грехах, противопоставляли ему Суворова, который якобы однажды, используя вылазку турок, решился на штурм, да вот главнокомандующий его не поддержал, а потому и не был взят в тот день Очаков. Так ли это? Обратимся к доку­ментам.

Вылазка турок произошла 27 июля. Докладывая о ней на следующий день Потёмкину, Суворов писал:

      «Вчера по­полудни в 2 часа из Очакова выехали конных до 50-ти ту­рок, открывая путь своей пехоте, которая следовала скрыт­но лощинами до 500. Бугские казаки при господине пол­ковнике Скаржинском, конных до 60, пехоты до 100 три раза сразились, выбивая неверных из своих пунктов, но не могли стоять. Извещён я был от его, господина Скаржинского. Толь нужный случай в наглом покушении неверных решил меня поспешить отрядить 83 человека стрелков Фанагорийского полка к прогнанию, которые немедленно, атаковав их сильным огнём, сбили; к чему и Фишера бата­льон при господине генерал-майоре Загряжском последо­вал. Наши люди так сражались, что удержать их невозмож­но было, хотя я посылал: во-первых, донского казака Алек­сея Поздышева, во-вторых, вахмистра Михаила Тищенка, в-третьих, секунд-майора Куриса и, наконец, господина полковника Скаржинского. Турки из крепости умножа­лись и весьма поспешно; было уже до 3000 пехоты; все они обратились на стрелков и Фишера батальон, тут я ранен и оставил их в лучшем действии. После приспел и Фанагорийский батальон при полковнике Сытине, чего ради я господину генерал-поручику и кавалеру Бибикову приказал подаваться назад. Другие два батальона были от лагеря в одной версте. При прибытии моём в лагерь посланы ещё от меня секунд-майор Курис и разные ординарцы с прика­занием возвратиться назад. Неверные были сбиты и начали отходить. По сведениям от господина генерал-майора Загряжского, батальонных командиров и господина пол­ковника Скаржинского, турков убито от трех до пяти сот, ранено гораздо более того числа».

Оказывается, Суворов не только не спешил бросить людей на неподготовленный штурм без артиллерийской поддержки, без диспозиции, но и сам удерживал людей, в азарте гнавшихся за неприятелем. Он перечислил, кого посылал вернуть батальоны.

      Увы, когда-то придуманная сплетня перекочевала и в исторические труды, и в популярные романы. Олег Михай­лов и в романе «Суворов», и в книге «Суворов», вышедшей в серии ЖЗЛ, пишет:

       «Проводив Потёмкина, Суворов, не стесняясь присутствия нескольких приближенных Свет­лейшего, сказал своим офицерам:

– Одним глядением крепости не возьмешь. Послуша­лись бы меня, давно Очаков был бы в наших руках».

Ну, прямо Грачёв какой-то, который хотел одним полком Грозный взять в 1994 году. Суворов же не был хвастуном и зазнайкой, коим выстав­лен в данном случае. Суворов берёг людей и никогда не посылал их на бессмысленные мероприятия, также как и Потёмкин. И, ох, как не вяжутся хвастливые слова с его образом.

       Вспомним слова Суворова: «Научись повиноваться, прежде чем повелевать другими» и «Дисциплина – мать победы»

       В этих двух фразах заключены принципы Суворова, которые полностью исключают саму возможность действия старших. Кроме того, люди военные знают, что обсуждение действий старших командиров и начальников, особенно в присутствии подчинённых, недопустимо.

       «Послушали бы меня…» Эта фраза вообще ни в какие рамки не лезет и противоречит следующему принципу Суворова: «Два хозяина в одном дому быть не могут». А перед знаменитыми Итальянским и Швейцарским походами Суворов написал: «Вся власть главнокомандующему».

        Кроме того, каждому опять-таки человеку, познавшему премудрости военной службы, понятно, что обсуждение командира и начальника, да ещё и с намёками на своё превосходство, более походит на лакейство. Как говорится – холоп на барина две недели дулся и ругал его, а барин о том и не ведал.

        Суворов не был холопом, Суворов был человеком высоких достоинств, высокого полёта, и совсем не в его характере подлаивать из подворотни. Просто иные авторы привносят в образ великого и всенародно любимого полководца черты каждый своего характера и свои личные жизненные принципы. Возможно, они бы и обсуждали бы решение командира с подчинёнными. Суворов это сделать не мог по своей сути.

       А вот уже о вылазке в указанном выше романе:

      «Наблюдавший издали за боем Потёмкин был в ярости. Де-Линь предлагал немедля штурмовать оставшиеся почти без защиты укреп­ления. Австрийский принц ясно видел, как большинство значков турецких отрядов – лошадиных и буйволовых хво­стов на золоченых древках – уже переместилось к своему правому флангу и обнажило левый. Фельдмаршал был не­преклонен. Бледный, плачущий Потёмкин шептал:

       – Суворов хочет все себе заграбить!

В лагере разнесся слух, что генерал-аншеф умирает от раны. Однако примчавшийся в палатку Суворова Массо застал его, хоть и всего в крови, но играющим в шахматы со своим адъютантом Курисом».

Дальнейшее описание свидетельствует о том, что бой еще продолжался, ещё гибли люди, а Суворов играл в шахма­ты с тем самым Курисом, которого посылал остановить лю­дей. А спасло положение «только вмешательство Репнина, отвлекшего на себя часть турок». И снова Суворов показанзлословом. Когда у него спросили, что передать Светлейше­му, он ответил: «Я на камешке сижу, на Очаков я гляжу».

В. Пикуль в «Фаворите» пошёл ещё дальше. Он придумал, что для спасения положения Репнину пришлось по­ложить на поле целый кирасирский полк. Целый полк! По чьей вине? Автору романа безразлично. Переписав ложь, он не удосужился разобраться, на кого в большей степени падает ответственность за гибель сотен людей – на Суво­рова или на Потёмкина.

Но что же Потёмкин? Плакал ли он? Запрещал ли он штурмовать крепость? Выясняется из документов, что он вовсе не был извещён о случившемся и потому 28 июля ут­ром, ещё не получив от Суворова донесения, направил ему своё письмо следующего содержания:

  «Будучи в неведении о причинах и предмете вчерашнего происшествия, желаю я знать, с каким предположением Ваше Высокопревосходи­тельство поступили на оное, не донеся мне ни о чём во всё продолжение дела, не сообща намерений Ваших и приле­жащих к Вам начальников и устремясь без артиллерии противу неприятеля, пользующегося всеми местными выгода­ми. Я требую, чтобы Ваше Высокопревосходительство не­медленно меня о сём уведомили и изъяснили бы мне об­стоятельно всё подробности сего дела».

Не только не плакался, «сидя на камешке», не только не волновался, как бы Суворов с горяча Очаков не взял, а вообще не ведал о случившемся до следующего дня.

Суворов вынуждён был послать ещё одно донесение, уже в ответ на приведённое выше письмо Потёмкина. Он сообщил:

      «На последнее Вашей Светлости, сего июля 28 числа данное имею честь донести, что причина вчерашне­го происшествия была предметом защиты Бугских казаков по извещении господина полковника Скаржинского, так как неверные, вошед в пункты наши, стремились сбить пи­кеты к дальнейшему своему усилению; артиллерия тут не была по одним видам малого отряда и подкрепления. О на­чале, как и продолжении дела чрез пикетных казаков Вашу Светлость уведомлено было. Начальник, прилежащий к здешней Стороне, сам здесь при происшествии дела нахо­дился. Обстоятельно Вашей Светлости я донёс сего же чис­ла, и произошло медление в некотором доставлении оного по слабости здоровья моего».

Комментарии, как говорится, излишни. Смешно ду­мать, что Суворов «по одним видам малого отряда», когда и «артиллерия тут не была», мог пы­таться штурмовать Очаков самостоятельно. Ещё будет слу­чай убедиться, насколько внимательно и добросовестно он готовил все серьёзные свои дела, в том числе и штурм Из­маила. А тут вдруг бросил бы на бастионы людей без всякой подготовки?! Такого быть не могло.

Переборщили писатели и с потерями. Какой уж там кирасирский полк? Репнин и вовсе не появлялся в районе схватки, поскольку командовал правым крылом армии, а Суворов командовал левым крылом осадных войск. Да и вылазка была не таковой, чтобы ради неё целые полки посылать.

 Суворов с вылазкой справился сам, как, впро­чем, и всегда справлялся с противником без посторонней помощи.

Что же касается потерь, то они указаны Потёмкиным в письме к Императрице, в котором, кстати, мы не найдем ни тени упрека в адрес Суворова. Это ещё раз опровергает вы­думки о ссоре между Григорием Александровичем и Александром Васильевичем.

«27-го числа, – писал Потёмкин, – показался непри­ятель к левому флангу армии в 50-ти конных, кои открыва­ли путь перед своею пехотою, пробиравшеюся лощинами. Турки атаковали содержащих там пикет Бугских казаков. Генерал-аншеф Суворов, на левом фланге командовавший, подкрепил оных двумя батальонами гренадер. Тут произош­ло весьма кровопролитное сражение... Неудобность мест, наполненных рвами, способствовала неприятелю держать­ся, но при ударе в штыки был оный совершенно опрокинут и прогнан в ретраншемент. В сём сражении гренадеры по­ступили с жаром и неустрашимостью, которым редко найти можно пример. Но при истреблении превосходного числа неприятелей, отчаянно дравшихся, состоит и наш урон в убитых подпоручиках Глушкове, Толоконникове, Ловейко, в прапорщике Кокурине, в ста тридцати восьми гренадерах и двадцати казаках; ранены генерал-аншеф Суворов легко в шею, секунд-майор Манеев, три капитана, два поручика, гренадер двести, казаков четыре...»

Каких только сплетен ни приводили те, кто измы­шлял самоуправство Суворова. Забыли они лишь о документах, главных документах и свидетельствах – одокладах самого Суворова и письмах самого Потёмкина. Вот и получилось, что факты заимствовали у тех, кто никогда не был под Очаковом, а то и у иностранцев, подоб­ных Валишевскому, изливавших желчь из-за рубежа.

 Ну и ещё один момент. Предположим, наш частный начальник – Суворов таковым частным воинским начальником быть никак не мог – так вот, нашёлся бы таковой, что на плечах отступающих турок ворвался в крепость. Это проблематично, поскольку стены ещё не были разрушены. Батареи для ведения огня с целью разрушения стен только строились. Допустим, какому-то нашему отряду удалось прорваться через ворота, которые почему-то турки не успели закрыть. Ну и что дальше? В Очакове был крупный гарнизон. Что бы стало с отрядом? Желающие изобразить ссору Суворова с Потёмкины даже не подумали о том, что вот этакий штурм с бухты-барахты просто невозможен.

Суворов же учил: «Идя вперед, знай, как воротиться». И предупреждал:

«Вся земля не стоит даже одной капли бесполезно пролитой крови».

Ну а относительно облика командира говорил:

«Тщательно обучай подчиненных тебе солдат и подавай им пример».

Каков же пример показывает пример герой романа, который только по имени является Суворовым, но на нашего великого полководца совсем не походит.

Прочитал бы написанное сам Суворов и наверняка бы сказал, что получил ещё одну рану, причём, тоже не на войне, а, если и не при дворе, то в придворной литературе. Ведь зачем-то в советское время было дозволено допускать подобные клеветнические выпады против великого русского полководца.

Кстати, в интернете даже всем известные слова Суворова «Горжусь, что я Русский», успели переделать, и страничка с афоризмами начинается отредактированными словами: «Горжусь тем, что я россиянин». Это уже явно перебор, если не назвать ещё резче. 

 

      Взятие же Очакова было тщательно подготовлено артиллерийским огнём, с помощью которого почти полностью разрушена стена крепости, примыкающая к лиману. Штурм состоялся под командованием Потёмкина 6 декабря 1788 года и длился всего «пять четвертей часа». Турки потеряли 8700 убитыми, 4000 пленными, 1440 умершими от ран. Урон русских составил 936 человек. И Суворов, и Потёмкин умели действовать по-румянцевски. Вспомним Кагул. Турки и татары имели вместе 230 тысяч. Румянцев – 23 тысячи. Несмотря на это, Румянцев атаковал и уничтожил свыше 20 тысяч неприятелей. То есть, по существу на каждого русского воина приходился один уничтоженный неприятель, что редко бывает в истории военного искусства.

       Падение Очакова потрясло Порту, подорвало могущество Османской империи. А следующий год, 1789-й, был ознаменован блистательными победами Суворова при Фокшанах и Рымнике.

       Об итогах сражения при Фокшанах 21 июля 1789 года Суворов докладывал Потёмкину: «Рассеянные турки побрели по дорогам – Браиловской и к Букарестам. Наши легкие войска, догоняя их, поражали и на обеих дорогах получили в добычу несколько сот повозок с военной амуницией и прочим багажом». И снова потери были несоизмеримыми. Известный исследователь екатерининских войн М. Богданович указывал: «Число убитых турок простиралось до 1500; в плен взято 100 человек; русские потеряли убитыми 15, а раненными 70 человек. Урон, понесённый австрийцами, был немного более».

      В этом сражении, так же как и в следующем, Рымникском, русские войска действовали вместе с союзниками австрийцами. Желая взять реванш за поражение при Фокшанах, турецкое командование в конце августа 1789 года сосредоточило крупные силы перед 18-тысячным отрядом австрийского принца Кобургского. 100 тысяч против 18. Принц запросил помощи у русских. Суворов двинулся на выручку австрийцам, взяв с собой лишь небольшую часть подчиненных ему войск, всего 7 тысяч. Именно с таким отрядом можно было совершить стремительный марш, столь необходимый в создавшейся обстановке. Преодолев за двое с половиной суток свыше ста километров, он соединился с союзниками.

      Принц Кобургский сообщил о силах противника и предложил немедля организовать оборону. Но мы уже знаем, как Суворов относился к обороне. Суворов предложил атаковать турок. Принц наотрез отказался, ссылаясь на огромное численное превосходство неприятеля.

      Суворов переспросил:

      – Численное превосходство неприятеля? Его укреплённые позиции? – И тут же твердо заключил: – Потому-то, именно, мы и должны атаковать его, чтобы не дать ему времени укрепиться еще сильнее. Впрочем, – прибавил он, видя нерешительность принца, – делайте, что хотите, а я один с моими малыми силами намерен атаковать турок и тоже один намерен разбить их...

       Кобургский вынужден был повиноваться Суворову. Уверенность непобедимого полководца завораживала, она словно бы вселялась в австрийцев.

       И снова победа, баснословная, блистательная. Потери турок превысили 15 тысяч (а у Суворова в отряде всего было семь!). Урон русских и австрийцев составил 700 человек.

       В Рымникском сражении Суворов продемонстрировал высочайшее полководческое мастерство, показал образец боя со сложным маневрированием. Его победа повлияла на весь ход кампании, ибо турецкая армия Юсуфа-паши практически перестала существовать.

       Оставшиеся в живых свыше 80 тысяч человек, потрясённые разгромом и беспримерной отвагой русских, разбежались, и собрать их до конца кампании не представлялось возможным.

      Суворов писал:

      «Наивреднее неприятелю страшный ему наш штык, которым русские исправнее всех в свете владеют».

       За эту победу Суворов по представлению Потёмкина был награжден орденом Святого Георгия 1-й степени. Восхищаясь подвигом своего любимца, Григорий Александрович сопроводил награду следующими словами:

       «Вы, конечно, во всякое время равно приобрели славу и победы, но не всякий начальник с равным мне удовольствием сообщил бы вам воздаяние. Скажи, граф Александр Васильевич, что я добрый человек: таким буду всегда!»

       Императрица возвела Суворова в графское достоинство с почЁтным титулом «Рымникский».

       Суворов был осыпан почестями, щедро наградил его и австрийский император Иосиф II.

      На искренность и добросердечие отношений между Суворовым и Потёмкиным указывает письмо Александра Васильевича, адресованное личному секретарю Светлейшего Князя Василию Степановичу Попову:        

      «Долгий век Князю Григорию Александровичу! Увенчай его Господь Бог лаврами, славой. Великой Екатерины верноподданные, да питаются от тука его милостей. Он честный человек, он добрый человек, он великий человек. Счастье моё за него умереть!»

         Снова как-то не получается с рассуждениями о пяти смертельных ранах при дворе. Ни двор, ни соправитель и супруг Российской Государыни ну никак Суворову ран не наносили и не собирались наносить.

       А война продолжалась, и после победоносной кампании 1789 года необходимо было принудить, наконец, к миру Турцию. Императрица писала князю Потёмкину: «Мир скорее делается, когда Бог даст, что наступишь… им на горло».

       Наступить им на горло значило покорить Измаил.

       В «Военной энциклопедии», изданной до революции, указывается, что к концу 1790 года «турки под руководством французского инженера Де-Лафит-Клове и немца Рихтера превратили Измаил в грозную твердыню».

       Ну и даётся подробное описание неприступной по тем временам крепости, которая была защищена и естественными препятствиями, поскольку «расположена на склоне высот, покатых к Дунаю».

        Измаил занимал довольно большую территорию, в «Военной энциклопедии сказано, что «широкая лощина, направлявшаяся с севера на юг, разделяла Измаил на две части, из которых большая, западная, называлась старой, а восточная – новой крепостью».

        Были возведены мощные укрепления, указано, что «крепостная ограда бастионного начертания достигала 6 верст длины и имела форму прямоугольного треугольника, прямым углом обращенного к северу, а основанием к Дунаю; главный вал достигал 4 сажен вышины и был обнесён рвом глубиною до 5 и шириною до 6 сажен и местами был водяной».

        Сажень, старинная мера длины. Одна сажень равна 2 с лишним метрам, а если точнее, то в восемнадцатом веке сажень равнялась 2 метрам и 13 сантиметрам. Таким образом, главный вал был высотой более 8 метров, а ров, глубиной свыше десяти метров. Ширина рва превышала 12 метров. Можно представить себе, каково было взять такую крепость.

        В крепость вели четверо ворот, с запада – Царьградские, (Бросские) и Хотинские, с северо-востока – Бендерские, с востока – Килийские.

       В Военной энциклопедии указано оснащение крепости:

       «Вооружение 260 орудий, из коих 85 пушек и 15 мортир находились на речной стороне; городские строения внутри ограды были приведены в оборонительное состояние; было заготовлено значительное количество огнестрельных и продовольственных запасов; гарнизон состоял из 35 тысяч человек под началом Айдозли-Мехмет-паши, человека твердого, решительного и испытанного в боях».

      Здесь следует уточнить, что на довольствии в крепости в канун штурма состояло свыше 42 тысяч человек.

      И всё-таки крепость надо было брать, ведь от неё зависело, сколько ещё предстоит пролиться русской крови в той жестокой войне.

       Главной целью действий против Измаила было нанесение решительного поражения основным силам Османской империи и принуждение Порты к миру.

       В конце ноября 1790 года войска генерала Гудовича обложили крепость, однако на штурм не отважились.

      Собранный по этому поводу военный совет принял решение – ввиду поздней осени снять осаду и отвести войска на зимние квартиры. Между тем Потёмкин, ещё не зная об этом намерении, но обеспокоенный медлительностью Гудовича, направил Суворову распоряжение прибыть под Измаил и принять на себя командование собранными там войсками.

        Суворов выехал к крепости, а Потёмкин чуть ли не в тот же день получил рапорт Гудовича, в котором сообщалось о решении военного совета. Выходило, что главнокомандующий поручил Суворову дело, которое большинство генералов почитало безнадежным. Потёмкин тут же направил Александру Васильевичу ещё одно письмо: «Прежде нежели достигли мои ордеры к г. Генералу Аншефу Гудовичу, Генерал Поручику Потёмкину и Генерал Майору де Рибасу о препоручении вам команды над всеми войсками, у Дуная находящимися, и о произведении штурма на Измаил, они решились отступить. Я получил сей час о том рапорт, представляю Вашему сия-ву поступить тут по лучшему Вашему усмотрению продолжением ли предприятий на Измаил или оставлением оного...»

       Однако Суворов был Суворовым! Он решил брать крепость, и твердо ответил Потёмкину:

      «По ордеру вашей светлости… я к Измаилу отправился, дав повеление генералитету занять при Измаиле прежние их пункты».

      2 декабря войска, остановленные Суворовым на марше к зимним квартирам, повернули назад и вновь обложили крепость. На следующий день началось изготовление фашин и лестниц для штурма. В тылу был построен макет крепостных укреплений, и войска приступили к усиленным тренировкам.

       Суворов провёл военный совет, на котором те же генералы, что ещё недавно приняли решение снять осаду, постановили взять крепость штурмом.

       Потёмкин прислал Суворову адресованное в Измаил письмо с предложением о сдаче:

       «Приближа войски к Измаилу и окружа со всех сторон сей город, принял я уже решительные меры к покорению его. Огонь и меч уже готовы к истреблению всякой в нём дышущей твари; но прежде, нежели употребятся сии пагубные средства, я, следуя милосердию всемилостивейшей моей Монархини, гнушающейся пролитием человеческой крови, требую от Вас добровольной отдачи города. В таком случае жители и войски, Измаильские турки, татары и прочие какие есть закона Магометанского, отпустятся за Дунай с их имением, но есть ли будете Вы продолжать безполезное упорство, то с городом последует судьба Очакова, а тогда кровь невинная жён и младенцев останется на вашем ответе.

       К исполнению сего назначен храбрый генерал граф Александр Суворов- Рымникский».

      К письму главнокомандующего Суворов приложил и своё, правда, вовсе не то, которое часто приводится в исторических книгах, и имеющее следующее содержание:

      «Я сейчас с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышление – воля, первый выстрел – уже неволя, штурм – смерть. Что оставляю вам на рассмотрение».

      Известен и ответ, который, якобы, дал комендант Измаила:

       «Скорей Дунай остановится в своём течении, и небо упадёт на землю, нежели сдастся Измаил».

        Записка Суворова составлена безусловно в его духе, но была ли она послана? Скорее всего, нет. Её, написанную рукою адъютанта со слов Александра Васильевича, нашли в архиве перечеркнутою. Суворов же продиктовал и отправил иное, более полное и гораздо более сдержанное письмо. Приведем строки из него:

       «...Приступая к осаде и штурму Измаила российскими войсками, в знатном числе состоящими, но соблюдая долг человечества, дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую, даю знать чрез сие вашему превосходительству и почтенным султанам и требую отдачи города без сопротивления… В противном же случае поздно будет пособить человечеству, когда не могут быть пощажены …никто… и за то никто, как вы и все чиновники перед Богом ответ дать должны».

       Письма Суворов отправил 7 декабря, а уже на следующий день приказал соорудить мощные осадные батареи в непосредственной близости от крепости, дабы делом подтвердить решительность своих намерений. Семь батарей были установлены на острове Чатал, с которого также предполагалось вести огонь по крепости.

        Длинный и пространный ответ от коменданта Измаила поступил 8 декабря. Суть его сводилась к тому, что, желая оттянуть время, он просил разрешения дождаться ответа на предложение русских от верховного визиря. Комендант упрекал Суворова в том, что русские войска осадили крепость и поставили батареи, клялся в миролюбии, и не было даже тени высокомерия в его письме. Суворов ответил коротко, что ни на какие проволочки не соглашается и даёт ещё против своего обыкновения, времени до утра следующего дня. Офицеру же, с которым направлял письмо, велел на словах передать, что если турки не пожелают сдаться, никому из них пощады не будет.

      Штурм состоялся 11 декабря 1790 года. Результаты его были ошеломляющими. Измаил пал, несмотря на мужественное сопротивление и на то, что штурмующие уступали в числе войск обороняющимся. О потерях

      А.Н. Петров писал:

      «Число защитников, получавших военное довольствие, простиралось до 42 000 человек (видимо, в последние недели гарнизон пополнился за счет бежавших из Килии, Исакчи и Тульчи. – Н. Ш.), из которых убито при штурме и в крепости 30 860 и взято в плен более 9000 человек».

       Русскими войсками было взято 265 орудий, 3000 пудов пороха, 20 000 ядер, 400 знамен, множество больших и мелких судов. Суворов потерял 1815 человек убитыми и 2400 ранеными.

      Донося Императрице об этой величайшей победе, князь Потёмкин отмечал:

      «Мужество, твёрдость и храбрость всех войск, в сём деле подвизавшихся, оказались в полном совершенстве. Нигде более не могло ознаменоваться присутствие духа начальников, расторопность штаб- и обер-офицеров. Послушание, устройство и храбрость солдат, когда при всём сильном укреплении Измаила с многочисленным войском, при жестоком защищении, продолжавшемся шесть с половиной часов, везде неприятель поражён был, и везде сохранён совершенный порядок».

       Далее главнокомандующий с восторгом писал о Суворове, «которого неустрашимость, бдение и прозорливость, всюду содействовали сражающимся, всюду ободряли изнемогающих и направляя удары, обращающие вотще отчаянную неприятельскую оборону, совершили славную сию победу».

        Императрица отвечала письмом от 3 января 1791 года:

       «Измаильская эскалада города и крепости с корпусом, вполовину противу турецкого гарнизона в оной находящегося, почитается за дело, едва ли в истории находящееся и честь приносит неустрашимому российскому воинству».

      Победа была блистательной.

 

 

                        Очередная рана «при дворе»

 

       Известно, что, собираясь в начале 1791 года в Петербург, Потёмкин планировал оставить за себя Суворова, то есть отдать в его командование все вооруженные силы на юге России, в том числе и Черноморский флот. Потёмкин считал Суворова самым достойным кандидатом на этот пост. Вполне возможно, он рассчитывал вручить ему Соединённую армию после окончания войны в полное командование. Но не так думали представители прусской партии в России во главе с Н.В. Репниным и Н.И. Салтыковым, людьми, мягко говоря, весьма низких моральных качеств и достоинств.

        Война шла к завершению, выиграна она была руками честных русских полководцев Потёмкина, Румянцева, Суворова, Самойлова, Кутузова, блистательного флотоводца Ф.Ф. Ушакова, которого называли «Суворовым на море», и многих других. Для слуг духа тёмного настала пора постараться сделать так, чтобы плодами ее воспользовались, как нередко случалось в России, те, кто и малую толику не сделал для победы. Репнин с Салтыковым сговорились скомпрометировать Суворова в глазах Потёмкина, настроить Суворова против Потёмкина, а Екатерину II против и Суворова и Потёмкина, чтобы затем попытаться свергнуть с престола Императрицу. Они надеялись (но, как показало время, ошибались) сделать своим послушным орудием Павла Петровича, когда тот займёт царский трон.

       Желая расположить к себе Суворова и заманить его, неискушённого в интригах, в свой лагерь «даже подыскали жениха Наташе Суворовой – сына  Н.И. Салтыкова».

        Для боевого генерала, всю жизнь проведшего в боях и походах и далекого от интриг, нелёгким делом было разгадать замысел недругов, брак же дочери с сыном заместителя Председателя Военной коллегии (по-нынешнему почти что зам. министра обороны) был почётен.

       В борьбе использовались самые низкие методы.

       Враги решили привлечь к борьбе против Суворова уже потерявшую привлекательность, бессовестную и беспринципную В.И. Суворову, жену великого полководца и необыкновенного человека, так и неоценённого ею.

        В.С. Лопатин так и написал в комментарии: «Что бы помешать планам Суворова (вернуться в строй) Репнин может использовать живущую в Москве Варвару Ивановну Суворову (Мусие-Мадам), якобы, любящую мужа, но забытую и брошенную им».

        Для интриг годилось всё, лишь бы скомпрометировать Суворова в тот момент, когда он должен был получить высочайший в Империи чин.

        Суворова окружали бессовестные и мелкие людишки. Его жену В.И. Суворову никто не просил вести себя, так как она себя вела. Но вот  «лето красное пропела», и уже кавалеров не интересовала – возраст. А роскоши то хотелось, да ещё как!

       Потому, видно, и откликнулась на предложения Репнина и Салтыкова о содействии им в их видах.

       Суворов не скрывал, что стремился получить чин генерал-адъютанта, который давал ему возможность чаще бывать при дворе и помогать дочери, вступавшей в свет. Враги знали, насколько он дорожит дочерью, насколько привязан к ней. Вспомним: «Смерть моя – для Отечества, жизнь моя – для Наташи».

       Салтыков, объявив о мнимом сватовстве, выманивал Суворова в Петербург и еще с одной целью. Благодаря этому ему удалось добиться, что на время отъезда Потёмкина во главе Соединённой армии южной был оставлен Репнин.

      К тому же, не исключено, что и Салтыков и Репнин знали о том, что дни Потёмкина сочтены. В этом направлении уже «работали» их соратники. Суворова выманили в Петербург, обещая выгодный брак для его дочери. Затем Салтыков помешал производству Суворова в генерал-адъютанты, да так, что Суворов поначалу считал, что виною тому Потёмкин. Но надо отдать должное Александру Васильевичу в том, что он никогда, никаких действий против Потёмкина не предпринимал. Не был он способен к интригам, его высокая душа была чистой и непорочной.

      Ну а помешать получению чина генерал-адъютанта в какой-то степени помогли и бессовестные жалобы оттанцевавшей молодость свою «попрыгуньи-стрекозы» Варвары Ивановны Суворовой. Жену бросил и в генерал-адъютанты? Да и в изменах она не признавалась. Называла всё ложью. Но Суворов никогда и ни в чём лгуном не был…

       Конечно, использовался целый комплекс пасквилей.

       Группировкой Салтыкова и Репнина была пущена сплетня о якобы имевшей место ссоре Потёмкина с Суворовым, причем ссоре из-за наград. Перепевалось на все лады, что Суворов, мол, обижен «недостойными» наградами и называл их «измаильским стыдом».

       Действовал известный масонский принцип: «Клевещи, клевещи, что-нибудь да останется...»

       Увы, осталось многое. Осталось и кочует по книгам и фильмам.

А, между тем, Суворов сразу после штурма Измаила отправился в Галац, еще не подозревая о кознях, и там занимался размещением войск и организацией обороны на случай, если турки вдруг все-таки решатся потревожить русские позиции. О том свидетельствуют его доклады главнокомандующему о положении дел в Галаце, где он находился до середины января 1791 года. Затем писал из Бырлада, куда отвёл на зимние квартиры свой корпус, убедившись в неготовности и неспособности турок к каким-либо действиям. Лишь 2 февраля 1791 года Суворов отправился в Петербург, но о том, что он встречался с Потёмкиным в Яссах или Бендерах, документальных свидетельств нет. Существует лишь анекдот, в правдоподобности которого сомневались и автор широко известной в XIX веке монографии «Потёмкин» А.Г. Брикнер, и другие биографы, работы которых не тиражировались подобно тому, как тиражировались издания пасквильные.

      Строевой рапорт о взятии Измаила Суворов выслал Потёмкину и на доклад к нему ни в Яссы, ни в Бендеры не ездил. Однако, выдумки врагов Суворова подхватили литераторы нашего времени. Они так старались, так усердствовали, что не удосужились даже сравнить свои опусы и вдуматься, что всяк измышляет на свой лад, но на тему, заданную недругами России.

      Тема измышлений: прибытие Суворова в одних случаях в Яссы, в других – в Бендеры и его доклад Потёмкину, устный, заметьте, доклад, коего на самом деле не было.

     Описания этой встречи, которой на самом деле не было, можно найти в книгах К. Осипова «Суворов», О. Михайлова «Суворов», Л. Раковского «Генералиссимус Суворов», Иона Друце «Белая Церковь», В. Пикуля «Фаворит» и многих других. Рассказы эти похожи как две капли воды, но авторы домысливали детали – у одних Суворов бежал по лестнице, прыгая через две ступеньки, навстречу Потёмкину, у других Потёмкин спешил обнять победителя, спускаясь к нему. У Пикуля и Осипова всё это происходило в Бендерах, у Михайлова – в Яссах.

       Но все перечисленные авторы, в стремлении оговорить Потемкина – тогда это соответствовало идеологическому заказу – не задумывались о том, как они показывают самого Суворова.

       Суворову приписывали дерзость, невоспитанность, грубость, словно не понимали, что делают.

       Сами посудите, Потёмкин, восхищённый подвигами Суворова, взявшего неприступный Измаил, раскрывает руки для объятий и восклицает:

       – Чем тебя наградить мой герой?

        Что же плохого в этом вопросе? Почему нужно в ответ дерзить?

        Тем не менее, в книге К. Осипова находим такой ответ Суворова:

        «– Я не купец и не торговаться сюда приехал. Кроме Бога и Государыни, никто меня наградить не может...»

        У О. Михайлова Суворов отвечает так:

        «– Я не купец и не торговаться с вами приехал. Меня наградить, кроме Бога и всемилостивейшей Государыни, никто не может!»

         У Пикуля примерно также:

         «– Я не купец, и не торговаться мы съехались… (почему, съехались? – Н.Ш.) Кроме Бога и Государыни, меня никто иной, и даже Ваша Светлость, наградить не может».

       Базарно, не по-военному звучит «Мы съехались». Подчинённый не съезжается с начальником, а коли прибывает по вызову, то именно прибывает на доклад, а не «съезжается».

        У остальных описания схожи. И все в один голос объясняют такое поведение Суворова тем, что он вознёсся над Потёмкиным, взяв Измаил. Не будем сравнивать Очаков и Измаил, не будем сравнивать другие победы и Потёмкина и Суворова. Они несравнимы, потому, что каждый делал свое дело во имя России, у каждого была своя военная судьба. И Потёмкин, и Суворов честно исполняли свой сыновний долг перед Великой Россией и не взвешивали на весах, у кого заслуг больше. Это за них решили сделать их недоброжелатели или недобросовестные биографы. Авторам хотелось убедить всех в том, что Потёмкин очень плохо относился к Суворову.

Но тогда почему же по их же выдумке он фейерверкеров по дороге расставил, чтобы торжественнее встретить Суворова? Об этом пишет О. Михайлов. Почему же вышел навстречу с тёплыми словами: «Чем тебя наградить, мой герой?»

       Попытка же убедить читателя в том, что Суворов вёл себя дерзко, поскольку вознесся над Потёмкиным, взяв Измаил, вообще порочна и является клеветой на самого Суворова, ибо гордыня – великий грех.

Суворов был искренне и нелицемерно верующим, Православным верующим. Мог ли он быть подвержен гордыне? Греху страшному. Судите сами:

      «Начало греха – гордость, и обладаемый ею изрыгает мерзость (Сир.10, 15);

      «Гордость ненавистна и Господу и людям, и преступна против обоих» (Сир. 10, 7)

     «Начало гордости – удаление человека от Господа и отступление сердца его от Творца его» (Сир. 10, 14)

      Сердце Суворова никогда от Творца не отступало, и обвинение его в гордости есть большой грех.

       Да и «Купец»… «Торговаться», тоже не суворовские слова. Я привёл в предыдущих главах выдержки из писем Суворова к Потёмкину и к его секретарю Попову, в которых и слова другие, и отзывается Суворов о Потёмкине по-иному.

        Но, по мнению хулителей, оказывается и Екатерина (судя по выше перечисленным книгам) недовольна была Суворовым, за то, что он, говоря её же словами, наступил на горло туркам и заставил их думать о мире (напомним слова Императрицы о том, что «мир скорее делается, если наступишь им на горло»).

         У Пикуля в «Фаворите», к примеру, значится: «Петербург встретил полководца морозом, а Екатерина обдала холодом».

         Вячеслав Сергеевич Лопатин писал: «Прибывший в Петербург 3 марта, тремя днями позже Потёмкина, Суворов был достойно встречен при дворе. В знак признания его заслуг, Императрица пожаловала выпущенную из Смольного института дочь Суворова во фрейлины, а 25 марта подписала «Произвождение за Измаил». Награды участникам штурма были обильные. Предводитель был пожалован чином подполковника лейб-гвардии Преображенского полка и похвальной грамотой с описанием всех его заслуг. Было приказано выбить медаль с изображением Суворова «На память потомству» – очень высокая и почётная награда».

        А клеветники утверждали, что ссора в Яссах (Бендерах) дорого стоила Суворову, что Потёмкин не захотел его награждать. Но… Вот письмо Потёмкина к Екатерине II: «Если будет Высочайшая воля сделать медаль генералу графу Суворову, сим наградится его служба при взятии Измаила. Но как он всю кампанию один токмо в действии был из генерал-аншефов, трудился со рвением, ему сродным, и, обращаясь по моим повелениям на пункты отдаленные правого фланга с крайним поспешанием, спас, можно сказать, союзников, ибо неприятель, видя приближение наших, не осмеливался атаковать их, иначе, конечно, были бы они разбиты, то не благоугодно ли будет отличить его гвардии подполковника чином или генерал-адъютантом»…

      И никто не подумал о том, что подобрать Суворову награду было чрезвычайно сложно. Все высшие ордена России он к тому времени имел. Два раза один и тот же орден в то время не давали. Не было, правда, у него ордена Георгия 4-й степени. Но не награждать же им за Измаил. Этот орден (Георгия 4-й степени) дали позже,  по итогам всей кампании, заметив, что только его, по случайности,  и не было у Суворова.

       Золотая медаль, которая была выбита в честь Суворова, была очень большой и почётной наградой. Такую же медаль получил за Очаков и сам Потёмкин. Как же можно упрекать Светлейшего за то, что он ставил Суворова на свой уровень? То же можно сказать и о чине лейб-гвардии подполковника. Этот чин имел и сам Потёмкин, а полковником лейб-гвардии, была лишь сама Императрица.

      Очень часто можно слышать: отчего, мол, Императрица не дала Суворову чин генерал-фельдмаршала? Это говорится без знания дела, без знания положения о производстве в очередные чины, которое существовало при Екатерине II.

       Адмирал Павел Васильевич Чичагов в своих «Записках» рассказал об этом достаточно подробно: «Что касается до повышений в чины не в очередь, то Екатерина слишком хорошо знала бедственные последствия, порождаемые ими, как в отношении нравственном, так и относительно происков и недостойных протекций. В начале ее царствования отец мой (адмирал В.Я. Чичагов – Н.Ш.) по наветам своих врагов подвергся опале.

По старшинству производства он стоял выше прочих офицеров, которым императрице угодно было пожаловать чины. Она приказала доложить ей список моряков, несколько раз пересмотрела его и сказала: «Этот Чичагов тут у меня, под ногами»... Но она отказалась от подписи производства, не желая нарушить прав того человека, на которого, по её мнению, имела повод досадовать».

      Императрица никогда не нарушала однажды заведенного ею порядка, и Потёмкин, зная об этом, не стал просить для Суворова генерал-фельдмаршальского чина. Всё дело было в том, что Суворов, о чём мы уже говорили, был поздно, по сравнению с другими генералами, записан в полк и не прошёл в детские годы, как было заведено в те давние времена, ряда чинов. Из-за этого многие генерал-аншефы оказались старше его по выслуге, как тогда говорили – по службе. Кстати, в 1794 году Императрица всё-таки произвела его досрочно в генерал-фельдмаршалы за необыкновенные заслуги в Польше. Причем сделать ей это пришлось тайно и указ о производстве огласить нежданно для всех на торжественном обеде в Зимнем дворце, чтобы избежать до времени интриг и противодействий.

       Адмирал П.В. Чичагов по этому поводу писал:

      «Когда генерал-аншеф Суворов, путём своих удивительных воинских подвигов, достиг, наконец, звания фельдмаршала, она сказала генералам, старейшим его по службе и не повышенным в чинах одновременно с ним: «Что делать, господа, звание фельдмаршала не всегда даётся, но иной раз у Вас его и насильно берут». Это может быть единственный пример нарушения Ею прав старшинства при производстве в высшие чины, но на это никому не пришло даже и в голову сетовать, настолько заслуги и высокое дарование фельдмаршала Суворова были оценены обществом».

         Таким образом, награды Суворова за Измаил никак нельзя назвать скромными. Чин подполковника лейб-гвардии был очень высоким, не менее высокой наградой явилась и медаль, выбитая в честь подвигов полководца. За всю русско-турецкую войну 1787-1791 годов было сделано лишь две таких медали, представляющие собой массивные золотые диски. На первой медали был изображён Потёмкин, на второй – Суворов, причём оба в виде античных героев – дань господствовавшим в то время канонам классицизма. Потёмкин награжден за Очаков, Суворов – за Измаил...

       Что же касается отношений Суворова и Потемкина, то ложь о ссоре опровергается также и письмом Суворова, датированным 28 марта 1791 года:

      «Светлейший Князь Милостивый Государь! Вашу Светлость осмеливаюсь утруждать о моей дочери в напоминовании увольнения в Москву к её тетке Княгине Горчаковой года на два. Милостивый Государь, прибегаю под Ваше покровительство о ниспослании мне сей высочайшей милости.

      Лично не могу я себя представить Вашей Светлости по известной моей болезни. Пребуду всегда с глубочайшим почтением...»

    Суворов не хотел, чтобы дочь его была фрейлиной и попала в атмосферу интриг, разжигаемых при дворе врагами Императрицы, врагами Потёмкина и его, Суворова, собственными врагами.

      Не известно, смог ли Потёмкин помочь своему боевому другу, но известно, что никогда Светлейший Князь не оставлял без внимания просьбы своих ближайших сподвижников и соратников, а тем более Суворова. Весной 1791 года над самим Потёмкиным нависала угроза, исходившая от группировки Салтыкова – Репнина. Он и на сей раз вышел победителем, предотвратил новую войну, на которую толкали Россию Репнин и Салтыков, чтобы ослабить державу и устранить от её управления Императрицу Екатерину Великую.

      Разгадал замысел врагов и Суворов. Он порвал с ними все отношения. Потёмкин же отвёл угрозу и от себя, и от Императрицы. И тут же Салтыков нанёс подленький удар Суворову. Его сын публично отказал дочери Суворова в сватовстве. Вот почему Суворов говорил: «Я был ранен десять раз: пять раз на войне, пять при дворе. Все последние раны – смертельные».

Потёмкину было известно и о сватовстве, и о том, что Суворов едва не оказался в стане его врагов, но он не сердился на своего боевого соратника, веря в то, что Суворов не способен на бесчестные поступки.

       Узнав, что Суворова направляют в Финляндию, Светлейший сказал А.А. Безбородко:

      – Дивизиею погодите его обременять, он потребен на важнейшее.

Потёмкин видел в Суворове своего преемника на посту главнокомандующего Соединённой армией на юге, то есть во главе всех вооруженных сил на Юге России.

        Суворов глубоко переживал, что хоть временно, но был близок к стану недругов Потёмкина. Об этом свидетельствуют многие его письма и одно из лучших его стихотворений, в котором были такие строки:

 

Бежа гонениев, я пристань разорял.

Оставя битый путь, по воздухам летаю.

Гоняясь за мечтой, я верное теряю.

Вертумн поможет ли? Я тот, что проиграл...

 

     Прекрасно знавший мифологию, Суворов не случайно упомянул этрусское и древнегреческое божество садов и огородов Вертумн…

В стихотворении он намекал на свою возможную отставку, которой не произошло, потому что Потёмкин слишком высоко ценил Суворова, и столь же высоко ценила его Императрица.

       В последний раз Потёмкин с Суворовым виделись 22 июня 1791 года в Царском Селе, а вскоре Григория Александровича вновь позвали дела на театр военных действий.

      Когда Потёмкина не стало, Суворов горько переживал утрату. Он сказал о Светлейшем Князе: «Великий человек и человек великий. Велик умом, высок и ростом».

        Суворов вскоре понял как ему тяжело без защиты Потёмкина.

 

                 «Мусие-Мадама» в союзе с «фельдмаршалами при пароле»

 

        В борьбе против Суворова особенно неистовствовали Н.И. Салтыков и Н.В. Репнин. В сентябре 1792 года Александр Васильевич Суворов писал Д.И. Хвостову:

      «…Дерзость и скрытность…

      Репнин при незнатном рассудке, который опрокидываю простоестественностью, – он бесстрашен, лишь не давать выигрывать пути. Паче с отношением благовидности начнёт он на меня мину в нежности к Мусие-Мадама, собрав из Москвы довольно на заряд…»

       Суворов называет свою супругу, которая, по подозрению, вступила в сговор с его врагами – Мусие-Мадама и заявляет кругом, о том, что любит мужа, но брошена им.

       Но и это ещё не всё. Начались материальные претензии. И ходатай нашёлся, трусливый, не нюхавший пороху Николай Зубов. Это он, подвыпив для храбрости, в трагическую ночь 11 марта 1801 года, заявившись с толпой убийц в опочивальню Павла Петрович, успеет умыкнуть и положить в карман камзола золотую табакерку Императора. А когда возникнет конфликт, достанет её и нанесёт ею удар в висок Государю, который был безоружен перед трусливой омерзительной и оттого ещё более жестокой толпой остепенённых уголовных преступников.

        Ну а во второй половине девяностых Зубов постоянно приставал к Суворову, пытаясь урвать что-то себе за посредничество между ним и его супругой, поскольку был женат на их дочери Наташе. Суворов отвечал спокойно и твёрдо:

       Граф Николай Александрович!

       Я слышу, что Варвара И(ановна) желает жить в моём моск (овском) дому. С сим я согласен, и рождественский дом к её услугам! Только, Милостивый Государь мой! Никаких бы иных претензиев не было, знамо, что я в немощах….

                А.С.

И приписка: «150 000. Боже мой! Какая несправедливость… Андрей легко докажет!»

         «Пропевшая» свою молодость стрекоза теперь нашла источник дохода. Как же, у неё ведь совести-то, конечно, нет, но есть муж! В октябре 1797 года В.И. Суворова написала Александру Васильевичу письмо, в котором просила уплатить 22 000 рублей долга, увеличить её годовой содержание и разрешить жить в московском доме.

         Вячеслав Сергеевич Лопатин по этому поводу пишет:

        «Николев донёс генерал-прокурору Куракину об ответе Суворова через Дубасова, что де «он сам должен, а посему и не может её помочь, а впредь будет стараться».

         Куракин доложил Императору. Ну а тот повелел:

         «Сообщить графине Суворовой, что она может требовать от мужа по законам».

        В.И. Суворова воспользовалась случаем и подала генерал-прокурору письмо, в котором жаловалась на то, что она не имеет собственного дома и ничего потребного для содержания себя и что, наконец, она была бы совершенно счастлива и «благоденственно проводила бы остатки дней своих, если бы могла жить в доме своего мужа» с 8 000 годового дохода.

       Прошение было доложено Павлу I. 26 декабря 1797 года последовало высочайшее повеление: объявить Суворову, чтобы он выполнил желание жены».

      

       По отношению к долгам жены Суворов был твёрд. На письма своего зятя Н.А. Зубова он ответил довольно резко:

       «Я ведаю, что Гр (афиня) В (арвара) И (вановна) много должна. Мне сие постороннее.

      О касающемся до разделения моего собственного имения по наследству, прилагаю при сём копию с Высочайшего рескрипта, пребуду с истинным почтением».

       Письмо написано из Кончанского и датировано 17 октября 1798 года.

       Кстати, в Кончанском Суворов находился вовсе не в ссылке, как это пытаются утверждать многие историки. В царствование Императора Павла Петровича он дважды выезжал в Кончанское. Первый раз действительно было что-то похожее на ссылку, во всяком случае, было повеление Императора на тот отъезд, но потом сам же Павел сообщил, что обид не держит… Ну а во второй раз… Собственно, тут двумя словами не скажешь. Пора уже разоблачить укоренившуюся лож, в конце повествования поговорим об этом подробно, основываясь не на сплетнях, а на документах. 

        Возвращаясь же к письму о наследстве, вновь обратимся к комментариям, в которых Вячеслав Сергеевич Лопатин указал, что Александр Васильевич Суворов «увеличив по повелению Императора содержание В.И. Суворовой с 3 000 до 8 000 рублей в год и предоставив ей свой московский дом, отказался платить её долги».

        О завещании же написано:

         «Рескриптом от 2 октября 1798 года Павел Iутвердил завещание Суворова, по которому сыну оставлялись в наследство все родовые отцовские и за службу пожалованные деревни с московским домом и высочайше жалованные вещи и бриллианты, а дочери – все купленные деревни и его собственные бриллианты. В.И. Суворова не получила ничего».

          Сына он, в конце концов, всё-таки признал.

         Что же касается отношений с Императором Павлом, то тут необходимо всё же кое-что прояснить.         

        Существует предание, что Императрица Екатерина Великая планировала сделать наследником престола не сына Павла Петровича, а своего любимого старшего внука Александра Павловича и что даже подготовила соответствующий манифест.

       Павел знал о манифесте и вполне мог знать о том, что Суворов был в числе тех, кто подписал манифест. Но Император не собирался никого преследовать. Петра Александровича Румянцева он пригласил к себе в первые же дни царствования, чтобы сделать советником. Румянцев, получив известие о смерти Екатерины Великой, умер от удара.

       А.А. Безбородко, видимо, имел свой взгляд на то, кто должен царствовать в России. Когда они с Павлом в день смерти Государыни разбирали бумаги в ее кабинете, тот нашёл пакет, на котором рукой Екатерины II было начертано: «Вскрыть после моей смерти». Он посмотрел на Безбородко, словно спрашивая, что делать. Тот указал глазами на камин. Павел бросил пакет в камин. Так, скорее всего, закончил свой путь манифест, если таковой был.

        Суворов оставался в Тульчине и никаким опалам не подвергался. Павел с уважением относился к великому полководцу. Но против Суворова были настроены старые враги, которые на первых порах царствования Павла заняли высокие положения, а Репнин и Салтыков даже получили чины генерал-фельдмаршалов. Суворов назвал их «фельдмаршалами при пароле», намекая на то, что получили они чины не за боевые победы, а выклянчили их за вахт-парады.

       Графиня В.Н. Головина проливает в своих воспоминаниях свет на истинную причину первой опалы Суворова.

        «Во время коронации, – писала она, – князь Репнин получил письмо от графа Михаила Румянцева (сына фельдмаршала), который служил тогда в чине генерал-лейтенанта под командой Суворова. Граф Михаил совсем не походил на своего отца, был самый ограниченный человек, но очень гордый человек и, сверх того, сплетник, не хуже старой бабы. Суворов обращался с ним по заслугам. Граф оскорбился и решил отомстить. Он написал князю Репнину, будто Суворов волнует умы, и дал ему понять, что готовится бунт. Князь Репнин чувствовал всю лживость этого известия, но не мог отказать себе в удовольствии подслужиться и навредить Суворову, заслугам которого он завидовал. Поэтому он сообщил письмо графа Румянцева графу Ростопчину... Этот последний представил ему насколько опасно возбуждать резкий характер Императора. Доводы его не произвели, однако, никакого впечатления на кн. Репнина: он сам доложил письмо Румянцева Его Величеству, и Суворов подвергся ссылке».

       Трудно сказать, поверил ли Павел I Репнину, но, скорее всего, сыграло роль то, что Император мог догадываться о подписи Суворова на манифесте. Могло сыграть роль и то, что дочь Суворова Наташа была замужем за Николаем Зубовым, в котором Павел не без оснований на то чувствовал врага.

        27 января 1797 года Суворов был отстранён от командования дивизией, а 6 февраля отстранён от службы.

       Возле Императора по существу не осталось высоких военных чинов Румянцевской, Потёмкинской, Суворовской школы. А между тем Павел, ещё будучи Великим Князем, имел возможность наблюдать не действующую армию во всем блеске её побед, а разлагающуюся столичную гвардию в блеске балов, парадов и театральных выездов.

       В гвардии служила знать, причём, зачастую, далеко не лучшая её часть. В гвардии служили отпрыски крупнейших землевладельцев, а, следовательно, рабовладельцев России, в гвардии не служили, а выслуживали себе чины. Один из гвардейских офицеров так вспоминал о своей службе:

        «При Императрице мы думали только о том, чтобы ездить в театры, в общество, ходили во фраках…»

        В те времена Н.И. Салтыков, в ведении которого находилась гвардия, завёл весьма обременительные для казны порядки и правила. Каждый гвардейский офицер должен был иметь шестёрку или четвёрку лошадей, самую модную карету, с десяток мундиров, роскошных и дорогостоящих, несколько модных фраков, множество слуг, егерей и гусар в расшитых золотом мундирах.

        Андрей Тимофеевич Болотов писал:

        «Господа гвардейские полковники и майоры делали, что хотели; но не только они, но даже самые гвардейские секретари были превеликие люди и жаловали, кого хотели, деньгами. Словом, гвардейская служба составляла сущую кукольную комедию».

        Один из последних при Екатерине рекрутских наборов, во время которого призыв рекрут осуществлялся с их жёнами, был разворован почти на четверть. Рекруты и их семьи стали крепостными у Н.И. Салтыкова и Н.В. Репнина, и их сподвижников.

       Павел Первый понимал, что реорганизация армии необходима но, как отмечает Борис Башилов в книге «История Русского масонства», «безусловной ошибкой Павла I было только то, что реорганизуя русскую армию, он взял за основу её реорганизации не гениальные принципы Суворова, а воинскую систему прусского короля Фридриха II».

        Это не было случайностью. Во время одной из своих зарубежных поездок Павел был поражен строгой дисциплиной и безукоризненным внешним видом прусского воинства. Но он не понял, что это лишь фасад несуществующего здания. Свои боевые возможности прусская фридриховская система продемонстрировала позднее, в октябре 1806 года под Йеной и Ауерштедтом, когда прусская армия была наголову разбита Наполеоном. Павел же, вступив на престол, взял тот привлекательный фасад, взял его в виде формы одежды, ненужных и обременительных излишеств.

       Между тем, 20 сентября 1797 года Суворов, написал Императору короткую записку:

        «Ваше Императорское Величество с Высокоторжественным днём рождения всеподданнейше поздравляю... Великий монарх! Сжальтесь: умилосердитесь над бедным стариком, простите, ежели в чём согрешил...».

         12 февраля 1798 года Павел I повелел генерал-прокурору Куракину:

          «Генерал-фельдмаршалу графу Суворову-Рымникскому всемилостивейше дозволяем приехать в Петербург, находим пребывание коллежского асессора Николаева в Боровицких деревнях ненужным…»

          А тут ещё Гавриил Романович Державин написал оду «На возвращение графа Зубова из Персии», в которой были такие слова:

 

Смотри, как в ясный день, как в буре

Суворов твёрд, велик всегда!

Ступай за ним! – небес в лазуре

Ещё горит его звезда.

 

        В тот же день 12 февраля он отдал распоряжение не только Куракину. Он сделал рескрипт князю Андрю Горчакову:

        «Ехать Вам, князь, к графу Суворову, сказать ему от меня, что есть ли было что от него мне, я сего не помню; что может он ехать сюда, где, надеюсь, не будет поводу подавать своим поведением к наималейшему недоразумению».

       Племянник Суворова прискакал в Кончанское, но Суворов, узнав о цели приезда, рассердился. Едва удалось Горчакову уговорить его ехать в столицу.

      В конце февраля Суворов прибыл в Петербург и уже 28 февраля был приглашён во дворец на обед.

       Но на этот раз Суворов просто не мог сдержаться, чтобы не дать повода «своим поведением к наималейшему недоразумению», ибо полководца до глубины души возмутили нововведения и подражание прусской фридриховской системе.

      Как всегда острый на язык, Суворов не сдерживал себя: «Я лучше прусского покойного великого короля, я, милостию Божией, батальи не проигрывал. Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенять?» Или: «Пудра не порох, букли не пушка, коса не тесак, а я не немец, а природный руссак. Немцев не знаю – видел только со спины».

      А на предложение Императора продолжить службу, отвечал через Горчакова:

      «Инспектором я уже был в генерал-майорском чине. А теперь уж мне поздно опять в инспекторы идти. Пусть меня сделают главнокомандующим, дадут мне прежний мой штаб, развяжут мне руки, что я мог производить в чины, не спрашиваясь. Тогда, пожалуй, пойду на службу. А нет – лучше назад, в деревню. Пойду в монахи…»

         Горчаков сказал, что такое передать не может. Тогда Суворов заявил:

         «Ну, тогда передавай, что хочешь, а от своего не отступлюсь».

        Известный биограф Суворова А.Ф. Петрушевский отметил, что Александр Васильевич не упускал случая «осмеять новые правила службы, обмундирование, снаряжение – не только в отсутствии, но и в присутствии Государя».

       Павел долгое время «переламывал себя и оказывал Суворову необыкновенную снисходительность и сдержанность, но вместе с тем недоумевал о причинах упорства старого военачальника».

       И всё-таки, в конце концов, это Императору надоело, и когда Суворов сказал, что хочет вернуться в своё имение, тот ответил:

        «Я вас не задерживаю»

        А хозяйственные дела не радовали. Вскрылось воровство зятя Николая Зубова, присваивавшего себе доходы с Кобринского имения, которое дано было в счёт приданого Наталье Александровне. Суворов прервал с ним всякое общение.

        Продолжали накапливаться раны далеко не военные, а раны, которые наносили неурядицы семейные. Дочь Наташа, его любимая Суворочка, была замужем за негодяем, потенциальным преступником, уже пойманным на воровстве, но… Суворов не дожил до того момента, когда Зубов стал соучастником зверского убийства.

         О его контактах с сыном сведений почти не сохранилось. Возможно, Александр Васильевич так до конца и не был уверен, что это его сын, но признал его на том основании, что ребёнок не виноват в содеянном его матерью.

         А впереди была ещё одна блистательная военная кампания, в которой, кстати, участвовал и Аркадий Суворов.

 

                                 «Тебе спасать царей!..»

 

      Ещё Императрица Екатерина II всерьёз задумывалась о том, что нужно спасать монархические режимы Европы.

      По словам А.С. Пушкина: «Европа в отношении России всегда была столь же невежественна, сколь и неблагодарна». И всё же монархическая Европа была ближе России, нежели «демократическая» Англия. Англия только на словах противостояла революционной Франции, на самом деле она противостояла Франции, как государству, поскольку пришло время вновь переделить лакомые куски или так называемые рынки сбыта и колонии.

       Противостоять наполеоновским войскам Европа оказалась не в состоянии, австрийские военачальники просто трепетали перед наполеоновскими генералами и маршалами. И тогда по инициативе Англии Австрия обратилась к Императору Павлу с просьбой прислать на театр войны Суворова, чтобы поставить его во главе союзных армий. Австрийцы хорошо помнили Суворова, помнили о совместных победах над турками.

      Павел, не колеблясь, дал согласие и направил Суворову личное послание:     

       «Сейчас получил я, граф Александр Васильевич, известие о настоятельном желании венского двора, чтобы Вы предводительствовали армиями его в Италии, куда и мои корпуса Розенберга и Германа идут. И так по сему и при теперешних европейских обстоятельствах долгом почитаю не от своего только лица, но от лица и других предложить Вам взять дело и команду на себя и прибыть сюда для отъезда в Вену… Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы Вашей время, у меня удовольствия Вас видеть. Пребываю Вам доброжелательным. Павел».

 

        Суворов тосковал в Кончанском без дела. Коллежский советник Ю.А. Николаев, надзиравший за Суворовым, оставил уникальные свидетельства о том, как жил полководец в Кончанском до последнего своего похода:

       «Графа нашёл в возможном по летам его здоровье. Ежедневные его упражнения суть следующие: встаёт до света часа за два; напившись чаю, обмывается холодной водою, по рассвете ходит в церковь к заутрене и, не выходя, слушает обедню, сам поет и читает; опять обмывается, обедает в 7 часов, ложится спать, обмывается, служит вечерню, умывается три раза и ложится спать. Скоромного не ест, но весь день бывает один и по большей части без рубашки, разговаривая с людьми. Одежда его в будни – канифасный камзольчик, одна нога в сапоге, другая в туфле. В высокоторжественные дни – фельдмаршальский без шитья мундир и ордена; в воскресные и праздничные дни – военная и егерская куртка и каска...»

      И вдруг снова в бой... В своём обычном духе он отдал распоряжение старосте:

      «Матушинскому приказ! Час собираться, другой отправляться, поездка с четырьмя товарищами; я в повозке, они в санях. Лошадей осьмнадцать, а не двадцать четыре. Взять на дорогу двести пятьдесят рублей. Егорке бежать к старосте и сказать, чтобы такую сумму поверил, потому что я еду не на шутку. Да я ж служил за дьячка, пел басом, а теперь поеду петь Марсом...»

 

      Император тепло принял Фельдмаршала и объявил, что жалует его орденом Святого Иоанна Иерусалимского. Этот орден был введён Павлом в качестве высшего военного ордена. Награждения орденом св. Георгия в годы его правления не производились.

          – Господи, спаси Царя! – воскликнул Суворов, приняв орден.

          – Тебе спасать царей, – ответил на это Павел.

          – С тобою, Государь, возможно! – воскликнул Суворов.

 

         15 марта 1799 года Александр Васильевич прибыл в Вену. Горожане восторженно встретили его. Повсюду раздавалось: "Да здравствует Суворов!" Император Франц пожаловал полководца чином фельдмаршала.

Суворов уже был знаком с австрийскими военачальниками, знал о их боязливости и нерешительности, о их непомерной медлительности. Поэтому во время встреч с императором он деликатно, но требовательно просил позволения по вопросам боевых действий контактировать непосредственно с ним, минуя военного министра. Несмотря на протесты барона Тугута, император дал согласие на это. Тугут пытался выведать у Суворова его планы. Тот вручил ему свиток чистой бумаги и заявил: «Вот мои планы!»

 Впрочем, общий план ведения войны против Бонапарта Суворов начертал еще в Кончанском, где долгими ночами анализировал тактику действий французских войск, анализировал ошибки противостоящих сторон.

 Развивая стремительное наступление, войска Суворова атаковали неприятеля 16 и 17 апреля у реки Адда и нанесли ему полное поражение. Значительная часть французских войск была отрезана и капитулировала. Один из лучших наполеоновских генералов Моро попытался отойти к Милану, но Суворов отрезал ему путь и заставил отходить к Турину.

       Первую сотню французских пленных Суворов отпустил со словами:    

        «Идите домой и объявите землякам вашим, что Суворов здесь...»

        В сражении у реки Адда в плен вместе со своими войсками попал генерал Серюрье, бесстрашно сражавшийся в первых рядах своих воинов. Суворов вернул ему шпагу и сказал:

       «Кто ею владеет так, как вы, у того она неотъемлема».

        Французский генерал, прослезившись, стал просить освободить и его солдат. Суворов покачал головой и заметил:

        «Эта черта делает честь вашему сердцу. Но вы лучше меня знаете, что народ в революции есть лютое чудовище, которое должно укрощать оковами».

        17 апреля Суворов вступил в Милан.

        Узнав о первых блестящих победах в Италии, Император Павел I направил Суворову перстень со своим портретом, осыпанным бриллиантами.     

         «Примите его, – писал он, – в свидетели, знаменитых дел ваших и носите на руке, поражающей врагов благоденствия всемирного».

        Император вызвал к себе пятнадцатилетнего Аркадия Суворова, милостиво принял его и, назначив своим генерал-адъютантом, направил в Италию, чтобы тот неотлучно состоял при отце. Наставляя Аркадия, Император сказал:

        «Поезжай и учись у него. Лучшего примера тебе дать и в лучшие руки отдать не могу».

        Император Павел послал в Италию не только сына Суворова Аркадия, но и своего сына Константина Павловича, чтобы тот тоже набирался опыта и учился одерживать победы.

        Победы Суворова буквально потрясали Европу. Император Павел писал ему:

       «Граф, Александр Васильевич. В первый раз уведомили вы нас об одной победе, в другой, о трёх, а теперь прислали реестр взятым городам и крепостям. Победа предшествует вам всеместно, и слава сооружает из самой Италии памятник вечный подвигам вашим. Освободите её от ига неистовых разорителей; а у меня за сие воздаяние для вас готово. Простите. Бог с вами. Прибываю к вам благосклонный».

       Суворов был все время на линии огня, не сходя со своей казачьей лошади. В результате блистательной победы французы только пленными потеряли 18 тысяч человек. Русские взяли 7 знамён и 6 пушек.

      Италия была освобождена... Сардинский король, восхищённый подвигами Суворова, прислал ему свои ордена и медали и объявил о производстве в чин генерал-фельдмаршала королевских войск и пожаловании княжеского достоинства с титулом своего родного брата, а также заявил о своем желании воевать под знаменем Суворова в армии Италийской.

       За «освобождение всей Италии в четыре месяца от безбожных завоевателей» Император Павел наградил Суворова своим портретом, осыпанным бриллиантами, и пожаловал титул Князя Российской Империи с титулом Италийского, распространенным на все потомство.

         В очередном рескрипте Павел Первый назвал Суворова первым полководцем Европы. Он писал, что не знает чем ещё можно вознаградить подвиги его, что Суворов поставил себя выше наград, что Он, Император, повелевает гвардии и всем войскам, даже в присутствии Своем, отдавать почести, подобные императорским.

        Во время Итальянского похода Суворов выиграл 10 сражений, захватил около 3 тысяч орудий, 200 тыс. ружей, взял 25 крепостей и пленил свыше 80 тысяч французов.

        А впереди ждала Швейцария, где Суворову предстояло принять под командование все российские войска и вооруженных Англией швейцарцев, чтобы совместно с действующими на флангах группировки войсками эрцгерцога Карла и генерала Меласа развернуть наступление на французский город Франш-Конте.

        Впереди были Альпы, впереди были грозные утёсы и скалы Сен-Готарда. Суворов писал в одном из донесений:

      «На каждом шагу в этом царстве ужаса зияющие пропасти представляли отверзтые, поглотить готовые гробы смерти. Дремучие мрачные ночи, непрерывно ударяющие громы, льющиеся дожди и густой туман облаков при шумных водопадах, с каменных вершин низвергавшихся, увеличивали трепет».

       Чтобы достичь Швейцарии, войскам Суворова предстояло преодолеть гору Сен-Готард и подобную ей гору Фогельберг, причём преодолеть с постоянными боями. Пройти через темную горную пещеру Унзерн-лох; перебраться через Чёртов мост, разрушенный неприятелем. Приходилось связывать доски офицерскими шарфами, перебрасывать их через пропасти, спускаться с вершин в бездонные ущелья. Суворов писал:

       «Наконец, надлежало восходить на снежную гору Биншнер-Берг, скалистою крутизною все прочие превышающую, утопая в скользкой грязи, должно было подыматься против и посреди водопада, низвергавшегося с ревом, и низрывавшего с яростью страшные камни, снежные и земляные глыбы, на которых много людей с лошадьми с величайшим стремлением летели в преисподние пучины, где многие убивались, а многие спасались...»

 Союзники изменили, бросили русских на произвол судьбы. Австрийские штабные офицеры подсунули карты, на которых не было указано нужных маршрутов.

       В самые трудные минуты перехода Суворов говорил: «Не дам костей своих неприятелям. Умру здесь и иссеките на камне: Суворов – жертва измены, но не трусости».

       За время тяжелейшего альпийского перехода русские пленили 3 тысячи французов, в числе которых был один генерал, взяли знамя. Сами же потеряли 700 человек убитыми и 1400 ранеными. Когда Императору Павлу доложили, что австрийцы предали Суворова, что русские войска остались без продовольствия, что боеприпасы у них на исходе, он мысленно простился и с полководцем, и с сыном Константином, и с армией… Но вдруг в день бракосочетания Великой Княжны Александры Павловны в Гатчину прискакал курьер с новыми реляциями...

         Радости Императора не было предела. И одна лишь мысль не давала ему покоя: чем наградить героя? И он написал Суворову:

        «Побеждая повсюду и во всю жизнь Вашу врагов Отечества, недоставало Вам ещё одного рода славы: преодолеть самую природу, но Вы и над ней одержали ныне верх. Поразив ещё раз злодеев веры, попрали вместе с ними козни сообщников их, злобою и завистью против нас вооруженных. Ныне, награждая Вас по мере признательности Моей, и ставя на высший степень, чести и геройству представленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшего полководца сего и других веков».

        Высокое и почетное достоинство Генералиссимуса Российского было наградой Суворову. Кроме того, по приказу Императора была вылита бронзовая статуя полководца «на память потомству». Император Франц прислал Суворову орден Марии Терезии первой степени Большого Креста и представил ему пожизненное звание своего фельдмаршала с соответствующим жалованием.

        Между тем, Император Павел окончательно убедился, что союзники России в этой войне думают только о своих интересах, они лживы и не надежны.

        О том прямо указывается на невозможность воевать в таком странном союзе:

       «Видя войска Мои, оставленные и таким образом переданные неприятелю, политику, противную Моим намерениям, и благосостояние Европы, принесённое в жертву, имея совершенный повод к негодованию на поведение Вашего министерства, коего побуждений не желаю знать, Я объявляю Вашему Величеству с тем же чистосердечием, которое заставило Меня лететь на помощь к Вам и способствовать успехам Вашего оружия, что отныне общее дело прекращено, дабы не утвердить торжества в деле вредном».

         Направил Император и письмо Суворову:

         «Обстоятельства требуют возвращения армии в свои границы, ибо все виды венские те же, а во Франции перемена, которой оборота терпеливо и, не изнуряя себя, Мне ожидать должно...»

      Получив приказ о возвращении в Россию, Суворов произнёс слова, ставшие пророческими: «Я бил французов, но не добил. Париж мой пункт – беда Европе!»

       Только Суворов в то время предвидел грядущие беды. Кто мог подумать, что несомненные успехи во внешней политики, сделанные Императором Павлом и графом Федором Васильевичем Ростопчиным, после гибели императора от рук злодеев, выполняющих заказ прежде всего английских политиков, будут сведены к нулю Александром, и Европу сотрясут новые войны, волна которых докатится до сердца России, до Москвы.

        В Праге Суворов получил письмо Императора с приглашением в столицу: «Князь! Поздравляю Вас с Новым годом и, желая его Вам благополучно, зовy Вас к себе. Не Мне, Тебя, Герой, награждать, Ты выше мер Моих, но Мне чувствовать сие и ценить в сердце, отдавая Тебе должное...»

       Перед отъездом Суворов зашёл поклониться праху австрийского полководца Лаудона. Прочитав пространную надпись на обелиске, в которой перечислялись успехи, награды, победы, сказал:

        «Нет! Когда я умру, не делайте на моём надгробии похвальной надписи, но скажите просто: «Здесь лежит Суворов».         

                

                     «Молю Бога, да возвратит мне героя Суворова!»

        Весь поход Суворов выдержал, ни разу не заболев, превосходно чувствовал он себя и в Праге. Но едва получил приглашение в Петербург, едва лишь двинулся в путь, как начались недомогания, усиливавшиеся с каждой верстой, приближавшей его к России, к Императору. Ни один из биографов, ни один из историков не дал аргументированного объяснения этому. Указывали на старые раны, на старые болячки и тому подобное. И никто не обратил внимание на то, что в приезде Суворова в Петербург никак не были заинтересованы его враги и те, кто готовил устранение Павла I, не оправдавшего надежд закулисы и проводившего русскую национальную политику, политику возвышения Державы Российской.

      Фон дер Пален был просто в ужасе. Он, сосредоточивший в своих руках власть, которая позволяла тихо и незаметно готовить злодейское убийство Императора, отлично понимал, что по прибытии Суворова в столицу, покушение на жизнь Царя может быть сорвано. Суворов был монархистом, он был за Православную Самодержавную власть, он был неподкупен и тверд. К тому же интриги минувших лет, острие которых было направлено против него, научили его многому, научили отличать друзей от врагов.

      К этому следует добавить, что соглядатаи Палена не давали покоя Суворову не только во время и первого, и второго пребывания в Кончанском, но и на протяжение всего похода. Активизировались они и теперь, когда Суворов спешил в Петербург.

       Авторитет Суворова в стране и в армии был настолько высок, что добрые отношения его с Императором становились лучшей защитой для самого Императора.

     Значит, нужно было не допустить приезда Суворова в Петербург... История не сохранила нам точных данных о том, что Суворов был отравлен Паленом, но таковые догадки появлялись у многих историков и биографов, есть и факты, касающиеся попыток отравить великого полководца еще во время похода. Но это все приписывалось обыкновенно неприятелю.

      Военный губернатор Петербурга и почт-директор фон дер Пален, явившийся в Россию "на поиск счастья и чинов", действовал, несомненно, не только клеветой, но и более сильным оружием. Человек, который не остановился перед тем, чтобы поднять руку на Императора, не остановился и перед символом Русской славы, перед Суворовым?

      Первая задержка Суворова в пути по причине ухудшения здоровья была сделана в Кобрине, неподалеку от Гродно. Узнав о болезни полководца, Павел немедленно послал лейб-медика Вейкарта, чтобы тот оказал помощь Суворову, и теплое письмо:

      «Молю Бога, да возвратит Мне героя Суворова. По приезде в столицу узнаете Вы признательность к Вам Государя, которая однако ж не сравняется с Вашими великими заслугами, оказанными Мне и государству».

       Итак, помогать Суворову выехал Вейкарт. В своё время Ивану Грозному тоже помогал чужестранец. Чужестранцы "лечили" Императрицу Екатерину, чужестранец Аренд, близкий к кругам, организовавшим убийство Пушкина на Чёрной речке, продолжил дело Дантеса уже другими, врачебными методами. Чужестранцы "работали" над здоровьем Императора Николая Первого. Один из них, правда, не медик, оставил для своих потомков даже сообщение о своей "работе" над здоровьем Императора.

        Недавно Г.С. Гриневич расшифровал таинственную надпись на чугунной ограде МВТУ, которую оставил там архитектор Доминико Жилярди:

       «Хасид Доминико Жилярди имеет в своей власти повара Николая I»

 Серьезная информация к размышлениям о болезни Суворова…

       После "помощи" лейб-медика путь Суворова в Петербург стал ещё более печален. Единственное утешение – это торжественные встречи в каждом городишке, в каждом населенном пункте. Приветствовать великого полководца выходили толпы народа. Но лишь однажды, остановившись в Риге на празднование Пасхи, Суворов смог надеть свой парадный мундир со всеми орденами. Вскоре он не мог уже встать на ноги.

       Пален же не останавливался и на этом, он открыл беспрецедентную, бессовестную кампанию клеветы на Суворова.

       Борис Башилов пишет по этому поводу:

       «Боясь, что возвращавшийся из Европы Суворов может помешать цареубийству, Пален постарался представить поведение Суворова так, как будто он все время систематически нарушает распоряжения Императора. Пален докладывал Павлу I, что во время походов в Европе, солдаты и офицеры неоднократно нарушали военные уставы: рубили на дрова алебарды, не носили ботинок и так далее.

         Пален клеветал, что, став кузеном Сицилийского короля, Суворов зазнался и ни во что не ставит награды, которыми отличил его Император, и что при этом он намеренно не торопится в Петербург, где Павел хотел оказать ему триумфальную встречу и отвести покои в Зимнем Дворце. При каждом

  удобном случае Пален продолжал наговаривать Павлу о "вызывающем поведении" Суворова. Так, 19 марта, сделав скорбную физиономию, он доложил, что Суворов будто бы просит разрешения носить в Петербурге австрийский мундир.

      Поведение австрийских генералов во время Итальянского похода Суворова глубоко возмутило Павла и он пошел на разрыв с Австрией. И вдруг Суворов, по донесениям которого Павел принял решительные меры, хочет ходить в Петербурге в австрийском мундире. Это мнимое желание Суворова вызвало вспышку гнева у Павла. Пален подогрел её, сообщив Павлу о других дерзких "нарушениях" Царской воли со стороны Суворова.

      Когда мы анализируем причины перемены отношения Павла I к высоко им самим вознесенному Суворову, то не следует забывать также, что дочь Суворова была замужем за Зубовым (Николай Зубов – брат последнего фаворита Екатерины), одним из участников заговора против Павла. Павел мог подозревать, что муж дочери Суворова участвует в заговоре против него...»

       Добавим к тому, что широко известно отношение Павла к окружению его матери Императрицы Екатерины II. Если Павел I с трудом мог принимать в свое время, будучи еще Великим Князем, Потёмкина, человека высочайших достоинств, то что можно сказать о проходимцах, типа Зубова! Он их терпеть не мог. Николай Зубов даже побывал в ссылке.

     «Павел, чувствовавший, что дни его близятся к концу, может быть подозревал, что и Суворов состоит в числе тех, кто желает его лишить престола», – писале Б. Башилов.

      К сожалению, не было никакой возможности объясниться между собой двум великим людям России – Суворову и Императору Павлу. Окружение Павла делало все, чтобы этого не произошло. Борис Башилов указывает, что и Зубовы не были в стороне, всячески подстрекая Суворова на нетактичные выпады против Павла, которых было более чем достаточно после возвращения Суворова из первой ссылки.

     А между тем, по замыслу Императора, в Нарву для встречи Суворова должны были быть высланы дворцовые экипажи. Суворов должен был въехать в Петербург под колокольный звон и пушечный салют, гвардия должна была встречать его в почетном карауле.

       Но клевета сделала своё дело, и Суворов въехал в Петербург незаметно, поздним вечером 20 апреля. И остановился он не в специально отведенных для него великолепных покоях Зимнего Дворца, а в квартире графа Хвостова, женатого на родной племяннице полководца княгине Горчаковой.

 

        21 апреля к нему прибыл канцлер Федор Васильевич Ростопчин, которому Император поручил справиться о здоровье полководца. Ростопчин был почитателем Суворова и верным сподвижником Императора. В скором времени и самого Ростопчина ждали наветы и опала, поскольку и он являлся помехой в осуществлении цели, поставленной заговорщиками. Ростопчин привёз Суворову орден Св. Лазаря, присланный Людовиком XVIII, и теплое письмо французского короля. Узнав, что письмо пришло из Митавы, Суворов с горечью сказал:

       – Так ли прочитали? Французский король должен быть в Париже, а не в Митаве...

       Направление к Суворову Ростопчина свидетельствовало о тех противоречивых чувствах, которые боролись в душе императора. То, что Суворов остановился не во дворце, а, по причине болезни, в доме Хвостова, было объяснено Паленым на свой лад. Пален заявил Императору, что полководец считает, будто победы вознесли его над Императором, который сам должен явиться к нему на поклон. И, когда Суворов, не имея сил ехать во дворец, передал свою просьбу Императору навестить его, Павел вполне мог подумать, что фон дер Пален прав.

        И всё же он послал к полководцу графа И.П. Кутайсова. Но Кутайсов не относился к числу сановников, достойных уважения. Н.И. Греч в «Записках о моей жизни» так описал свидание Кутайсова с Суворовым:

         «Кутайсов вошёл в красном мальтийском мундире с голубою лентою через плечо.

         – Кто вы, сударь? – спросил у него Суворов.

         – Граф Кутайсов.

       – Кутайсов? Кутайсов? Не слыхал. Есть граф Панин, граф Воронцов, граф Строганов, а о графе Кутайсове я не слыхал. Да что же вы такое по службе?

       – Обер-шталмейстер.

       – А прежде чем были?

       – Обер-егермейстером.

       – А прежде?

       Кутайсов запнулся.

       – Да говорите же?

       – Камердинером.

       – То есть вы чесали и брили своего господина.

       – То.. Точно так-с.

       – Прошка! – закричал Суворов знаменитому своему камердинеру Прокофию. – Ступай сюда... Вот посмотри на этого господина в красном кафтане с голубою лентою. Он был такой же холоп, фершел, как и ты, да он турка, так он не пьяница! Вот видишь, куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты вечно пьян и толку из тебя не будет. Возьми с него пример, и ты будешь большим барином.

        Кутайсов вышел от Суворова сам не свой и, воротясь, доложил Императору, что князь в беспамятстве и без умолку бредит».

        5 мая Суворов почувствовал себя совсем плохо и позвал священника... Ночью он метался в бреду, отдавая какие-то приказания слабеющим голосом – последние мысли в угасающем его сознании были на полях сражений, где провел он свои лучшие годы.

       «Горжусь, что я русский», – любил повторять он и никогда не ронял чести и достоинства Великоросса.

       Скончался он 6 мая 1800 года во втором часу пополудни.

        Н. Греч писал: «Не помню с кем, помнится с батюшкою, поехал я в карете, чтоб проститься с покойником, но мы не могли добраться до его дома. Все улицы были загромождены экипажами... Россия оплакивала Суворова...»

         Граф фон дер Пален неистовствовал и в те дни. Его агенты доносили ему о тех, кто осмеливался прощаться с Суворовым. По его приказу выделили для траурной церемонии лишь гарнизонные батальоны.

        Гвардию он использовать для этого запретил. Но продажный и лживый ловец счастья и чинов был не в силах остановить огромные массы народа, выражавшие свою боль и горечь по поводу кончины Суворова.

        Далее Николай Греч писал: «Я видел похороны Суворова из дома на Невском проспекте... Перед ним несли двадцать орденов... За гробом шли три жалкие гарнизонные баталиона. Гвардию не нарядили под предлогом усталости солдат после парада. Зато народ всех сословий наполнял все улицы, по которым несли его тело, и воздавал честь великому гению России. И в Павле доброе начало, наконец, взяло верх. Он выехал верхом на Невский проспект и остановился на углу императорской библиотеки. Картеж шел по Большой Садовой. По приближении гроба Император снял шляпу, перекрестился и заплакал...»

        Адъютант Императора впоследствии вспоминал, что всю ночь Павел Петрович ворочался, долго не мог заснуть и все время повторял:

       «Как жаль, как жаль...»

       Это относилось к Суворову...

 

      Много лет знавший Суворова, восхищавшийся им, переписывавшийся с ним Гавриил Романович Державин 7 мая написал своему другу Н. Львову:

     «Герой нынешнего, а может быть и многих веков, князь Италийский с такою же твердостью духа, как во многих сражениях, встречал смерть, вчерась в 3 часа пополудни скончался...»

      И закончил стихотворением:

 

 О вечность! прекрати твоих шум вечных споров,

 Кто превосходней всех героев в свете был.

 В святилище твоё от нас в сей день вступил

  Суворов.

 

 Вернувшись с похорон Суворова, Державин услышал как снегирь высвистывает аккорды военного марша. И тут же родились печально-торжественные, прекрасные и трогательные строки:

 

 Что ты заводишь песню военну

  Флейте подобно, милый Снегирь?

 С кем мы пойдем войной на Гиену?

 Кто теперь вождь наш? Кто богатырь?

 Сильный где, храбрый, быстрый Суворов?

 Северны громы в гробе лежат.

 

 Кто перед ратью будет, пылая,

 Ездить на кляче, есть сухари;

 В стуже и зное меч закаляя,

 Спать на соломе, бдеть до зари;

 Тысячи воинств, стен и затворов,

 С горстью россиян все побеждать?

 

 Быть везде первым в мужестве строгом.

 Шутками зависть, злобу штыком,

 Рок низлагать молитвой и Богом,

 Скиптры давая, зваться рабом.

 Доблестей быв страдалец единых,

 Жить для царей, себя изнурять?

 

 Нет теперь мужа в свете столь славна:

 Полно петь песню военну, снегирь!

 Бранна музыка днесь не забавна,

 Слышен от всюду томный вой лир;

 Львиного сердца, крыльев орлиных

  Нет уже с нами! – что воевать!

 

От админа:

В Интернете отмечено:

«День воинской славы России — День народного единства отмечается в нашей стране ежегодно 4 ноября, начиная с 2005 года. Этот праздник установлен в честь важного события в истории России — освобождения Москвы от польских интервентов в 1612 году, и приурочен к Дню Казанской иконы Божией Матери.

16 декабря 2004 года Госдума РФ приняла одновременно в трех чтениях поправки в Федеральный закон «О днях воинской славы (Победных днях России)». Одной из правок было введение нового праздника — Дня народного единства — и фактическое перенесение государственного выходного дня с 7 ноября (День согласия и примирения) на 4 ноября. Основной причиной переноса, по мнению многих аналитиков, стало желание полностью снять ассоциации с годовщиной Октябрьской социалистической революции (7 ноября 1917 года).

В настоящее время 7 ноября отмечается День воинской славы России — День проведения военного парада на Красной площади в городе Москве в ознаменование двадцать четвертой годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции (1941).

В пояснительной записке к проекту закона отмечалось: «4 ноября 1612 года воины народного ополчения под предводительством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского штурмом взяли Китай-город, освободив Москву от польских интервентов и продемонстрировав образец героизма и сплоченности всего народа вне зависимости от происхождения, вероисповедания и положения в обществе».

Мало кто знает, что еще в 1649 году указом царя Алексея Михайловича день Казанской иконы Божией Матери (22 октября по старому стилю) был объявлен государственным праздником. Кроме того, в начале 20 века 8 мая по старому стилю вспоминали Кузьму Минина»

Позже, из-за революции 1917 года и последующих за ней событий, традиция отмечать освобождение Москвы от польско-литовских интервентов и день кончины Кузьмы Минина прервалась».

 

                                                              

Николай Константинов

                                                  «СТОЯТИ ЗАОДНО»

                           (Русская Соборность и подвиг Князя Дмитрия Пожарского)

                                                       День 4 ноября

      В 2005 году Государственной Думой Российской Федерации установлен новый всенародный праздник – День 4 ноября, посвящённый освобождению Москвы народным ополчением Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского от изуверской оккупации поляков. Новое, как известно, зачастую бывает хорошо забытым старым. Это замечание справедливо и в данном случае. В честь освобождения Москвы было установлено празднование Иконы Божией Матери, именуемой «Казанская», которое поначалу совершалось только в Москве, а с 1649 года стало всенародным. Праздник отменили после революции. И вот он снова вернулся в Россию, причём вернулся как праздник единения и согласия, ведь девизом Народного Ополчения Минина и Пожарского было:  «Стояти  заодно», – то есть стоять вместе,  всеми соединёнными силами за Отечество. Такое монолитное единство и прежде не раз проявлялось на Русской Земле в годины тяжёлых испытаний.

 Так было во времена, когда Великий Московский Князь Дмирий Иоаннович собирал ополчения всей Земли Русской на битву с мамаевой ордой, так было, когда в 1395 году шёл Тамерлан на Русскую Землю, когда в 1480 году пытался полонить её хан Ахмат. Но особое, конституционное воплощение и закрепление постарался придать этому всенародному единству и согласию первый Русский Царь Иоанн Васильевич Грозный.

       Два величайших и важнейших события – учреждение Земских Поместных Соборов и возрождение России после изуверской польской оккупации – связаны между собою теснейшим образом, ибо без первого вряд ли могло успешно осуществиться второе. Не могло потому, что Русская Земля ни к эпохе Иоанна Грозного, ни к периоду смутного времени не сумела ещё полностью избавиться от боярских и княжеских усобиц, от раздоров и попыток удельных князей и бояр оторвать себе от центра кусок  по жирнее.

 

                                              Соборы  Иоанна Грозного

      Впервые сплотить все сословия на основе государственного законодательства, принятого всенародно, сделал попытку именно Царь Иоанн Васильевич. Созыв первого Земского Собора был осуществлен им в период, когда  Московское княжество было объявлено Царством Московским. Случилось это в феврале 1547 года. Иоанн Ладожский в книге «Русь Соборная» писал: «В исторической литературе этот Собор называют иногда Примирительным. Молодой Царь Иоанн Васильевич, созывая его, имел горячее желание прекратить сословные распри, терзавшие Русь, дабы положить в основание Державного строительства межсословный договор о сотрудничестве, скреплённый взаимным покаянием и примирением. Специально для Собора на Красной площади было возведено каменное Лобное место, которое и поныне свидетельствует об этом великом деянии. Именно отсюда Царь Иоанн Васильевич зачитал своё покаянное послание «К

Народу Земли Русской», содержащее призыв к духовному и сословному миру».

     Необходимость такого единства была очевидна, ибо боярская олигархия, эксплуататорский класс в погоне за наживой забывали об интересах Русской Земли  и Русского Народа, стремясь к удовлетворению лишь своих алчных и низменных «многомятежных человеческих хотений».

Согласие и единение были необходимы для укрепления Русского Государства, для совершенствования Державного строительства. К сожалению, призыв молодого Царя не был услышан. Эксплуататорскому классу по-прежнему свой карман оставался дороже благополучия Державы. Множились крамолы и измены,  появились и зачатки сепаратизма, то есть попытки оторвать от Москвы Новгород,  Псков, чтобы пограбить безнаказанно, да продать в рабство германцам, полякам , литовцам  или другим звероподобным соседям. Деяния вождей-пигмеев мы наблюдали при развале СССР,  который допустили враги Русского и других народов Советского Союза. Иоанн Грозный развала Державы не допустил. Собор всей Русской Земли дал ему право на очищение от скверны, на Опричнину, о чём достаточно ясно и точно писал Иоанн Ладожский в указанной  выше книге: «Соборные корни имеет даже Опричнина. Дело в том, что часть российской аристократии лишь лицемерно согласилась с призывом к примирению и сотрудничеству, надеясь на деле по-прежнему отстаивать в первую очередь свои узкокорыстные интересы. Такая позиция боярства грозила Руси гибелью в новых водоворотах вельможных и олигархических усобиц. Однако, заручившись на Соборе всенародной поддержкой, Иоанн Грозный совершенно законно считал себя вправе проводить собственную государственную политику – неуклонно, жёстко и даже жестоко подавлять ненасытную боярскую оппозицию». Запомним эту немаловажную мысль – Государю необходимо иметь всенародную поддержку, ибо иначе ему алчную боярскую олигархию не сломить. Это очень хорошо осознавал князь Дмитрий Михайлович Пожарский.

 

 

                       Почему не сложилось согласие?

     Опричнина спасла от гибели Русскую Землю, но эксплуататорский класс не внял разумным призывам, затаился и продолжил борьбу против политики централизации и укрепления Русской Земли, проводимой Иоанном Грозным.  Именно враги Русской Державы из клана боярской олигархии отравили сулемой и мать Иоанна Грозного,  и самого Иоанна Васильевича, и его любимую супругу Анастасию, и его сына царевича Иоанна Иоанновича, распространив при этом миф о сыноубийстве, сочинённый неким Антонио Поссевино – монахом иезуитом и  папским легатом, прибывшим в Россию с враждебными целями католизации. В 1885 году в  Санкт-Петербурге  была впервые выставлена картина Ильи Репина  «Иван Грозный и его сын Иван 16 ноября 1581 года». Теперь её принято называть «Иван Грозный убивает своего сына».

     Побывав на выставке, обер-прокурор Святейшего Синода Константин Петрович Победоносцев, выдающийся мыслитель того времени, написал Государю Императору Александру Третьему: «Нельзя назвать картину исторической, так как этот момент чисто фантастический», то есть  плод фантазии художника, основанной на лжи и клевете.              

        Доказал, что царевич Иоанн умер своей смертью, Иоанн Ладожский в книге «Самодержавие Духа». Мифом он назвал и утверждение о жестокости Иоанна Грозного. Напротив, документы эпохи свидетельствуют, что Царь скорее был чрезмерно милосерден с теми, с кем милосердным быть нельзя. Недаром И.В.Сталин обратил на это внимание и в разговоре с создателями фильма «Иван Грозный» режиссёром С.Эйзенштейном и исполнителем  роли Царя А.Черкасовым сказал: «Иоанн Грозный был очень жёстким. Показывать, что он был жёстким можно. Но нужно показать,  почему нужно быть жёстким. Одна из ошибок Иоанна Грозного состояла в том, что он не уничтожил пять крупных феодальных семейств. Если он эти  пять крупных семейств уничтожил бы, то вообще бы не было смутного времени».

     Вячеслав Манягин в недавно выпущенной им книге «Вождь Воинствующей Церкви» убедительно доказал, что количество так называемых кровавых казней, мягко говоря, преувеличено в тысячи раз. (См. Манягин В., Москва, Издательство «Библиотека Сербского Креста», 2003 г.). Приведены свидетельства о том,  что за все 50 лет правления Царя было казнено около четырех тысяч человек,  причём казнено по суду, за преступления, вполне конкретные – убийство,  изнасилование, содомию, сожжение жилого дома с людьми, ограбление храма, государственную измену. И это за пятьдесят лет, из которых около двадцати Царь не имел всей полноты  власти, ввиду  малолетства и юного возраста. Казнили друг друга в ту пору сами бояре от имени Царя. В те же примерно годы за одну Варфоломеевскую ночь во Франции (1572) было казнено тридцать тысяч человек. В Англии в ту пору было повешено за бродяжничество семьдесят тысяч человек,  в Германии, в 1525 году казнено сто тысяч человек – участников крестьянского восстания. В Антверпене герцог Альба казнил за один день восемь тысяч человек, а в Гарлеме – двадцать тысяч человек. Испанцы в Нидерландах за короткий срок казнили сто тысяч человек.

      В России в период смутного времени поляки истребили половину населения страны: из пятнадцати миллионов человек – восемь. Но историки именуют Иоанна Грозного тираном, а поляков просто оккупантами. Нет не жестокостью, а именно чрезмерным милосердием Царя воспользовались враги Державы Российской, давая крестное целование, чтобы получить помилование,  а затем легко нарушая его и участвуя в заговорах и отравлениях самого Царя и членов правящей династии. Им удалось пресечь династию, отравив Феодора Иоанновича, а затем устроив знаменитое угличское дело, устранившее от престола младшего сына Иоанна Васильевича Дмитрия.

 Вот и опустилась  Россия в  кровавый омут смутного времени.

 

                                     Изуверства поляков в России

        Главными задачами польской католической интервенции были: уничтожение Православной Русской Державы, разграбление её богатств, насаждение католической веры, превращение Русских людей в своих рабов.  Польское воинство вообще во все время было более чем звероподобным,  польские оккупанты в Москве и в других городах России вели себя хуже, нежели стадо гиен. Но звероподобие поляков скорее правило, нежели исключение из правил. К примеру, в 20-е годы ХХ века  в результате бездарного броска войск Тухачевского на Варшаву сотни тысяч красноармейцев оказались в польском плену. В Россию не вернулся никто.

Поляки использовали пленных красноармейцев с польским рационализмом – часть  просто напросто изрубили саперными лопатками, дабы не тратить патронов. Другую часть использовали в качестве живых мишеней для отработки методики штыкового боя. Обычно для подобных тренировок ставятся чучела. Поляки  же вместо чучел ставили связанных русских парней и с садистской жестокостью под руководством инструкторов вонзали штыки в живые тела. Но зато позже с помощью доморощенных предателей и ублюдков придумали миф о расстреле в СССР польских офицеров – так называемое  Катынское дело. Ор и визг дегенеративных  лжеисториков заглушил слова правды о том, что польские офицеры были расстреляны гитлеровскими оккупантами. Казалось бы, факты  я привёл не относящиеся к теме,  ведь мы говорим о смутном времени и его преодолении. Но они ещё более оттеняют весь ужас, в котором оказалась Россия, народ которой на какое- то время забыл о необходимости всегда против любого врага «стояти за одно». Польские интервенты начала семнадцатого века мало отличались от польского воинства ХХ века. В Москве и других городах в период смутного времени устраивались кровавые ночи, пострашнее Варфоломеевской.  Людей в буквальном смысле слова резали на улицах, заживо сжигали в домах и храмах, в монастырях, которым не удавалось выдержать осады, так называемые европейцы, претендующие на роль представителей просвещённой нации, гадили в алтарях, срывали оклады с икон, переплавляли  церковные драгоценности – серебро, золото – в слитки и отправляли домой. Фактов и документов опубликовано на эту тему вполне достаточно. А имя Ивана Сусанина, растерзанного поляками на куски, всемирно известно.  Подобные действа «просвещенных» европейцев Русским людям довелось пережить затем ещё и в 1812 году.

       Вопрос в другом. Как вообще все эти чудовища могли оказаться в Москве? Ответ прост, ибо известна истина: когда неприятель берёт крепость, то виноват не неприятель, взявший её, а защитники крепости, плохо защищавшие крепость и сдавшие её врагу. Успех польской интервенции и оккупация России  стали возможны лишь потому, что было утрачено единство Русского общества,  они стали возможны из за постоянных боярских измен,  из за того, что Русским людям не удалось сберечь свою правящую династию Помазанников Божиих,  из- за того, что после пресечения династии русское общество забыло заветы Иоанна Грозного,  забыло о  введенной им на Русской Земле Соборности.

       Василий Шуйский захватил Русский престол с помощью боярского заговора и по существу стал первым самозванцем, ибо по установленным Иоанном Грозным законам вопрос о избрании царя в случае пресечения династии должен был решаться только Всероссийским Земско-Поместным Собором.

 

 

          В фундаментальном труде «История России», вышедшем в конце ХХ века под редакцией академика Б.А.Рыбакова, говорится: «Сторонники Шуйского окружили плотным кольцом Лобное место и ближние к нему подступы. Когда выкрикнули в цари Шуйского, заговорщики заглушили все иные голоса. Они отвергли предложение обратиться к Собору всей Русской Земли и криком объявили избранным на царство Шуйского. Тут же повели его в Успенский собор венчать на царство. Именно в Успенском соборе  раскрылось, что произошёл государственный переворот.  Со времени Иоанна Третьего было установлено,  что  клятву даёт народ  Государю, а не Государь народу. Венчаясь на царство. Шуйский дал боярам подкрестную клятв. Произошла резкая смена содержания Государственной власти. Фигурой Шуйского прикрывалась власть боярской олигархии».

      Подкрестная клятва Шуйского устраивала лишь боярскую олигархию, то есть алчный эксплуататорский класс, стремящийся к утолению, по словам Иоанна Грозного, лишь своих «многомятежных человеческих хотений». Шуйский дал боярской олигархии неограниченные права, положив начало раскола в обществе. Он поставил себя во враждебное отношение ко всем сословиям, надеясь на поддержку одной лишь  всесильной, как ему казалось, боярской олигархии. Он и его пособники посеяли ветер и вскоре пожали бурю. А все по причине того, что царь не был избран всенародно, а потому и не был признан народом. Царь же, не признанный народом,  вовсе не царь, а жалкий самозванец, обреченный рано или поздно на гибель. Именно предательство народных интересов Шуйским и его сатрапами открыло путь самозванщине, надломило сословное единение и согласие, за которые в своё время боролся Иоанн Грозный. Только суровые испытания могли теперь заставить одуматься и прозреть, вспомнить о своём долге и православной совести, о национальных интересах Русской Державы..

        «События предшествующих лет всколыхнули народные массы, охватив волнением все сословия тогдашнего общества, – читаем мы в упомянутом выше издании «История России», – Употребляя сегодняшнюю терминологию, мы должны признать, что народные массы, обычно далёкие от участия в политической жизни верхов, были изрядно «политизированы», несмотря на огромные и труднопреодолимые расстояния между окраинами государства. Всё, что свершалось в Москве, достаточно быстро находило отзвук в городах дальнего Замосковья, на южных и юго-западных окраинах…».

          И какие бы силы не привлекали польские оккупанты, чтобы удержаться в России, какие бы кровавые оргии они не устраивали, сдержать народные выступления, умерить пыл народного гнева им было уже не под силу. Самозванцы слетали с престола, а дубина народной войны поднималась все выше и выше над головами иноземного отребья.

         Поистине прав наш великий поэт и пророк Александр Сергеевич Пушкин, сказавший о временах минувших и временах грядущих: «Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас всевозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка–полушка, да и своя шейка–копейка».

 

                                                   Преодоление смуты

        В «Книге о Пресвятой Богородице», в главе, посвящённой Иконе Божией Матери, именуемой  «Казанская», говорится: «В трудные дни, когда Москва была занята поляками, а по стране ширились усобицы и нестроения, непреклонный страдалец за Святую веру и Отечество патриарх и священномученик Ермоген, находясь под стражей, сумел тайно отправить в Нижний Новгород воззвание: «Пишите в Казань к митрополиту Ефрему, пусть пошлёт в полки к  боярам и к казацкому  войску учительную грамоту, чтобы они крепко стояли за веру, унимали грабеж, сохраняли братство, и, как обещались положить души свои за Дом Пречистой и за чудотворцев, и за веру,  так бы и совершили. Да и во все города пишите, везде говорите моим именем».

       Нижегородцы откликнулись на призыв Первосвятителя. Собранное ополчение возглавил князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Присоединившиеся к ополчению казанские дружины, принесли с собой список с Казанской чудотворной  иконы, который в Ярославле передали князю Дмитрию Михайловичу. Пресвятая Владычица взяла Ополчение под Своё покровительство, и её заступлением была спасена Россия. Огромные трудности испытывали Русские войска: внутреннюю вражду, недостаток оружия и продовольствия. В осеннюю непогоду двинулось Русское воинство на штурм Москвы, бывшей в руках поляков…».

       Ещё 22 – 24 августа Дмитрий Михайлович Пожарский разгромил польскую армию Ходкевича  на подступах к Москве и в результате дальнейшего решительного наступления подошёл к стенам столицы. 22 октября он занял Китай-город, 26 октября остатки польских ублюдков, засевшие в Кремле,  капитулировали.

 

                                       СОБОРНОСТЬ СПАСЛА РУСЬ

     Итак, князь Дмитрий Михайлович Пожарский стал главным героем освобождения Москвы, а, стало быть, имел все возможности воспользоваться своим непререкаемым в тот момент авторитетом, и силой своих войск, чтобы  занять Царский трон. Правящая династия пресеклась, самозванцы потерпели крах, иноземцев, пытавшихся занять Престол Русских Царей, выгнали вон. Кто мог оспорить право Пожарского занять трон? Кто мог оспорить право победителя, воспользоваться плодами своих побед, причем побед заслуженных, побед  блистательных? К тому же князь был из Рюриковичей, и позднее его кандидатура была вынесена на Собор  на вполне законных основаниях. Наверняка,  ни Шуйский, ни ему подобные,  в создавшейся обстановке такой возможности не упустили бы.   Но князь Дмитрий Михайлович Пожарский первым возвысил слово о необходимости созыва Собора всей Земли Русской для выбора Царя. Управление же страной он вместе с князем Трубецким взял на себя лишь временно.

       Иоанн Ладожский указывал: «На Московских собраниях в ноябре-декабре 1612 года было решено не предпринимать никаких действий по формированию нового правительства, признать установленную в Москве власть Совета всея земли, как временную  центральную и разослать грамоты во все города России, чтобы оттуда были присланы в Москву по 10 человек выборных для полноценного Всероссийского Земского Собора. Если бы не мудрое решение о созыве Всероссийского Собора,  на котором особенно настаивал Дмитрий Пожарский, - смута могла бы выйти на новый виток. Слава победителей и освободителей Москвы от иноземцев  предоставляла  вождям ополчения «право» решить вопрос о Государе тут же, ни с кем не советуясь. Однако, на этот раз наши предки проявили завидную осмотрительность и не позволили себе обратить блистательную военную победу в сокрушительное моральное поражение».

      Легко представить себе, что было бы, если бы князь Пожарский объявил себя Царём. Рано или поздно всё равно появились бы те, кто стал оспаривать его право. Лишь всеобщее, всенародное избрание Царя Собором  всей  Русской Земли могло избавить от новых крамол и смут. Князь Пожарский хорошо понимал это,  и потому действовал не в угоду своим «многомятежным человеческим хотениям»,  а во благо всей Земли Русской, во благо своего народа.

      И вот к концу 1612 года в Москву стали съезжаться соборяне –  представители Всея Руси.. Это были депутаты, посланцы всех уголков земли от Казани и Вятки, до Рыльска и Оскола. Московский Земско-Поместный Собор стал, по словам Иоанна Ладожского, поиском Русскими людьми общего чаяния: достижения мира,  согласия и единения Русской Земли. Он начал работу в феврале 1613 года,  и одним из главных его достижений было то, что  «все соборяне, .-  как отметил Иоанн Ладожский, – согласились с тем условием, что Государь обязательно должен быть Русским, точнее – из Православных Россиян, поскольку после этого решения среди кандидатур рассматривались кавказские родственники Иоанна Грозного Темрюковичи и обращённые в Православие татарские царевичи из Касимова. Наиболее реальными кандидатами в этой ситуации были князья Голицыны, Трубецкие, Шуйские и Дмитрий Пожарский, но у каждого из них были сильные противники. Показательно, что предложенная в самом начале Собора казаками кандидатура юного боярина Михаила Фёдоровича Романова осталась почти без внимания. И только 7 февраля соборяне стали понимать, что царём должен быть такой человек, который устроит не простое большинство, а всех.

      21 февраля 1613 года Московский Земско–Поместный Собор провозгласил: «…бытии на всех  преславных  Российских Государствах Государём и всея Руси Самодержцем Михаилу Фёдоровичу Романову-Юрьеву, служить и прями ему во всём, против его всяких недругов и изменников стояти крепко и неподвижно. И биться до смерти».

      1 июля 1613 года в Москве состоялось венчание на царство Михаила Фёдоровича Романова, и Россия вновь обрела законного Государя, избранного всенародно.

      Иоанн Ладожский указал: «Особенно ярко понимание религиозного смысла происшедшего проявляется в заключительных словах Соборной Клятвы,  данной народом на Совете Всея Земли. Преступление против Государства и Государя признаётся в ней равно преступлением церковным, религиозным,  направленным против промыслительного устроения Земли Русской и достойным самых тяжких духовных кар: «Если же кто не похощет послушати сего Соборного Уложения, которое Бог благоволил, – говорит клятва, – и станет иное говорить, таковой, будь он священного чину, бояр ли, воинов или простых людей, – по священным правилам святых апостолов и седьми Вселенских Соборов.., да будет  из чину своего и от Церкви Божией отлучён, и лишён приобщения Святых Христовых Таин, как раскольник церкви Божией и всего Православного христианства мятежник… и да не будет на нём благословения отныне и до века, ибо, нарушив Соборное Уложение, сам попал под проклятие».

        Русь была спасена от гибели, потому что в годину суровых испытаний Русские люди, оставив распри, пришли к согласию и примирению, пришли к нерушимому  единству во имя спасения Отечества.

      В честь замечательного события – освобождения Москвы от звероподобной польской нечисти, изуверствовавшей на Русской Земле, и было установлено совершать празднование в честь Казанской иконы Божией Матери – покровительницы всенародного ополчения Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского.

Князья и изгои. (окончание)

Две главные заботы сразу же, с первого дня Великого княжения встали перед Мономахом: крепить власть и крепить Русь.

Как никто другой Мономах понимал, что в тот момент Русь обладала только мнимым внутренним единством. Снаружи если взглянуть, то вроде Русь крепка, усобицы, полвека её терзавшие, прекратились и страна осильнела как никогда прежде. Тому доказательство тотальный разгром половецких орд.

Но изнутри, да ещё и с княжеского престола было видно, что никакого внутреннего единства и согласия на Руси нет ещё и в помине.

Да, князья нынче между собой не которят. Но само то общество расколото. Простой люд с головы до ног опутан кабалами и дикими процентами.

Никто не спокоен за свою собственность – её могут  отобрать сильные мира сего в любой момент. И отбирали. За долги или по неправому суду.

Никто не спокоен за свою личную свободу – сильные мира сего могут поработить тебя в любой момент. И порабощали. Загоняли долгами свободных людей в закупы да холопы.

Русь внутри разделена, озлоблена и способна в любой момент взорваться с такой силой, что и княжьи усобицы ни во, что покажутся.

Дымящиеся развалины нескольких киевских районов тому яркое доказательство.

И Мономах, не теряя времени, приступает к глубоким экономическим реформам. Проведены они были так быстро, что становится ясно – Мономах их продумал уже давно.

Но, вот характерная деталь тогдашней Руси, Мономах не вводит новшества своей властью. Он собирает в Киеве князей, боярство и высший церковный клир. Чтобы посоветоваться и решить всё единой душой.

Именно таким способом, не диктатом, не тиранией, а переговорами, советами и компромиссом, мы это видели, установил Мономах мир между князьями.

Теперь таким же образом Мономах устанавливает классовый мир на Руси. Тут конечно надо помнить – Мономах и не мог вершить такие крупные дела единовластно, без совета с другими власть предержащими. Слава Богу, не наступили тогда ещё на Руси времена абсолютной монархии, когда цари начали жить по принципу: что хочу то и ворочу.

 

Но Мономах и сам стремился не к тирании, а к тому, чтобы всё решать сообща. Коллективным разумом и коллективной волей. Можно сказать, что он был природный демократ, если под «демосом» в данном случае подразумевать высшую элиту Руси.

 

Первым делом были приведены в порядок ростовщические проценты и урегулирован вопрос с долгами.

Был принят «Устав о резах» ( резы по древнерусски – проценты за кредит)

Согласно этого Устава размер процента был ограничении 20 % годовых

«Аже кто емлет по 10 кун от лета на гривну, то того не отметати»

 

А ведь до этого проценты на Руси достигали и 700 ( на всякий случай прописью: семьсот)  годовых!

Собственно уже за одно это население готово было на Мономаха молится. Но это было ещё не всё.

Было приняты меры по действующим кредитам.

А именно: кто уплатил процентами свой долг два раза, должен был уплатить сам долг и считался свободным от него

А кто уплатил процентами долг три и более раза вообще освобождался от дальнейших платежей.

Помимо «Устава о резах» были утверждены ещё «Устав о закупах» и «Устав о холопах»

Они жёстко ограничивали возможность порабощения свободных людей и освободили многих из долгового рабства

И последним был принят «Банкрутский устав». Название звучит по европейски, но в те времена Русь от западных идей не шарахалась как дурная, а, как видим, охотно их перенимала. Вместе с названиями.

«Банкрутский устав» защищал имущество мелких землевладельцев и ремесленников.

Все вместе эти четыре закона: «Устав о резах»  «Устав о закупах» «Устав о холопах» и «Банкрутский устав» составили «Кодекс Мономаха».

 

А был тогда на Руси хороший обычай: указы княжеские не только издавались, но и , в отличии от современного нам времени, немедленно выполнялись.

 

Ну вот и эти четыре устава Мономах немедленно и с присущей ему энергией начал воплощать в жизнь.

Ростовщики и элита  взвыли благим матом. Их же «Кодекс Мономаха» по живому резал.

А Мономах, слава Богу, не мог взять да и срубить две- три элитные головы, чтоб остальные заткнулись. Не дожила в то время ещё Русь до такого позора.

Поэтому он решил ростовщикам пилюлю сильно подсластить. Не всем конечно, а только братьям по вере, сиречь, православным. А как подсластить? Да убрать конкурентов!

Пусть свои хоть и с меньшим процентом остаются, зато монопольно.

И Мономах принимает решение: выслать всех иудеев из Киева и никогда больше не пускать!

 

Звучит это, конечно, очень по гитлеровски, да и выглядело, наверно, тоже. Но конечно Мономаха на одну доску с Гитлером ставить нельзя.

Ибо то, что было абсолютным варварством в 20 веке, в веке 11 было явлением обыденным, часто применяемым и никем (кроме высылаемых) не осуждаемым.

 

Само собой, лишь меньшая часть иудейского населения Киева занималась ростовщичеством. А подавляющее большинство – ремёслами, торговлей, медициной.

Но ни тогда, ни в более поздние времена, в эти различия, разумеется, никто вникать и не подумал.

А вообще то сказать, тут Мономах ещё гуманно поступил. Мы его с вами в Диком поле видели и понимаем: у него бы не заржавело не выселить, а вырезать.

Но, в отличии от позднейших правителей России, Мономах понимал разницу между Диким полем и Русью. И осознавал, что  методы там и тут должны быть не одинаковые, а разные.

 

Ну и, само собой, никто не тронул крещёных евреев. Так, что, например, уже известный нам, герой-дружинник по имени Жидяра, если ещё был жив к тому времени, мог нисколько за свою судьбу не опасаться. Уж национальность СВОИХ, Мономаха ни грамма, ни волновала.

А СВОИ для любого князя  это прежде всего, да и пожалуй, только – его дружинники.

Все остальные – чужие разной степени чуждости.

 

Вообщем иудеи были все выселены за пределы киевского княжества на Запад. И осели частично в Червонной Руси, а частично в Польше.

 

Одновременно с экономическим укреплением Руси Мономах крепил и власть над ней.

Он рассаживает по русским столам своих сыновей

В Переяславль-Русский Святослава, в Смоленск Ярополка, в Суздаль Юрия, в Новгороде у него старший сын – Мстислав. Мы с вами с ним уже имели возможность поближе познакомиться и увидеть в деле.

И вот так помаленьку, полегоньку, а три четверти Руси оказалось под властью Мономаха и Мономашичей.

Разумеется, это тоже пошло Руси во благо.

 

Решив внутренние проблемы, Мономах обратился к проблемам внешним. Задумал укрепить позиции Руси в Европе.

Вот скажем заранее, тут у него не особенно гладко вышло. Верней, почти ничего не вышло.

Для начала он занялся Византией. Не зная ещё о том, что именно Крым сакральное место Руси, Мономах не обратил на него ни малейшего внимания, а решил охапить придунайские провинции Византии, тоже очень сакральные

Именно те самые, что почти век назад хотел отобрать у византийцев его пращур Святослав Игоревич.

 

На эту мысль навёл Мономаха такой случай. В 1114 году появился на Руси некий грек и стал выдавать себя за сына Императора Византии – Романа Диогена. Называл он себя Лев Диоген

 

А, надо сказать, Лев Диоген действительно когда то в Византии жил и был действительно сыном Императора.

Но в одной из битв с печенегами Лев Диоген, увлёкшись боём, попал в стандартную ловушку степняков – притворное отступление. В этой ловушке Лев Диоген и пропал без вести. Скорее всего был убит, конечно. В Византии, по крайней мере, именно официально считалось

Однако, через некоторое время после его пропажи стали появляться в Византии Лже-Диогены.

Их было, как и Лжедмитриев на Руси, два. Сначала один, потом второй.

Вот тот который появился у Мономаха – он второй.

 

А первый Лже-Диоген появился лет на десять раньше – в 1090 году.

Вот как об этом пишет византийская хроника

 

«Он явился с Востока в овчине, нищий, подлый и изворотливый; обходил город дом за домом, улицу за улицей, рассказывая о себе небылицы: он де сын прежнего императора Диогена, тот самый Лев, который, как уже было сказано, был убит стрелой под Антиохией. И вот, «воскресив мертвого», этот наглец присвоил себе его имя и стал открыто домогаться императорской власти, вовлекая в обман легковерных.»

 

Легковерных нашлось многовато, ибо жилось тогда в Византии простому люду, да и не очень простому, тяжко. И они все верили в доброго царя. Дескать, он скоро придёт и всё наладит.

Ну вот «добрый царь» и появился.

Его арестовали, конечно. И дальше в этой истории происходит странное событие. Арестованного самозванца почему то не казнят и не ослепляют и не кастрируют, а просто ссылают.

С чего такая вдруг милость к тому, кто на трон базилевса покушался? Не ясно.

Так вот, его ссылают в будущее сакральное место России – город Херсонес. Лже – Диоген и там не успокоился. Он бежит в Дикое поле к половцам и уговаривает их идти в поход на Византию – сажать его на престол.

Уговорил. Половецкие орды наших знакомцев Тугоркана и Боняка, тогда ещё молодых, проходят тайными перевалами Валахию и вторгаются в Македонию и Фракию. А это уже как раз Византия.

Половцам воевать много не пришлось. Города и гарнизоны крепостей, одни за другими, сдавались и признавали самозванца законным базилевсом.

Так продолжалось пока войска самозванца не подошли к крупному городу Андрианополю.

Правивший там наместник, родной брат Романа Диогена и, следовательно, дядя Льва Диогена признать в самозванце племянника категорически отказался.

Началась осада Андрианополя, которая длилась 48 дней. И чем дальше, тем больше всё это не нравилось половцам.

Дошло до того, что однажды, хлебнув изрядно спиртного Боняк и Тугоркан ворвались к самозванцу в шатёр, обозвали обманщиком и хорошенько набили ему морду.

 

Кончилось всё тем, что правившему тогда базилевсу Алексею всё это надоело и он проворачивает спецоперацию. Заманивает самозванца с небольшим отрядом в крепость Пуц, под тем предлогом, что эта крепость желает сдаться.

Там отряд Лже-Диогена перебили, а самого схватили и отвезли в Константинополь.

Боняк же с Тугорканом, матеря на чём свет стоит всех Диогенов и Лже-Диогенов, вернулись обратно в степь.

Самозванца привезли в Константинополь, но, странное дело, опять не казнили, а только ослепили. На этом он и исчезает из истории.

 

 

Он исчезает, а Лже – Диоген второй, появляется. В Киеве. И просит Мономаха о помощи.

Очевидно он был убедителен, так как Мономах ему поверил. Это можно заключить из того, что Великий князь выдал за него свою дочь Марию.

Ведь если бы не поверил, а просто сделал вид, то дочку  замуж за не пойми кого уж точно бы ни стал выдавать.

 

Правда идти в поход аж на Константинополь и делать зятя базилевсом Мономах не собирался. Его планы были скромнее – отбить у Византии дунайские города и организовать там подчинённое Руси княжество со своим зятем во главе.

 

В 1116 году Мономах ведёт русские войска на Византию. Он захватывает несколько дунайских городов, в том числе и Доростол.

Тот самый, у которого когда то отчаянно бились русы с византийцами и стены которого слышали в тот раз знаменитые слова Святослава «Мёртвые сраму не имут»

 

Поначалу всё у Мономаха получилось.  Земли и города он захватил, княжество русское, со столицей в Доростоле, там образовал, зятя князем сделал.

 

Но всё это длилось очень недолго. В том же году подосланные Константинополем убийцы убивают Лже-Диогена в Доростоле.

 

Возможно, кончина зятя и огорчила Мономаха, но уж точно не смутила и не заставила отказаться от своих планов.

У Лже-Диогена к тому времени уже родился сын Василий. Вот Мономах и действует теперь в интересах внука.

 

Кончилось всё тем, что в том же 1116 году на Дунае появляется сильная византийская армия. Это уже не провинциальные гарнизоны, а отборные легионы, закалённые в битвах на Востоке с сельджуками.

Они наносят русским войскам поражение, и Мономах вынужден отказаться от идеи распространить Русь на Дунай.

 

Что ж поделать, это 11 век. Византия ещё могуча. Очень могуча. И пока ещё никому не по зубам.

 

По легенде, выдуманной на Руси во времена Ивана Грозного, для заключения мира базилевс византийский даровал Мономаху титул царя, прислал из Византии царские регалии, в том числе ту знаменитую Шапку Мономаха. Говорится даже, что на царство русское Мономаха венчал митрополит Никифор.

 

Это, конечно, не правда. Потому, что и русские летописи и византийские хроники и западные источники молчат о таком событии.

А написано о нём только в «Сказании о великих князьях Владимирских» именно при Иване Грозном и составленном.

 Выдумал эту легенду Иван Грозный, чтобы обосновать перед Европой свои притязания на царский титул.

 

Теперь давайте посмотрим на отношения Мономаха с Венгрией. Там есть на, что посмотреть.

 

Правил Венгрией король Коломан. Мы его видели на реке Вагре, где он был бит половцами хана Боняка.

 

С тех пор Коломану захотелось жить с Русью в согласии и любви. А, чтобы любовь была полной, Коломан высватал у Мономаха за себя его младшую дочку Ефимию.

Мономах согласился. Но, как показали дальнейшие события, что - то он в воспитании Ефимии упустил.

Эта тринадцатилетняя девочка, став Венгерской королевой, начала изменять мужу направо и налево чуть ли не со свадебного ложа и  с такой скоростью, что и года не прошло, а Коломан уже не мог надеть корону из-за ветвистых рогов и при дворе не осталось придворных, которые бы в разговорах между собой не называли королеву игриво «нашей крошкой»

Мало того, что Ефимия изменяла, она умудрилась ещё и забеременеть неизвестно от кого.

 

В 1113  году, через год после свадьбы, Коломан отсылает супругу назад отцу, обвинив Ефимию в многочисленных изменах с мужчинами и плюс к тому в «сафических наклонностях».

Так в те времена называлась лесбийская любовь. По имени знаменитой античной лесбиянки – поэтессы Сафо, жившей в 5 веке до нашей эры как раз на Лесбосе и своими сексуальными наклонностями прославившей имя этого острова. Именно благодаря Сафо слово «лесбиянка» с античных времён и до наших дней означает совсем не «жительница острова Лесбос»

 

Вот и Ефимия на Лесбосе сроду не была, а поди ж ты.

Вообщем год у молодой женщины получился бурным. По возвращении домой она родила сына и назвала Борис. В историю он вошёл как Борис Конрад. В венгерскую историю, не в русскую.

На Руси им никто никогда не интересовался. Очевидно, слухи о любовных похождениях Ефимии при венгерском дворе достигли Руси и были достаточно достоверными.

Потому, что ни Мономах, ни, после его смерти, Мономашичи знать этого Бориса не желали и ни в чём не помогали.

А помощи он хотел в восхождении на Венгерский престол. Борис, почему то, полагал себя законным наследником.

 

 

Его жизни хватило бы на несколько романов. Давайте посмотрим на её вкратце.

Повзрослев, Борис едет в Константинополь, просить помощи у базилевса. Базилевс Иоанн принял его ласково. Выдал за Бориса свою дочь, но помочь войсками не смог. Шла тяжёлая война в Малой Азии.

Вместо этого Иоанн договорился о с Польшей о помощи Борису.

В 1132 году польское войско вторгается в Венгрию. Венгры бьют и прогоняют поляков.

Борис бежит в Германию и просит о помощи Императора.

Германские войска вторгаются в Венгрию. Венгры бьют и прогоняют немцев.

Борис бежит в Австрию и просит о помощи там. Дальше вы уже, наверно, догадались. Ну конечно, австрийцы вторгаются в Венгрию. Венгры бьют и прогоняют австрийцев.

Борис бежит во Францию. И вот тут у него произошла осечка.

Помощи от французов он не получил. Во первых во Франции практически никто не знал где находится Венгрия и, что это вообще такое.

Во вторых французский король Людовик Седьмой был такой король, какому самому бы впору по Европе бегать и помощи искать.

Соседние бароны грабили его беззастенчиво. Только-только перед приездом Бориса Людовик сумел заключить со своими баронами и графами договор, по которому они согласились не грабить королевские стада в период с марта по октябрь включительно.

И не больше.

Конечно, от властелина, который одерживает столь блестящие дипломатические победы, помощи не дождёшься.

Борис, сберегая остаток своего добра, бежит из Франции пока октябрь не кончился.

 

Направляется он снова в Византию. Там ему дают высокую должность и отправляют служить в его любимое место – на венгерскую границу.

Где он и погиб в 1154 году сорока лет отроду.

 

Так, что, мы можем видеть, что успехи Мономаха в Европе оказались гораздно слабее чем на Востоке и внутри Руси.

 

Но это и неважно.

 

Зато для Руси двенадцатилетнее правление Мономаха можно назвать Золотым веком. Внутренних войн и смут практически нет. Про степные набеги и слыхом не слышно. Польша тоже не пытается ничего оторвать от Руси.

 

Русь расцветала на глазах. По инициативе Мономаха во многих городах началось строительство каменных церквей.

Появляются новые города. В числе их и Владимир, который позднее станет Стольным градом Руси.

Строится каменный мост у Киева через Днепр.

Особенное внимание уделял Мономах образованию. Он продолжил дело известного нам Луки Жидяты, причём проделал это радикально. Взял и повелел отныне все богослужебные книги перевести на русский и службы чинить так же на русском.

«Греческая» партия, таким образом, потерпела полный крах.

При Мономахе начинают составлять первые Жития русских святых.

Училища, заведённые при Святополке, Мономах не только сохранил, но и пополнил.

Причём при киевском женском Андреевском монастыре, где игуменьей была сестра Мономаха Янка, была отрыта женская (!!!) гимназия. Первая в Европе!

Нигде больше не существовало тогда женских учебных заведений. А на Руси пожалуйста, любуйтесь: «собравше девиц, обучала их писанию, також ремеслам, пению и швению»

 

Мономах и сам был талантливым писателем. До нас дошли несколько его произведений и писем.

Самое известное и крупное из них: «Поучения Владимира Мономаха»

 

До нас дошло и описание внешности Мономаха. Князь был красив. Среднего роста, коренастый. Имел светлые, чуть рыжеватые волосы и короткую бороду. Нос горбатый, как и у всех Рюриковичей.

 

Всё своё правление Мономах поддерживал мир внутри Руси крепкой, но милосердной рукой.

Первую попытку устроить какую нибудь смуту Мономах всегда виновному прощал. А вот за вторую уже карал.

Но смертью не казнил.

Именно благодаря его твёрдости и милосердию серьёзных попыток нарушить внутренний мир не было.

 

Мономах был очень деловитый и хозяйственный князь. Вот, что он пишет в своих «Поучениях…»

 

«То, что мог бы сделать мой дружинник, я делал всегда сам и на войне и на охоте. Не давал себе отдыха ни ночью ни днём, невзирая на зной и стужу. Я не полагался на посадников и бирючей, но сам следил за всем порядком в своём хозяйстве. Худого смерда и убогую вдовицу не давал я в обиду сильным, и за церковным порядком и за службой сам наблюдал»

 

Мономах был не только великий полководец, но и лично очень смелый воин. А смелость он советовал своим сыновьям тренировать на охоте. Как, когда то, тренировался сам. Вот как он пишет:

 

«Закалишь себя охотой, не страшна и брань будет. Не испугаешься вепря – и половец окажется не страшен. Я своими руками стреножил в лесных гущах три десятка диких коней, да ешё когда приходилось ездить по степи, то тоже сам ловил их»

 

Охота в те времена действительно позволяла готовить отважных воинов.

Но только не надо ту охоту путать с современной мерзостью: безнаказанным расстрелом беззащитных зверей с безопасного расстояния. Современная «охота» может воспитать не воинов, а только палачей.

А тогда человек и зверь были на равных. Вот, что Мономах пишет:

 

«Два раза туры поднимали меня с конём на рога. Олень бодал меня рогами. Лось ногами топтал, а другой бодал. Дикий вепрь сорвал у меня с бедра меч, медведь прокусил мне колено, а рысь однажды, прыгнув мне на бёдра, повалила вместе с конём»

 

 

Таким был этот князь. Великий не только по титулу своему, но и по деяниям своим.

И самое в нём главное, что не был он для русских не помазанником божьим, ни вождём, ни национальным лидером, ни прочей мерзостью. А был просто умным руководителем выдвинутым поистине всенародно. Наверно поэтому он сейчас и не пользуется большой известностью и популярностью среди русских.

Ибо у нас не тот великим правителем считается, кто о народе думает да о процветании страны заботиться, а тот кто больше своего народу перебьёт тот для нас русских и более велик и любим.

А Мономах был совсем другой.

Не террором и безоглядным насилием, но умом, твёрдостью и милосердием сумел он создать великую державу, которая росла, усиливалась и хорошела ещё долго после смерти Мономаха.

 

В мае 1125 года на тринадцатом году великого княжения и на семьдесят втором году жизни Мономах сильно разболелся. Почувствовав, что час его пришёл, князь поехал на реку Альта. Там, на месте убийства князя Бориса, по воле Мономаха, была когда то возведена часовня. А рядом с ней небольшой дом.

В том доме 19 мая 1125 года Великий князь Киевский и всея Руси Владимир Всеволодович Мономах скончался.

Он был, под безутешный плач, народа и боярства и дружины и священников, погребён в Киеве в Софийском соборе.

А держава им построенная осталась. Будут ещё и войны и княжеские усобицы на Мономаховой Руси, но не подойдёт она уже к тому смертному пределу, от которого отвёл её когда то заботливой и твёрдой сыновней рукой Мономах.

И станет та Русь называться Златая Русь.

Пусть нам про неё расскажет очевидец, который жил тогда:

 

«О, светло светлая и прекрасно украшенная, земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами Божьими и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская!

 

Отселе до угров, и до ляхов, и до чехов, а от чехов до ятвяги, от ятвяги до литвы, до немец, от немец до корелы, от корелы до Устюга, туда, где тоймичи дикие, и за Дышущим морем, а от моря до болгар, от болгар до буртас, до черемис, от черемис до мордвы – то всё покорено было Богом христианскому языку, все поганские страны: великому князю Всеволоду, отцу его, Юрью, князю киевскому, деду его, Володимеру Мономаху, которым половцы страшили детей в колыбелях, а литва тогда из болота на свет не выныкивала, а угры твердили каменные города железными воротами, абы на них великий Володимер тамо не въехал, а немцы радовалися, далече будучи за синим морем! Буртасы же, черемисы, вяда и мордва бортничали на князя великого Володимера. И сам кюр Мануил цареградский, опас имея, бесценные дары посылал к нему, дабы и под ним великий князь Володимер Цесарягорода не взял!»

 

Такой стала построенная Мономахом Русь. И всем казалось – нет конца её славе и могуществу.

 

 

ЭПИЛОГ

 

Через пятьдесят лет после смерти Владимира Мономаха за  тысячи километров от Руси, в небольшом племени урянхаев, что кочевало на территории современных Южного Кузбасса и Южного Алтая, случилось небольшое событие.

Жалкая харачу (простолюдинка) жена кузнеца пополнила богатство своего нойона, родив ему ещё одного слугу. Мальчика.

И хоть не ждало этого малыша в жизни ничего хорошего, а только полуголодная кочевая жизнь, драная юрта и тяжёлая работа на кузнице, всё-таки рождение мальчика – радость.

Наверняка нищая семья устроила небольшой праздник. Может и нойон расщедрился – прислал барана. Хорошо посидели, славно отпраздновали.

А мальчику дали имя Субудай………………..

 

 

КОНЕЦ

 

 

 

 

 

 

Библиография:

 

 

 

Соловьёв «История России с древнейших времён»

 

Ключевский «Курс русской истории»

 

Костомарев «Русская история в жизнеописании её главнейших деятелей»

 

Покровский «Русская история»

 

Татищев «История российская»

 

Сахаров «Дипломатия Древней Руси»  , «Дипломатия Святослава»,

 

Давыдов  «Российские государи»

 

Плетнёва «Половцы»  ,  «Хазары»

 

Артамонов  «Хазарский каганат»

 

«История Средних веков»

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Князья и изгои. Часть 3

Весть о великой победе Руси молнией разлетелась по европейским дворам.

 

В Чехии и Венгрии, в Польше и Германии, в Риме и Константинополе активно обсуждали новую реальность сложившуюся в Европе, после того как могучая рука Мономаха смахнула с доски столь сильную фигуру, как половецкие орды.

Как поведёт себя теперь Русь? Усилившаяся внутренним миром и единением, имеющая закалённую в масштабных степных войнах армию и свободная от своей вечной угрозы с Востока, не решит ли Русь теперь активно влиять на европейские дела? И в чём это выразится? И как в этой ситуации действовать Византийскому Базилевсу и Германскому Императору, Римскому Папе и Польскому Великому князю?

Всё это требовало размышлений, обсуждений и решений. И Европа размышляла, обсуждала и решала.

А Русь начала действовать в новой благоприятной для неё реальности. Первым к делу приступил Великий князь Святополк.

Летом того же 1111 года он окончательно решил, что Херсонес – сакральное место Руси. Святополк конечно и раньше это подозревал. Но смущало князя то, что дорогу к сакральности наглухо перекрывал хан Боняк с Лукоморской Ордой. Это сбивало Святополка с толку и мешало в полной мере услышать сакральный зов Крыма

Ну, а как степь опустела, так Святополк окончательно осознал всю святость Херсонеса. Он поделился своим открытием с Давидом Игоревичем, старым своим другом-врагом, с которым когда то вместе ослепляли Василька, потом какое то время пытались убить друг друга. Ну, а сейчас опять помирились.

Давид Игоревич сразу же согласился с Великим князем всея Руси насчёт непреходящего значения Крымского полуострова вообще и Херсонеса в частности для русской духовности.

Он, Давид, ещё когда при Великом князе Всеволоде, разбойничал в устье Днепра, убедился, что сакральности и духовности в Крыму хоть отбавляй. Только успевай сакралить и душить.

Итак, эти две родственные души достигли полного согласия по всем вопросам и немедленно выступили в поход на Крым. Целью они имели хлебнуть полным ртом духовности из сакральной чаши Руси – Херсонеса.

Никаких препятствий они не встретили и довольно скоро вошли в Крым. А в Херсонесе, надо сказать, в то время ещё не подозревали, что они, оказывается, сакральное место Руси.

И, пребывая во тьме, решили сопротивляться и вывели рать в поле.

Ну это они зря, конечно. Русским дружинникам , особенно киевским прошедшим весь ад степных походов, плохо обученные провинциальные византийские полки были на один зуб.

Вообщем киевляне и волыняне разбили византийцев и даже не успели вспотеть в процессе.

После чего архонт Херсонеса решает перестать корчить из себя Александра Македонского и дать русским чего они просят.

Так как русские просили исключительно сакральности и духовности, то херсонесцы отвалили им несколько мешков приятно позвякивающей сакральности и большой караван разнообразной, очень красивой и дорогой духовности с византийских и арабских рынков.

Туго набив мошну благодатью, полученной от паломничества к сакральному месту Руси,   русские убыли обратно.

Это было последнее предприятие Давида Игоревича и Святополка Изяславича.

В следующем 1112 году, в мае месяце, Давид скончался. Святополк пережил его меньше чем на год.

 

Великого князя давно мучила болезнь.

 

Он мало и неохотно ел. Практически не употреблял спиртного. Похоже, у него была язва желудка или вообще рак.

В апреле 1113 года болезнь обострилась. Боли в животе князя усилились. Несмотря на это в пасхальную ночь Святополк идёт на праздничную службу в Киево-Печерский монастырь. Он мужественно отстоит там всю ночную службу. Щедро одарит монастырь и уедет к себе во дворец на праздничный пир.

На пиру князь побудет немного. Съесть без всякого аппетита несколько кусочков, глотнёт вина и уйдёт к себе в покои.

Потом внезапно прикажет вести себя в Вышгород, в загородный дворец киевских князей. Там 16 апреля 1113 года Великий князь всея Руси Святополк Изяславич умирает в тяжёлых муках.

Летописец говорит, что плакали по князю бояре и дружина его вся. А о плаче народном летописец не упоминает. И, не прибавляет, как тогда было положено, никаких добрых слов о почившем Великом князе.

Неудивительно. Летописец то был из Печерских монахов, а в том монастыре князь Святополк, по понятным причинам, особой популярностью не пользовался.

И отсутствие сообщений о народном плаче тоже не должно удивлять. Алчный как губка Святополк разорил и закабалил множество своих подданных.

В Печерском Патерике так описывается княжение Святополка в Киеве.

« Много было насилия от князя людям, домы вельмож без вины искоренил, имения у многих отнял, великое при нём было нестроение и грабёж беззаконный»

 

Ну, а так как нас с вами Святополк не искоренял, не грабил и не закабалял, то помянем его на прощание хоть чем то добрым.

 

Печать Святополка Изяславича

Святополк был одним из самых образованных русских князей. Много читал и имел богатую библиотеку. На фоне некоторых современных ему монархов, например славного французского короля ставившего крест вместо подписи, выглядит солидно, не правда ли?

Святополк завёл традицию русского летописания, открыв перед пригодными к этому делу монахами великокняжеские архивы.

Святополк открыл несколько училищ, куда принимали всех, невзирая на сословия.

Князь этот был смел в бою. Не уклонялся от самых тяжёлых войн. У него хватило ума смирить гордыню и в военных вопросах во всём уступать Мономаху.

Святополк поддержал авторитетом великокняжеской власти идею Мономаха о походах вглубь Дикого поля, чем обеспечил поддержку и со стороны других князей.

Несмотря на уже мучившую его болезнь Святополк лично участвует во всех степных походах и за спинами дружинников, в страшных сечах с половцами, не отсиживается.

 

Ну вот как то такой свод хорошего о Святополке у меня получился.

Однако при всём при этом Киевское княжение он оставил разоренным и закабалённым в долгах. Ослабленным и экономически и морально.

Поэтому, как только князя похоронили, в Киеве вспыхнуло народное восстание.

Пока киевская элита, запершись в Софийском соборе, решала, как им быть дальше, киевский люд приступил к погромам ненавистных им бояр и ростовщиков.

В Софийском соборе весть о вспыхнувшем мятеже вызвало тревогу. Срочно нужен был князь! Но кто теперь сядет на Золотой Киевский трон?

По лествичному праву пришла пора Олега Святославича. Однако он популярен только на левобережье. А здесь в Киеве народ упорно величает его Олегом Гориславичем и не желает видеть даже близко от великокняжеского престола.

Под стенами Софии бушует вече и требует сотнями глоток Мономаха на престол.

В других районах Киева бушуют не вече, а погромы. Можно предположить, что вечники и погромщики время от времени заменяли друг друга, чтоб никому обидно не было.

В Софии внезапно берёт слово Путята тысяцкий Киева (мэр города, если по современному) и неожиданно начинает агитацию за князя Олега.

Об этом тут же узнаёт вече и приходит в неистовство. Вечники врываются в Софию, выволакивают Путяту на улицу и разрывают на куски.

А потом идут грабить богатый терем Путяты. Заодно, решив провести полную люстрацию муниципальной власти, грабят и убивают сотских (нечто типа глав районов).

Вообщем воля народа, выраженная кровавыми клочками , что были совсем недавно  Путятой, столь очевидна, что от «вятшей господы» засевшей в Софийском Соборе летит гонец к Мономаху.

«Ступай князь на престол дедовский и отцовский» падают послы в ноги Мономаху.

А тот молча поворачивается. Идёт в храм и там долго молится со слезами на глазах.

Что ему делать? Какое принять решение?

Идти в Киев? Но сейчас по древнему праву пришла очередь становится Великим князем всея Руси Олегу.

И Любечский съезд, им же, Мономахом созванный, утвердил именно такой порядок смены Великих князей.

Так пристало ли ему ломать единодушное решение братьев-князей? Как Мономаху, жизнь положившему на то, что навести порядок в княжеских владельческих правах самому же этот порядок и истоптать?

И, что там думает Олег? Конечно, он сильно сдал в последние годы. Ищет не борьбы, а покоя. Но кто же знает, как поведёт себя Олег при виде такого соблазна как Великокняжеский престол.

Что будет, если Мономах не в очередь, заступив путь Олегу, взойдёт на Золотой трон?

Ведь всем известно, что Олег умеет, ох как умеет бороться за свои попранные права.

Опять начнётся кровавая смута на Руси. И из-за кого? Из-за него же, из-за Мономаха?

Нет. Этому не бывать. Он не бросит нож между братьями стойно Давиду со Святополком. Выйдя из храма, Мономах твёрдо отказывает киевским послам и советует им ехать к Олегу.

Киевляне вспомнили кусочки от Путяты, взвыли, снова рухнули на колени, но Мономах уже окончил разговор.

Так, уже второй раз Мономах отказывается занять настойчиво предлагаемый ему киевлянами великокняжеский престол. Второй раз он побеждает самый сильный искус – искус высшей власти.

Гонцы, уныло возвращаются в Киев.

А, что же там? А там уже вовсю идёт еврейский погром. Киевляне, разгромив всё иудейское, что подвернулось под руку, штурмует еврейский квартал. Евреи отбиваются. В Киеве, как и в других европейских городах, иудейские кварталы были построены как небольшие крепости. Плотно прижавшись боками друг к другу еврейские дома смотрели наружу  только сплошными стенами, все окна и двери выводя внутрь дворов.

Жизнь в условиях тотального антисемитизма, царившего тогда в Европе, приучила евреев именно к такой градостроительной практике.

Бой в еврейском квартале Киева идёт яростный, но с переменным успехом. Евреям, конечно, сильно повезло, что киевские дружинники, эти отборные, опытные и отлично вооружённые головорезы, никакого участия в погромах не принимают. Иначе, конечно, не продержаться еврейскому кварталу и часа.

Но дружинникам сейчас не до евреев. У них, как и прочей киевской элиты, совсем другая головная боль: как с князем то быть?! Откуда его взять то?

Мономах отказывается, а Олег и разговаривать с послами не стал. Махнул устало рукой: дескать, да отвалите вы. И ушёл.

А Киев то полыхает. А Киев то воет и кричит тысячами голосов. А Киев то звенит оружием и оглушительно трещит прогорающими и обрушающимися строениями.

 

А киевляне то, что удумали. Знают, окаянные, что не только иудейские ростовщики их в долги вгоняли, но и православные не отставали.

И  уже толпы разъярённых людей собираются у крупнейшего православного ростовщика , у Киево-Печерской лавры.

Вот-вот к еврейскому погрому добавится монашеский

 

Снова несутся гонцы к Мономаху. И грамота ими привезённая уже не просит, а вопиёт истошным, преисполненным страхом смерти, криком киевской элиты, забившейся как в нору в Софийский Собор.

 

« Приходи князь в Киев. Если не придёшь, то много зла сделается. Ограбят уже не один Путятин двор или сотских или жидов. Но уже идут грабить княгиню Святополкову, на бояр, на монастыри. И тогда ты, князь, дашь Богу ответ, если монастыри разграбят»

 

И Мономах решается! Он идёт на Великое княжение.

Уже двадцать первого апреля передовые отряды его дружины входят в бушующий Киев. У них приказ от Мономаха: навести порядок, а в первую голову защитить церкви и монастыри.

Истово верующий Мономах совсем не намерен нести перед Богом ответ за погромы святых обителей.

Но силу дружинникам применять не пришлось. При первом же известии, что всеми любимый Мономах идёт на княжение, погромы прекратились и переросли, как это часто у нас на Руси бывает, в разгульное веселье.

А на следующий день к Кивеу приехал и сам Мономах. Его торжественно встречали митрополит с епископами, бояре и ликующее простонародье.

Так, весной 1113 года  шестидесятилетний Мономах, встал на давно заслуженное им место – во главе всей Русской земли.

( Продолжение следует)

О великой но забытой победе русского оружия

Князья и изгои. Часть 3 

Долго Боняк ждать себя не заставил. Уже в следующем 1104 году его отряды по правому берегу Днепра вторглись в земли Мономаха, разграбили город Заруб и окрестные волости. Посланные Мономахом дружины никого не застали.

В следующем году половцы опять вторгаются на Русь с юга и грабят окрестности города Зареченска. На этот раз воеводы Мономаха, посланные князем на половцев, применили военную хитрость. Они не бросились прямо к разграбляемому Зареченску, а сделав крюк, обошли его и переняли половцам дороги в родные кочевья.

Чтобы спастись, половцы сами были вынуждены бросить награбленное и полон, и налегке улизнуть домой.

Так, умелым маневром, непрямыми действиями русские воеводы добились успеха, не обнажая мечей.

Вот только, должно быть, не очень порадовала эта победа Мономаха.

Во первых он понимал, что победы над половцами на русской земле, означает опять переход Руси к обороне. А это значит – снова двигаться к общему поражению. Обороной ни войны ни битвы не выигрываются. Они ей проигрываются.

Мономах был убеждён – надо снова идти вглубь степи. Снова давить врагов в их логове.

А во вторых и Мономах и другие русские князья прекрасно понимали, что вот эти набеги – они мелочь. Силы Боняка неизмеримо крупнее задействованных им в этих походах. Значит надо ждать крупного нашествия.

И русские ждали. А из степи разведка доносила очень тревожные вести. К Лукоморским половцам Боняка пришла Черноморская орда хана Шарукана. Кстати этот Шарукан дед знаменитого по «Слову о полку Игореве» хана Кончака

Опустевшие половецкие степи взывали к мести и мстить за уничтоженных сородичей половцы готовились основательно.

В начале лета 1107 года крупный отряд половцев хана Боняка вновь вторгается в Переяславское княжество. Доходит почти да самого стольного Мономахова города. Захватывает княжеские табуны и угоняет их в степь.

Удар был силён, ущерб был велик. Мномахова дружина осталась почти без коней.

 

 

Боняк, конечно, волчара был матёрый, опытный. И этот ход  с княжескими табунами делает честь его полководческому мастерству. Но, заодно, этим самым он позволил русским понять: крупного вторжения надо ждать вот-вот. Уже этим летом, не позже.

И русские князья, все те, кто ходил в 1103 году в степной поход, да ещё и выздоровевший Олег Святославич, спешно стягивают свои дружины в Переславское княжество.

Они угадали. На этот раз очень точно угадали и время и место где надо ждать нашествия. Именно летом того же года и именно по правому берегу Днепра орды Боняка и Шарукана лавиной вкатываются на Русь.

Они берут в кольцор город Лубен на реке Сула. (этот город сейчас тоже существует. Он находится в Полтавской области Украины).

С налёта город взять не удалось, отбились горожане. Ханы обкладывают Лубен плотным кольцом и распускают часть отрядов грабить окрестности.

Шарукан и Боняк полагают, что времени у них в достатке. Пока ещё русские договорятся и соберут силы.

Им неведомо, что эти силы уже давно собраны у Переславля и уже на полном ходу движутся к Лубену.

Всё произошло 12 августа. Русские ударили внезапно и, по словам летописца «с криком великим».

Половцы не успели не только построится, но даже, часть из них не смогла сесть на коней. Очевидно, не предполагая скорого подхода русских, половцы расседлали коней и позволили им пастись свободно, набираясь сил для дальнейшего похода.

Вообщем, началась не битва, а резня.

В самом начале боя Мономах направил отряд отборных дружинников на шатры ханов Боняка и Шарукана. Очень хотелось прихлопнуть тут их обоих.

Но не получилось. Очевидно, ханские нукеры сумели сдержать удар русского отряда на какое то время, дав ханам возможность оторваться от погони.

А русское войско гонит и рубит половцев без остановки от реки Сулы до реки Хорол. Это почти тридцать вёрст.

У самого Хорола удалось настигнуть и ханов, которые замешкались на бродах.

Зарубили хана Таза, брата Бонякова, захватили живьём хана Сугру и его брата. Почти схватили Шарукана, но тот опять ушёл.

За Хорол русские уже не пошли. Устали и люди и кони. Да и догонять было уже особо некого. Большая часть вторгнувшихся орд осталась на русском берегу Хорола. В порубленном и потоптанном виде. Пленных в тот раз, по уже укоренившейся привычке, Мономах тоже приказал не брать.

Опять победа.

Но всем понятно: победа над половцами на Русской земле – это полпобеды. Сейчас они залижут раны в глубинах Дикого поля и выйдут к границам Руси опять. Сильнее и злее прежнего.

А вскоре, предположение, что Боняк с Шаруканом ни разу не успокоились, подтвердилось.

К русским границам подошли две небольшие половецкие орды. Возглавляли их два хана. Летопись их величает всё время : «хан Аепа и другой Аепа». Ну, а как их ещё назовёшь, коли они тёзки и всё время вместе кочуют?

Так и мы будем их называть.

Так вот хан Аепа и другой Аепа, насмотревшись на погромы, что год за годом учиняют русские половцам, сообразили, что времена изменились. Русь теперь не как раньше, привлекательная и, как правило, слабо защищённая добыча. Нет, теперь, когда русские князья помирились между собой – на Руси поселилась половецкая смерть.

Поэтому хан Аепа и другой Аепа решили больше не воевать с русскими, не ходить в самоубийственные походы со старым Шаруканом и спятившим от ненависти к русским Боняком, а примириться с Русью по настоящему. Поселиться на её границах. Ну и быть ей союзниками.

С этой целью они, прикочевав поближе к Черниговскому княжеству, обратились к старому другу половцев князю Олегу Святославичу, с просьбой свести их в мир с остальными русскими князьями.

Олег охотно согласился. Он связывается с Мономахом. Излагает ему предложения половцев и находит полное понимание. Мономах счёл такой союз крайне разумным и полезным для Руси.

И вот в степь направляется делегация русских князей. Мономах, Олег и его брат Давид Святославич с сыновьями.

Было решено, скрепит союз брачными узами. Поэтому там в степи  и сыграли две свадебки. Юрий Владимирович, известный нам по прозвищу Долгорукий, женился на дочери хана Аепы, а Святослав Олегович на дочери другого Аепы.

После чего был заключен договор о вечном мире и союзе. Орда Аепы откочевала на границы Переславского княжества, а орда другого Аепы на границы Черниговского княжества.

Так вот, именно от Аепы и другого Аепы русские князья узнали последние степные новости. А они таковы: Шарукан и Боняк с остатками своих орд засели на Дону в Приазовье. Оба кипят лютой злобой и собирают со всей степи воинов, чтобы снова идти на Русь.

«Да кто бы сомневался?» наверно с досадой подумал Мономах.

 

Однако надо было вновь готовиться к походу в Степь. Самим пойти на Дон и там додавить Боняка с Шаруканом. Не дать им собраться с силами.

Это для всех было очевидно. Оставался тот же вопрос: когда именно выступать?

Слов нет, прошлый раз выступили весной и правильно сделали. На исхудалых за зиму конях половец, не половец, а пол-половца. Хорошо бы опять весной.

Но, ведь и Святополк в тот раз был прав – идти весной, это рисковать посевной компанией. Не велика будет радость – если половцев побьём, а сами потом с голоду опухнем.

На этот раз предстоит гораздно дальше углубиться в степь. Так, что риск не вернуться до посева увеличивается.

Так как же быть? Летом идти?

Так это прямое самоубийство. Летом, у себя в степи да на сытых конях половцы легко уничтожат русские войска.

Ну, а как же тогда?

А, что если зимой ? – решает вдруг Мономах.

На первый взгляд идея кажется ещё более самоубийственной, чем летний поход. Сунуться среди зимы в заваленную снегом, морозную, непрерывно продуваемую ледяным ветром степь это для русичей смерть верная. Тут и половцев не понадобится.

Как кони пройдут по сугробам? А пехота. По грудь в снегу. Там ведь зимой никаких дорог и вовсе нету.

«Кони не пройдут» думает Мономах « А вот лыжи пройдут»

 

В зиму 1109 года Мономах решает провести стратегическую разведку. Отряд, под командованием воеводы Дмитра Иворовича на лыжах и санях уходит в степь.

На санях, которые тянут на себе лыжники, свалены тёплые шатры, тяжёлое вооружение: копья, щиты и запасы еды.

 Степь была пуста. Даже половецких разъездов русичам не встречалось. Поэтому шли резво Тронулись в путь они в середине декабря, а уже в начале января подошли к Северному Донцу.

Здесь, сторожа, идущие впереди основных русских сил, сообщили, что впереди половецкое стойбище.

Это раскинул свои вежи сын Шаруана – молодой Сырчан. Русские остановились. Сняли с саней оружие и доспехи. Оборужились и в одно прекрасное метельное утро, под прикрытием пурги обрушились на половцев.

Внезапность принесла полный успех. Половцы были разбиты. Кто из них не успел бежать – зарезаны.

А добычей русских стали более тысячи половецких кибиток со всем содержимым.

Но главную ценность этого похода составляла не победа и не добыча, а доказательство возможности зимних походов в степь.

Поэтому, этой же зимой сильная русская рать выступила в степь. В поход шли полки Мономаха, Святополка и Давида Святославича.

Олег Святославич опять отказался идти, сославшись на нездоровье. Это было правдой. Неутомимый в борьбе за трон, бывший изгой, сильно сдал и физически и морально, когда добился вожделённой цели.

Но силы собрались немалые и без Олеговых полков. Выступили в конце января Однако . сразу же оказалось, что поход был недостаточно продуман. Если припасы для небольшого отряда Дмитра, ещё можно было везти на санях, запряжённых только лыжниками, то запасы для крупного войска потребовали уже конного обоза.

К тому же январь в степи выдался гораздно свирепей декабря. Морозы стояли страшные. Плюс вечный ледяной ветер.

В русском войске тут же начался массовый падёж обозных коней. Стали один за другим замерзать насмерть люди.

Пришлось, не пройдя и полпути, спешно поворачивать обратно.

Поход закончился крупной неудачей. Войско, без всяких боёв, понесло серьёзные потери и добравшись до дому, разбрелось по тёплым избам, матеря своих премудрых воевод на чём свет стоит.

Однако, для умного человека, даже неудача идёт на пользу. Мономах учёл ошибки январского похода. Заключались они в том, что войско выступило слишком рано. В самую стужу.

Значит надо по другому. Идти надо всё равно зимой, тут вариантов нет, но под самый её конец. Когда морозы уже существенно спадут.

Так, поняв свои ошибки и учтя их, Мономах приступил к подготовке очередного похода в Дикое поле.

Который и состоялся, «думой и похотением Мономаха», на следующий 1111 год.

 

Решено было выступать в конце февраля. Местом сбора русских сил, как и в прошлый раз, был избран стольный град Мономаха , Переяславль – Русский.

К концу февраля там собралась объединённая русская армия.

В поход пошли Мономах, с сыновьями: Вячеславом, Ярополком и Юрием

Святополк с сыном Ярославом

Давид Святославич с сыновьями Святославом, Всеволодом и Ростиславом.

Сыновья, опять не явившегося по болезни Олега, : Всеволод, Игорь и Святослав.

Для идеологической и моральной поддержки огромного русского войска Митрополит Киевский и всея Руси Никифор выделил большое количество епископов, попов, с хоругвями, иконами, парадными ризами и прочей утварью, необходимой для массовых богослужений.

 

Участие священников в походе 1111 года было столь солидное и роль они, как мы увидим в дальнейшем, сыграли настолько важную, что некоторые современные исследователи даже именуют этот знаменитый русский поход «Крестовым походом Мономаха»

С этим трудно согласиться. Крестовые походы, как известно, были двух сортов: на освобождение Гроба Господня и на крещение язычников.

В данном случае, разумеется о Гробе Господнем речи быть не могло, а крестить там в степи, как мы с вами увидим, русские никого не собирались.

 

Но, как бы то ни было, а 26 февраля 1111 года русское войско несколькими колоннами грозно двинулось на юг.

Впереди каждой колонны шли в золотых ризах отряды священников, с хоругвями, иконами, крестами.

Они хором пели псалмы.

Зрелище, очевидно, было потрясающее и, несомненно, очень ободряюще действовало на воинов.

На пятый день войско переправилось через реку Сулла.

На шестой день подолшли к реке Хорол

На седьмой форсировали Псел

На десятый день похода русская армия перешла реку Ворксла. Отсюда, собственно и начиналось Дикое поле.

 

 

 

Позади были десять дней пути и 254 километра дорог.

Снега уже начали таять, поэтому на Ворксле русские задержались, переделывая сани в телеги.

Здесь же был отслужен большой молебен и воздвигнут крест.

Затем русское войско двинулось в глубь Дикого поля, держа путь на юг. Их целью был Дон и половецкая столица город Шарукань.

Через шесть дней, покрыв расстояние в сто пятьдесят километров, русские вышли к Северному Донцу.

Они достигли пределов до которых добрались в прошлом, столь  победоносном походе 1103 года.

По этому поводу вновь был устроен привал на несколько дней. Проведён молебен и воздвигнут крест.

Теперь русским предстоял путь в неведомые пока для них глубины Дикого поля.

Выступая  с Донца русские воины облачились в доспехи. С этого дня нападения следовало ожидать ежечасно.

Характерная деталь – русские «вздели брони» только на двадцать третий день похода, углубившись в Дикое поле на две сотни километров.

Доспехи в те времена надевали или непосредственно перед битвой или в обстановке, когда нападения можно было ждать в любой момент.

Ещё каких то восемь-девять лет назад русские дружинники даже к границе с Диким полем не рискнули бы подъехать без доспехов.

А теперь только углубившись в степь на много-много дней пути, ощутили какую то опасность.

Потому, что все прилегающие к русским границам степи буквально обезлюдели после предыдущих русских походов, сопровождающихся, как бы сказали сейчас, тотальным геноцидом половецкого народа.

 

Как только русское войско, уже закованное в броню и ощетинившееся оружием, тронулось дальше, к Дону, сторожа стали доносить о появлении половецких разъездов.

Чем дальше двигались русские, тем чаще и чаще встречались разъезды половцев. Как комары в тайге они вертелись вокруг русской рати, всё густеющим и густеющим роем.

Русские, не обращая на них особого внимания, упрямо шли вперёд.

Наконец, на третий день, взглядам русских открылась половецкая столица – Шарукань.

Ныне на её месте находится город Харьков.

Шарукань представляла из себя скопище деревянных построек, окружённое земляным валом. Здесь жили половцы, которые по старости или увечью уже не могли кочевать, а так же русские: рабы, бывшие рабы и добровольные переселенцы с Руси.

Да – да, были и тогда и позднее такие среди русичей, которые бежали в степь к половцам, а позднее в Золотую Орду.

Какие причины их на это толкали? Да самые разные, наверно. Мало ли причин по которым человек предпочитает эмигрировать.

Что же касается бывших рабов, то их было гораздно больше чем можно себе представить.

Тут вот в чём дело. Те русские полоняники, которых по разным причинам не выкупали назад русские князья и не продали в рабство далеко на Юг, оставались рабами у половцев.

Но, так как половцы пребывали в родо-племянной стадии развития, то и рабство у них было патриархального типа.

То есть раб считался не бесправным говорящим орудием труда, как в более цивилизованной Византии, например, а просто неполноправным младшим членом рода.

Так как невысокий уровень прибавочного продукта не позволял содержать много рабов, то рабы становились скорее обузой, чем источником дохода. Поэтому очень быстро раб получал свободу.

Однако, так как добраться из глубин Дикого Поля до Руси у освобождённых было очень мало шансов, то они оседали в Шарукане.

Занимались там земледелием, различными ремёслами, мелкой торговлей или как то по иному выживали. Некоторые вполне себе неплохо жили даже.

 

Вот такой состав населения был в половецкой столице к тому моменту, как окольчуженная змея русского войска обвила его своим кольцом.

 

Мономаху конечно было известно о наличии в Шарукане крупной русской диаспоры. Поэтому он поступил в высшей степени оригинально, для того времени. Использовал для овладения город не военную силу, а идеологическое оружие.

Вместо воинов к городу двинулись ряды священников в сверкающих ризах. На ходу они, как вспоминает очевидец, пели тропари и кондаки честного креста и канун богородицы.

Подойдя к валу, часть священников продолжила усиленно петь и молиться, а другая часть вступила в переговоры с защитниками.

Попы интересовались: веруют ли ещё в Христа во граде сём  и, если веруют, то чем докажут.

Вот это всё продолжалось ни много, ни мало, а пять дней.

Священникам всё же удалось сагитировать православную диаспору Шарукани. В городе был устроен силами православных шаруканцев короткий «майдан». После чего ворота были открыты и русским воинам устроена торжественная встреча.

В знак покорности князьям были торжественно преподнесены рыба и вино.

Говоря современным российским языком: 19 марта 1111 года пятая колонна Запада (точнее Северо-Запада) свергла легитимную власть и отдала исконно половецкие земли захватчикам  с Запада.

 

И, правильно сделала, конечно. Шарукань западники не тронули, а, отдохнув там сутки, продолжили поход, мухи в Шарукане не обидев.

 

Зато в следующем городе Сугрове, что был в восьмидесяти восьми верстах от Шарукани, русские уже всех людей перерезали как мух. Дело в том, что Сугров не сдался, а решил сопротивляться пришельцам, в надежде, что вот-вот подойдут ханы со своими ордами.

Ну не сдался, значит, сам напросился. Не стало больше города Сугрова на земле.

Кстати в Украине и сейчас есть Сугров. Но это совсем не тот Сугров. Это всего-навсего небольшое село в Львовской области.

А тот Сугров , его в Харьковской области археологи откопали. Там после того как Мономах прошёл, больше и не жил никто. Качественно уничтожили.

 

Как же нам к этому относится? А, прежде всего, как же принять это? Мы, благодаря книгам и кинофильмам, легко представляем себе, допустим, тевтонских псов-рыцарей, кидающих грудных детей в огонь. А как представить себе на месте тевтонцев русских воинов?! Да против этого восстаёт всё наше естество, воспитанное на совсем иных примерах!

Но надо, преодолевая болезненный разрыв шаблонов и треск стереотипов, сделать над собой усилие и представить себе это.

Ибо так было! И бежать от этого – проявлять трусость и неуважение к своим предкам.

Думаю вот как к этому надо относиться.

То, что делали русские воины в своих походах против половцев, это необходимое зло.

Здесь оба слова ключевые. Это было необходимо. Но это было злом. И необходимость ничуть не делает это зло добрее.

Зло не может быть одобрено. Зло не может быть оправдано. Зло может быть только прощено. Если оно необходимое.

 

Оставив дымящиеся от пожаров и воняющие свежей кровью и порубленной плотью развалины Сугрова за спиной русское войско движется дальше. К Дону.

 

Чем дальше, тем больше беспокоило Мономаха таинственное отсутствие половецких ратей. Где они? Спрятаться, что ли решили? Или заманивать и заманивать русских дальше и дальше на юг?

Этого бы не хотелось, но и уйти, не разгромив орды Боняка и Шарукана, невозможно. Тогда весь этот поход, считай впустую. Что толку от сожжённых городов и захваченного добра, если уцелеет армия противника? Да никакого толка.

Поэтому всё дальше и дальше уходят по сторонам от основных русских сил, сторожевые разъезды.

Половцы нашлись сами. Один из разъездов наткнулся на огромное войско, идущее с юга, от реки Сольницы.

Русские попробовали бежать, но в степи от степняков не уйдёшь. Их нагнали. Но убивать не стали, а вручили послание для Мономаха.

И вот это послание половецких ханов в руках князя. Там написано:

 

«Мы уже близко к тебе и знаем дороги твои. Здесь, на Дону ты выпьешь смертную чашу»

 

Это была пятница 24 марта 1111 года.

Русское войско стало выстраиваться для битвы. В центр встали киевляне во главе с Великим князем Святополком. На левом фланге встали черниговские, новгород-северские и смоленские полки Святославичей. По правую руку позицию заняли Мономашичи.

Сам Мономах со своей закалённой в множестве битв дружиной встал резервом за правым флангом.

То, что именно Мономах командовал в той битве резервным полком совсем не случайно. В Средние века возглавлять резерв (когда он вообще выделялся) ставили самых опытных в войске воевод.

Дело в том, что когда начиналась общая сеча и рукопашная свалка, то командир резервного полка фактически становился главнокомандующим. Ведь главнокомандующий это тот кто руководит сражением и своими решениями влияет на его ход.

 А в те времена единственным рычагом, способный хоть как то повлиять на ход борьбы, резервный полк и был. Ведь теми, кто уже вступил в бой, кто рубиться изо всех сил, управлять то  невозможно. Они никаких команд уже не слышат и никаких сигналов не видят.

Поэтому единственное тактическое решение, которое могло быть принято после начала рукопашной схватки, это когда и в каком месте вводить в бой резервный полк.

При такой скудности рычагов управления и тактических приёмов, разумеется доверяли их только самому опытному командиру.

Вот в тот день им был Мономах.

 

Половцы не заставили себя ждать. Их было столько, сколько даже опытные воины ещё не видели.

Медленно, как будто специально поставив целью как можно больше подавить русских морально, накапливались и накапливались они на другом краю поля боя. Строились. Потом перестраивались. Взрывались время от времени истошным многоголосым визгом.

 

И только когда стали спускаться сумерки, половцы пошли в атаку. Они обрушились сразу на весь фронт русской армии.

Завязалась «сеча люта»

 

 

Долгое время бой шёл на равных. Уступать никто и не думал. Наконец, на втором часу сечи, половцы стали одолевать в центре. Киевские полки дрогнули и стали подаваться назад. Возникла реальная опасность, что сейчас половцы опрокинут и обратят в бегство русский центр и вся русская армия окажется разрезанной на две части.

А это значило поражение и гибель!

Вот туда, в центр и повёл Мономах свой резерв. Удар переславского полка поправил дело. Половцы были отброшены от центра, а затем и русские фланговые полки стали одолевать.

Уже в полной темноте половцы отступили.

Поле битвы осталось за русскими. Но кампания ещё не была выиграна.

Следующий день русские стоят на месте. Хоронят погибших, отдыхают, приводят себя в порядок.

Половцев нигде видно не было. 26 марта русское войско снова выступает вперёд. Очень скоро сторожа доносят, что крупные силы половцев обнаружены опять на реке Салнице.

 

 

Весь день и часть ночи 26 марта русские войска движутся к Сальнице. На подходе к реке был устроен короткий привал.

А рано утром 27 марта русские выстраиваются в боевой порядок и движутся на врага.

Когда, наконец, появились половцы, то русским показалось, что 24 марта они дрались только с передовым половецким полком. Настолько огромными были силы противника.

 

Слово летописцу:

 

«Настал  же понедельник  страстной  недели, паки половцы собраша полки своя многое множество, и выступили  яко лес великий и тьмами тьмы. И обступили  полки  русские»

 

То есть превосходство в силах у половцев было столь огромным, что русское войско было окружено ими со всех сторон прямо сразу же.

 

Русские построились в круг. Князья съехались между собой. Обнялись, расцеловались и сказали:

«Здесь помирать нам, станем же крепко»

 

Половцы атаковали одновременно со всех сторон. Грянула битва, какую ещё не видело Дикое Поле.

 

Летописец:

 

« Когда полки русские столкнулись с полками половецкими то точно гром раздался, брань была лютая и много падало с обоих сторон»

 

Безумное кровавое месиво кипело на берегах Салницы до самого вечера. И русские одолели!

Половцы обратились в бегство.

Они бежали даже не с этого поля. Они бежали вообще из своих степей. Подальше, как можно подальше от Руси!

Старый Шарукан погиб в этом сражении. Его сыновья Сырчан и Сурбан ушли куда подальше и осмелились вернуться в Донские степи только когда стало известно о смерти Мономаха.

 

А третий сын Шарукана Атрак с сорока тысячной ордой ушёл из родных кочевий навсегда. В Грузию.

Там половцы поступили на службу к знаменитому грузинскому царю Давиду Строителю и стали костяком его армии.

В 1121 году во время Диагорской битвы Давид Строитель наголову разбил крупное войско сельджуков и тем самым положил конец господству сельджуков в Грузии.

Основные силы грузинской армии в той битве составляли половцы хана Атрака.

 

Вернёмся на Дон в 1111 год.

Когда на следующий день, после битвы на Салнице русские войска выходят на берег Дона, Мономах въезжает на коне в воду, слезает с седла, зачёрпывает своим золочёным шлемом донской воды и под ликующие крики воинов выпивает её.

 

 

Победа была полной! Страшный враг, которого неоднократно видели русские под стенами Киева, Переславля, Чернигова, враг, казавшийся непобедимым, враг от которого бегали целые русские города, сокрушён.

И где! Не в русских землях. И не на границе. А в самой глубине Дикого поля. В самом сердце своих владений.

 

Когда на следующий год Мономах пошлёт своего сына Ярополка с войском в степь, русские дойдут до самого Дона и не встретят не души. Дикое поле опустело!

 

( Продолжение следует)

Тиран или Царь Великий?

Наступил день главного экзамена – история была профилирующей при поступлении на избранный Наташей факультет.

Утро выдалось солнечным, ясным. Но было ещё прохладно, когда девушек пригласили в аудиторию. Порядок экзамена был своеобразен. В аудиторию запустили всех, но попросили сесть подальше от экзаменаторов. Места внизу, перед экзаменаторским столом, занимали те, кто уже брал билеты и шёл готовиться к ответу.

       Наташа вызвалась в числе первых. Не хотелось сидеть и дрожать от волнения. Взяла билет… Назвала номер.

       – Прочтите и скажите, всё ли понятно, – сказал мужчина в рясе, с редкой бородкой и лоснящимся лицом, словно его вымазали салом.

 

 

       Наташа быстро пробежала глазами по вопросам. Их было три.

      Первый: Святой благоверный князь Андрей Боголюбский – первый Православный Государь. Наташе понравилось, как поставлен вопрос. Именно так называл Великого Князя Андрея Юрьевича её отец, профессор кафедры истории технического ВУЗа. Наташа хорошо знала тему. Она читала не только рекомендованную литературу по истории, но и ту, что находила в домашней библиотеке.

       Второй вопрос: Иоанн Грозный и Опричнина. В билете слово «опричнина» была написано с маленькой буквы. Вопрос был поставлен так, что не давал понять, каково официальное отношение на кафедре истории, да и вообще в институте к этому Русскому Царю. Наташа знала, что имя Царя и его правление вызывают много споров.

      Вопрос был знаком, правда, как отвечать на него, Наташа не знала. Знаком же потому, что на направление изучения истории в техническом ВУЗе, где преподавал отец, такого внимание руководство не обращало. Потому у преподавателей было больше свободы.

      Но как отвечать здесь? Наташа понимала, что надо уловить точку зрения экзаменаторов. Это было неприятно, но что делать. Фактор людской. Спросила:

       – Что нужно готовить по второму вопросу? Как показывать Ивана Грозного?

 

      

Экзаменатор с лоснящимся лицом с раздражением сказал:

       – Показывать, как есть… Если перекинете мостик от тирании Ивана Грозного к тирании Сталина, вам будет только плюс.

      – Андрей Вячеславович, – неожиданно заговорила сидевшая рядом женщина. – Не стоило бы так настраивать экзаменуемую. Она должна показать не только свои знания, но и умение мыслить нестандартно, стремление выйти за рамки учебников.

      – Вы не правы, Татьяна Леонидовна, – возразил мужчина в рясе. – Экзаменуемая должна следовать тому направлению, которое приоритетно в нашем институте.

       – То есть вашему мнению? – с иронией переспросила женщина. – Но мнение историка не всегда может совпадать с мнением коллег, а тем паче с Истиной. Но давайте не будем спорить. Что у вас, девушка, в третьем вопросе? – обратилась она к Наташе.

       – Русская Православная Церковь в годы правления Екатерины Великой, – прочитала Наташа. – Здесь мне всё ясно.

       – Берите листки со штампами и садитесь, готовьтесь, – раздражённо   буркнул мужчина.

       Наташа прошла на второй ряд, села, отстегнула доску для письма, и положила на неё билет и листки, взятые с экзаменационного стола.

       Когда подошла очередь отвечать, Наташа села напротив экзаменатора, которого женщина с приветливым лицом называла Андреем Вячеславовичем.

      – Ну-сс! Слушаю вас внимательно, – сказал он.

      – Первый вопрос, – начала Наташа, – «Святой благоверный князь Андрей Боголюбский – первый Православный Государь».

      Она сделала короткую паузу, собираясь с мыслями, и заговорила, иногда поглядывая в листок, в котором написала тезисы своего ответа на вопрос.

       – Русская Православная Церковь почитает Андрея Боголюбского, как основателя самой идеи Православного Самодержавия. Почему же его называют первым Государем и основателем идеи самого справедливого из всех нам известных государственного строя? Ведь официально он именовался Великим Князем. Именно деяния этого князя – внука знаменитого Владимира Мономаха и сына не менее знаменитого Юрия Долгорукова – привели к созданию на Руси Православного Самодержавия. Эта власть явилась взамен великокняжеской власти, которая постепенно утрачивала свою силу и показала себя неспособной искоренить междоусобицы.

 

     

– В чём же отличие великокняжеской власти от самодержавной? – вопросом перебил Наташа экзаменатор.

       – Я обо всём скажу, –  ответила Наташа, – не перебивайте меня, пожалуйста.

       Она ощущала неприязнь к экзаменатору и чувствовала, что неприязнь эта   взаимна. Мелькнула мысль: «Ведь специально будет заваливать? Постаралась продолжить как можно спокойнее. Кратко коснулась зарождения и эволюции государственной власти на Руси, затем рассказала о том, как Андрей Боголюбский, посаженный своим отцом княжить в Вышгороде, самовольно уехал в родной для него Суздальский край. Экзаменатор слушал внимательно, не перебивал, но Наташе казалось, что не сходит с его лица усмешка. Она ждала подвоха, но подвоха не было, и она постепенно стала успокаиваться.

        Наконец, она добралась до весьма серьёзного момента…  

        – Князь Андрей Юрьевич направлялся в Ростов Великий, где и собирался княжить. Вёз он с собой икону Божией Матери, которую взял из храма Вышгородского девичьего монастыря. Эта икона была, по преданию, писана евангелистом Лукой на доске стола, за которым трапезовали Божия Матерь со своим Сыном. Лука преподнёс её Божией Матери, и Та пророчески заявила: «Отныне ублажат Меня все роды. Благодать рождшегося от Меня и Моя с этою иконою да будут всегда».

       Наташа заметила, что Татьяна Леонидовна, принимая экзамен у какой-то девушки, одновременно прислушивается именно к её – Наташиному – ответу. Это придало силы, поскольку она интуитивно чувствовала поддержку единомышленницы.

       – Слова Матери Божией сбылись… После распятия Христа благодать ушла из Иерусалима, и икона тоже покинула город.

       – Как это покинула? – спросил экзаменатор. – Сама ушла?

       – Разумеется, её перенесли люди. И перенесли в Константинополь. Но и там святая икона не задержалась долго. Благодать покидала Византию, потому что, исповедуя Христа в храмах, византийцы постепенно в делах своих становились безбожниками. Люди исполняют предначертания Сил Небесных. Константинопольский патриарх отправил икону в подарок Юрию Долгорукому, когда тот сел на очень важный и значительный Киевский великокняжеский стол. Юрий Долгорукий поставил икону в храм Вышгородского девичьего монастыря.

      И тут экзаменатор снова перебил:

     – Скажите мне, пожалуйста, Вышгородский монастырь был мужским или женским?

       Наташа растерялась. Татьяна Леонидовна неожиданно вмешалась, сказав:

      – Андрей Вячеславович, зачем вы задаёте сбивающие с толку вопросы?

      Наташа, подбодренная поддержкой, оправилась и ответила:

      – Так девичий же монастырь. Я же говорила… Ясно, что женский, а не мужской.

       Потом она уже узнала, что вот такой нелепый вопрос частенько ставил в неловкое положение экзаменуемых. Игра слов – монастырь девичий, а спрашивают женский ли…

 

    

       – Сама Пресвятая Богородица через иконописный образ свой – кстати, первый иконописный образ – подсказала князю Андрею Юрьевичу решение отправиться в родной ему Суздальский край. Князю докладывали, что с иконой происходят чудеса, что она сама меняет положение в киоте и оказывает ликом своим на север. Князь понял, что должен ехать. И вот на развилке Владимирской и Суздальской дорог лошади, которые везли икону, встали. Князь приказал заменить лошадей, но не пошли и вновь впряжённые. Тогда он понял, что дело не в лошадях, а в самой иконе, и, чтобы услышать волю Царицы Небесной, он приказал перенести икону в шатёр и начал молебен. После полуночи он отпустил всех спать, а сам продолжил молитву в уединении. И вдруг, как он рассказывал потом, шатёр озарился ярчайшим неземным светом и перед ним предстала Сама Царица Небесная во всём своём блеске. В руке она держала свиток рукописи. Всё это навечно отпечаталось в памяти князя. Он замер и услышал: «Не хочу, чтобы ты нёс Мой образ в Ростов. Поставь Его во Владимире, а на месте сём построй церковь каменную Рождества Моего и устрой обитель инокам». Произнеся эти слова, Царица Небесная воздела руки, как бы принимая благословения Сына своего Христа, и в следующую минуту видения исчезло.

      – Ну а причём здесь Православное Самодержавие? – спросил экзаменатор. – И вообще, где вы начитались всех этих глупостей? Какие явления и откровения?

      Наташа не решилась вступить в спор и продолжила, надеясь как бы заговорить эти замечания другими рассказами:

        – Князь Андрей Боголюбский создал центр русских земель именно во Владимире. Там он построил великолепный Успенский собор, в который и поставил икону, богато украсив её драгоценностями. На месте Явления и Откровения Пресвятой Богородицы, которое состоялось 17 июля 1157 года, были построены церковь Рождества Пресвятой Богородицы и монастырь, а возникшее вокруг селение получило название Боголюбово. Князь заказал Боголюбскую икону Божьей Матери, которая была написана с его слов и отразила то замечательное явление… Нашёл своё отражение на иконе и свиток рукописи. Он не материализовался при Откровении, но буквально с первых дней своего княжения во Владимире Боголюбский стал вести себя так, словно им управляли какие-то Силы Небесные. Он ломал и крушил старые порядки, устанавливая новые, поистине самодержавные. Он показывал, что власть в нём самом, что он подотчётен только Богу и перед Богом отвечает за свои деяния. Вот вам и пример, когда Царица Небесная вложила в сознание князя всё то, что он должен делать во имя родной земли и своего народа.

       Далее Наташа коснулась теории Самодержавия, рассказала о том, как благодаря новой структуре власти, на Руси прекратились междоусобицы, как сначала Киев, а затем и Новгород встали под Великокняжеский скипетр князя Андрея Юрьевича. И плавно перешла к следующему вопросу, который уже касался Иоанна Грозного.

       Экзаменатор хотел что-то сказать по первому вопросу. Наташа заметила это, а потому ещё более ускорила переход к следующей теме. Она предполагала, что могла услышать. Ведь даже среди людей в рясах не так много осталось тех, кто верил в Жития Святых. И именно из этой книги она почерпнула знания. Для экзаменатора, как ей казалось, ответ звучал, как какая-то сказка.

       – Итак, вы перешли ко второму вопросу? Что ж,  что по первому вопросу особых замечаний нет. Посмотрим, что вы скажете о Царе-тиране…

        Татьяна Леонидовна повернулась к экзаменатору Наташи, хотела что-то сказать, но сдержалась. Наташа поняла, чем недовольна та женщина – в реплике экзаменатора чувствовалась подсказка, как отвечать. Видимо, очень ему хотелось, чтобы Наташин ответ соответствовал его взглядам на Царя. Но у неё было своё сложившееся мнение, которое она собиралась отстаивать, чего бы это ни стоило. Она вдруг почувствовала необыкновенное спокойствие и уверенность в своей правоте, словно сам Великий Государь пришёл к ней на помощь. Начала ответ твердо и хладнокровно:

       – Если святой благоверный князь Андрей Боголюбский является основателем идеи Православного Русского Самодержавия, то Царь Иоанн Васильевич Четвёртый Грозный по праву считается не только продолжателем его дела, но и Государем, который творчески развил теорию этого самого справедливого в истории государственного устройства и практически осуществил в идеале его внедрение в русскую жизнь.

       Экзаменатор откинулся на спинку кресла и даже поднял вверх руку, словно загораживаясь от какой-то невидимой силы, обрушившейся на него вместе со словами этой обнаглевшей, на его взгляд, абитуриентки. Прежде всё бывало по-иному. Экзаменуемые быстро улавливали то, что нужно экзаменатору и старались угодить своим ответом. Ведь цена вопроса – поступление в институт. Многие, даже зная правду об истории, стремились придерживаться официальной трактовки, поскольку она обеспечивала хорошую оценку. А получить хорошую оценку по истории, когда многие основные постулаты были пересмотрены, стало не так просто.

 

Сила Державная 

 

Наташа вполне могла ответить по учебникам, в которых до сей поры, несмотря на сделанные открытия и доказательства, содержались сведения, давно устаревшие.

       В первые минуты ответа экзаменатор не смог даже возразить, хотя по всему его виду было понятно, что он не только не разделяет мнение абитуриентки, но возмущён её ответом.

       А она, между тем, рассказывала о тех оценках, которые были даны царствованию Иоанна Грозного многими выдающимися деятелями, в том числе и Русской Православной церкви. Она цитировала по памяти святителя Иоанна Ладожского, погибшего при странных обстоятельствах. Немало публикаций в печати было посвящено доказательствам его отравления. Впрочем, Наташа знала, что далеко не все иерархи церкви разделяют мнение отца Иоанна. Многие подстраиваются к хору клеветников.

        Наконец, экзаменатор перебил абитуриентку:

        – Вы не отвечаете на вопрос по билету, вы даёте характеристику Царю, причём характеристику совершенно ошибочную.

       – Почему же ошибочную? – спросила Наташа, постепенно теряя выдержку, – Иоанн Грозный один из величайших Государей. Муж чудного разумения, как именовали его современники.

       – Он тиран и кровопийца! – вскричал экзаменатор.

       Наташа не раз слышала от отца, что враги Русской Православной церкви и России с особой яростью набрасываются на тех, кто пытается реабилитировать в истории имена лучших Государей Руси. И набрасываются с такой одержимостью, словно в них вселяются бесы… И тогда она ответила, хотя понимала, что за это может получить двойку.

       – Во-первых, я хочу напомнить: Святитель Дмитрий Ростовский прямо указывал, что хула на Царя – Помазанника Божьего есть хула на Господа. Он писал: «Как человек по душе своей есть образ и подобие Божие, так и Христос Господень помазанник Божий, по своему Царскому сану есть образ и подобие Христа Господа. Христос Господь первенствует на Небесах, в церкви торжествующей, Христос же Господень по благости и милости Христа Небесного предводительствует на земле в Церкви Воинствующей». Святитель пояснил, что Православный Царь есть живой образ Господа и предводитель Воинствующей Церкви. Это положение касается только Православного Царя, законодательно закрепляя его священную миссию. Недаром только Православный Государь именуется Помазанником Божиим. Тем более, что греческое «Христос» в переводе на еврейский – Мессия, а на Русский – Помазанник Божий.

       Наташа заметила, что Татьяна Леонидовна, отпустив очередную экзаменуемую, не спешит приглашать следующую. Делая вид, что перебирает какие-то бумаги, она внимательно прислушивается к ответу. 

       – Вы не ответили на вопрос, поставленный в билете. Вам минус. Переходите к третьему вопросу…

       – Отчего же, – возразила Наташа. – Я отвечу… Государев свет Опричнина была создана Иоанном Грозным для очищения Святой Руси от скверны, от ереси, от предательства веры. Иоанн Грозный твёрдо стоял в вере Православной, но он одним из первых поднял значение других вероисповеданий на Русской Земле. К примеру, завоевав Казанское царство, он построил там четыреста мечетей. А когда уходил в Опричнину, оставил за себя не кого-то из русских, а татарского царевича Бекбулатовича. Этим он доказал не только веротерпимость, но и уважение к другим религиям. И только католицизму не было места на Русской земле, поскольку это не вера, это формальное христианство, ничего общего не имеющее с учением Христа. Добро на Опричнину дал Иоанну Грозному Земский Собор. Введение Земских Соборов, между прочим, было прогрессивным шагом. Оно позволяло призвать к управлению государством широкие народные массы. Да, Царь считал себя Самодержавным правителем, ответственным за деяния свои перед Всевышним. Но бывали моменты, когда он считал необходимым посоветовать с представителями народа. И вот представители народа одобрили Опричнину, а отбирали в опричники самых лучших из лучших людей государства, ибо опричникам давалась большая власть, и доверить распоряжение этой властью можно было не всякому.

       – Вы несёте чушь, отсебятину, –  сурово заявил экзаменатор. – Тиран создал организацию кровожадных исполнителей его воли…

       – Вы меня извините, пожалуйста, но все, кто клеветал на Иоанна Грозного были наказаны мистически… Остереглись бы, господин преподаватель.

       – Что?

        – Вот примеры… Историк из города Ханты-Мансийска Сергей Козлов указывает, что среди актёров бытует легенда: всякий, кто сыграл в отрицательном понимании Грозного, сыграл его как истеричного садиста, заболевает или скоропостижно умирает. Роль считается роковой. Легенда легендой, но факт остаётся фактом. Сергей Эйзенштейн умер от инфаркта во время съёмок третьей серии; Николай Черкасов попал в автокатастрофу, но остался жить (возможно, для того, чтобы сыграть впоследствии Александра Невского); на сцене МХАТа умер во время спектакля прямо в царском облачении Николай Хмелёв; скончался на съёмках фильма «Ермак» игравший Иоанна IV Евгений Евстигнеев; Александра Михайлова увезли со сцены Малого театра… Именно он написал о своих «впечатлениях» после такой встречи с Царём и стал верующим человеком. Примечательно, что русский певец Игорь Тальков отказался сниматься в фильме «Князь Серебряный», когда понял, что из Грозного опять лепят садиста. Фильм доводили без него. И ещё историк написал, что прошедший недавно по телеканалу «Россия» фильм «Иоанн Грозный» (о нём, кстати, очень резко отозвался в газете историк из Иркутска Артём Ермаков) поразил меня в первую очередь усилением привычных штампов. Люди, которые мнят себя элитой нынешнего государства, попытались сделать «невинными ягнятами» боярскую верхушку – элиту того времени. Хотя каждый историк знает о подлой роли основной части боярской верхушки. Заговоры и покушения на великих князей ради своих корыстных и узколобых интересов – вот основная деятельность вотчинников. Иван Грозный знал об этом не только из истории со времён убитого Андрея Боголюбского, но и из собственного детства, когда родовитые феодалы не только на его глазах резали друг друга, но всячески унижали достоинство Великого Князя. Среди них встречались отмеченные Богом военачальники и государственные деятели. К примеру, воевода Дмитрия Донского – Дмитрий Иванович Волынский-Боброк или Михаил Иванович Воротынский, который разбил орды Девлет-Гирея у села Молодь. Но основная масса была похожа на нынешнюю элиту – хапнуть, дать хапнуть родственникам, отложить внукам, а общенародные, общегосударственные интересы в третью или в четвёртую очередь, если до них вообще очередь доходила. И уже совсем недавно ушёл из жизни во время хулительного фильма «Царь» Олег Янковский, который играл, якобы, убиенного Иоанном Грозным Митрополита Филиппа. Между тем, как мы увидим далее, документы свидетельствуют об обратном – митрополит Филипп жестоко умерщвлён именно врагами Государя. Мы ещё остановимся на том воздаянии, которое получили первейшие из клеветников – такие как Карамзин, Репин. И на наших глазах свершается, и будет свершаться справедливое возмездие, ибо Бог поругаем не бывает. Твёрдо, сурово, предостерегающе звучат Его предупреждения: «И ненавидящим воздам!

      Лицо экзаменатора побагровело. Он стукнул кулаком по столу и выкрикнул истерично:

      – Вон, вон из аудитории. Слушать далее не желаю. Где вы начитались такой ереси?

      Наташа встала и смело взглянула в лицо экзаменатора. И тут же услышала голос женщины, принимавшей экзамены рядом. Место перед её столом оставалось до сих пор свободным.

       – Девочка, садитесь ко мне… Слышите, садитесь ко мне. Я приму у вас экзамен…

       – Вы что? Вы что, Татьяна Леонидовна… Вы… Я пойду к ректору. Вы подрываете авторитет преподавателя перед студентами…

       Он с шумом встал и покинул аудиторию.

       Наташа понимала, что произошло что-то из ряда вон выходящее, понимала, что шансы её поступить в институт висели на волоске, но она не могла кривить душой, ведь речь шла о благоверном Царе, память о котором постоянно стремились очернить тёмные силы.

       Но всё обернулось неожиданно удачно для неё. Женщина, которая взялась принять у неё экзамен, была доброжелательна и в отличие от экзаменатора с сальным лицом, реденькой сальной бородкой и маленькими заплывшими глазками не только не сбивала с толку, а напротив, старалась как-то расположить к хорошему ответу.

       Наташа рассказала всё, что знала об Опричнине…

       – Истоки Опричнины надо искать в начале второй половины шестнадцатого века, – начала она. – В середине сентября 1563 Митрополит Московский Макарий совершал крестный ход, во время которого сильно простудился и серьёзно заболел. А ведь именно Митрополит Макарий являлся духовным наставником Царя. Твердость его в отстаивании интересов Державы была общеизвестна. Никто как святитель Макарий не мог остановить своевольства бояр, покушавшихся на единство и благоденствия Руси и живших в угоду своим личным «многомятежным человеческим хотениям». И никто другой как он понимал, что бояре не смирятся с потерей своей власти, отбираемой у них Грозным Царём, что обезумевшие от страсти к богатствам они пойдут на любые ухищрения, на измену и предательство. И вот, когда 31 декабря 1563 года Митрополит Макарий отошёл в мир иной, Царь Иоанн Васильевич Грозный остался один против своры бояр-мироедов, сплошь ориентированной на Запад. Немного было у Царя соратников среди знати. Но зато соратником Царя был весь трудовой Русский Народ, искренне полюбивший своего Государя за честность и справедливость и чувствовавший в нём своего единственного заступника.

       Наташа сделала паузу и посмотрела на Татьяну Леонидовну. Та слушала внимательно. Кивком головы она как бы подбодрила экзаменуемую. Наташа продолжила:

       – После смерти митрополита Макария, крамольному боярству удалось протащить на митрополичий престол «своего» человека – митрополита Афанасия. Тот с первых дней своего избрания сделался лёгкой игрушкой в руках врагов Царя и всего Московского Государства. Вертикаль власти надломилась, и даже воеводы стали перечить Царю, осмеливаясь, порой, выходить из повиновения. Возобновились междоусобными раздоры. Оценив сложившуюся обстановку и осознав, что одному ему не справиться с нарастающей смутой, Царь Иоанн Васильевич принял решение оставить правление. Царь понимал, что один на один с крамольным боярством, без помощи народа, он не сможет защитить Русскую Землю от расхищения. В начале декабря 1564 года Царская семья стала готовиться к отъезду из Москвы. Царь много времени проводил в молитвах, ежедневно выезжая в один из монастырей. Он выстаивал часами, прося Всемогущего Бога помиловать Землю Русскую. Воскресенье 3 декабря после молебна в Успенском соборе, Царь простился с митрополитом и боярской думой. Затем санный поезд с царской семьей и с наиболее приближёнными к Царю людьми покинул землю. Бояре, не ожидавшие такого поворота дел, поначалу даже порадовались, что наступило время вольницы – грабь не хочу. Но они забыли о народе, забыли о Православном и Самодержавном духе людей, о том, что, кроме шайки богатеев, утратившей веру, долг и честь, в России есть ещё и те, кто созидал Державу свои руками. Бояре забыли о тех, кто, если было нужно, умели сменить соху, лопату, кирку или строительный мастерок на пику, лук или пищаль. В народе началось брожение. Народ недоумевал, почему Царь покинул Кремль. Наконец, пришло первое сообщение из Александровской Слободы, в котором Царь извещал митрополита и бояр о том, что он решил поселиться там, где Бог его наставит. В Москве наступило гнетущее затишье, словно перед грозной бурей. У многих бояр мороз пробегал по коже, когда они видели насупленные взгляды из-под бровей, из- под низко надвинутых шапок. Народ смотрел на своих притеснителей угрюмо и зло, и что более всего пугало бояр – без страха. Чего уж страшнее теперь, если Царь – Помазанник Божий – оставил Трон?! И действительно, 3 января 1565 года Царь Иоанн Грозный официально отрёкся от престола. В грамоте, присланной в Москву, он объяснил, что не может править в сложившейся обстановке и уходит с престола из-за постоянных измен бояр и воевод, радеющих лишь о своих «многомятежных человеческих хотениях». Догадки народных масс подтвердились – повинны в том, что Царь оставил престол бояре. А ведь некоторые из них на первых порах готовы были принять отречение Государя, и уже думали, как распорядиться своей свободой. Но поспешили они радоваться. Народ валом повалил в Кремль, огромная толпа собралась на площади в Московском Кремле. Вот когда боярам стало по-настоящему страшно, вот когда охватил их животный ужас. Вот когда вспомнился «беспощадный бунт» 1547 года. Сколько тогда было перебито бояр-мироедов! Члены боярской думы покинули дворцовые палаты и попытались укрыться митрополичьем покое. Там они открыли заседание, на котором предстояло решить, что же делать? Но не успели и слова вымолвить, как донёсся до их слуха гневный рокот толпы, окружившей их пристанище, ставшее вертепом измены и предательства. Народ требовал, чтобы были выслушаны его представители. Пришлось боярам впустить в покои депутацию представителей купечества и ремесленников и дать слово, которое прозвучало, как ультиматум. В заявлении говорилось, что Русский Народ остаётся верным присяге Государю и будет просить его, что бы он Царство не оставлял и подданных своих на расхищенье шакальей стае врагов не давал. В заявлении прозвучало предупреждение, что посадские люди не встанут за тех, кто предал Царя, что готовы сами расправиться с изменниками. Бояре поняли, что живым им из митрополичьего покоя не выйти. Депутатам объявили, что к Царю немедленно направится делегации духовенства и боярской думы. Пообещали взять с собой и представителей народа. Действительно, на исходе 3 января 1565 года, когда уже совсем стемнело, из Кремля вышел митрополит, за которым следовали, воровски озираясь, бояре. Все они направились к Царю, причём следом, словно не веря шакалам-изменникам, следовали представители народа – купцы, ремесленники, словом, депутация от посадских людей. Пока делегация шла к Царю, в Москве соблюдался порядок, но все бояре понимали, что он зыбок, что народ просто не решается гневить Царя, но если Царь на престол не вернётся, вспыхнет настоящий бунт, бунт, который в своё время метко охарактеризовал А.С. Пушкин «беспощадным». Заносчивые, самолюбивые бояре вынуждены были смирить свою гордыню и обратиться к Царю с просьбой «вернуться на престол и править страной так, как он считает нужным». 2 февраля 1565 года Иоанн Грозный торжественно возвратился в стольный град Москву. Сразу же по возвращении в Москву Царь издал Указ об Опричнине.

       – А почему всё-таки Опричнина? – задала вопрос Татьяна Леонидовна, чувствуя, что экзаменуемая настолько увлеклась рассказом, что стала забывать необходимые атрибуты ответа.

        Наташа ответила уверенно:

        – Опричниной именовалась в то время, какая либо земля, изъятая из обычного обихода. Этот участок как бы выводился из закона мира сего и на нём учреждался особый, неотмирный указ, именуемый иначе Опричным, то есть опричь, вне мира. Закон же, властвующий на этом участке был исключительно Божьим. Исполнителем этого закона являлся сам Помазанник Божий. Народ же именовал Опричнину, как Государева Светлость. Создано немало сказаний и былин, с которыми не могут равняться сказания ни об одном князе, ни об одном Царе. Опричный указ при Иоанне Грозном действовал следующим образом. Царём вместе с Опричной думой избирались какая-то волость или уезд, которые изымались из обычного земельного оборота и земского управления. На территории этого участка выбирался монастырь, который также переходил в состав Опричнины, как перешёл Симонов монастырь в Москве. И там поселялся Царь со своей Опричной дружиной. Устав у Опричников был очень суровым, почти монашеским. Никто из Опричников во время похода не брал с собой жены, тем более не прикасался к чужим жёнам. Ежедневно в четыре часа утра начиналась заутреня. Царь вставал первым. Вместе с сыновьями взбирался на колокольню и созывал звоном Опричников к Богослужению. Вместе с Царевичами Царь пел на клиросе. Опричники выполняли различные церковные послушания. Малюта Скуратов, к примеру, был пономарём. Служба продолжалась до десятого часа. Царь считал, что, прежде всего, нужно укрепить дух в избранной им волости. Духовенство было недовольно тем, что Царь вмешивается в область его деяний. Монашеский подвиг Опричников заставлял духовенство подтянуться, критичнее взглянуть на свои поступки, что очень не нравилось. Но самым страшным для духовенства было то, что простые люди ставили в укор отклонения от Божьей жизни и ставили в пример Царя с Опричной дружиной. Митрополит Афанасий в знак протеста сложил самовольно с себя сан. 19 мая, во время очередного выезда Царя, он, сославшись на болезни, удалился в Чудов монастырь, тем самым, желая поставить Державу на грань смуты. И тогда Царь обратился к игумену Соловецкого монастыря Филиппу. Ему был необходим соратник и сподвижник, подобный митрополиту Макарию, который бы помогал в борьбе за укрепление Московской Руси. Игумен Филипп дал своё согласие. Житие Святителя Филиппа отмечает, что тот во всем старался подражать митрополиту Макарию. 29 июля 1556 года состоялось посвящение святителя Филиппа митрополитом Московским и всея Руси. При своём посвящении митрополит обещал, что духовенство более не будет вмешиваться в дела Опричнины и мешать Царю. Напротив митрополит благословил Царя на продолжение Опричнины. И дал ему право именоваться Игуменом Опричных Земель. Этим своим указом только что поставленный митрополит подписал себе смертный приговор. Духовенство ополчилось на такого митрополита. Он пробыл на кафедре около двух лет. Заговорщики, злоумышлявшие против него всё это время, сумели всё-таки добиться своей цели. Итак Иоанн Грозный разделил Русскую Землю на два указа – один принадлежал Земщине и жил по обычным мирским законам, другой – Опричнине и жил по законам духовным. Все города и волости за немногим исключением поочерёдно изымались из Земского указа и на время передавались Опричнине. После духовной чистки они возвращались в Земский указ. Царь перебирал всю Землю Российскую, учреждая на ней дух Православия, Соборности и Истины. Сам он называл это «перебором людей». Сама непрестанная молитва Опричников открывала им врагов Божьих, которые либо возвращались к вере, либо судились по Законам Божьим.         Сохранились документы, демонстрирующие масштабы грандиозной духовной работы, проведённой Царём. В 1565 году в Опричнину были взяты Ростовский и Ярославский уезды. Бояре же и дворяне областей были отправлены на службу в Казань сроком на один год. 1мая 1566 года все они были возвращены. Никто из них не пострадал, все они получили обратно земли и вернулись в Земский указ. В Казани же они не имели никаких ограничений, а напротив, получили звания, должности и право править по Государеву указу. Грозный Царь передал управление Казанским краем в руки опальных, которые сами должны были заниматься распределением казанских поместий. Где бы Царь не водворялся с Опричниной, везде он жил по монастырскому указу. Если в Опричном городе или волости не было монастыря, Царь со своими дружинниками строил монастырь. Простые служилые люди мечтали и просили, чтобы их края оказались в ведении Опричнины. Даже иностранные купцы просили о  том же. Так представители английской торговой компании официально обращались к Великому Государю Царю Иоанну чтобы земли, где находились их предприятия, были взяты в Опричный указ. Недовольство вылилось в заговор, который на сей раз составило духовенство. Дворяне же и бояре за немногим исключением смирились. Ведь если они что-то и теряли, то получали возможность продвигаться по Государевой службе. Сложился класс служилых дворян. Духовенство тоже передавало свои волости в Опричный указ, но жить там духовенству было тягостно, ибо Царь требовал, если не монашеского, то евангельского жительства, что священнослужителям не нравилось. Они лишались своих богатых доходов. Взамен имели всё необходимое и славу Отца Небесного, а этого нечестивым архиереям было мало. Если боярин, лишившись полновластия в своей волости, мог заменить это честью и славой служения Царю Земному, то священник должен был довольствоваться служением и славой Отца Небесного. Иерархам это было не по дуще. Во главе заговора встал епископ Новгородский Пимен. К нему примкнули Пафнутий, епископ Суздальский, Филофей Рязанский и Благовещенский протопоп Евстафий, опасавшийся своего места при дворе. Ненависть к Опричнине среди бояр-изменников, передалась через поколение историкам, относящимся к так называемой пятой колонне, к историкам, очерняющим великое прошлое России и люто ненавидящим Россию и Русский Народ, историкам, ратующим за то, чтобы Отечество наше превратилось в сырьевой придаток Запада. Среди них есть более агрессивные или менее агрессивные, есть те, кто умом своим не способен был оценить величие свершений Иоанна Грозно, но есть и такие, кто намеренно лгал и клеветал, встав на путь жестокой информационной войны против Дома Пресвятой Богородицы.

       Ответ явно затягивался, но Татьяна Леонидовна не перебивала и не останавливала экзаменуемую.

       А та по-настоящему увлеклась:

       – Опричников же избирали особо… Выбирали лучших из лучших и провожали на служением всем миром. Удивительная клятва опричника. Попробую воспроизвести своими словами, которые западают в душу: «Я клянусь быть верным Государю Великому Князю и его Государству, молодым князьям, Великой Княгине, и не молчать обо всём дурном, что я знаю, слыхал, или услышу, что замышляется против Царя и Великого Князя, его Государства, молодых князей и Царицы. Я клянусь также не есть и не пить вместе с земщиной и не иметь с ними общего. На этом я целую Святой Крест». Учреждая Опричнину, Царь Иоанн Васильевич действиями своими показывал, что воспринимает Государево служение как долг перед Всемогущим Богом, а сам Царский титул отождествляет с образом Архангела Михаила – грозного и сурового покровителя Воинствующей Церкви Христовой, архистратига воинских сил небесных. Ну и как Первый Помазанник Божий, то есть Царь, первым принявший обряд миропомазания, с Архангелом Михаилом он отождествлял себя, а точнее свои обязанности с тем, что входило в круг деяния Архистратига. И само имя «Грозный» отражало подобие Царя Небесному воителю – Ангелу Грозному. Недаром Царь является автором Канона и молитвы архангелу Михаилу, в коих называет именно Архистратига Грозным Ангелом – Ангелом Смерти.

        – Достаточно, достаточно, – наконец прервала Татьяна Леонидовна. – Вижу, что материал вы знаете превосходно. Переходите к третьему вопросу.

 

        Третий вопрос не вызвал никаких разногласий, и Наташа получила твёрдую пятёрку.

       Только много позже она узнала, что конфликт с экзаменующим едва не закрыл для неё дорогу в институт, но неожиданный поворот во время экзамена, эту дорогу сделал более чем открытой. Узнала она и о том, что противостояние преподавателей далее продолжалось с переменным успехом. Не знала она тогда, что отчасти, это противостояния скажется и на последующем её важном решении относительно своей судьбы.

         А в тот день она, по существу, уже, можно сказать, стала студенткой, поскольку изложение для неё трудностей не представляло, прошла она успешно и собеседование.

   Продолжение следует   

 

  Александра Шахмагонова. От автора .

Кто прав?

 

Прежде чем выставлять очередную главу повести «Абитуриентка», я решила разобраться с предыдущей третьей главой «Так кто же Иван Грозный», вызвавшей споры. На это ушло какое-то время.

       Заранее скажу, что по-прежнему благодарна за все замечания в комментариях. Они заставили меня ещё раз внимательно перечитать ряд книг. Ну и привести цитату, которая идёт вразрез с тем, что написал Игорь Назаров. Уточню. Приведу не в упрёк Назарову, а с благодарностью за попытку помочь и с просьбой помочь разобраться, кто прав?

      Приведу сначала комментарий:

 

(((Назаров   вт, 15/09/2015 - 05:21

…и Та (Пресвятая Богородица) пророчески заявила: «Отныне ублажат Меня все роды. Благодать рождшегося от Меня и Моя с этою иконою да будут всегда». (это цитата из книги, взятая в главу)

     Далее замечание Назарова:

     «После такого ответа священник-экзаменатор должен был подпрыгнуть на месте и прогнать абитуриентку – еретичку))

     Какая ещё "моя благодать"? У Богоматери нет никакой своей благодати.

Так, что ответ идёт настолько вразрез христианской догматике, что экзамен должен был бы тут же и кончится. )))

      А теперь обратимся к книге, которой я пользовалась, когда писала главу. Она называется «Книга о Пресвятой Богородице».

        Издана Православным издательством «Ковчег». Это издательство «Сретенского монастыря» в 2002 году. Находится в Москве на улице Красина.

        На обороте титульного листа значится:

        «По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II»

        Ну а теперь открываем главу «Икона Божией Матери, именуемая «Владимирская». В самом начале главы на странице 233 читаем:

        «Написана евангелистом Лукой на доске стола, за которым трапезовал Спаситель с Пречистой Матерью и праведным Иосифом. Божия Матерь, увидев этот образ, произнесла:

        «Отныне ублажат Меня все роды. Благодать Рождшегося от Меня и Моя с этой иконой да будет».

        И эта благодать, по слову Владычицы, постоянно пребывает с Её иконой, проявляясь в бесчисленных чудотворениях…»

        Вот тут и загвоздка. Экзаменатор должен был прогнать абитуриентку? Но тогда нужно прогнать и Патриарха, который благословил данную трактовку, ну и издательство монастырское разогнать?
        Во многих других книгах рассказывается об иконе точно также.

          Тут не место иронии. Я понимаю, что вопросы богословия сложны. И чины церкви не всегда тождественны самой церкви. А потому, наверное, эта вот проблема нуждается в обсуждении?

         Тем более, были уже на форуме предложения поднять подобные темы. Вот и повод появился. Кто же прав в данном случае?

 

Князья и изгои. Часть 3

Итак, в 1100 году наконец то окончательно улеглась кровавая пурга бесконечных усобиц, раздуваемых на Руси князьями – изгоями.

Наступил так давно вожделенный, так давно не виданный на Руси внутренний мир.

Теперь, когда нет войны между князьями, надо было объединёнными силами нанести удар по внешнему врагу. По половцам.

Соседство со степью всегда было проклятьем Руси.

Дикое поле, вон оно, прямо за околицей начинается. И постоянно из его глубин , даже не приходит, но молниеносно вырывается на Русь смерть и разорение.

Ни одна страна Европы не знала такого жуткого соседства. Ни одна из них не была вынуждена вести непрерывную войну на уничтожение.

Мир с Диким полем невозможен. Сам образ жизни заставляет степняка идти в набеги. Он не может иначе.

И тут уж бой идёт в полную силу. Без всяких компромиссов. Только или мы их, или они нас.

В этих то условиях и выковался наш русский характер, который присущ нам до сих пор. Характер жестокий, нетерпимый, крайне агрессивный не только к чужим, но и к своим.

Были бы русские иными – не выжила бы нация.

На момент начала нашего рассказа о великих походах Руси в Дикое поле, половцы вот уже полвека терзали Русь.

Никогда досель, из Дикого поля не наваливались на нашу землю столь сильные и опасные враги.

И все эти полвека Русь почти не знала побед над половцами. Только Битву на Трубеже могли наши предки записать себе в актив. За пятьдесят то лет – маловато.

Мономаху, да наверно и не только ему, было ясно, что если Русь и дальше будет отсиживаться в глухой обороне, только отвечая, пусть порой и весомо, ударом на удар, она погибнет.

Надо было отодвигать линию борьбы от Русских земель на территорию противника. Идти вглубь Дикого поля. Давить змей и топтать змеёнышей прямо у них в логове.

Но как же решиться на такое? Идти в Дикое поле дело для русских небывалое.

Походы Святослава Игоревича давно забылись, да и были то не такие походы, как требовался сейчас. У Святослава – лихой набег викингов на хазарские остатки.

Да и то, без помощи печенегов ещё неизвестно, что тогда у Святослава вышло бы.

А здесь не набег небольших отрядов, а полномасштабный поход всех русских ратей. И не на добивание уничтоженного печенегами Каганата, а на орды сильного, уверенного в себе врага.

Как идти? Какими силами?: Какими путями? Как снабжаться по дороге? Когда выступать: весной или под осень?

Все эти вопросы требовали ответов. И ответов точных, ибо неверный ответ хотя бы на один из этих и десятки подобных вопросов означал поражение.

А поражение там, в глубине Дикого поля это совсем не то же самое, что проигранная битва здесь, на Русской земле.

Здесь то можно убежать, спастись. А там не убежишь и не спасёшься.

Всем русским было предельно ясно: если решиться на такое дело как поход в Дикую Степь, то либо всем возвращаться оттуда с победой, либо не вернётся вообще никто.

Или-или. На такие ставки русские пока ещё не играли.

Тут задумаешься, а надо ли?

А может всё же как ни то миром получится, а? Ведь получилось же на Руси между собой замириться, так может оно и с половцами так.

И хотя понятно тебе будет, что нет надежды на мир. Что не могут половцы без набегов. Но картина крайне тяжёлого, смертельно опасного похода вглубь степи подсознательно подтолкнёт к мысли:

«А давай ка попробуем всё же миром»

Тут ещё от половцев пришли послы и попросили собраться князей на переговоры с ханами. О мире.

Видать, после поражения на Стугне, половцы поняли, что они перестали быть для русских непобедимыми и перспективы встретиться в своих кочевьях с объединённой русской ратью половцев не радовала.

В сентября 1101 года у города Саков состоялся съезд русских князей и самых крупных половецких ханов.

После череды взаимных упрёков мир был всё же заключён.

Несомненно многие русские князья были довольны таким исходом. Но только не Мономах..

Княживший в Переяславле, он как никто другой изучил половцев и понимал: не нужен им никакой мир. С голоду они поумирают если мир будет.

Поэтому Мономах не прекращает агитацию среди князей за поход в степь. Однако понимания не находит.

Да и половцы ведут себя на удивление тихо. То есть вообще исчезают. И в этом 1101 и в следующем 1102 году степь как будто вымерла. Вообще пустая стояла.

Могло даже показаться, что и правда теперь мир вечный будет. Или, может, сгинули куда нибудь половцы. Пошли в поход дальний, да и сгинули.

Так ли или не так думали русские князья, но целый год о половцах и впрямь не было ни слуху, ни духу.

Что, конечно, никак не способствовало успеху воинственной агитации Мономаха.

Осенью 1102 года Мономах поехал за какой то надобностью в Киев. И вот когда они беседовали, а может и пировали со Святополком, в горницу вдруг ворвался гонец из Переяславля.

 

И сказал:

 

«Княже, иди в Переяславль, половцы вошли в твою землю, ограбили волость по реке Суле»

 

« Ага» должно быть воскликнул Мономах «А я, что говорил»

 

Святополк тут же сажает киевскую дружину «на конь» и они вместе с Мономахом спешат на реку Сула. Может удастся ещё перехватить половцев.

Но не удалось. Они застали только разорённую волость. Половцы ушли.

 

Нет худа без добра. Зато теперь все могли убедиться наглядно – мир с половцами невозможен.

 

В марте 1103 года снова собираются русские князья на съезд. Он состоялся под Киевом, у Долобского озера.

Мономах описал князьям сложившуюся ситуацию и вновь стал настаивать на общерусском походе в степь.

Никто, в принципе, не возражал. Зашёл лишь спор о том когда идти: весной или осенью.

Святополк выступал за осень. Аргументы он приводил самые разумные: весной надо не воевать, а пахать. Упустишь день – весь год голодом сидеть будешь.

 

Мономах возразил ему известными словами:

 

«Дивлюсь я одному, как вы поселян жалеете и лошадей их, а того не подумаете, что станет поселянин весной пашню пахать на лошади, и приедет половчанин, ударит его самого стрелой, возьмёт и лошадь и жену и детей, да и гумно зажжёт. Об этом вы не подумали?»

Мономах был прав конечно. И князья, и их бояре, которые, разумеется, тоже принимали участие в княжеском съезде, согласились с ним.

 

Было решено:

 

«Пойдём на половцев, либо живы будем, либо мертвы»

 

Так как время не ждало, в поход решили выступать немедленно. Общим местом сбора для русских полков был назначен Переславль.

К концу марта туда стянулись силы практически со всей Руси. Даже из Полоцка подошёл с полком сын Всеслава-Оборотня, Давид. Впервые с 1060 года полоцкий полк принял участие в общерусском деле.

Из князей не смог приехать только Олег Черниговский. Он заболел

 

В поход русское войско двинулось как только Днепр очистился ото льда. Конница шла левым берегом, раскинув далеко в степь паутину дозоров. Пехота сплавлялась на ладьях.

 

У острова Хортица кончался водный путь для русской рати. Здесь из ладей выгрузили пехоту и припасы.

Припасов, очевидно, было немало ибо рассчитывать в голодной весенней степи на обильные корма не приходилось.

 

Несколько дней русское войско стояло станом у Хортицы. Велась последняя подготовка перед маршем вглубь Дикого поля.

 

Наконец, впервые со времён Святослава Игоревича, русские двинулись в степь.

 

Конечно, это не ускользнуло от внимания половцев. Донецкие и Приднепровские ханы спешно собрались на совет.

Там мнения разделились. Хан Урус-оба предлагал немедленно послать к русским послов, просить о мире.

Доводы он приводил самые разумные. Говорил, что  такого войска русские ещё не собирали. Они сейчас сильны как никогда. А вот половцы и, особенно, их кони крайне слабы после зимы. Как воевать на тощих конях?

 

Но разум не возобладал. Старых, опытных ханов в Донецкой орде после разгрома на Стугне почти не осталось. А молодые рвались в бой.

 

«Если ты боишься русских» кричали они Урус-обе «То мы не боимся. Изобьём этих, а потом пойдём в их землю, возьмём их города. Кто тогда защитит Русь от нас?»  

 

В чём то они были правы. Разгром здесь, в степи , практически всех русских войск означал бы, что путь половцам открыт до самого Новгорода. Защищаться на Руси, и впрямь, больше было бы некому.

 

На ханском совете решено было биться. Объединенные силы Донецких и Приднепровских орд выступили навстречу русскому войску, упорно продвигающемуся глубже и глубже в Дикое поле.

 

Передовой отряд половцев возглавил, прославившийся в разгроме венгров на реке Вагре, Алтунопа.

Но он был слишком неосторожен. Очевидно, в родной степи Алтунопа чувствовал себя излишне самоуверенно. Его отряд попал в засаду, организованную русским сторожевым полком и был вырублен подчистую.

 

4 апреля 1103 года, русские, после краткого ночного отдыха вновь двинулись вперёд. Но в этот день их марш был недолог.

Как только они стали подходить к реке Сутень (сейчас это Запорожская область) примчались гонцы от Сторожевого полка: «Орда идёт!»

 

(Примерное место битвы)

 

Мономах тут же начал выстраивать войско для боя. В центр сбили плотным строем пешую рать. На флангах встали конные дружины.

 

Половцы не заставили себя ждать. Летописец пишет:

 

«И двинулись полки половецкие, как лес, конца им не было видно. И Русь пошла им навстречу»

 

Началась битва! И вот тут то стало понятно: как безмерно прав был Мономах, настаивая на весеннем походе.

Сила половцев была в скорости и маневренности их коней.

Наскочить, обстрелять, отскочить, повторить.

Броситься в притворное бегство. Развернуться и ударить.

Обойти с фланга и тыла. Быть в постоянном движении.

 Вот тактика степной конницы.

Но сейчас, весной применить её было невозможно. Исхудавшие за зиму степные кони, да ещё и на влажной весенней почве маневрировать не могли.

Поэтому половцам оставалось рассчитывать только на большой численный перевес. Пустив залпом стрелы, они навалились всей массой на центр русского войска.

 

Мономах дал им увязнуть в пехотных рядах, а потом двинул в сечу конные фланговые дружины.

Русские кони зимой стоят в конюшнях, а не шарятся по степи в поисках травы из под снега как степные лошадки, поэтому даже весной готовы к бою. Фланговые удары русской конницы решили дело.

 

Летописец:

 

«И бог вселил ужас великий в половцев, и страх напал на них и трепет и сами они впали в оцепенение и у коней их точно сковало ноги»

 

Вот про коней тут – очень точно. На первый удар сил у половецких лошадей ещё хватило, на на длинный бой, а потом и на бегство, конечно же не осталось.

Поэтому сбежать не смог никто. Двадцать ханов зарубили русские в этой битве! Если уж ханы не спаслись, то о прочих и говорить то нечего.

 

Только одного хана взяли в плен живым. Звали его Белдюз. Святополк велел отдать Белдюза Мономаху.

Хан просил Мономаха о пощаде. Сулил огромный выкуп. Но Мономах заранее решил – пленных в этом походе не будет! Всех половцев под нож! От стариков до младенцев: всех!

 

Поэтому он сказал Белдюзу:

 

«Зачем ты не учил сыновей и родичей своих не ходить на Русскую землю? Так будь же кровь твоя на голове твоей»

 По сигналу Мономаха, несколько дружинников тут же, на его глазах, порубили хана на куски.

Победа была полнейшей! Но Мономах не дал войску праздновать. Он знал, что где то поблизости должны быть и вежи половецкие. Там семьи половцев, там скот, там иная добыча. Так, что кровавый день ещё не закончился.

Русские врываются в половецкие вежи и устраивают там резню всех подряд.

Сколько в то день было убито половцев не ведомо никому. Но десятки тысяч, это уж точно.

 

И добыча была богатейшей. Бесчисленные стада, овец, верблюдов, много иного добра. Освобождённые рабы.

Так, что Мономах имел все основания сказать на этом парящем от крови и разрубленного парного человеческого мяса поле:

 

«Сей день, его же сотворил Господь, возрадуемся и возвеселимся. Господь избавил нас от врагов. Покорил их нам. Сокрушили мы главы змиевы и дали мир людям русским»

 

Так закончился первый русский поход в Дикую степь. Войска возвращались домой нагруженные добычей до отвала, оставляя за собой полностью опустевшие левобережные половецкие кочевья.

 

И как первый знак великой победы и  наступления новых времён, снова был восстановлен и заселён русскими город Юрьев, брошенный, как мы помним, во врем я последнего крупного нашествия половцев на Русь.

 

Русь возвращалась на юг!

 

Но уничтожены были только левобережные половцы. А орда Боняка была цела и невредима. Залитая от края до края половецкой кровью степь звала к мести. И Причерноморские половцы решили: смерть русским собакам!

 

 (Продолжение следует)

 

Князья и изгои. Часть 3

Начало кампании Святополка в Червонной Руси, да и весь ход её, переполнен столькими странными и загадочными с нашей точки зрения событиями, что нам снова и снова остаётся пожалеть: мы знаем ЧТО было, но часто не можем понять ПОЧЕМУ это было.

 

Ну вот судите сами, как там всё происходило.

Узнав о том, что Святополк ведёт переговоры с поляками Давид, бросив все дела, сам спешит в Польшу и начинает просить польского князя о помощи против Святополка.

И не с пустыми руками он о помощи просит. Давид дал польскому Владиславу пятьдесят золотых гривен

Святополк, в свою очередь, тоже даёт польскому князю золота и вдобавок обещает выдать свою дочь за его сына.

Князь Владислав милостиво соглашается принять роль посредника между Давидом и Святополком.

Он объявляет русским князьям, что их спор будет рассматривать польский сейм.

Вот, что это происходит? Как это понять?

Почему вдруг польский сейм будет разбирать внутрирусский конфликт? Зачем вообще Святополк, а за ним и Давид помчались в Польшу? Зачем тянут князя Владислава в свои дела, суют ему крупные суммы денег?

Ничего тут не понятно и, боюсь, никогда понятно не будет. Нам остаётся, махнув рукой, не гадать о причинах такого поведения русских князей, а просто описывать последовательность дальнейших событий.

А она такова. Взяв денег у обоих сторон Владислав подумал-подумал и решил не собирать по этому поводу никаких сеймов, а решить всё самому.

И решил.

Он тайно занял сторону Святополка. А Давиду написал, что дескать польский сейм никак не смог примирить Святополка и посоветовал Давиду ехать к себе домой. Но обещал, что если Святополк всё же нападёт на Давида, то он, польский князь Владислав, пришлёт Давиду в помощь польские войска. Что то вроде миротворческого контингента.

Давид поверил. Уехал домой. Ну, а Святополк, получив непонятно для чего «добро» от поляков, вторгается на Волынь.

Давид не рискнул вывести войско в поле и сел в осаду в своём стольном городе Владимире-Волынском. Святополк берёт Владимир в осаду и распускает часть войска в «зажитьё». Так назывался грабёж окрестностей в те времена.

Семь недель продолжается осада Владимира. Семь недель Давид ждёт помощь от поляков. Ведь ему сам польский князь обещал! Разве можно ему не верить?

И Давид верит и ждёт польских рыцарей.

Но на втором месяце осады и непрерывных грабежей несчастной волынской земли даже до Давида дошло, что поляки его обманули, а Владислав хоть и польский князь, но гад.

А поняв это, Давид просит Святополка о мире.

Тот соглашается. По мирному договору Святополк получил себе во владение Владимир, а Давид уехал в княжить в скромный городок Червень.

Это называется – выполнил Святополк волю Мономаха и Олега, покарал клятвопреступника.

Вот только никаких волостей себе забирать братья-князья вроде как Святополку не поручали. Это вообще нарушение Любечских соглашений.

И уж, тем паче, не поручали они Святополку втягивать в русские дела поляков.

Ну и совсем не поручали, чтобы он вытворял то, что стал вытворять в дальнейшем. А сделал Святополк вот, что.

Заняв Владимир и посадив там княжить своего старшего сына Мстислава, Святополк ни с того ни с сего решил напасть на Василько и Володаря и выгнать их с Галиции. А саму Галицию тоже охапить себе.

Что на него нашло? Он же вроде сюда шёл именно, чтобы за Василька отомстить. Так зачем же на самого Василька нападать? Остановится, что ли никак не мог? Или решил, что Галиция сакральное место Руси?

Повторюсь: ничего непонятно из того, что творилось в Червонной Руси в том безумном 1099 году.

Как бы то ни было, а Святополк немедленно, прямо из Волыни выступает всеми силами на Василька и Володаря.

Братья Ростиславичи были совсем не из тех кого можно напугать. И то, что против них выступил Великий князь всея Руси, который к тому же, отныне добрый друг и родственник польского князя, ничуть Василько и Володаря не напугало. Впрочем последнее обстоятельство, если учесть биологическую польшефобию Ростиславичей, могло их только разозлить.

Они не стали, как Давид, запираться за крепостными стенами и чего то ждать, а быстро подняли свои дружины и выступили навстречу киевскому войску.

Армии встретились на Рожни поле. Перед началом боя Василько выехал вперёд, поднял вверх крест, который Святополк целовал на Любечском съезде и прокричал:

«Вот, что ты целовал! Сперва ты отнял у меня глаза, а теперь хочешь взять и душу. Так пусть между нами будет этот крест»

 

Сцена, конечно, сильная и волнующая. Кого другого может быть такое и смутило, но только не Святополка.  Человека, который, уже как минимум дважды ограбил православный монастырь, Киево – Печерскую лавру, никакой крест, конечно, смутить не мог.

 

 

Так, что битва началась и была она со слов летописца: « вельми ужасна и люта»

Воины рубились несколько часов. Четырежды они расходились, делали краткую передышку и сходились в сече снова.

Василько, конечно, не мог участвовать в рукопашной. Он весь бой простоял на холме, вздымая в руке крест, осеняя им свои дружины.

Наконец к вечеру Ростиславичи одолели. Войско Святополка было опрокинуто и обращено в бегство.

Но Ростиславичи не стали преследовать и добивать врага. Они дошли до границ своих владений и остановились там, сказав:

 

«Довольно с нас если стоим на своей меже»

 

Такое миролюбие, конечно штука в высшей степени похвальная. Но в данном случае могло выйти Ростиславичам боком.

Дело в том, что Святополк то и не думал прекращать войну. Наоборот, он твёрдо вознамерился всё таки выгнать Василько и Володаря с их земель неизвестно куда.

Поэтому, прибежав во Владимир-Волынский и чуть отдышавшись, Святополк отправляет своего сына Ярослава в Венгрию. Он хочет заключить с венграми союз и их руками всё таки победить братьев Ростиславичей.

 

Сам Святополк едет в Киев, очевидно собирать подкрепления своему изрядно потрёпанному на Рожни поле войску.

А во Владимире, на хозяйстве так сказать, он оставляет своего старшего сына Мстислава.

И этот сын, поверьте, стоит того, чтобы сказать о нём несколько слов отдельно.

 

Рождён он был от наложницы Святополка. Тот, как уже говорилось, по примеру, кстати, многих русских князей, имел большое количество любовниц из высших кругов и наложниц из простонародья.

Детей же, что от законной жены, что от наложниц Святополк уравнивал в правах, что конечно говорит в его пользу.

Вот и Мстислав был таким сыном от наложницы. Похоже, он был любимым сыном Святополка. Кажется именно Мстислава Святополк готовил в свои приемники. За несколько лет до описываемых событий, Святополк вызвал Мстислава к себе в Киев и сделал его кем то вроде своего соправителя.

А так, как все последние годы, Святополк в основном воевал, то Мстислав фактически Киевом то и управлял.

 

 Глубоко ошибётся тот, кто подумает, будто Мстислав, став киевским правителем, не грабил Киево Печерскую лавру.

Нет, ну, что вы. Этот князь был истинным сыном своего отца. Поэтому попытку ограбления монастыря он сделал практически сразу.

Мстислав, и не только он, кстати, всегда подозревал, что печерские монахи скрывают в своих подземельях несметные сокровища.

Они же роют чего то постоянно под землёй? Роют. Значит клады то находят. Ну должны же находить, не могут же они там столько лет уже впустую копать. Не кроты же они бессмысленные  в самом то деле.

Так, примерно, мог рассуждать Мстислав. Поэтому он ничуть не удивился, когда до него дошёл слух будто несколько монахов совсем недавно клад таки нашли.

Мстислав реагирует на это так как и должен реагировать любимый сын Святополка. А именно: он врывается в монастырь, хватает этих монахов и начинает их пытать.

Вот не знаю, к сожалению, чем эта история кончилась. Может и насмерть замучал князь монахов. А может и получил от монастыря какой откуп, да и успокоился.

Интересная судьба у Киево-Печерского монастыря, да? Его грабили неоднократно и, в основном, свои же. То киевские князья и их наследнички, то большевики. Чужие громили его только в виде исключения. Есть ли ещё монастырь с похожей судьбой? И почему такая судьба выпала именно Киево-Печерской лавре.

Может быть тут корни скрываются в том, что митрополиты русские, в то время сплошь присланные из Византии, сильно недолюбливали эту старейшую на Руси обитель.

 Как уже говорилось, монастырь возглавлял «русскую» партию в церкви, выступающую за всемерную русификацию как обряда так и клира. Это, конечно, сильно раздражало партию «греческую».

Так, что, вот подобные вольности киевских князей по отношению к Киево-Печерской лавре вполне могли быть негласно поощряемы «греческой» партией.

 

А может тут корни в том, что Киево-Печерская лавра, как мы уже выше говорили, была одним из крупнейших киевских ростовщиков. И в этом качестве составляла конкуренцию ростовщикам иудейским. А из последних, некоторые, были кем то вроде финансовых советников Святополка. Вот может быть и как то старались насолить конкуренту.

А может и обе причины роль играли. А может и какая нибудь третья, нам неизвестная причина, имела место.

 

Ну, как бы то ни было, а в 1099 году отец посадил Мстислава во Владимире, на радость киевским монахам.

 

Вот давайте туда и вернёмся. Миссия Ярослава в Венгрии оказалась успешной. Венгерский король Коломан согласился помочь русскому Великому князю и немедленно выступил в поход.

Причём сам лично войско и возглавил. И с собой прихватил двух католических епископов. Глядя на такое невольно думаешь: а, что же пообещал венграм Святополк за помощь? Наверно много пообещал, раз и войско выступило быстро и сам король во главе и епископы. Зачем епископы? Для окормления воинов и простых священников вполне хватило бы.

Но, как бы то ни было, а венгры вторглись на Русь.

Ситуация для Василько и Володаря, столь неосмотрительно пожалевших Святополка, стала критической. Против совместного удара венгров и киевлян они вдряд ли смогли бы устоять.

Но тут на сцену выступает, вернее даже не выступает, а врывается с диким криком Давид Игоревич.

Изгнанный Святополком из Владимира этот князь, само собой и не думал успокаиваться.

Первым делом он помчался в Польшу. Хотел, наверно, посмотреть в наглые глаза Владислава Польского. Посмотрел. Ни капли совести там не увидел. Потом воззвал о помощи к польскому сейму. Сейм тоже не выразил особого желания начинать войну.

И это понятно. Начать войну, значит собрать армию. А командовать такой армией должен будет, разумеется, князь Владислав. И это усилит его позиции по отношению к «можновладельцам». Оно «можновладельцам» надо?

 

Вообщем ничего Давид от поляков не добился. И направился к половцам. И не к каким нибудь, а к Лукоморским. То есть к самому свирепому половецкому хану – Боняку.

 

Тот, как мы уже говорили, не вмешивался в княжеские усобицы, ибо нетерпима для его сама мысль была, выступить на стороне русских собак, хотя бы и против других русских собак. Так он ненавидел Русь и русских.

Но в этот раз он согласился помочь русскому князю. Очевидно тут сыграло то, что противниками выступали венгры. А с венграми у Боняка была давняя нелюбовь. У него, вообще то, со всеми была нелюбовь, но венгры, плюс ко всему, ещё и сильно досадили половцам во время их недавнего похода на Византию.

 

Боняк решил не упускать возможность поквитаться с ними. Он поднимает орду и ведёт её в Галицию.

С венграми они встретились у Перемышля. На реке Вагре. Летописец, со слов самого князя Давида, рассказывает нам немного жутковатую историю.

В ночь перед битвой, когда оба войска уснули, хан Боняк поднял Давида и они выехали в степь.

Боняк долго прислушивался к чему то. А потом вдруг завыл по волчьи. И ночная степь ответила. Один за другим, в ответ на призыв половецкого хана, завыли в степи волки.

Боняк повернулся к перепуганному Давиду, улыбнулся хищно и сказал: «Завтра будет нам  победа»

 

Наутро Боняк построил войско следующим образом. Русский полк князя Давида он поставил в центр. Половцев разбил на три части. Две спрятал в засаду на флангах, а одну, под началом некого Алтунопы, пустил вперёд заманивать венгров.

 

Те же построились своим обычным строем: «Заступами». То есть отряды стояли один за другим в затылок друг другу. Получилось нечто вроде тевтонской «свиньи» только немного маневренней.

( венгерские воины)

 

 

Как и все европейцы того времени, венгры не применяли ни засад ни фланговых охватов, полагаясь на сильный удар в центр противника массами рыцарской конницы.

 

Современники отмечают, что у венгерской конницы были какие то, особенно длинные копья, что усиливало удар их рыцарей.

Битва началась. Передовой отряд половцев налетел на венгров, засыпал их стрелами и, когда те двинулись на него, бросился в притворное отступление.

Венгры за ним. Как только они увлеклись атакой и оставили позади фланговые засады Боняка, всё и было решено.

Половцы из засад атаковали одновременно. Они ударили в тыл и фланги венгров и по меткому выражению летописца «сбили в шар» венгерских рыцарей.

 

Потеряв строй, смешав ряды, венгры ещё какое то время пробовали биться, но скоро не выдержали и обратились в бегство.

Сильно пересечённая местность со множеством рек и речушек позволила уйти немногим. Половцы гонят венгров два дня по берегам Вагры и Сана. Рубят, топчут, топят.

Впавшие в безумную панику венгры и не помышляют о сопротивлении. Даже наоборот топят и убивают друг другу во время переправ через реки.

Разгром был полнейший и безоговорочный. Король Коломан сумел спастись, но многие венгерские бояре погибли. И оба епископа тоже. Их поймали и утопили в реке.

 

Урок был хорош. Больше король Коломан в русские дела соваться не решался никогда.

А Давид куёт железо, пока горячо. Он внезапно появляется с дружиной под Владимиром – Волынским и врывается в город.

 

Сын Святополка Мстислав успел запереться с дружиной в кремле. Давид приступает к кремлю и несколько раз пытается взять его штурмом. Тщетно.

Однако во время одного из боёв, Мстислав, стреляя по противнику из лука, по неосторожности сильно высунулся из-за стены. Стрела давидова дружинника бьёт ему под мышку. К ночи Мстислав умер.

 

Дальше война окончательно превращается в безумную кровавую карусель.

Под Владимиром появляются киевские войска, присланные Святополком. Они нападают на войска Давида. Одновременно Давида атакуют осаждённые из Владимирского кремля.

Битва кипит почти весь день. Давид разбит.

Он опять бежит к Боняку и Боняк опять соглашается ему помочь.

 

Снова половецкая орда врывается на Волынь. Войска Святополка разбиты и изгнаны с Волыни. Давид опять сел во Владимире- Волынском.

 

Это уже 1100 год. И каков же итог полуторалетней ожесточённой войны? Все при своих – вот итог.

Вернее князья при своих. А земля то разорена. Простонародье перебито, уведено в плен, просто разбежалось от такой жизни.

Довоевались князюшки, одним словом.

 

Давид, наконец то, решает жаловаться на Святополка не полякам, а тем к кому ему надо было бы обратиться раньше – русским князьям.

 

По инициативе Мономаха, для разбора жалоб Давида на Святополка, в городе Витичеве, в августе 1100 года собирается второй общерусский съезд князей.

 

Давид Игоревич, с которого вся эта кровавая каша и заварилась, явившись на съезд, повёл себя сначала нагло.

Зайдя в шатёр, где сидели Мономах, Олег Черниговский, брат его Давид Смоленский и Великий князь Святополк,  волынский князь заявил:

 

«Зачем меня призвали? Вот я! Кому на меня жалоба?»

Мономах тут же сурово осадил наглеца

 

« Ты сам присылал к нам. Хочу, говорил, братья прийти к вам и пожаловаться на свою обиду. Теперь пришёл и сидишь с братией на одном ковре. Что же не жалуешься? На кого из нас тебе жалоба?»

 

Давид умолк, не зная, что сказать. А и, что ему было говорить то, клятвопреступнику залитому братской кровью? Он молчал.

Тогда князья оставили его одного и разъехались каждый в свой лагерь.

Но в тот же день они собрались опять , уже без присутствия Давида, ибо, очевидно, видеть они рожу его не могли, посовещались и решили его судьбу.

 

И даже после этого они не позвали к себе Давида и сами не пошли к нему. А отправили от себя бояр, чтобы те зачитали Давиду приговор княжьего суда.

Он был такой:

 

«За то, что ты бросил нож между нами, чего прежде не было на Русской земле, не хотим дать тебе стола Владимирского. Но мы тебя не заключим и не сделаем тебе никакого другого зла. Ступай садись в Бужске и в Остроге. Святополк даёт тебе ещё Дубно и Чарторыйск. Владимир даёт тебе двести гривен. Олег и Давид также двести гривен»

 

Таков был приговор братьев-князей. Наверно он вам показался слишком мягким. Но посудите сами – разве мог он быть иным.

Что было делать князьям с этим человеком?

 

Схватить и кинуть в тюрьму? Но схватить князя, добровольно явившегося на княжеский съезд, это значило сделать подобные съезды невозможными в дальнейшем.

Все бы стали думать: «Я явлюсь, а меня так же схватят как тогда Давида Игоревича»

 

А ведь эти съезды были необходимы Руси. Мономах рассчитывал, что именно такие вот общерусские съезды в дальнейшем должны были решать княжеские споры, а не мечи и половецкие стрелы, как это было до сих пор.

 

Неужели же уничтожать на корню столь полезное начинание из-за одного мерзавца?

 

Нет, нельзя. Но, значит, и захватывать Давида на съезде тоже нельзя. Иное дело, если бы его в бою взяли в плен. А на съезде он уже неприкосновенен.

 

А, что же делать тогда? Лишить всех волостей? Тоже нельзя. Это значило своими руками опять создать князя-изгоя, после того как с таким трудом покончили с этим явлением.

И это значило продолжать войну – Давид бы не смирился.

 

Вот поэтому приговор над ним и был столь мягким. Сумел таки Давид извернуться и выйти почти сухим из воды.

 

Так закончилась эта долгая кровавая смута из-за князя Василька.

 

Одним из итогов её было сильное изменение этнического состава Червонной Руси. Попросту говоря, доля русского населения там очень сильно сократилась.

 

Русские гибли во время этой смуты, русских забирали в плен, русские бежали от войны. Земля опустела. Но пустая земля не имеет никакой ценности без рабочих рук, работающих на ней.

 

И князья Червонной Руси начинают активно заселять земли выходцами с Запада. Немцами, чехами, поляками, евреями.

Особенно много было поляков. В те времена жизнь простолюдина в Польше при ослабшей центральной власти и усилении власти «можновладельцев» становилась всё хуже и хуже. Крестьяне бежали. Червоннорусские князья их с большой охотой наделяли землёй.

Евреи в те края, в большом количестве, переселились из Киева. Впрочем об этой истории чуть попозже.

 

А пока мы видим, то, что довоевались всё же в тот раз западно-русские князья до того, что уже и непонятно с первого взгляда стало: это ещё Русь? Или уже- судя по населению Польша? Или Германия? Или вообще Израиль?

 

Но, надо сказать, в средние века, абсолютно безразличные к национальным различиям, никого такое положение не опечалили и не озаботило. Главное, что земля заселена, обрабатывается и подати в княжью казну поступают как и до войны.

 

А про Василька нам осталось рассказать последнюю известную об этом князе историю.

Они с братом Володарём так и продолжали оставаться бичом для западных соседей. Особенно для поляков. В 1120 году поляки обманом, с помощью подосланного агента Петра Власта, захватили Володаря в плен.

Василько не бросил брата в беде. Он не пожалел ничего, отдал полякам всю свою казну, но выкупил Володаря из плена.

Нам остаётся только надеяться, что в дальнейшем Василько и Володарь вернули себе от поляков всё уплаченное с лихвой.

Больше про князя Василько нам ничего не известно.

 

( продолжение следует)

 

 

 

 

Князья и изгои. Часть 3

Дальше события той осенью 1097 года развивались таким образом, что лучше всего описывать их параллельно, а не по очереди.

 

 Так случилось, что в создавшейся ситуации Мономаху не к кому было обратиться за поддержкой, как только к князю Олегу. Бывшему смертельному врагу.

И Олег откликнулся немедленно! Он сразу и полностью принимает сторону Мономаха. То есть того, кто всегда выступал и сейчас намерен выступить против братоубийственной резни на Руси.

Олег, в ту осень, показал, что и вправду переродился. Из изгоя, загнанного жестокого волка он обратился человеком. Из византийского архонта стал русским князем. И хорошим князем!

Приказав спешно собирать полки, Олег посылает к брату своему Давиду Святославовичу, приглашая так же принять участие в возмездии клятвопреступникам киевским и волынским.

 

Давид с дружиной спешит к брату в Чернигов. При встрече он узнаёт у Олега подробности произошедшего. Они тоже повергают его в шок. Олег и Давид от избытка чувств расплакались.

 

Вообще была тогда у мужчин интересная черта. Слёзы и рыдания совсем не считались слабостью, достойной только женщин и детей. Напротив! Способность часто и обильно плакать по любому поводу считалась почтенной для мужчин.

«Дар слёз» считался Божьим даром. Поэтому плакали мужчины много, часто и по всякому поводу.

Нам сейчас конечно очень трудно представить именно такими исторических героев. Ну как это вообразить -  здоровенные, бородатые мужики, прирезавшие за свою жизнь не один десяток человек вдруг начинают рыдать по мало мальски пригожей причине.

А так и было. И склонность мужчин к обильным рыданиям считалась очень достойной для мужского пола не только в средневековье, но и в гораздно  более поздние времена.

Поэтому когда мы читаем в мемуарах современников как плачет Кутузов, рыдает Потёмкин и.т.п мы должны знать, что это не для красоты вставлено, а реальная черта мужского характера прошлых лет – частые слёзы.

 

Проплакавшись братья Святославичи немедленно выступают на соединение с Мономахом.

Там, встретившись, три князя ведут полки на Киев.

 

В это время во Владимире – Волынском Давид Игоревич усиленно думает, как дальше поступить с Васильком. Куда его девать то теперь?

Убить? Но это значит новым Святополком Окаянным стать. Такое уж точно не простится. А Давид, понимая, что разборок с другими князьями ему не избежать, всё ещё надеялся выйти сухим из воды.

Тогда просто пожизненно в тюрьме держать? Тем паче, что судя по всему Василько не заживётся. Может быть это выход?

Нет. Похоронить Василька в тюрьме другие князья, и в первую очередь Володарь, брат Василька, не позволят, конечно. Придётся выпустить.

А Василько живой и свободный, станет крайне опасным. Это Давид понимал отлично.

Значит надо сделать так, чтобы Василько вроде бы и жив остался, но и, одновременно, всё равно, что умер для Руси.

А как это сделать? Как в такой ситуации между струйками пробежать?

Тут задумаешься. Вот Давид думал-думал. И придумал!

Да продать Василька полякам и дело с концом!

И денег заработаешь и поляки уж своего грозного врага точно ни живым ни мёртвым не выпустят.

Давид вступает с поляками в переговоры. Васильку становится об этом известно. К полякам ему не хочется. Ещё бы! Возмездие не хочется получать никому.

 

В один из дней, за какой то нуждой присланный от Давида к Васильку, волынский летописец Василий, приходит в камеру к своему тёзке.

 

Отослав слуг, Василько обратился к нему со следующими словами, какие летописец заботливо записал и теперь мы можем слышать через толщу веков живую речь слепого князя.

(летопись)

 

« Слышу, что Давид хочет отдать меня ляхам. Видно мало ещё насытился моей кровью, хочет больше. Потому, что я ляхам много зла наделал и хотел ещё больше наделать. Отомстить им за Русскую землю хотел. Если он выдаст меня ляхам то смерти не боюсь. Но вот, что скажу тебе – вправду Бог навёл на меня эту беду за гордость и высокоумие. Думал я зимой пойти на Польскую землю и к лету взять её всю. Потом хотел перенять болгар дунайских и посадить их у себя. И либо славу себе найти, либо голову сложить за Русскую землю. А других помышлений в сердце моём не было ни на Святополка ни на Давида. Клянусь Богом и его пришествием, что не мыслил зла братии ни в чём, но за моё высокоумие и гордыню низложил меня Бог и смирил»

 

А дальше Василько предлагает сделку. Он говорит, что слышал о том, что Мономах и Олег выступили в поход и готов примирить Давида с ними. Если Давид не отдаст его полякам.

 

Давид задумывается, понимая, что слепой князь дело говорит. Ведь придут Мономах и Олег. Точно придут. И, что тогда останется от давидовой шкуры?

Подумав, он сворачивает переговоры с поляками, но и доверять Васильку переговоры с Мономахом и Олегом не торопится.

 

Ведь если так, то Василька всё же придётся отпустить. А, по причинам,  изложенным выше, Давиду этого никак не хотелось.

Вот в такой паутине проблем оказался волынский князь, столь необдуманно и подло поднявший руку на Василька.

Однако все эти раздумья не помешали Давиду охапить себе земли Василька. Зря старался, ослеплял, что ли?

 

А тут приходит весть – брат Василька, Володарь выступил в поход на Давида.

 

Ну вот совсем не понятно: о чём думал Давид, когда такое вытворял? На, что и на кого надеялся? Неужели не понимал, что с рук это ему ну ни как не сойдёт.

Не знаю. Не могу найти ответа на эти вопросы. Наверно истинные мотивы Давида навсегда будут тайной для нас.

И остаётся только с горечью повторить, сказанное раньше – мы знаем, ЧТО было, но далеко не всегда можем понять ПОЧЕМУ это было.

 

Поход Володаря застал Давида не в хорошо укреплённом Владимире, а в каком то городке Буйжск.

И удрать оттуда Давид не успел – так внезапно  вторгся Володарь.

Ну такая внезапность и неудивительна, если вспомнить, что войско для Западного похода всё же было уже частично собрано  и степной конницы, прославленной своей стремительностью в нападении, в нём хватало.

 

Но посмотрите: какая ирония богини Клио! Войско, собранное для покорения и разорения Запада сейчас вынужденно начнёт воевать и жечь русскую землю!

Получилось «Кто яму копал – тот в неё и упал»

Давид заперся в Буйжске и понимает, что сейчас его, кажется, начнут убивать.

 

Однако, что то всё таки изменилось в русских князьях после Любечского съезда! Не во всех правда. Мы же видим, что и Давид Игоревич и сам Великий князь всея Руси ничуть не поменялись.

А вот остальные немного изменились. Не совсем, выходит, даром вершил свои миротворческие труды Мономах!

Поэтому Володарь и не торопится похоронить Давида вместе с Буйжском как это он бы, несомненно проделал до Любечского съезда, а вызывает гада на переговоры.

И задаёт вполне резонный вопрос:

- Ты, что творишь? Ополоумел? Одумайся! Лучше сам одумайся, пока я тебя не вразумил

 

А примерно в это же время объединённые войска трёх русских князей, под общим командование Мономаха, подходят к Киеву и разбивают лагерь на левом берегу Днепра, прямо напротив города.

 

Чтобы у Святополка совсем не осталось никаких сомнений относительно целей их прибытия, чтоб не подумал Великий князь ненароком, что это не к нему и не по его душу, Мономах приказывает наводить переправу.

А к Святополку летит письмо от Мономаха и Олега:

 

«Зачем ты сделал такое зло в Русской земле, бросил нож между нами? Зачем ослепил брата своего? Если бы он был в чём виноват, то тебе надо было обличить его перед нами. И по его вине мы наказали бы его. А вот теперь отвечай нам: в чём он был виноват, что ты такое ему сделал»

 

Отдав письмо князю, посланцы Мономаха и Олега не уходят, а стоят и ждут немедленного ответа. Вообще то так неуважительно к Великому князю в его же хоромах до сих пор никто не относился

 Но послы и не собираются, по всей видимости,  демонстрировать  хоть  малейшее почтение к Святополку. Ведут себя так, словно бы он уже и не Великий князь всея Руси.

 И такая дерзость уже с полной ясностью открывает Великому князю всю серьёзность ситуации

 

Святополк впал в панику. Что ему делать? Как быть? Воевать нет никакой возможности. И силы не равны и киевляне, ненавидящие его за поваду ростовщикам и за жадность, ни за, что не будут воевать . Откроют ворота Мономаху и всё.

 

В отчаянии Святополк  пытается всю вину свалить на Давида Игоревича

 

«Мне сказал Давид Игоревич, что Василько брата моего убил Ярополка, хотел и меня убить, а волость мою занять Да ведь это не я ослепил его, а Давид. Он повёз его к себе да и ослепил по дороге»

 

Этот ответ очень наглядно показывает ту панику в которую впал Великий князь перед лицом неминуемой расплаты.

В смятении  и не замечает, как по детски, как нелепо выглядят такие отговорки.

На это ему в очень жёсткой форме указывают посланцы Мономаха:

 

«Нечего тебе оправдываться тем, что Давид его ослепил. Не в Давидовом городе его взяли и ослепили, а в твоём»

 

Святополк затихает и не может больше вымолвить ни слова. Он загнан в угол. Он испуган до смерти и жалок.

Послы, видя это и понимая, что больше никакого ответа не будет, уходят.

 

(русские мечи 10-11 веков)

 

Тут нам надо прерваться и срочно перенестись в Буйжск. Ибо там сейчас происходит очень интересное – переговоры Давида с Володарём.

 

И знаете, что делает Давид? Валит всю вину на Святополка!

 

Вот его слова:

 

«Это же не в моём городе его схватили. Разве ж это я виноват? Это Святополк»

 

А дальше, видимо прочитав, что- то в лице Володаря Давид окончательно перепугался  начал нести уже полную «пургу»

 

«Я боялся, чтобы меня Святополк не схватил и не сделали того же. Я поневоле должен был к Святополку пристать, ведь я же был в его руках»

 

Выслушав эту жалкую околесицу от насмерть перетрухнувшего преступника, Володарь только вздохнул и сказал коротко:

 

« Бог его знает кто там из вас виноват. Брата отдай»

 

Потом повернулся и поехал в свой стан. 

Знаете, мне иногда кажется, что в приведённый летописцем ответ Володаря вместо слова «Бог» очень просится другое подходящее для этого случая слово.

 И тоже из трёх букв. Как знать, может быть именно его то и сказал Володарь, а летописец уж потом облагородил. Вот почему то уверен я, что так оно и было. Ибо, глядя на этакое, слово «Бог» как то не лезет на язык.

 

Ну как бы то ни было, а Василько немедленно получил свободу.

 

А нам пора возвращаться в Киев, причём так же срочно, как оттуда мы перенеслись в Буйжск.

 

Что же там творится? А там творится полная неподобь.

Как только послы ушли, Святополк тут же вознамерился броситься в бегство. Он уже велел всем срочно собираться и паковать спешно казну.

 

Но, со слов летописца, «киевляне его не пустили»

 

Тут нам надо сесть и подумать. С чего бы это они? Киевляне ненавидели ведь Святополка люто. Чего удерживать то кинулись? Да так энергично удерживали, что удержали таки. А ведь наверняка испуганный неминуемым возмездием Святополк рвался из города как взбесившееся стадо коней. Что там случилось то?

 

Думаю так. Ведь есть киевляне и есть киевляне. Были киевляне из простонародья, разорённые и закабалённые, а были киевляне, которые разоряли и закабаляли.

 

Что с ними стало бы, уйди Святополк в бега? Что началось бы в Киеве при первой же вести о том, что князь-батюшка наконец то лыжи смазал, слава тебе Господи, а значит в городе ни одного княжеского дружинника не осталось?

Да тут и гадать нечего!

То, что обычно в Киеве начиналось при смене князей, в пересмене, то и началось бы.  

Резня!

Мы это уже с вами это видели и когда бежал из Киева в 1068 году Изяслав Ярославич, и когда бежал из него Всеслав, а Изяслав вернулся. И в других похожих случаях резня сразу начиналась

На ножи немедленно поднимал киевский люд местных бояр и ростовщиков. А имения их грабили и на дым!

Кому хочется на ножи?

Вот и вцепились в Святополка вятшие киевляне: «Княже, не выдавай!»

Какой там не выдавай – Святополку свою бы шкуру спасти. Ведь уже полки Мономаха и Олега начинают на правый берег переправляться.

Тогда в дело вмешивается церковь. Сам митрополит Киевский и всея Руси Николай буквально заставил Святополка остаться в Киеве.

А потом митрополит  пошёл на переговоры к Мономаху и Олегу.

Те, надо сказать, настроены были крайне недружелюбно, но митрополиту удалось найти нужные слова:

 

«Если станете воевать друг с другом, то поганые обрадуются и возьмут Землю русскую, которую приобрели деды и отцы ваши. Они с великим трудом и храбростью поборали по Русской земле да и другие земли приискивали. А вы хотите погубить и свою землю»

 

Ну, что тут скажешь. Знал митрополит кому и, что говорить. Проняли эти слова Мономаха.

 

Они с Олегом сказали:

 

«В самом деле, отцы и деды наши соблюли Русскую землю, а мы хотим её погубить»

 

После чего было сказано митрополиту, чтобы тот и сам ни о чём ни тревожился и Великого князя успокоил – не будет войны!

 

(русские шлемы)

 

Митрополит Николай поспешил с радостной вестью в Киев, а Мономах с Олегом сели и стали решать : делать то чего дальше?

 

И, посовещавшись, решили они всё - таки позволить Великому князю «перевести стрелки» на Давида Игоревича.

 

Они написали ему так:

 

«Так как ты говоришь, что Давид это всё наделал, то ступай ты, Святополк, на Давида, либо схвати его, либо выгони»

 

Вообщем: «Ты его породил- ты его и убей»

 

У Святополка не камень, но скала с души рухнула! Он то уж думал – всё, последний час его пришёл. И, вдруг, так легко отделался.

Святополк тут же и с радостью согласился с выдвинутым условием. И с охотой клятву дал! И крест в том целовал со смаком!

 Почти так же как целовал недавно в Любече.

 

Мономаху с Олегом, на это глядючи, осталось только вздохнуть, сделать вид, что поверили  уйти из под Киева.

 

А Святополк собрал, небось, полки и двинулся на Давида? Ага, разбежался. Он даже не пошевелился.

Дело это было в конце 1097 года и только через полтора годы, весной 1099, после неоднократных напоминаний со стороны Мономаха и Олега о то, что совесть то иметь надо, Святополк начал действовать.

Как мы увидим в дальнейшем – лучше бы он бездействовал. А пока нам  опять пора в Червонную Русь.

 

Как только оказался Василько на свободе, так тут же, вместе с братом, бросили они рать, приготовленную для похода на Запад, в карательный поход по Волынской земле.

 

Кстати, у вас судьба Василька небось хоть небольшое сочувствие вызвала.

Ну тогда посмотрите, что это слепец вытворять начал, как только на свободу вырвался. Может сочувствия то и поубавится к нему.

 

Первой его жертвой пал город Всеволож. Горожане предлагали откуп, но Василько их и слушать не стал.

Рать Василька пошла на штурм и овладела городом. После чего, по приказу Василька, город был выжжен до тла, а все жители, от мала до велика казнены различными жестокими способами.

Видеть это Василько, конечно, не мог, но стонами и криками несчастных жертв, наслаждался всей душой.

 

«Отомстил свою обиду на людях неповинных» с укором говорит летописец

 

Затем войско Ростиславичей, грабя, убивая, выжигая всё на пути, осадило Владимир – Волынский, где заперся Давид Игоревич в тоскливом ожидании смерти.

 

Но ему снова подарили жизнь.

Василько потребовал, чтобы ему выдали на расправу трёх бояр Туряка, Лазаря и Василя.

Помните, это те самые, что оклеветали Василька перед Святополком?

Давид было заколебался. Ну как ему выдать слуг то верных? Однако горожане тут же собрали вече и потребовали у князя: выдай!

Иначе пригрозили открыть ворота Васильку.

И Давид выдал бояр на расправу. Только Туряку удалось как то улизнуть и бежать в Киев. Тем и спасся.  А Лазарь и Василий попали в руки…нет, вернее, наверно, всё таки – в лапы Василька.

 

В тот же день Володарь и Василько подписывают с Давидом мир. А наутро Василько учинил расправу над боярами.

Простые казни не по душе были этому князю. Он любил помучить.

Поэтому быстрой смерти бояре – лжесвидетели не получили конечно. Их повесили за ноги, раскачали и стали тренироваться по ним в стрельбе из лука. Василько же тренировался в стрельбе из лука на слух.

Неизвестно сколько эта пытка длилась, но в конце концов всё было кончено.

 

«Это уже во второй раз отомстил Василько, чего и один раз не следовало бы делать» неприязненно замечает летописец и добавляет «Пусть бы Бог был мстителем»

 

С точки зрения христианства летописец конечно прав полностью. Да вот только Василько совсем не Мстислав Мономашич и не сам Мономах, чтобы заповедям Христа следовать.

 

Вообще Василько производит впечатление какого то упыря. Может не напрасно его ослепили то?

Ведь если он такое вытворял на русской земле, страшно представить, что творил бы он в Европе, если бы осуществился его план.

Какой ущерб Европа и цивилизация европейская могли бы понести от вторжения Василька и его полков? Ведь очень может быть, что весьма и весьма существенный.

Так, что, наверно к лучшему, что Святополк и Давид оказались такими коварными негодяями.

И, положа руку на сердце, светлой памяти на Руси ни тот ни другой как то не достойны, но вот памятник в Польше они конечно заработали вполне.

Ибо можно не сомневаться, что, ослепив Василька, они Польшу в тот год спасли от страшной трагедии огромных масштабов. А может и не только Польшу.

 

Но пока поляки соберутся памятник Давиду и Святополку поставить, у нас останется время поговорить о том, что там дальше в Червонной Руси творилось.

Ведь мир Василька с Давидом это не конец. Увы, это только самое начало масштабного кровопролития в Червонной Руси.

Ибо через год заявился туда, наводить справедливость и нести возмездие, Великий князь Святополк.

И вот тут- то грянуло по настоящему!

 

(Продолжение следует)